Текст книги "Шатурская обитель"

Хьюго Борх
Шатурская обитель

1

В тот мрачный день 3 сентября я стоял под стеной Казанского вокзала, ждал Василису. Ветер завывал и нагнетал тоску, очевидно, предвещая нечто зловещее. Но кто когда-нибудь верил проныре ветру? Я – нет, поэтому зачем-то наблюдал за манипуляциями сообщений на табло прибытия поездов дальнего следования. В дальнюю дорогу я не собирался, – просто стоять под стеной Казанского вокзала в ожидании серьезно опаздывающей Василисы: с которой я не был и знаком, было не самым лучшим времяпрепровождением перед поездкой в Шатуру. С этой девушкой нам предстояло примкнуть к нашим друзьям, уехавшим в Шатурский лес вчера.

С табло что-то случилось: оно разом выбрасывало все строчки, а потом ни с того ни с сего слизывало их, все до одной. Ну-ну.

Номера телефона Василисы у меня не было, и я проверял часы снова и снова, надеясь на то, что она вот-вот появится, но сердце колотилось тревожно и мысль приходила обвинительная: зачем согласился вести по непроходимому лесу незнакомую девушку?

«Ошибочный день», – решил про себя этот нетерпеливый парень, стараясь развеять нарастающее беспокойство, – еще хотел сказать «ошибочная девушка», – нервозность уже овладела моим состоянием, скажем так, переполняла мой разум.

– Я здесь! – раздался голос за моей спиной, завораживающий, тёплый голос. – Ты ждал меня?

Конечно, я был предупрежден об особенностях поведения Василисы, неожиданных выходках, смене интонации и манеры речи. У девушки был богатый тембр голоса, насыщенный оттенками. Этот голос способен обеспечить настроение на весь день, хотя день уже на всех парах катился к полдню.

Резко поворачиваюсь к ней. Василиса, девушка 20 лет, в блестящем туристическом комбинезоне на молнии, в самый раз для сентября, с «изучающим» тебя взглядом, ростом сантиметров на 5 тебя выше (это при моем росте – 175). Стоит и улыбается так, будто я тут прятался за углом вокзала, и она меня вытащила на свет божий.

Здороваемся, и в знак приветствия левой свободной рукой прижимаю ее к себе. До этого общались исключительно по интернету. Нормально. С такими красавицами еще в походы не ходил.

Василиса вкратце посвящает меня в курс дела. Она поссорилась со своим парнем (хотя, когда у тебя девушка с такой внешностью я бы на месте парня этого не делал). Все глянцевые журналы должны за ней бегать вприпрыжку, а она идет со мной в заболоченный Шатурский лес. Ну и ну.

Пока она показывает мне на экране айфона расписание электричек, пока мы шагаем по перрону, я краем глаза зыркаю на ее яркий костюм и внушительные формы тела. Все при ней, девушка в соку и бросилась в такие дебри.

Да, еще одежда, как в сноубординге. Голубые рукава, а все остальное синее. В придачу темно-синий рюкзак и синий футляр с фотоаппаратом Canon. Похожа на лыжницу. Сноуборда не хватает и горки.

Толпа нас выносит к электричке. До Шатуры два с половиной часа. А там еще найти такси до заброшенного урочища Душилово. Севернее по компасу от разрушенной церкви нас ждет другая половинка нашей команды: Серафим и Таисия. Нет, это не дед с бабкой, – просто друзья. Теперь такие имена в моде.

Они уехали на своей машине вчера, в пятницу. Василиса, как подруга Таисии, должна была ехать с ними, но была перегружена на работе и вот меня попросили подключиться и доставить Василису в Шатурский лес. Мы смогли только ближе к полудню сесть в электричку. Но ничего. Вечер в осеннем лесу, да обед с дымком от мастерицы Таисии – это приятно. А загадочный дом Гомоса никуда не денется, – обследуем. Что про тот дом рассказывают? Я решил не говорить, чтобы Василиса не повернула обратно. К ночи наше путешествие должно завершиться. На машине друзей мы собирались сегодня же, в субботу вернуться домой, в Москву.

