Текст книги "Шаги по стеклу"

– Сейчас сделаю, – негромко ответил он и направился к выключателю у двери.

От окна через всю комнату пролегли холодные желтоватые полосы. Сэра теперь выглядела какой-то размытой черной тенью, средоточием темноты. Он присел рядом с ней; она отвела руку, чтобы он мог придвинуться поближе. У него дрожала каждая жилка. Рука Сэры мягко притянула его голову к подушке. Теперь ее лицо было прямо перед ним, совсем рядом, но черты оставались неразличимыми.

– Как все ужасно, Грэм, – едва слышно прошептала она. – Ты просто чудо. Я тебя завела, а сама сейчас ни на что не способна. Тебе будет противно.

– Мне… – начал он, но тут же осекся, чтобы не наговорить банальностей, которые уже были готовы слететь с языка. Еще не время. – Нет, – ответил он, – ничего подобного. – Он взял ее руки, которые теперь стали теплыми, в свои ладони. – Просто мне… – он не знал, видит ли она его лицо, чувствует ли, как дрогнула кровать, – … мне очень хорошо. – Он даже сам над собой посмеялся, осознавая неуместность этих слов.

Сжимая его ладони, она шепнула:

– Спасибо тебе.

Они долго лежали без движения. Его мысли беспорядочно роились где-то далеко, словно стали чужими – как гомон разгулявшихся гостей, которые больше не имели к нему никакого отношения. В конце концов он бросил попытки осмыслить свои ощущения, хоть как-то в себе разобраться и просто расслабился, дожидаясь, пока ее прерывистое дыхание не станет ровным, покорившись сну. Он так и не уловил, когда именно это произошло. В какой-то момент дверь приоткрылась и мужской голос чертыхнулся: «Вот дьявольщина, не сюда», но Грэм даже не повернул головы – он знал, что никакое вторжение уже не сможет нарушить их покой.

Он обнимал ее в темноте, неподвижную и теплую, и через некоторое время ему стало казаться, что у него в объятиях ничего нет; так бывает, когда затекшая рука или нога теряет всякую связь с телом, на какие-то мгновения перестает слушаться и не дает о себе знать. Сэра была рядом, он ее обнимал, но не чувствовал; умом он понимал, что она существует отдельно от него, сама по себе, но в то же время она стала расслабленной частью его самого, утратившей все отличительные признаки, такие как бледная кожа, белый шрам, темный наряд, черные волосы – все это сравнялось, слилось воедино и в результате превратилось в прозрачное, невидимое… ничто.

Наконец Сэра зашевелилась, быстро поцеловала его в лоб и села, спустив ноги на пол.

– Полегчало. – Она принялась разглядывать его в потемках, а он и до этого не спускал с нее глаз. – Домой пора, – продолжала она. – Можешь вызвать такси? Вставай, надо спускаться вниз.

– Надо, – улыбнулся он.

Когда он щелкнул выключателем, свет показался невыносимо ярким. Сэра зевнула и почесала голову, еще сильнее растрепав прическу.

По телефону, стоявшему в коридоре, он вызвал такси, сказав диспетчеру, что ехать нужно в Айлингтон.

– А тебе в каком направлении? – спросила она. – Могу подвезти до Айлингтона, а ты потом на той же машине поедешь дальше, идет?

Гости слегка утихомирились, но большинство не спешило расходиться. На диване в прихожей спала в обнимку парочка панков – парень с девчонкой. Грэм пожал плечами:

– Мне от Айлингтона недалеко.

Мог ли он надеяться на приглашение? Наверное, нет. Сэра, похоже, огорчилась:

– Прости, но я даже не смогу тебя пригласить в дом.

Грэм ни на что не рассчитывал, но по телу пробежала ломота.

– Ничего страшного, – бодро ответил он, – от Айлингтона мне совсем близко; заплатим по счетчику пополам.

Она не позволила ему заплатить половину, да он и не настаивал. Они свернули в тихий тупичок, где стоял ее дом, и отпустили машину. Разъезжать на такси было ему не по карману. Сэра посмотрела на огромный мотоцикл «БМВ», стоявший у тротуара, а потом вверх, на темный ряд высоких домов. В желтоватом свете она стала похожа на привидение.

