Текст книги "Великая Русская Смута. Причины возникновения и выход из государственного кризиса в XVI–XVII вв."

Великая Русская Смута. Причины возникновения и выход из государственного кризиса в XVI–XVII вв.

ПО БЛАГОСЛОВЕНИЮ

Святейшего Патриарха Московского

и всея Руси

АЛЕКСИЯ II

ИНФОРМАЦИОННАЯ ПОДДЕРЖКА:

Интернет портал

«Православная книга России»

www.pravkniga.ru

Предисловие

Сей народ, безмолвный в грозах самодержавия наследственного, уже играл царями, узнав, что они могут быть избираемы и низвергаемы его властию или дерзким своевольством!

Карамзин Н.М.

Смута, лихолетье, междуцарствие… Давно ли мы с вами, жители современной России, пережили подобное? Давно ли чувствовали пьянящий вкус «свободы» от сознания собственной «власти», от возможности, как нам казалось, выбирать «на царствие» и свергать неугодного правителя?

Как и в те давние годы Великой Смуты, на рубеже XVI–XVII веков, так и в конце прошлого, XX века, все сферы жизни и все слои русского общества охватил глубочайший кризис, послуживший причиной борьбы за свободу, независимость и национальное выживание. Как и тогда, Россия была задушена иностранной интервенцией, сбита с пути; национальная идея погибала. Смена привычного строя, курса или династий, как было несколько веков назад, привела к тому, что обезумевший и дезориентированный народ хотел одного: насилия и крови. Как и тогда, в период лихолетья определился дальнейший путь развития и судьба Российского государства. Скажем больше: речь шла о дальнейшем существовании страны, великой державы, империи – России.

Зная на собственном опыте, что есть Смута в современном Российском государстве, обратимся назад, к рубежу XVI–XVII веков, чтобы сопоставить эту, современную смуту, пережитую нами сравнительно недавно, и то далекое, но так похожее на недавнее наше, Смутное время. Сопоставить и сделать выводы, научиться наконец понимать смысл и извлекать пользу из тех уроков, которые нам не устает преподносить история. Возможно, лучше зная историю нашего Отечества, мы когда-нибудь перестанем наступать на те же самые грабли, получая каждый раз по лбу?

В представленном вашему вниманию издании собраны отрывки научных трудов выдающихся русских историков – Н.М. Карамзина, B. О. Ключевского, С.Ф. Платонова, Н.И. Костомарова. К сожалению, объем книги не позволил охватить большую часть существующих работ по данному историческому периоду. Однако и в предложенном материале вы найдете не просто сухие исторические факты, а яркое и упоительное описание того далекого времени, почувствуете дух и колорит эпохи, в которую вас перенесут своими выдающимися работами величайшие русские историки и мастера слова.

Авторы и их работы располагаются в книге не по временному принципу, а по принципу от общего к частному, от более простого к более сложному, к серьезному и углубленному изучению темы, требующему всевозможные детали и подробности, а также исследование различных аспектов данного вопроса.

Отрывки из труда В.О. Ключевского «Курс русской истории», открывающие книгу, достаточно кратко и доступно объясняют как причины, так и следствия Смуты, затронувшей все без исключения стороны жизни – внутреннюю и внешнюю политику, экономику, социальные, сословные и династические отношения, нравственность и идеологию. От Ключевского мы переходим к более углубленному и расширенному исследованию вопроса Смутного времени на основе «Лекций» C. Ф. Платонова. Далее читателю предоставится возможность погрузиться в атмосферу Смутного времени вместе с «Историей государства Российского», написанной Н.М. Карамзиным. Слог этого величайшего историка и писателя настолько далек от штампов, излишней сдержанности и сухости большинства исторических книг, что позволяет обращаться к произведению этого выдающегося человека не только с познавательной и научной целью, но и знакомиться с ним как с прекраснейшим документальным историческим романом, к сожалению, неоконченным. Наконец, последний автор, представленный в данной книге, – Н.И. Костомаров – уделяет особое внимание не столько историческим событиям, не политическим и экономическим проблемам государства, а персоналиям, отдельным историческим лицам – безусловно, выдающимся. И через эти отдельные портреты, через жизнь и судьбу исторических личностей Костомаров, как мозаику, выкладывает историю Российского государства.