Мы с Василисой помолчали, она хлопнула себя по коленкам и сказала:

– Что за дом? Кто там жил?

– Давай пока работает интернет, загуглим.

– Давай.

– Имя у тебя красивое, старинное.

– У меня прабабка была из тех мест. Ее тоже Василисой звали.

Я стал прощупывать свои карманы, где обычно лежал мой мобильник, но тут меня ждал настоящий «факап», – как любят говорить сегодня, – телефона нигде не было. Я забыл дома мобильник.

Сказать, что моему огорчению не было предела., – это ничего не сказать.

Если бы кто-то увидел глаза Василисы в этот момент (я ничего не говорю про накладные ресницы, которые выделяли эти глаза), но она была в настоящем шоке.

– Это шутка??? – спросила она.

– Да нет, черт возьми, – ответил я, снова перекапывая содержимое своего рюкзака. Я не стал все выкладывать, и места бы не хватило и как-то неудобно. Но на ощупь уже все понял.

Надо отдать должное этой девушке, к ней быстро вернулось самообладание.

Не обращая внимания на мою осечку, она взялась читать с экран телефона ценные сведения об объекте.

– Так, дом Гомоса представляет собой образец дворянской деревянной застройки второй половины XIX века. Но по каким-то причинам дом исключён из перечня выявленных объектов культурного наследия и, в настоящее время, находится под угрозой сноса. Это заброшенный двухэтажный дворянский особняк 19 века. Был возведен среди шатурских болот в 1870 году. Год указан на фасаде. Так… Вот. Автор проекта не установлен. А когда годы спустя, хозяин – мещанин Леонард Корнеевич Гомос назвал адрес архитектора в Питере, и взломали квартиру – в ней был обнаружен лишь мумифицированный труп и без документов.

– Вот так, – добавил я. – Сгинул архитектор, как дом построили, и все тайны вместе с ним сгинули… А может Леонард Корнеевич побеспокоился, чтобы архитектора сжить со света. Я слышал, грехов на нем.

– Так. Еще что… Так, еще… Вот! Дом известен тем, что после смерти Гомоса в 1899 году дом постоянно переходил из рук в руки, а потом стоял заброшенным. У Гомоса наследников не оказалось. В 1901 году здесь было наводнение. Часть кладбища размыло водой реки. Вода подмыла основания берега, где начинались могилы. Гомос был похоронен на краю кладбища. Но гроб его оставался в могиле. Когда вскрыли – гроб был пуст.

А вот из записей какого-то дотошного краеведа.

Известно, что из всех хозяев Гомос прославился безудержным развратом. Устраивал шабаши, на которые со всей округи свозили крестьянских девок. Бывали случаи, что воровали и девиц из помещичьих усадеб.

Вся округа была в страхе. Пленниц запугивали, держали взаперти, наряжали, выводили на купания в пруду и всякие увеселения с гостями, а потом лишали девственности, удовлетворяя свои изощренные фантазии. Провинциальные развратники в долгу не оставались, вовлекали новых знакомых, щедро платили за представления.

Гомоса постигла кара. Как-то собрались мужики, и устроили ему «потеху». Пруд завалили спиленными деревьями. Поперек дороги к имению выкопали ров шириной в три аршина. И пошли его «выкуривать». Вокруг постройки все пожгли, он на своем скакуне доскакал до рва, бросил коня, и драпать в лес – изловили его, на пне отрубили руки и отпустили обратно в лес, там он и сгинул. Такой способ казни был связан с тем, что этими руками он касался чужих жен.

А когда труп нашли – схоронили на краю кладбища.