– Сегодня я только и делаю, что прошу у тебя прощения, – сказала она, подходя к нему совсем близко. Грэм лишь пожал плечами. Прощальный поцелуй? На это не осталось ни малейшей надежды. – Жаль, что не могу тебя пригласить.

– Что ж поделаешь, – улыбнулся он, выдохнув облачко пара.

– Спасибо тебе, Грэм. Ты меня не покинул. Я такая зануда. Прощаешь меня? Ведь я не всегда такая.

– За что мне тебя прощать? Все было здорово.

В ответ она негромко посмеялась. Он снова пожал плечами и обреченно улыбнулся. Ее рука в перчатке легла ему на шею.

– Ты замечательный, – сказала Сэра, приблизила к нему лицо и коснулась его губ своими – мягкими, теплыми и влажными; это было прекраснее любого поцелуя, прекраснее первого в жизни настоящего поцелуя; у него поплыло перед глазами.

Грэм растерялся. Он чуть приоткрыл рот, и ее язык на мгновение коснулся его верхней губы; она быстро поцеловала его в щеку, повернулась и пошла к подъезду, нащупывая ключ в маленьком кошельке, извлеченном из кармана потертой шубки.

– Мы еще увидимся? – хрипло выговорил он.

– Непременно, – подтвердила она как само собой разумеющееся.

Ключ скользнул в скважину; дверь отворилась.

– Я даже не помню, какой тут номер телефона. Спроси у Слейтера. Чао.

Последнюю фразу она произнесла шепотом, задержавшись у распахнутой двери. Дверь бесшумно закрылась. Где-то наверху вспыхнул свет – и тут же погас.

Потом он пять часов добирался пешком до Лейтона, где снимал комнату. Его пробирал холод; к тому же начался мелкий дождь, вскоре сменившийся мокрым снегом, но ему все было нипочем. Этот поцелуй! Это ее «непременно»!

Тот незабываемый ночной поход можно было воспевать в стихах. Такое не забывается. В один прекрасный день, точнее, в одну прекрасную ночь он собирался повторить этот путь, чтобы отдать дань воспоминаниям. В один прекрасный день, когда они уже станут жить вместе, когда у него будет завидная работа, собственный дом и машина, когда такси перестанет казаться недоступной роскошью и больше не будет нужды стаптывать ноги, он все-таки пройдет той же дорогой в благодарность судьбе за этот вечер и попытается восстановить в памяти ощущение восторженной неопределенности этого предрассветного марша.

По истечении без малого шести месяцев, в жаркий летний день он явственно помнил, как зимний воздух пощипывал его за щеки, как деревенели на холодном ветру уши, как он ни с того ни с сего начинал хохотать, как руки сами собой тянулись к сумрачно-оранжевому небу.

Теперь об этом вспоминалось с улыбкой. У него было достаточно времени, чтобы обо всем поразмыслить, чтобы привыкнуть к этому странному восторженному состоянию. Оно устоялось. Он до сих пор не до конца верил в происходящее, точнее, не до конца верил, что такое происходит именно с ним, что он не устоял против такого, в сущности, обычного, почти банального чувства. Но так оно и было – этого он никоим образом не мог отрицать.

Грэм миновал какую-то заброшенную мастерскую на Роузбери-авеню; ее витрины были заклеены афишами с рекламой музыкальных групп, их синглов и альбомов. Мимо с ревом проносились машины, жарило солнце, а он мысленно переносился в январь и вспоминал свой долгий ночной маршрут.

Хаф-Мун-Кресент, повторял он вновь и вновь той зимней ночью. Она жила на Хаф-Мун-Кресент (перед тем как уйти, он проверил название улицы и номер дома, чтобы не зависеть от Слейтера, который мог потерять ее адрес). Это звучало как заклинание, как мантра: Хаф-Мун-Кресент, Хафмункресент, Полу-Месяц, Полумесяц…

Заклинание.

