Текст книги "Славяне"

ДЕЙСТВИЕ III

ЯВЛЕНИЕ I

АЛЕКСАНДР, ПАРМЕНИОН, ПАНСОФИЙ и Свита АЛЕКСАНДРОВА.

АЛЕКСАНДР входит с великолепным обрядом, в преследовании своих воинов и первых чиновников, садится на правой стороне залы в кресла, возле коих поставлены другие. ПАРМЕНИОН и другие чиновники становятся по сторонам. Пансофий между чиновниками в Свите.

АЛЕКСАНДР. Храбрые Греки! оружие ваше до ныне было столь благоуспешно, что мы ни где не находили ни противоборников, ни оград могущих остановить победы наши. Слава таких побед принадлежит вашему отличному мужеству. Имея счастье быть начальником непобедимых войск Греческих, если приобрел я имя победителя, то должен признаться торжественно, что частную в тон славу, как гражданин, от вас заимствую. Долг моего звания оставляет мне одно только особенное попечение, соблюдать правосудие всюду, где мы найдем ему место. Доброслава требует, чтоб Славянские послы были выслушаны. Я не имею причин думать, чтоб требование ее могли быть предосудительны существенным пользам Греции (к Парменену). Уведомь Доброславу, что прежде приема послов, я ее сюда ожидаю.

ПАРМЕНИОН (в недоумении). Несогласно, кажется, с формою посольских обрядов…

АЛЕКСАНДР (перерывая). То есть тебе странно кажется, что Доброслава будет тут же присутствовать, против обыкновенных обрядов Греческих. Послушай! Ее об нас мнение уважаю я больше, нежели все обряды, по каким надлежало бы исключить ее из моего присутствия. Если она такого уважения не достойна, то и без всякого от других старания, сама собою привлечет себе справедливое презрение. Скажи ей, что сюда ее ожидаю (Парменион отходит. Александр обращается к предстоящим Грекам). Желаю, чтоб вы судили беспристрастно, друзьями ли или неприятелями Славян почитать мы должны. От их расположений должны зависеть наши с ними поступки. Постыдно было бы побеждать оружием народ, который защищает себя честью и справедливостью.

ЯВЛЕНИЕ II

ДОБРОСЛАВА, ПАРМЕНИОН и ТЕ ЖЕ.

ДОБРОСЛАВА (к Александру). Если к славе побед твоих над целым светом, недоставало Славянских женщин, которые бы следовали за колесницею победителя, то мое присутствие принесет тебе одну только досаду.

(Между тем Пансофий, увидев вместо Милогляды Доброславу, в ином лице, в ином наряде, и с иною поступью, делает разные знаки удивление, протирает глаза, надевает большие очки, смотрит прилежно, и говорит в сторону.)

ПАНСОФИЙ. Что за чудеса!

АЛЕКСАНДР (к Доброславе, показывая ей свободные кресла). Оставим колесницы победителей: здесь нам будет покойнее (Доброслава садится). Я не ожидаю, чтоб Славянские Послы имели какую-нибудь причину приводить меня к другим поступкам. Доброслава будет свидетельницею, могу ли я спорить со Славянами в чести и справедливости. Самое приятнейшее торжество в моей жизни будет-то, если не ошибаясь во мнении моем о Славянах, могу непостыдно определить себя в последователи за колесницею добродетели.

ДОБРОСЛАВА. У нас добродетели не так пышны, чтоб Александр Великий должен был включить себя в число последователей за их колесницами. Они у нас часто просто пешком ходят, и принимают к себе только тех спутников, которые не устают от трудов сотоварищества.

ПАНСОФИЙ (в сторону). Что за преображение!

АЛЕКСАНДР (со вздохом). А! Доброслава, я чувствую, в чем ты меня обвиняешь. Ты обвиняешь меня роскошью соединимою с моим званием; ты думаешь, что восточное великолепие, к какому воины мой привыкли в Персии, затмило во мне чувство истинного бытия человеческого. Могу тебя уверить, что наружность принадлежит только к моему званию, а сердце мое….

ДОБРОСЛАВА (перерывая). Не унижая достоинств твоего сердца, я нахожу себя, однако, совершенной жертвою следствий твоего звание; я отдана тебе от Славян….

АЛЕКСАНДР (перерывая). На то конечно, чтоб я не стыдился сам быть данником. Доброслава! О, коль много бы ни чувствовали Славяне важность своего залога, верь, что я, по крайней мере, равно с ними разделяю их чувствие.