Один извозчик рассказывал. Гомос любил собирать весьма экзотичных гостей, а проще говоря, извращенцев со всей округи, те наряжались и ехали на оргии с бубенцами как на бал. Салюты, фейерверки, факелы по лесу, – не раз люди шли пожар тушить, чтобы огонь до деревни не дошел. Особливо любил женщин раздевать, нагишом отпускать и устраивать за ними по лесу шествие и погоню. Беглянок возвращали и наказывали.

Гости, кроме удовольствия участия в оргиях, охоты на людей, получали подарки, в том числе статуэтки на память. Статуэтки были похабные. Воротясь домой, многие боялись такое показать домашним, никто не знал, чем там их отец или муж занимался у Гомоса в гостях. Потому по сей день статуэтки находят в огородах, в лесу.

Устроил Гомос Обитель разврата. Немало невинных душ загубил. С тех пор в здешних краях установилась традиция – на День Ивана Купала венки по деревьям развешивать, в них заговоренные тряпочки, колечки, повязки, узелочки, – так поминают люди своих загубленных предков.

– …Ты замужем? – спрашиваю ее.

– А это тут при чем?

– Ну, Гомос Гомосом, а мы то с тобой толком не познакомились.

– Мы же общались в «Телеге», – сказала она, опять применив свой теплый шепчущий голос.

– Видимся-то в первый раз.

Тут пожилая грузная женщина, что придавила Василису в левое плечо, посмотрела на нее с подозрением. Василиса не осталась в долгу и отмерила женщину взглядом, который означал «Чего тебе надобно?»

– Интересный факт, – продолжала Василиса. – Считается, что дом был построен в 1870 году, в честь знаменитой мистификации Лео Велиара, для тайных встреч последователей тайных религий.

– Подожди, Велиар…, так звали, по-моему, одного из бесов.

После моей вставки, Василиса с еще большим усердием стала читать:

– …В 1870 году ненавистник всякого рода религий Лео Велиар устроил мистификацию. Он опроверг учение церкви и на своих сеансах поведал миру массу «тайн» о связях с Сатаной. В связях были уличены как масоны, так и ремесленники, крестьяне, торговцы, и даже священнослужители. Сатанизм скрыто процветал. Велиару лишь оставалось дунуть на угольки, как они вновь разгорелись. Он даже выпустил массивную книгу в кожаном переплете «Дьявол не в подземелье». Фолиант. Но кто приобрел, потом горько разочаровались, – переплет оказался из кожи людей.

– Жесть! Давай переключимся на другую тему.

– Давай! Ты спрашивал, замужем ли я. Сообщаю: в разводе.

Она в разводе, а я вообще не знаю, как это жить в браке. Ну это ладно, то, что Василиса прочитала про дом – это еще цветочки. Мы собрались на тот «объект» по другой причине. Во-первых, там пропадали люди, и не факт, что это с домом не связано. Кстати, как выглядел Гомос никто не может описать. Во-вторых, у нас были свидетельства очевидцев, что в доме гнездится какая-никакая, а нечисть несусветная. Других слов не подберу. В-третьих, у людей галлюцинации, а после лечатся. Возможно, это байки, но Василису посвящать в такие тайны Мадридского двора я не решился. Потеряю еще попутчицу по дороге.

А все-таки, на минуту представил, как начинался день в эпоху Гомоса.

В барском доме свежий ветер с утра доносит с полей запах сена, утки настойчиво крякают на пруду, воробьи щебечут на ветках. Но вот проснулся хозяин, сидит на веранде чаи-кофеи гоняет, и привычной идиллии как не бывало, лишь шепот челяди по углам.

Шепот был не из праздного любопытства. Вечером Гомос превращался в зверя. Прислуга знала, что ждет того, кто осмелится уйти, сбежать, ослушаться, кара неминуемая. Ваньку из Сергеевки плетьми забили за его вольности. А сколько людей сгинуло почем зря и неведомо как.