Молитва.

Клерк Старк

Уволен!

Он сидел на пластмассовом стуле в Центре занятости. Во всех таких местах стояли совершенно одинаковые стулья: в каждом отделе социального обеспечения, в каждом бюро по трудоустройству, где ему доводилось бывать. Не то чтобы точь-в-точь, могли быть и незначительные различия, но все равно – одного типа. Он задался вопросом: обеспечивают ли хоть какие-то из этих стульев защиту от микроволн?

Сначала за него взялась инспекторша-женщина, однако та вскоре сбежала. Он ей оказался не по зубам. Видно, они не успели подготовиться. Были застигнуты врасплох.

Утром он принял решение не ходить ни домой, ни в паб. В пику им. Его только что уволили, вернее, он сам взял расчет и сполна получил свои денежки; естественно было предположить, что он отправится прямиком домой или зайдет выпить. Они не могли предвидеть, что он пойдет в Центр занятости, чтобы зарегистрироваться. Прочтя вывеску, он решительно толкнул дверь, сел на стул и потребовал, чтобы ему уделили внимание.

– Мистер?.. – обратился к нему инспектор.

Светлый костюм, короткая стрижка, прыщавая кожа, а вид самый что ни на есть начальственный. Сидя напротив Граута, он сложил руки на раскрытом регистрационном журнале, который закрывал почти всю поверхность скромного канцелярского стола.

– Что? – подозрительно переспросил Граут: он прослушал.

– Представьтесь, пожалуйста, – попросил молодой инспектор.

– Стивен, – ответил Граут.

– А… это имя или фамилия?

Граут подался вперед, опустил на стол сжатый кулак и, сощурившись, посмотрел инспектору прямо в глаза:

– По-вашему, у меня что имя – что фамилия?

Молодой человек пришел в замешательство. Стивен, сложив руки на груди, торжествующе откинулся на спинку стула. Вот срезал так срезал! Он даже сдвинул каску подальше на затылок. Удачно вышло. Впервые в жизни расклад был в его пользу: они еще не успели настроить Микроволновую Пушку; он сохранял непринужденность и хладнокровие. Молодой клерк, наоборот, вспотел и заерзал.

– Давайте начнем сначала, – сказал инспектор, вынув из кармана авторучку и с нервной улыбкой постукивая себя по нижним зубам.

– Почему бы и нет? – с хитрецой отозвался Стивен. – Я большой мастер начинать сначала.

– Вот и хорошо, – сказал инспектор, запасаясь терпением.

– А ну-ка, вы сами представьтесь, будьте любезны! – внезапно потребовал Граут, снова подавшись к столу.

Молодой человек непонимающе уставился на него, а потом ответил:

– Старк.

– А что вы на меня пялитесь?

– Минутку, сэр, – строго произнес инспектор Старк, опуская ручку. – Я нахожусь при исполнении служебных обязанностей; итак… мы можем серьезно подойти к этому вопросу или нет? Если нет, то в очереди ожидают другие посетители…

– Смотрите у меня, клерк Старк, – пригрозил Граут и постучал пальцем по конторскому столу. Старк вытаращился на этот палец, и Стивену пришлось отдернуть руку, потому что он вспомнил про свои грязные ногти. – Я ведь, знаете ли, безработный. Мне, в отличие от некоторых, не удалось заполучить теплое местечко на государственной службе, с гарантированной пенсией и прочими благами. Я – жертва экономического кризиса. Вам-то все шуточки…

– Уверяю вас…

– … но я вижу, что происходит вокруг, и прекрасно знаю, почему я оказался по эту сторону и почему вы оказались по ту сторону. Да-да. Я не слепой. Вы мне зубы не заговаривайте. Как говорится, не первый день на свете живу. Допустим, мне уже тридцать се… тридцать восемь лет, однако я постоянно держу руку на пульсе, так и знайте, и отдаю себе отчет, что далеко не все у нас тип-топ, как полагают обыватели. Вы небось думаете, что таким, как вы, все само свалится с неба, и возможно, так оно и будет, но меня вам не околпачить, так и знайте.