Ключевский Василий Осипович

Об авторе

Ключевский Василий Осипович (1841–1911) – великий русский историк. Родился 16 (28) января 1841 г. в селе Воскресенском (под Пензой) в семье бедного приходского священника. Первым его учителем был отец, трагически погибший в августе 1850 г. Семья вынуждена была перебраться в Пензу. В Пензе Ключевский учился в приходском духовном училище, затем в духовном уездном училище и в духовной семинарии. В 1861 г., преодолев трудные материальные обстоятельства, поступил на историко-филологический факультет Московского университета. Его учителями становятся Ф.И. Буслаев, Н.С. Тихонравов, П.М. Леонтьев и С.М. Соловьев.

В 1865 г. окончил университет, защитив кандидатскую диссертацию на тему «Сказания иностранцев о Московском государстве». Оставшись при университете, Ключевский выбрал для специального научного исследования обширный рукописный материал житий древнерусских святых. Результатом была магистерская диссертация «Древнерусские жития святых как исторический источник» (1871). В том же году Ключевский был избран на кафедру русской истории в Московской духовной академии, которую занимал до 1906 г. В 1872 г. (по другим сведениям с 1867 г.) начал преподавать в Александровском военном училище и на Высших женских курсах. С 1879 г. преподавал в Московском университете, где заменил на кафедре русской истории скончавшегося Соловьева.

Докторская диссертация «Боярская дума Древней Руси» (впервые опубликована на страницах журнала «Русская мысль» в 1880–1881 гг.) составила известный этап в творчестве Ключевского. Тематика последующих научных трудов Ключевского ясно указывала это новое направление – «Русский рубль XVI–XVIII вв. в его отношении к нынешнему» (1884), «Происхождение крепостного права в России» (1885), «Подушная подать и отмена холопства в России» (1886), «Евгений Онегин и его предки» (1887), «Состав представительства на земских соборах Древней Руси» (1890) и др.

Наиболее известный научный труд Ключевского, получивший всемирное признание, – «Курс русской истории» в 5-и частях. Ученый трудился над ним более трех десятилетий, но решился опубликовать его лишь в начале 1900-х годов.

Согласно политическим взглядам, Ключевского можно охарактеризовать как умеренного консерватора, сторонника просвещенного самодержавия и имперского величия России. Поэтому неслучаен выбор Ключевского в качестве учителя всеобщей истории для великого князя Георгия Александровича, брата Николая II. Политической линии ученого отвечали и произнесенное в 1894 г. и вызвавшее возмущение революционного студенчества «Похвальное слово» Александру III, и настороженное отношение к первой русской революции, и неудачная баллотировка весной 1906 г. в ряды выборщиков в Государственную думу по кадетскому списку.

В.О. Ключевский умер в Москве 12 мая 1911 г. Похоронен на кладбище Донского монастыря.

Курс русской истории

<…> Московское государство испытало страшное потрясение, поколебавшее самые глубокие его основы. Оно и дало первый и очень болезненный толчок движению новых понятий, недостававших государственному порядку, построенному угасшею династией. Это потрясение совершилось в первые годы XVII в. и известно в нашей историографии под именем Смуты, или Смутных времен, по выражению Котошихина. Русские люди, пережившие это тяжелое время, называли его и именно последние его годы «великой разрухой Московского государства». Признаки Смуты стали обнаруживаться тотчас после смерти последнего царя старой династии – Федора Ивановича; Смута прекращается с того времени, когда земские чины, собравшиеся в Москве в начале 1613 г., избрали на престол родоначальника новой династии – царя Михаила. Значит, Смутным временем в нашей истории можно назвать 14–15 лет с 1598 по 1613 г.; 14 лет в этой эпохе «смятения» Русской земли считает и современник, келарь Троицкого монастыря Авраамий Палицын, автор сказания об осаде поляками Троицкого Сергиева монастыря. <…> Мы должны остановиться на происхождении и значении этого потрясения. Откуда пошла эта Смута или эта «московская трагедия» (tragoedia moscovitica), как выражались о ней современники-иностранцы? Вот фабула этой трагедии.