Наступили новые времена. После установления Советской власти заселили в дом Гомоса бригаду лесозаготовок. Поначалу все шло спокойно, – лето поработали, осень, а вот зимой пришла беда. Мужики будто с ума сошли, напились и устроили поножовщину. И поехали оттудова, кто на кладбище, а кто в тюрьму. Где-то в шестидесятые, один чекист на пенсии написал в мемуарах, как один из арестованных сошел с ума, и на допросах рассказывал, что повеление убить получил от хозяина. А фамилия хозяина Гомос. Жив, мол, хозяин. А в комнатах второго этажа девицы живут. Сарафаны старинные носят и с зеркалами разговаривают. И не выбежать без разрешения хозяина, – двери есть, а ведут в никуда. Каждую ночь, когда лунный свет касался окон, слышал этот арестант голоса, вроде как стены начинали нашёптывать ему какие-то указания. В стенах дома живут страхи. Можно увидеть то, что давно забыто, но никогда не покидало этот дом.

2

С неба нас орошает мелкая ледяная морось. Изо рта клубится склизкий пар – напоминание о будущей зиме. Идеальным наше путешествие не назовешь, – после электрички, в Шатуре мы наняли одного «бомбилу» до урочища. Такси тут отродясь не было. Как говорится: «Гладко на бумаге, да ехать в колымаге».

Дорога показалась мрачной. За городком шли опустевшие цеха предприятий и ржавая техника без стекол и дверей. Заброшенная деревушка производила впечатление, что ее посетил Змей Горыныч: почерневшие избы и пара-тройка сгоревших сараев и колодцев. Ближайший лес, раскинувшийся сразу за деревушкой, манил своей темной густотой, день стоял пасмурный, небо как чернилами залили, но наверняка и в солнечные дни, ярким лучам тут не пробиться через бурелом.

Вот бывает лес живой, а бывает мертвый, даже не знаю причины такого восприятия природы. В этот раз, пришла на ум вторая метафора.

На душе было не по себе, да, чего там говорить, банальный страх появился, – необъяснимый страх.

Ехали, ехали, пока не застряли на участке дороги, где асфальт был снят, и вокруг разбросаны кучки песка и гравия. Новое покрытие в планы дорожников явно не входило. В ямах лужи, хоть карасей разводи, пришлось толкать засевшее в грязи авто. Метров через 60–70 мы остановились возле столба «Ремонтные работы». Тут шатурянин заявил, что дальше он не поедет, показал направление к заброшенной церкви, да еще добавил, мол, всех тянет в дом бесов, а потом смельчаки драпают оттуда, аж пятки сверкают.

Сказал со злобой, даже сплюнул.

Мы слегка опешили, его за язык никто не тянул. Попросили дать справку о доме подробнее, но водитель отмахнулся, громко хлопнул дверью и нажал на газ.

– Туда нормальные люди ходят? – вдруг спросила Василиса.

– Знаешь, у Бродского есть слова: «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку». Так вот я выхожу, чтобы глотнуть какого-никакого экстрима. Но тебя всегда прикрою.

– Ух ты! – Василиса подарила мне кусочек иронии.

Мы решили срезать путь до урочища и оказались на поле гигантского борщевика. Ядовитый сорняк слегка подсох, но держался достойно. Мы его и не тревожили, учитывая его способности делать пакости, типа удушья и ожогов.

Когда ступили в лес, я обернулся, буквально за спиной послышался звук шагов, но вокруг не было никого, только холодный ветер с шелестом неразборчивых слов.

Лес, поначалу хвойный, оказался настолько завален сухостоем, что поворачивая голову, можно было увидеть, как стволы гниющих деревьев, искалеченные бурями и временем, безучастно перекрывают все проходы и тропинки. Густая подлеска постепенно редеет, обвита плетистыми растениями. Под ногами все хрустит. Воздух смешан запахами гнилья и сырой земли. Ветра нет, – уже лучше.