Он снова вжался в пластмассовую спинку и яростно потряс головой. Пусть он не слишком красноречив и первый готов это признать, но ведь самое главное не что говорить, а как говорить. Это кто-то из великих сказал.

– Погодите, сэр. Чтобы я смог вам помочь, вы должны ответить на ряд вопросов.

– Что ж, – сказал Граут, разводя руками и широко раскрыв глаза, – приступайте. Начнем. Я готов. Задавайте свои вопросы.

– Хорошо, – вздохнул Старк. – Назовите свое имя.

– Граут, – сказал Стивен.

– Это имя или фамилия? – спросил Старк.

Граут призадумался. Такой вопрос вечно ставил его в тупик. Что есть имя и что есть фамилия? Это как вес нетто и вес брутто. Он их всегда путал. Что называть в первую очередь, что во вторую? Сомненья нет: все придумано с единственной целью – сбить его с толку. Если к тебе обращаются «сэр», тогда следом должно идти имя, а то, другое, стало быть, фамилия… а то еще придумали какое-то «полное имя» и «христианское имя»… «Христианское имя» – это легко запомнить, потому что Христа звали Иисус Христос, стало быть, «христианское имя» – это фамилия… только так и можно разобраться.

Казалось бы, все логично, но если глубоко вдуматься, то выходило, что его размышления не подсказали, как можно разобраться, а подсказали, как разобраться нельзя. Граут решил идти напролом.

– Меня зовут мистер Стивен Граут.

– Прекрасно, – начал записывать Старк. – «Граут», на конце «-аут», правильно? – Он поднял взгляд от бумаг.

Стивен прищурился:

– Что за намек?

– Какой же это… это вовсе не…

– Намеков не допущу! – заявил Стивен и постучал пальцем по краю стола. – Кто дал вам право делать намеки, а? Отвечайте!

– Я могу…

– Нет, не можете! И вот почему. Потому что я пришел сюда не ради удовольствия. Вот так-то. Я не побираться пришел. На легкий хлеб рассчитывать не привык. Так и знайте. Мне приходилось трудно, но я никогда не ронял свою гордость, ее у меня никому не отнять. Я сам себе хозяин, а в наше время это самое главное, хоть вы и не прошли через то, что я прошел, а вы не прошли, потому что это ясно как божий день, вы тут сидите и задаете вопросы. Зарубите себе на носу, клерк Старк…

– Я не…

– … что мы, фигурально выражаясь, находимся по разные стороны этого стола. – Для пущей убедительности он еще раз стукнул по столу. – Это символ, вот что это такое.

Он сделал паузу, чтобы собеседник осмыслил его слова. Старк уставился на стол.

– Это обыкновенный стол, мистер Граут.

– Это символический стол, – возразил Граут, тыча пальцем в деревянную поверхность. – Это символический стол, потому что мы находимся от него по разные стороны, и так будет всегда. Именно так, а не иначе. Вам меня не переубедить. Как говорится, расклад известен.

– Мистер Граут, – вздохнул Старк, в очередной раз опуская на стол авторучку, – так мы с вами далеко не уедем. Вначале вами занималась моя коллега, инспектор Филлипс…

– Она мне не представилась, – отмахнулся Граут.

– Вы и с ней далеко не продвинулись, так ведь? А теперь вот…

– Это я далеко не продвинулся? – возмутился Граут. – Я далеко не продвинулся? А почему, собственно, я должен куда-то продвинуться? Мне за это деньги не платят, а вам – платят. Это вы должны со мной далеко продвинуться. Вы этому специально обучены, а я – нет. – Для острастки он еще раз постучал по столу. – По-вашему, мне больше делать нечего? Вы на что намекаете?

– Ни на что я не намекаю, мистер Граут, – в изнеможении произнес Старк и покачал головой. – Я лишь должен… с вами побеседовать, а в данный момент пытаюсь объяснить, что вы крайне затрудняете мою работу. Сперва чуть не довели до слез мою коллегу…

– Я сразу понял: она настроена против меня. Позволила себе заносчивый тон. Со мной такие номера не проходят, – отчеканил Граут.