ДОБРОСЛАВА (в сторону). Чего он хочет? (К Александру.) По словам твоим, кажется, что ты не пришел покорять землю нашу.

АЛЕКСАНДР. Доброслава! Несправедливо было бы покорять тех, кто своими добродетелями сами людей покорять удобны.

ПАНСОФИЙ (протирая себе глаза). Это совсем другая!

ДОБРОСЛАВА (с откровенностью). Конечно, ты имел случай знать здесь Руслана.

АЛЕКСАНДР (с прискорбностью). Конечно, Доброслава думает, что для своего покорение Руслана знать надобно.

ДОБРОСЛАВА (с уверением невинности). Ты сам увидишь. Он будет сюда Послом от Государя нашего: я не одна люблю его… и другие его любят… и Государь наш его жалует.

АЛЕКСАНДР (остановившись несколько в удивлении.) Да он тебя любит ли?

ДОБРОСЛАВА. О! Верно, любит: он честен, справедлив…

АЛЕКСАНДР (перерывая). Столько ли справедлив, чтоб мог не почесть меня своим неприятелем, на то, что и я любить тебя не отрицаюсь?

ДОБРОСЛАВА (с чистосердечием). Пожалуй, люби… только мне тебя так, как его любить не можно.

АЛЕКСАНДР. То есть ты определяешь мне в твоем сердце после Руслана второе место.

ДОБРОСЛАВА. Не второе и не первое, а то место, которое добродетельные люди заслуживают, без всякого с другими сравнение.

ПАНСОФИЙ (смотря прилежно). Это другая!

АЛЕКСАНДР. Доброслава! Я не буду унижен, если Руслан тоже место заслуживает. Сердечно желаю, чтоб он исполнил свое посольство образом достойным своего счастья… Вот, я вижу, и посол к нам входит.

ЯВЛЕНИЕ III

РУСЛАН со свитою главных в Посольстве и ТЕ ЖЕ.

РУСЛАН (после обрядного поклона). Славянский Царь, Государь наш, желая тебе именитому Царю Греческому здравие и благоденствие, велел мне Царскому послу своему видеть ясные очи твои, и дружелюбно тебе кланяться; а при том сказать тебе от Царя Государя нашего, что если ты желаешь пребывать с нами в мире и согласии, то Царь Государь наш рад будет твоему дружелюбию, и тебя, и войска твои отпустит из земли своей с честью: если же ты хочешь с нами ратовать, то бы ты на Царя Государя нашего не прогневался: мы Славяне люди ратные, всегда носим луки и стрелы на защиту земли своей.

АЛЕКСАНДР. Я рад дружелюбию народов, которые умеют быть достойны дружества. Прежде ответа моего вам, позвольте мне, по моему обыкновению, расспросить вас о ваших Славянских нравах, законах и обычаях, и предварительно сказать вам, что охотно соблюдаю я мир с добрыми народами, но воюю с такими, которые сами на себя навлекают неприятельские действие. Так ли Царь Государь ваш думает?

РУСЛАН. Как ты говоришь нам, так Царь Государь наш делает: и крепко воюет со своими неприятелями.

АЛЕКСАНДР. Какими средствами в нравах ваших умериваются военные склонности?

РУСЛАН. Прилежанием к полезным трудам, от которых, без кровопролитной военной добычи, всегда имеем мы плоды верные.

АЛЕКСАНДР. Что же у вас те делают, которые к полезным трудам не имеют прилежание?

РУСЛАН. Тем бывает у нас стыдно.

АЛЕКСАНДР. А те, которые стыда не имеют?

РУСЛАН. В нашей земле не родятся бесстыдные; а если бы когда и родились, то их в познании стыда мы воспитываем.

АЛЕКСАНДР. Поэтому у вас не бывает ни преступлений, ни наказаний, и многие несчастия других народов вам не ведомы?

РУСЛАН. Добро и худо вместе везде бывает; везде родятся люди благоразумные, и бестолковые: и у нас бывают люди несчастные, когда сами не хотят быть благополучными, но у нас таких исправляют часто кроткими образами, не поставляя их глупостей им в преступление.

АЛЕКСАНДР. Я желал бы собрать книги ваши, в которых вы такие хорошие правила почерпаете.