Грозный царь Иван Васильевич года за два с чем-нибудь до своей смерти, в 1581 г., в одну из дурных минут, какие тогда часто на него находили, прибил свою сноху за то, что она, будучи беременной, при входе свекра в ее комнату оказалась слишком запросто одетой, simplici veste induta, как объясняет дело иезуит Антоний Поссевин, приехавший в Москву три месяца спустя после события и знавший его по горячим следам. Муж побитой, наследник отцова престола царевич Иван вступился за обиженную жену, а вспыливший отец печально удачным ударом железного костыля в голову положил сына на месте. Царь Иван едва не помешался с горя по сыну, с неистовым воплем вскакивал по ночам с постели, хотел отречься от престола и постричься; однако, как бы то ни было, вследствие этого несчастного случая преемником Грозного стал второй его сын – царевич Федор.

Поучительное явление в истории старой московской династии представляет этот последний ее царь Федор. Калитино племя, построившее Московское государство, всегда отличалось удивительным умением обрабатывать свои житейские дела, страдало фамильным избытком заботливости о земном, и это самое племя, погасая, блеснуло полным отрешением от всего земного, вымерло царем Федором Ивановичем, который, по выражению современников, всю жизнь избывал мирской суеты и докуки, помышляя только о небесном. Польский посол Сапега так описывает Федора: «Царь мал ростом, довольно худощав, с тихим, даже подобострастным голосом, с простодушным лицом, ум имеет скудный или, как я слышал от других и заметил сам, не имеет никакого, ибо, сидя на престоле во время посольского приема, он не переставал улыбаться, любуясь то на свой скипетр, то на державу». Другой современник, швед Петрей, в своем описании Московского государства (1608–1611) также замечает, что царь Федор от природы был почти лишен рассудка, находил удовольствие только в духовных предметах, часто бегал по церквам трезвонить в колокола и слушать обедню. Отец горько упрекал его за это, говоря, что он больше похож на пономарского, чем на царского, сына. В этих отзывах, несомненно, есть некоторое преувеличение, чувствуется доля карикатуры. Набожная и почтительная к престолу мысль русских современников пыталась сделать из царя Федора знакомый ей и любимый ею образ подвижничества особого рода. Нам известно, какое значение имело и каким почетом пользовалось в древней Руси юродство Христа ради. Юродивый, блаженный отрешался от всех благ житейских, не только от телесных, но и от духовных удобств и приманок, от почестей, славы, уважения и привязанности со стороны ближних. Мало того, он делал боевой вызов этим благам и приманкам: нищий и бесприютный, ходя по улицам босиком, в лохмотьях, поступая не по-людски, по-уродски, говоря неподобные речи, презирая общепринятые приличия, он старался стать посмешищем для неразумных и как бы издевался над благами, которые люди любят и ценят, и над самими людьми, которые их любят и ценят. В таком смирении до самоуничижения древняя Русь видела практическую разработку высокой заповеди о блаженстве нищих духом, которым принадлежит Царствие Божие. Эта духовная нищета в лице юродивого являлась ходячей мирской совестью, «лицевым» в живом образе обличением людских страстей и пороков и пользовалась в обществе большими правами, полной свободой слова: сильные мира сего, вельможи и цари, сам Грозный, терпеливо выслушивали смелые, насмешливые или бранчивые речи блаженного уличного бродяги, не смея дотронуться до него пальцем. И царю Федору придан был русскими современниками этот привычный и любимый облик: это был в их глазах блаженный на престоле, один из тех нищих духом, которым подобает Царство Небесное, а не земное, которых Церковь так любила заносить в свои святцы в укор грязным помыслам и греховным поползновениям русского человека. «Благоюродив бысть от чрева матери своея и ни о чем попечения имея, токмо о душевном спасении» – так отзывается о Федоре близкий ко двору современник, князь И.М. Катырев-Ростовский. По выражению другого современника, в царе Федоре мнишество было с царствием соплетено без раздвоения, и одно служило украшением другому. Его называли «освятованным царем», свыше предназначенным к святости, к венцу небесному. Словом, в келье или пещере, пользуясь выражением Карамзина, царь Федор был бы больше на месте, чем на престоле.