Старк только пожал плечами:

– Так или иначе. Теперь вы всячески препятствуете нашей с вами беседе, хоть я и проявил максимум терпения.

– Беседуйте, я вам не мешаю, – дернул головой Граут. – Нисколько не мешаю. Задавайте свои вопросы. Я готов к сотрудничеству. Только не надо заноситься и намекать – этого не потерплю.

Молодой инспектор некоторое время молча смотрел на Стивена, затем его брови поползли вверх, он придвинулся к столу и опять взялся за авторучку.

– Так. Попробуем еще раз. Ваше имя – мистер Стивен Граут.

– Правильно, – кивнул Стивен.

– Вы только что уволились с последнего места работы, верно?

– Допустим.

– И вы хотели…

– Нет, – отрезал Стивен и забарабанил пальцами по столу; инспектор обреченно втянул голову в плечи и скривился в подобии улыбки. – Я этого не хотел. Они с самого начала были настроены против меня. Только и ждали случая, чтобы избавиться. Меня затравили. Выжили. Но я уволился по собственному желанию. Я не доставил им такого удовольствия. Сам написал заявление. Представьте себе, у меня есть гордость. Не допущу, чтобы мною помыкали.

– Вот как, – встрепенулся Старк, подаваясь вперед. – Вы уволились по собственному желанию?

– Ну разумеется. Не мог же я допустить, чтобы они…

– Надеюсь, вы понимаете, мистер Граут, что увольнение по собственному желанию лишает вас права на пособие по безработице на период…

– Что? – Стивен подвинулся вперед вместе со стулом. – Что вы такое говорите? Я не мог поступить иначе. Если вы думаете, что я стал бы терпеть…

– Искренне сожалею, мистер Граут, но обязан вас уведомить. В любом случае вам надлежит встать на учет, однако в течение первых…

– Ну уж нет, – сказал Стивен. – Извиняюсь, но так не пойдет. Я в профсоюз платил. Налоги платил с каждой зарплаты. Я вам не попрошайка и не дармоед. Я – трудовой человек. В данное время, может, и нет, но в принципе – да. Нельзя было допускать, чтобы они меня вышвырнули. Я не доставил им, – он постучал по столу, – такого удовольствия, понимаете?

– Уважая ваше право на увольнение по собственному желанию, мистер Граут, должен все же сказать, что в таком случае вы по закону…

– Нет, так не пойдет, – стоял на своем Граут.

Они его настигли. Он начал покрываться потом. Под воротником зачесалось, из подмышек пахнуло тяжелым, густым запахом. Мистер Старк покачал головой:

– Мы так…

– Я вам не «мытак», молодой человек! – Граут повысил голос.

На него стали оглядываться. В светлом помещении Центра занятости было многолюдно, он только сейчас это заметил. Косые лучи солнца, свободно проникавшие в окна, заливали все помещение и нагнетали жару. Но есть жара простая, и есть жара микроволновая. Уж кто-кто, а он хорошо знал разницу. От простой жары не бывает такого зуда. Простая жара, в отличие от микроволновой, идет снаружи, а не изнутри и действует не сразу. Он попытался не думать о жаре и повторил:

– Я вам не «мытак», я этого не потерплю, так и знайте.

У Старка вырвался сдавленный смешок.

Надо же! Ему смешно!

– Очень жалко, мистер Граут, что вы потеряли право на пособие по безработице. В течение первых шести недель вы можете претендовать только на материальную помощь…

– Жалко? – переспросил Граут. – Знаете, как говорится: жалко у пчелки! Я желаю знать, почему меня подвергают дискриминации!

– Никто вас не подвергает дискриминации, мистер Граут, – ответил инспектор. – Согласно закону, увольнение по собственному желанию лишает вас права на получение пособия по безработице в течение первых шести недель после расторжения трудового договора. Если у вас имеются основания – а я полагаю, они у вас имеются, – вы можете подать заявление на материальную помощь.