РУСЛАН. У нас книг не много; мы пишем только то, что может питать добрые расположение сердец и разумов. У нас главные добродетели, без письма и без книг, сохраняются в беспрестанных человеческих действиях: писать о том мы не тратим времени.

АЛЕКСАНДР. Кто же, однако, ваши писатели?

РУСЛАН. Мы все писатели.

АЛЕКСАНДР. А когда у вас все пишут, то писатели должны быть в презрении.

РУСЛАН. Потому самому, что все пишут, они у нас в почтении. Мы не презираем людей за то, что они ревностны к исполнению общих всем должностей.

АЛЕКСАНДР. Однако у вас, бывает, как и у других, люди пишут часто и не дело, когда другого ремесла не знают.

РУСЛАН. У нас такое ремесло постыдно, чтоб врать или привирать для своего прокормление. Бог нас не на то создал. А хотя иногда у нас и враньё пишется, однако вранье за дело не почитается.

АЛЕКСАНДР. Где же вы находите столько судей, чтоб у вас всюду дело от вранья справедливо было отличаемо?

РУСЛАН. Они у нас везде находятся, потому что люди у нас везде воспитываются так, чтоб вначале имели о вещах прямое понятие и здравое рассуждение.

АЛЕКСАНДР. Кто вкоренил в нравах ваших такие добрые правила?

РУСЛАН. Была у нас добрая и умная Государыня, которая лучшие правила Греческих мудрецов ваших Славянам в закон поставила. Она имела разум благотворительного созидания: украсила жилища наши многими зданиями, и умы наши многими свободными научениями; распространила границы своих областей не столько силою оружие, сколько действиями своего о подданных попечение; возвысила цену человечества не по мере особенных и частных предубеждений, но по мере достоинств и заслуг вообще свойственных народу Славянскому. Она, для настоящего и будущего племен наших спокойствие, много собственным своим покоем жертвовала. А потому Славяне учредили праздновать каждые двадцать пять лет ее царствование, с торжественным возобновлением всех спасительных ее учреждений, на тот конец, чтоб они никогда не ослабевали в памяти потомков наших.

АЛЕКСАНДР. Я охотно бы желал в вашем празднике также участвовать.

РУСЛАН. Сегодня должно быть отправлено торжество наше; то тебя мы к тому приглашать не можем, пока не услышим к Царю Государю нашему от тебя ответов мужеских.

АЛЕКСАНДР. Вы их теперь услышите. Донесите Государю вашему, что я искренне желаю ему здравие и благоденствие, равно желаю сохранять со Славянами мир и доброе согласие (к Пармениону). Прочти им заготовленную грамоту.

ПАРМЕНИОН (вынимает грамоту и читает). «Александр, Царь Греческий, именитому Народу Славянскому желает радоваться; и в воздаяние за его добродетели, постановляет с ним мир и доброе согласие, которое, с внутренним их благополучием, без сомнения пребудет столь долговременно, пока добродетели сего Народа не изменятся. Они суть надежнейшие соратники возможного счастья человеческого. Желает же, что бы Славянские потомки спокойствие свое приобретали всегда тем же образом…» (Парменион подносит грамоты Александру для подписания.)

АЛЕКСАНДР (подписав грамоту и отдавая ее Руслану). Вот удостоверение Народу вашему. Но я не все еще исполнил. Знаю, что Доброслава любит Руслана, и что Руслан любит Доброславу (к Руслане и Доброславе). Отпустите мне невинную вам досаду, если мог я быть содетелем вашей разлуки и беспокойства вашего. Доброслава! Ты имеешь теперь всю свободу следовать твоей справедливой склонности.

ДОБРОСЛАВА (с восхищением). Правосудие достойное Александра Великого!

РУСЛАН (с радостью). Ты побеждаешь сердца наши!

АЛЕКСАНДР. Оставляю родственникам вашим довершить ваше сочетание. Надеюсь, что и меня вспоминать будете не иначе, как в числе друзей ваших.

ДОБРОСЛАВА. Жалею, что ты не родился гражданином между нами; состояние Славянина конечно не было бы тебе противно.

АЛЕКСАНДР (со вздохом). А! Не напоминай мне моего бремени, какое, для чести отечества, носить я должен!.. Между вами нахожу мою отраду: позволите ли мне быть участником в празднестве вашем? Я бы желал, чтоб здесь и теперь, вы его препроводили, со всеми обрядами по вашему обычаю.

РУСЛАН. Если то тебе угодно, собрание Славян сюда пригласить можно.