Василиса боится клещей – осмотрел ее костюм, ничего не обнаружил. Спросил, осмотреть ли внутри? Получил отпор. Если серьезно, я слышал от ребят-поисковиков, в этих местах с одного сняли 11 паразитов за раз. Успокоил, что в таком «комбезе» и акула не прокусит. Шутка получилась неудачной. Сам знаю. Но стараюсь идти впереди, за ней идти просто невозможно. Это же дал бог такую фигуру.

Василиса после моих неудачных шуток иронии прибавила еще больше.

– Телефон специально забыл?

– Ты что! Зачем мне это нужно?

– Хочешь больше узнать обо мне? Я недавно с мужем развелась. Он назвал меня стервой. Сказал, что у меня, как у антарктической рыбы прозрачная кровь.

– Он что, поэт?

– Нет.

– А чего тогда разбежались?

– А что с поэтами только разбегаются? Не сошлись характерами. Когда уходил, каждый гвоздик свой забрал. Квартира моя была, об этом он сильно сожалел. Еще я ушла из института. Еще не могу определиться, чем заняться. Устраивает портфолио?

– Ну, зачем ты так. У тебя все впереди. А здесь, в этих местах впервые?

– Да.

– А я был тут на даче у одного полковника. Он нажрался, и после бани голый жену гонял вокруг дома.

– Ого! Это целебный воздух так действует?

– Нет, водка скорее всего.

– Я решила переключиться от проблем. Тут навалилось все. Еще кот у меня умер.

– Да, Шатурский лес для перезагрузки самое то.

– Что-то мне уже не по себе. Слушай, а все байки про дом, про сатанизм и издевательства, это правда?

– А! Что туда Бес хаживал? Байки на то и байки, чтобы народ пугать. Ты же читала историю дома. Реально то, то баре развлекались, а остальное – брехня.

Я опять соврал. У меня были самые жуткие сведения о доме. И народ оттуда, не просто драпал, как выразился таксист, – пропало несколько человек, вот и вся загадка.

Вышли к заброшенному храму. Здесь и было урочище Душилово. Василиса его сразу назвала «Душнилово». Копирайтер, ничего не скажешь.

Мы узнали строение по фотографии, которую ранее видели в интернете. Зрелище не для слабонервных. Свалка мусора, горы кирпича, четыре стены, ржавые железные дуги, и проломленная сверху крыша, будто на нее с неба упал метеорит. От настенных росписей лишь отдельные мутные цветные пятна.

Когда набрели на старую свалку, дружно проорали: «Ау!» «Серафим!» «Тая!». При чем в три стороны. Четвертая была за нашей спиной, откуда мы пришли, поэтому туда можно не кричать.

«Безполезняк», – как говорит тот же Серафим, когда у него что-то не получается.

Следов машины мы пока не обнаружили. Наверное, к развалинам они не рискнули подъезжать. Зато на свалке я обратил внимание на два проржавевших насквозь фонаря. Из одного даже палка торчала, кривая, в трещинах, видно из березы.

Церковные выносные фонари. В старые времена с ними выходил на Пасху священник со своей паствой – делали шествие вокруг храма.

По компасу нам следовало двигаться строго на Север, там наши друзья должны устроить палаточный лагерь.

Уходим в глубину леса. Движение затруднено заваленными деревьями. Обойти не резон, перелазим, влажной салфеткой очищаю костюм Василисы. И так на каждом препятствии.

– За нами следят, – вдруг бормочет девушка.

– Ага, тропа хоженая, не мудрено. Но не подаем вида.

– А как узнать, что тропа не свежая, а старая?

– Видишь по краям растут большие деревья и кустарники, этим деревьям не меньше полсотни лет. Устаревшие тропы неровные, меняется их ширина, камни давно раскрошились, тропы обрастают мхом и лишайниками. А в одном месте мы прошли участок, где раньше было болото. Если на тропе такие изменения в ландшафте, – тропа старая-престарая. Заметила?