– А гордость? – зычно возгласил Граут. – Разве она ничего не стоит, а? Что вы себе думаете? Материальная помощь! Как такое в голову могло прийти? Я в профсоюз платил. Налоги платил. Так не пойдет.

– Ценю вашу принципиальность, мистер Граут, но тут ничего не поделаешь, закон есть закон. Возможно, у вас имеются основания для получения материальной помощи; тогда вам необходимо прежде всего встать на учет…

– Нет, так не пойдет, – уперся Граут, расправил плечи и принялся сверлить Старка взглядом, дабы вернуть утраченное преимущество и заставить инспектора уйти в оборону. – Меня опять подвергают дискриминации, вот и все. Мало того, что я пережил не один кризис. Это меня не сломит. Им так легко от меня не избавиться. Я не собираюсь…

– Если вы считаете, что с вами обошлись несправедливо, – перебил его Старк, – то можете обратиться…

– Ха! – воскликнул Граут. – А когда это со мной обходились справедливо? То рабочий, то безработный, жилье есть, а житья нет, и так везде. Но вы не дождетесь, чтоб я побежал жаловаться. Я теперь ученый. Знаю: справедливости не добьешься. Мне гордость не позволяет унижаться.

Он хотел объяснить свою точку зрения, но почувствовал, что счет не в его пользу. Клерк Старк шел в наступление. Какая несправедливость. Вот негодяи! В управлении его ни о чем не предупредили, не сказали, что он лишается пособия по безработице. Специально подначили его написать заявление, а ведь сперва хотели уволить по приказу. Еще бы совсем немного – и они бы уволили его сами, тогда бы он не оказался в таком положении. Вот гады!

– Для этого необходимо следующее, – заговорил Старк и принялся объяснять, что требуется от Стивена для регистрации в Центре занятости.

Граут не вслушивался в наставления инспектора. Вместо этого он следил за его лицом, которое теперь приняло отчужденное, заученное, профессиональное выражение, какое Граут видел уже сто раз.

Вдруг Старк произнес «форма П-45», и у Стивена екнуло сердце. Именно эту бумаженцию он и обронил. Или нет? Что-то в этом роде Эштон кричал ему вдогонку. Ох-хо-хо. На него обрушился очередной залп микроволн; все тело охватил беспощадный жар, к щекам прилила кровь. Кожа чесалась и зудела. Черт побери! На радостях, что уволился из дорожного управления, он совершенно не подумал об этой справке. Ну конечно – вот почему Эштон пустился за ним вдогонку.

Внезапно его осенило: ан нет, это подстроено. Уж он бы запомнил, если бы ему на руки выдали такую справку. Наверняка ее и не выдали. Если это настолько важная справка, они конечно же ее не выдали. Вот и в прошлый раз, когда он остался без работы, служба занятости не прислала ему талоны; это делалось с единственной целью – выбить его из колеи. Чем бы они ни отговаривались: неправильно заполнены анкеты, с ошибками написан адрес, то да се, – он прекрасно знал, что происходит за его спиной. Его пытались погубить – медленно, но верно.

Они – эти неведомые Контролеры, в человеческом или в ином обличье, – могли даже не обращаться за приказом к командованию; у них уже были разработаны планы на все случаи жизни. Даже если удача будет на его стороне, они все равно не оставят попыток его заморочить. Хитрые бестии!

Положа руку на сердце, иногда он мечтал о том, чтобы его оставили в покое и дали спокойно прожить эту жалкую, никчемную, бессмысленную жизнь. Как бы то ни было, существование могло бы стать более или менее сносным, если бы они прекратили его мучить. Он понимал: это позорные, недостойные желания, но ведь он – по крайней мере на данном этапе – всего лишь человек, с присущими ему человеческими слабостями, хотя во время Войны был сверхчеловеком. Раз ему такое лезло в голову, одно это уже показывало, насколько они преуспели в своих происках. Они до такой степени подавили его возвышенный образ мыслей, его веру в себя, что он уже был почти готов променять возможность возвращения к своему блистательному прошлому на тихую и спокойную рутину.