<…> Царевич Федор вырос в Александровской слободе, среди безобразия и ужасов опричнины. Рано по утрам отец, игумен шутовского слободского монастыря, посылал его на колокольню звонить к заутрене. Родившись слабосильным от начавшей прихварывать матери Анастасии Романовны, он рос безматерним сиротой в отвратительной опричной обстановке и вырос малорослым и бледнолицым недоростком, расположенным к водянке, с неровной, старчески медленной походкой от преждевременной слабости в ногах. Так описывает царя, когда ему шел 32-й год, видевший его в 1588–1589 гг. английский посол Флетчер. В лице царя Федора династия вымирала воочию. Он вечно улыбался, но безжизненной улыбкой. Этой грустной улыбкой, как бы молившей о жалости и пощаде, царевич оборонялся от капризного отцовского гнева. Рассчитанное жалостное выражение лица со временем, особенно после страшной смерти старшего брата, в силу привычки превратилось в невольную автоматическую гримасу, с которой Федор и вступил на престол. Под гнетом отца он потерял свою волю, но сохранил навсегда заученное выражение забитой покорности. На престоле он искал человека, который стал бы хозяином его воли: умный шурин Годунов осторожно встал на место бешеного отца.

Умирая, царь Иван торжественно признал своего «смирением обложенного» преемника неспособным к управлению государством и назначил ему в помощь правительственную комиссию, как бы сказать, регентство из нескольких наиболее приближенных вельмож. В первое время по смерти Грозного наибольшей силой среди регентов пользовался родной дядя царя по матери Никита Романович Юрьев, но вскоре болезнь и смерть его расчистили дорогу к власти другому опекуну, шурину царя Борису Годунову. Пользуясь характером царя и поддержкой сестры-царицы, он постепенно оттеснил от дел других регентов и сам стал править государством именем зятя. Его мало назвать премьер-министром; это был своего рода диктатор или, как бы сказать, соправитель: царь, по выражению Котошихина, учинил его над государством своим во всяких делах правителем, сам предавшись «смирению и на молитву». Так громадно было влияние Бориса на царя и на дела. По словам упомянутого уже князя Катырева-Ростовского, он захватил такую власть, «яко же и самому Царю во всем послушну ему быти». Он окружался царственным почетом, принимал иноземных послов в своих палатах с величавостью и блеском настоящего потентата, «не меньшею честию пред царем от людей почтен бысть». Он правил умно и осторожно, и четырнадцатилетнее царствование Федора было для государства временем отдыха от погромов и страхов опричнины. «Умилосердился Господь, – пишет тот же современник, – на людей своих и даровал им благополучное время, позволил Царю державствовать тихо и безмятежно, и все православное христианство начало утешаться и жить тихо и безмятежно». Удачная война со Швецией не нарушила этого общего настроения. Но в Москве начали ходить самые тревожные слухи. После царя Ивана остался младший сын Димитрий, которому отец по старинному обычаю московских государей дал маленький удел – город Углич с уездом. В самом начале царствования Федора для предупреждения придворных интриг и волнений этот царевич со своими родственниками по матери Нагими был удален из Москвы. В Москве рассказывали, что этот семилетний Димитрий – сын пятой венчанной жены даря Ивана (не считая невенчанных), следовательно, царевич сомнительной законности с канонической точки зрения – выйдет весь в батюшку времен опричнины и что этому царевичу грозит большая опасность со стороны тех близких к престолу людей, которые сами метят на престол в очень вероятном случае бездетной смерти царя Федора. И вот как бы в оправдание этих толков в 1591 г. по Москве разнеслась весть, что удельный князь Димитрий среди бела дня зарезан в Угличе и что убийцы были тут же перебиты поднявшимися горожанами, так что не с кого стало снять показаний при следствии. Следственная комиссия, посланная в Углич во главе с князем В.И. Шуйским, тайным врагом и соперником Годунова, вела дело бестолково или недобросовестно, тщательно расспрашивала о побочных мелочах и позабыла разведать важнейшие обстоятельства, не выяснила противоречий в показаниях, вообще страшно запутала дело. Она постаралась прежде всего уверить себя и других, что царевич не зарезан, а зарезался сам в припадке падучей болезни, попав на нож, которым играл с детьми. Поэтому угличане были строго наказаны за самовольную расправу с мнимыми убийцами. Получив такое донесение комиссии, патриарх Иов, приятель Годунова, при его содействии и возведенный два года назад в патриарший сан, объявил соборне, что смерть царевича приключилась судом Божиим. Тем дело пока и кончилось. В январе 1598 г. умер царь Федор. После него не осталось никого из Калитиной династии, кто бы мог занять опустевший престол. Присягнули было вдове покойного, царице Ирине, но она постриглась. Итак, династия вымерла не чисто, не своею смертью. Земский собор под председательством того же патриарха Иова избрал на царство правителя Бориса Годунова.