– Поэтому за нами следят?

– Нет. Грибники в лесу держатся этой тропы, чтобы не заблудиться. Нас тоже могли принять за грибников, не хотят выдавать себя, вот и подглядывают. Не боись. Кому мы нужны, кроме комаров? Вон видишь, им даже наша мазь ни по чем.

Дальше лес стал редеть, болотистая местность брала свое. Березки все темнее корой становились, и кажется, все кривее стволом. Все больше попадалось осин. На одной нашли венок из засохших полевых цветов.

– Погиб тут кто?

– Неизвестно.

Запахи сырости. Болото все ближе. Комарья все больше. Пытаемся дозвониться. У ребят выключены телефоны. И это странно. Связь должна быть.

Вдруг отчетливо слышим не то писк, не то стон. В сторону источника звука нужно вытянуть руку, чтобы не потерять его. Идем на шум, пока не упираемся в бурелом. Бросаю рюкзак, лезу под сваленными стволами.

Снова зовем. Тишина, аж в ушах гудит… Я вдруг почувствовал, что в этом молчании скрывается нечто большее, нечто, что не даст нам просто так уехать из этого зловещего места.

Василиса продолжает смотреть вопросительно.

– Лиса или птица, – говорю со знанием дела.

– Так, давай вернемся к церкви, чтобы ее хотя бы не потерять, – предлагает Василиса и улыбается затаенной улыбкой. – Я вспоминаю нашего «обэжэшника»…

– Кого?

– Ну, учитель, который уроки ОБЖ вел. Он говорил железную дорогу слышно за 10 км, лай собак за 4 км… Мы не слышим ничего, а по карте здесь железная дорога недалеко. Значит, заблудились, значит, надо обратно к церкви.

– Погоди. В лесу звук распространяется по своим законам. Тут такие буреломы, спасатели с вертолетами сутками людей вытаскивают. Физика с примесью бесовщины. Вот смотри, – я бросил рюкзак, отбежал в сторону и крикнул. – Здесь гул отчетлив. А отойдешь в сторону, – я сделал десять шагов и крикнул опять. – Звук глуше. Будто вырубили, как на радиоприемнике.

– Слушай, – говорит Василиса, – А может быть, мы так орали, что они нас не узнали, испугались и не отвечают?

– Ты имеешь в виду, что звук был с искажением?

– Ну да.

– И поэтому не откликнулись?

– Ну да.

– Угу. Я знаю, «дементных» зовут тихо и с интонацией. А так, громкий оклик – это нормально, так принято в походах. Фимка с такими вещами не шутит.

– Стой! Видишь?

Василиса включает следопыта, а я – Чингачгука. Подбегаю, и вижу затвердевший отпечаток подошвы.

– Мужской след, – говорит Василиса. – На кроссовки не похоже.

– Нет, конечно. Это от сапога. Рисунок подошвы рифленый как-то странно, я таких еще не видел.

– Но туда, по следу нам идти нельзя. Вдруг это маньяк?

– Но страха в твоих глазах не вижу.

– И не увидишь. А теперь посмотри на это.

И Василиса подняла глиняную фигурку очень грубой работы, будто ребятишки на своем кружке народного творчества вылепили.

Мы осмотрели, – оказалось, явно не детская игрушка, с отколотыми головой и руками. Фигурка женщины, но в странной позе подвешенной лягушки, у которой были заметны груди и изгибы косы на спине. Но почему-то между ног выделялся пенис.

– Типа Царевна-лягушка?

– С пенисом?

– Вообще да, что-то другое. На кого же она похожа? – спросила Василиса.

– Не знаю, может туристы потеряли?

– Да, странная фигурка…

– Да ладно, не парься. Я знаю, на кого ты похожа.

– Ну-ну.

– На Софи Марсо.

– Это ты так взялся меня клеить?