Но он не отступит! Им его не одолеть!

И все же нельзя было расслабляться при уходе из дорожного управления; он даже не заметил, в какой момент они провернули этот трюк с якобы оброненной справкой. Он заподозрил, что они изобрели какие-то новые лучи, делающие его забывчивым и рассеянным. Беда в том, размышлял он, не слушая разглагольствований Старка, что действие столь изощренного дьявольского оружия очень трудно уловить. Тут надо будет еще многое проанализировать. Но сейчас-то как быть?

В запасе всегда оставалось Возмездие. Он мог с ними поквитаться не хуже каких-нибудь коммандос.

Со школьной скамьи он находил удовольствие и облегчение в том, что вершил Возмездие самым неожиданным для них образом. Он швырял камнями в окна контор и цехов, откуда его увольняли, разрисовывал стены, оставлял царапины на машинах начальства и отламывал эмблемы с капотов (впрочем, это он делал в целях собственной безопасности), звонил по телефону и сообщал, что в здании заложена бомба. Для них эти мелочи были, конечно, как булавочный укол; но суть дела заключалась даже не в том, что своими поступками он все-таки досаждал Мучителям, мешал им жить, хоть бы и самую малость, и затруднял их козни; суть дела заключалась в том, что на него самого все это оказывало поразительно благотворное воздействие. Карательные вылазки помогали снять напряжение, разрядить злость, излить ненависть. Попробуй он закупорить эти чувства в себе, его бы давным-давно разорвало. Они бы объявили его сумасшедшим; а если бы он совершил что-нибудь совсем уж страшное и криминальное, его бы упрятали в тюрьму, где людей калечат и «опускают», где человека ничего не стоит убрать – и все будет шито-крыто, потому что за решеткой свои законы. На свободе они, по крайней мере, вынуждены были играть по определенным правилам, хоть эти правила сами же изменяли, когда им это было выгодно (к примеру, только он нашел работу в пригороде, как они удвоили плату за проезд в автобусе), а в психушке, и тем более в тюрьме, они могли сделать с ним все, что заблагорассудится.

Старк не умолкал; он доставал из ящиков стола многочисленные бланки и демонстрировал их Стивену, но Граут не смотрел и не слушал. С горящими глазами он придумывал возмездие для этих людишек в Айлингтоне. Можно пробраться туда ночью и разворотить новое дорожное покрытие. Можно развести немного цементного раствора и наглухо заделать дырки, из которых поднимают крышки люков. Пусть-ка попробуют открыть хоть один люк! Можно расковырять покрытие, которое они ремонтировали на Аппер-стрит не далее как сегодня утром. За исключением тех выбоин, что заделывал он сам. То-то они умоются: сразу станет ясно, чей способ лучше. Вот это будет здорово!

Он встал со стула и поглубже натянул каску. Старк смотрел на него снизу вверх:

– Куда же вы, мистер Граут?

– Что? – переспросил Стивен, глядя сверху вниз и возвращаясь к реальности. – Не волнуйтесь. Там разберемся. Сейчас у меня дела.

Развернувшись, он зашагал к выходу. Старк бубнил что-то ему в спину.

Он им еще покажет. Он до них доберется. Расталкивая очередь, ожидавшую, когда освободится кто-нибудь из инспекторов (ха-ха! он-то успел без очереди!), Граут вышел на улицу, залитую ярким солнцем.

Бумажки подождут. Все равно ему нужно было идти не сюда, а в свое районное бюро, где его уже знали. Ну ничего. Зато он наметил карательные операции. Надо вернуться домой, помыться, переодеться, а потом… потом выпить и продумать дополнительные действия. Не исключено, что сегодня же, под покровом ночи, он и совершит Акт Возмездия. Куй железо, пока горячо, так ведь говорится? Дело предстояло рискованное, тем более что прошлую вылазку он предпринял не далее как накануне – подсыпал сахару в бензобаки нескольких машин и мотоциклов; но откладывать не стоило. Только нужно было все продумать.

Он задержал дыхание и направился к ближайшему припаркованному автомобилю.