АЛЕКСАНДР. Доброслава и Руслан, лучше всех удобны привлечь сюда собрание, и учредить забавы к общему удовольствию. (Доброслава встает.) Отпуская вас, я с вами не разлучаюсь мыслями. Минуты вашего отсутствие употреблю для других распоряжений, какие от меня зависят.

(Доброслава и Руслан откланиваются, выходят со Славянскою свитою. Александра так же встает после, и кресла выносятся.)

ЯВЛЕНИЕ IV

АЛЕКСАНДР, ПАРМЕНИОН, ПАНСОФИЙ и другие Греки.

АЛЕКСАНДР (выходя на средину с чувствительностью сам к себе). Я ли? Я ли забуду Аристотовы наставление?.. Я ли не правосуден буду?.. (к Парменёну.) Они любят и имеют причину любить друг друга. Недостойно было бы моего имени, разрушать справедливое людей благополучие.

ПАРМЕНИОН. Я предвидел, что награды твои скоро кончатся.

АЛЕКСАНДР. Я имею одну, которой никто меня лишить не может, и которая никакими обстоятельствами не изменяется: утешение благотворить достоинствам все другие награды превосходит в моих чувствиях. Вот моя награда (показывая на свое сердце. Парменион безмолвно уклоняет голову. Александр обратясь к Пансофию). Пансофий! Что теперь скажешь?

ПАНСОФИЙ (в замешательстве). То верно… то верно была другая подставная… кто-нибудь ее на смех подставил… Не худо, однако… с тою и с другою… расстаться поскорее, как кажется…

АЛЕКСАНДР. Послушай Пансофий: те которые легко обманываются, не найдут себе в том выгоды; а было-бы лучше, когда бы о вещах судили они справедливее; тем избавили бы себя и других от лишних неудовольствий. Кто только захочет чаще вопрошать собственную свою беспристрастную ощутительность, то она, лучше всего, поступки свои с собою согласить удобна (к чиновникам). Объявите Грекам постановленный мир со Славянами. Нам должно отличаться в начале правосудием. Если спросят в Греции, какие от Славян принесли мы корысти, то приобретение добрых друзей я в главную корысть поставляю. Довольно нам военных добыч от тех народов, у которых богатства и избытки производят только несчастие. Греция равной судьбе может подвергнуться, если язва народной развратности поселится в ее областях. Я ничего боле вам сказать не могу об общих наших должностях. Желаю только, чтоб в празднестве Славян, вы нашли и ваше собственное (чиновники, поклоняясь, отходят кроме Пансофия). Божество да отвратит от нас развратность с ее бедствиями! Благополучны те народы, которых умы всегда к справедливому, к полезному направляются.

ЯВЛЕНИЕ V

АЛЕКСАНДР, ПАНСОФИЙ и ПОТАПЬЕВНА.

ПАНСОФИЙ (увидев идущую Потапьевну). Вот, вот её мамушка: она точно позади ее стояла.

АЛЕКСАНДР (с удивлением). Это Доброславина мамушка!

ПОТАПЬЕВНА (подошедши к Александру пригорюнившись, и кланяясь). Не смею докучать, отец родной! (Увидев Пансофия, который глядит на нее пристально.) Ну! Пропала моя головушка!

АЛЕКСАНДР. Давно ли ты у Доброславы в мамушках?

ПОТАПЬЕВНА (с робостью кланяясь). Виновата, отец мой!.. Вот как было!.. Милогляда Радимовна и я, боялись, чтоб ты не прогневался на боярышню, за то, что она его милость (показывая на Пиансофия) к себе допустить не позволила… Жаль, жаль было боярышню… Мы двое плача, взгадали, чтобы Милогляда Радимовна говорила с ним будто боярышня… а я тут же бы стояла, будто ей мамушка.

АЛЕКСАНДР (с усмешкой). А он явился к вам будто мудрец Греческий? Так ли?

ПОТАПЬЕВНА. Его милость назвал себя мудрецом Греческим; а кто он таков, мы не ведаем: не прогневайся ты на простоту нашу (кланяется).

ПАНСОФИЙ (пожимая плечами). Я не виноват в том, что меня обманули.

АЛЕКСАНДР. Я тебя в том и не обвиняю.

ПОТАПЬЕВНА (низко кланяясь). Виновата, отец мой!