– Да просто хочу сбавить напряжение. Где-то, в «заброшках» нашли эту статуэтку и выбросили по дороге. А мы теории разводим.

Мы сели перекусить, вертели эту штуку в руках, и предположили, что это какой-то мифологический персонаж. Может русалка такая, хотя у русалок волосы обычно распущены. А здесь нужно учесть длинную косу…

– А были русалки с пенисом? – не унималась Василиса.

– Не слышал, но русалки в русской мифологии могут быть как прекрасными, так и опасными. Возможно, русалке мастер придал форму лягушки.

– И воткнул пенис!

– Да, подожди. Ну что ты… Есть множество легенд и преданий о русалках, недовольных своей участью, что делает их символами потери и неизбывной тоски. И она превратилась, например, в лягушку.

– С пенисом?

– Стоп! Я кажется, кое-что понял. Эта штука из эротической коллекции. В одной статуэтке были женщина и мужчина, и они совокуплялись, – теперь от мужчины осталось то, что осталось.

– Но как она оказалась в таком месте?

– Наверное, обронили.

– Все-таки след мне не дает покоя? Он самый свежий из всех на тропе. Теперь фигурка. Не испачкана в земле. Значит, недавно обронили. А зачем грибнику брать с собой статуэтку?

– Ну хорошо, не грибник. А турист, типа как я и ты.

– Давай с тропы свернем…

– Места тут стремные. Люди часто теряются. Надо держаться тропы. Недавно искали женщину. Много отрядов. На шестой день нашли. Она умерла в лесу в километре от родного села. Но что интересно, в той операции спасатели использовали коптер. Он делает несколько тысяч фото. Данные с «птички» получает группа просмотра аэроснимков. Кадры загружают в нейросеть, которая умеет определять контуры человека на фото, и отсеять снимки, где человек не попал в объектив. Отметки нейросети просматривает пилот дрона, но на снимках того места ее не было. Как она оказалась там на шестой день? Откуда она взялась? Не понимаю.

– Странно, мы идем на север, а ребят нет. Мой телефон работает, их – нет. В какой бурелом они зашли?

– В бурелом они не пойдут. Серафим не первый раз в походе.

– Вечер близко… И лес очень быстро меняется.

– Скорее они решили, что нас долго нет и пошли к Дому Гомоса.

– С ними ничего не случилось?

Я опять промолчал о том, что слышал о доме, из-за чего Фимка отправился изучать место. У меня было уже несколько свидетельств, что дом Гомоса заговорен. Там, у сталкеров случаются глюки.

– А! – вдруг взвизгнула моя спутница.

Я обернулся.

– Меня схватили за волосы!

– Как? Здесь же никого нет.

– Ощущение было, что кто-то рукой меня схватил за волосы.

– Не-е-е, что-то нереальное говоришь. Волосы зацепились, это да, может быть, а призраки…, такого еще не встречал.

– Ты мне не веришь? Ты меня слышишь? – не успокаивалась Василиса.

– А что может быть средь бела дня? Ночью, конечно, опасно. Давай ускоримся.

– Я допускаю, что показалось, посмотри сзади, – видно, что волосы потревожены?

Честно говоря, у меня такое ощущение возникло, я невольно погладил то место на затылке девушки, еще раз почувствовал запах ее парфюма: первый раз уловил его, когда садились в машину. Волосы были взъерошены, но как я мог сказать об этом Василисе, в каком состоянии она будет дальше?

– Ну, у тебя есть какое-нибудь предчувствие? Я просто не представляю, как люди ночуют в лесу, мы же без палаток.

– Мы не собираемся ночевать, найдем ребят и решим.

Она споткнулась и чуть не полетела носом в землю. В лесу обычное дело, но это была дурная примета. Странный случай минуту назад будто вышиб ее из равновесия.

Как ее успокоить, чтобы не было нервозности?