Борис и на престоле правил так же умно и осторожно, как прежде, стоя у престола при царе Федоре. По своему происхождению он принадлежал к большому, хотя и не первостепенному боярству. Годуновы – младшая ветвь старинного и важного московского боярского рода, шедшего от выехавшего из Орды в Москву при Калите мурзы Чета. Старшая ветвь того же рода, Сабуровы, занимала очень видное место в московском боярстве; но Годуновы поднялись лишь недавно, в царствование Грозного, и опричнина, кажется, много помогла их возвышению. Борис был посаженым отцом на одной из многочисленных свадеб царя Ивана во время опричнины, притом он стал зятем Малюты Скуратова-Бельского, шефа опричников, а женитьба царевича Федора на сестре Бориса еще более укрепила его положение при дворе. До учреждения опричнины в Боярской думе не встречаем Годуновых; они появляются в ней только с 1573 г.; зато со смерти Грозного они посыпались туда, и все в важных званиях бояр и окольничих. Но сам Борис не значился в списках опричников и тем не уронил себя в глазах общества, которое смотрело на них как на отверженных людей, «кромешников» – так острили над ними современники, играя синонимами «опричь» и «кроме». Борис начал царствование с большим успехом, даже с блеском, и первыми действиями на престоле вызвал всеобщее одобрение. Современные витии кудревато писали о нем, что он своей политикой внутренней и внешней «зело прорассудительное к народам мудроправство показа». В нем находили «велемудрый и многорассудный разум», называли его мужем «зело чудным и сладкоречивым и строительным вельми», о державе своей многозаботливым. С восторгом отзывались о наружности и личных качествах царя, писали, что «никто бе ему от царских синклит подобен в благолепии лица его и в рассуждении ума его», хотя и замечали с удивлением, что это был первый в России бескнижный государь, «грамотичного учения не сведый до мала от юности, яко ни простым буквам навычен бе». Но, признавая, что он наружностью и умом всех людей превосходил и много похвального учинил в государстве, был светлодушен, милостив и нищелюбив, хотя и неискусен в военном деле, находили в нем и некоторые недостатки: он цвел добродетелями и мог бы древним царям уподобиться, если бы зависть и злоба не омрачили этих добродетелей. Его упрекали в ненасытном властолюбии и в наклонности доверчиво слушать наушников и преследовать без разбора оболганных людей, за что и восприял он возмездие. Считая себя малоспособным к ратному делу и не доверяя своим воеводам, царь Борис вел нерешительную, двусмысленную внешнюю политику, не воспользовался ожесточенной враждой Польши со Швецией, что давало ему возможность союзом с королем шведским приобрести от Польши Ливонию. Главное его внимание обращено было на устройство внутреннего порядка в государстве, на «исправление всех нужных царству вещей», по выражению келаря А. Палицына, и в первые два года царствования, замечает келарь, Россия цвела всеми благами. Царь крепко заботился о бедных и нищих, расточал им милости, но жестоко преследовал злых людей и такими мерами приобрел огромную популярность, «всем любезен бысть». В устроении внутреннего государственного порядка он даже обнаруживал необычную отвагу. <…> Я имел случай показать, что мнение об установлении крепостной неволи крестьян Борисом Годуновым принадлежит к числу наших исторических сказок. Напротив, Борис готов был на меру, имевшую упрочить свободу и благосостояние крестьян: он, по-видимому, готовил указ, который бы точно определил повинности и оброки крестьян в пользу землевладельцев. Это – закон, на который не решалось русское правительство до самого освобождения крепостных крестьян.