АЛЕКСАНДР. Вина твоя происходила, однако, от доброго намерения – спасти боярышню. Успокойся, Потапьевна: я отнюдь не сердит на Доброславу, и она теперь в полной свободе.

ПОТАПЬЕВНА (ободрясь). Отец родимый! Обрадуй тебя самого сила небесная! Мы от тебя никакого худа не видели, и ни о чем бы не горевали, кабы только целы были огороды наши.

АЛЕКСАНДР. А каков теперь огород твой Потапьевна?

ПОТАПЬЕВНА. Поймали их, отец родной.

АЛЕКСАНДР. Кого поймали, Потапьевна?

ПОТАПЬЕВНА. А тех, что огород-то испакостили.

АЛЕКСАНДР. Кто же они именно?

ПОТАПЬЕВНА (пригорюнившись). Из обоза твоего ослы чудесили.

АЛЕКСАНДР (с усмешкою). Я тут ничего не могу сделать, Потапьевна. Скотам нет уставов: а советую тебе огород укреплять получше. Ослы, не только гряды твои, а тебя и меня обижать станут, если мы от них не загородимся.

ПОТАПЬЕВНА. Вестимо, отец мой: не прогневайся ты на простоту мою. Власьичу скажу, чтоб он загородил получше..

АЛЕКСАНДР. Чтоб ты больше успокоилась, то посмотри ты с Милоглядою Радимовною на свою боярышню, в сегодняшнем Славянском празднике. Она там будет.

ПОТАПЬЕВНА. Нам туда пройти трудно, отец родимый.

АЛЕКСАНДР. По старому знакомству, он вас проводит (делает знак Пансофию проводить Потапьевну).

ПОТАПЬЕВНА (кланяясь). Обрадуй тебя сила небесная (Пансофий и Потапьевна выходят).

ЯВЛЕНИЕ VI

АЛЕКСАНДР (один). Славянский праздник, и мое в нем присутствие, без сомнение будут критиковать Афиняне. Такой праздник предпочитаю я, однако, многим Афинским зрелищам, учредители их, соображаясь с разумом Афинян, принуждены, в беспрестанных трудностях, прибегать часто к плачевным действиям для одной только новости. Забавы и вкусы Славян, как кажется, не терпят затруднительных выдумок. Надеюсь найти в них ту простоту и то невинное удовольствие, какое без дальних замыслов, на всех распространяется. А вот и праздник их показывается.

ЯВЛЕНИЕ VII

НАЧАЛО БАЛЕТА.

Вдруг открывается, при звуке приятной к случаю музыки, большая зала великолепно украшенная, посреди которой воздвигнута Пирамида. На ней большими буквами написано: «Двадцать пять лет». Из внутренности Пирамиды выходит Гений времени, подносит Александру пальмовую ветвь, и показывает ему, в устроенном на правой стороне Амфитеатра главное место для зрения. В тоже время из внутреннего большого входа выходят чиновники Александровы, присоединяются к своему Государю, за ним следуют, и по его сторонам в Амфитеатре помещаются. Гений между тем вызывает с другой стороны трупу Славян и Славянок, которые начнут праздник плясками вокруг Гения.

ЯВЛЕНИЕ VIII

После пляски Славянской, выступит с той же стороны собрание знаменитых Славян, предводимое Русланом и Доброславою, и, обошедши вокруг Пирамиду, в торжественном обряде, каждый из них венок к ней привесит. Между тем, со сторон передней части залы, выйдут хоры Славян, и на обеих сторонах поют следующее:

ХОР.

 
Слава Всевышнему на небеси, слава,
Доброй Монархине честь на земли, слава.
Царскому дому добро и хвала, слава,
Слава боярам за добры дела, слава,
Слава тому, кто живёт на добро, слава.
Доброму слава и честь и добро, слава.
 

(Последний стих повторяется.)

Собрание Славян, обошедши Пирамиду, садится по местам, на возвышенной, во внутренней части залы.

ЯВЛЕНИЕ ПОСЛЕДНЕЕ

Когда собрание знаменитых Славян, во внутренности театра поместится, как выше сказано, тогда слетает в облаке время, любуется Пирамидою, и низлагает свою косу к ее подножию. Наконец выйдет трупа Гениев времени, неся в руках гирлянды. Гении, после удивление и некоторых танцев вокруг Пирамиды, гирляндами сцепляются, и в виде постоянного удовольствие, останавливаются вместе со временем в неподвижности. Тогда балет и Драма кончатся.

КОНЕЦ.