– …Здесь болота вокруг. На заболоченных участках можно собрать крупные стебли осоки, пучки мха и сухой травы. И спать будешь, как убитая.

– Как убитая, без «как».

– Да что ты такое несешь! Прекрати.

– А как люди пропадают в лесу?

– Да в болото заходят за грибами. А там трясина на километры. Это раз. Переохлаждение. Это два. Обезвоживание. Это три. От обезвоживания уже спустя сутки возможно помутнение сознания. Но это не про наших ребят. С ними все норм…

– Тихо! Вон там кто-то прошел.

Так, началось, духи нас хватают за волосы, духи нас преследуют… Дальше… Верю ли я тому, что вижу. Не знаю.

Василиса уверенно показала в просвет между зарослями тонких деревьев. На всякий случай мы присели на корточки, но ничего не заметили.

– За нами никто не следит?

Я улыбнулся, снял рюкзак, уложил туда свою куртку и бейсболку.

– Вот когда задаешь вопросы, вылитая – Софи Марсо.

Она замолчала, а через некоторое время вдруг заявила:

– После наших разговоров мне и пописать сходить страшно.

– Пожалуйста, я отвернусь. Слушай! Воды бы найти. У меня от мордохлеста зудит лицо.

– А что это такое?

– Трава такая. Старайся ни к чему не прикасаться. Может вызывать аллергию.

– Ты обо мне заботишься?

– Погоди, вот еще что! Если в лесу ночью есть несколько правил. Ночью на болоте можно услышать пение выпи. С непривычки боязно, можно вообразить себе бог весть что. Короче, звук похожий на человека, который одичал и забыл речь. Услышишь, – без паники. Я рядом. Выпь не опасна. Если ты в курсе.

Еще! Ночью идти, а тем более бежать по лесу опасно: запнешься о корягу, растяжение или перелом, а мы без машины. В туалет – за ближайшее дерево. Фонарь на телефоне лучше отключить. Свет может подчеркнуть странные формы. Деревья примешь за человека. Когда кричишь, тоже гаси фонарь. В кромешной темноте ладоней даже бывает не видно, зато обострен слух. Тьма обволакивает. Кажется, лесной черт сгребет тебя в охапку и затянет под бурелом… Но после криков в лесу что-то меняется, что-то приходит в движение. Потом лучше устроиться на ночлег и вздремнуть. И утром выходишь, – это на случай, если вдруг меня не окажется рядом.

– А куда ты денешься?

– Это я к тому, чтобы ты ничего не боялась. Давай сейчас увеличим шум и энергично двинемся по тропе дальше. Метров через 200 я тебе молча махну рукой, и мы сойдем с тропы, уйдем метров на 50 в кусты. Там притаимся, посмотрим, не идет ли кто за нами.

Мы так и сделали.

Мы неплохо замаскировались, но с каждым мгновением ощущение тревоги нарастало. В тени деревьев нам мерещились темные силуэты людей в рыбацких длинных плащах, – они были словно сошедшие с картины Майкла Питера Анчера. Они рыскали по тропе. Их лица были скрыты за большими капюшонами.

Василиса, преодолевая страх, предложила попытаться разгадать, кто же это. Я пополз без рюкзака, навстречу призракам, тихо крадясь среди деревьев. Фигуры двигались хаотично, будто не касались земли. Внезапно кто-то на тропе обернулся и пошел прямо в сторону Василисы. Я зашумел ветками и навлек внимание этих нелюдей. Они встали и пошли теперь ко мне.

Кто эти призраки? Наверняка они сейчас растворятся в воздухе. Может быть, это души заблудших путников, осужденных метаться в этом лесу вечно? Или же они просто стражи забытого времени, жаждущие, чтобы их история была услышана? Опасны? Нет?

Я вернулся к Василисе, мы стали двигаться вдоль тропы, на которой больше никто не появлялся. На тему увиденного мы решили больше не говорить.