Текст книги "Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1"
Автор книги: Игал Халфин
Жанр: Исторические приключения, Приключения
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 82 страниц) [доступный отрывок для чтения: 27 страниц]
Независимо от решения контрольной комиссии по моему делу, считаю партийным долгом заявить следующее:
1. Я признаю свою ошибку относительно оценки в таком тоне факта посылки телеграммы окружным комитетом.
2. Целиком признаю неправильность в оценке линии работы окружного комитета и громких фраз в письме122122
ГАНО. Ф. П-6. Оп. 2. Д. 2763. Л. 31.
[Закрыть].
Редозубов знал, что против него имеются показания свидетелей. («Кто? Мне томская контрольная комиссия не сказала».) Фамилия подавшего заявление по его желанию могла остаться неизвестной для ответчика. Партийная инструкция гласила, что заявления должны рассматриваться предварительно следователями, причем в случае необходимости они могли вызвать лицо, передавшее информацию, на короткий разговор.
В обвинительном акте, который предъявили Редозубову, «„свидетели“ не привели ни одного факта, свидетельствующего мою неустойчивость. Поскольку это дело касается моей характеристики как партийца, я прошу запросить таковую от всей рабфаковской ячейки (как от организации, в которой я провел 3 года), а не от отдельных членов таковой, которые, как увидим дальше, дают неверные фактические сведения».
Редозубов отрицал обвинение в «крайней невыдержанности», якобы подтвержденное протоколом районного собрания от 12 января 1926 года. Он привел выписку из своего выступления на этом собрании с критикой Майорова. «Здесь не полно и не точно записано, но и даже здесь поэтому можно ли заключить о „крайней“ невыдержанности? А еще факты? Показания свидетелей. Что тогда ведь они должны давать были факты, а не свидетельские голословные утверждения».
Действительно, составление характеристик, положительных и отрицательных, было базовым механизмом выявления сущности коммуниста, что было тонким искусством. «Я» человека скрыто, неуловимо, что требовало умения двигаться между фактами и их интерпретацией. Оценка душевного настроя коммуниста зависела от реконструкции его биографии и наблюдений за ним в повседневности. Тут не было места «субъективизму». Наоборот, герменевтика задействовала весь арсенал марксистской психологии.
Оппозиция была состоянием души, а Редозубов отрицал, что ему присуща такая склонность.
Из всего этого видно, что обвинения очень условны. Факты, которые были перед партколлегией неверны, показывают следующие примеры:
В обвинительном акте написано: тов. Редозубов в прошлом ярый оппозиционер (троцкист) и почти (!) таковым остался до настоящего времени, проявляя свои убеждения при всех удобных случаях, как то: при чтении лекций, при кабинетных занятиях.
1. Лекции я читал действительно (так как вел политэкономию и историю классовой борьбы [партии] на третьем курсе рабфака), но никогда не проявлял там ни троцкистских (так как отказался от них), ни взглядов Новой оппозиции (так как никогда не разделял их), что подтверждается партийцами всего 3‑го курса (справка президиума от 5 апреля 1926 года).
2. «При кабинетных занятиях», но, к сожалению, таковых вовсе никогда не вел, так что не мог проявлять «убеждений» (справка президиума рабфака).
3. Дальше в обвинительном акте имеется такое обвинение: «предлагал проработать решения партсъезда, в то время, когда это не входило в программу занятий», и «навязывал проработку», «усиленно рекомендовал литературу», опять-таки постановлением партийцев 3‑го курса и этот факт рисуется в другом свете. Оказывается, я не навязывал, а они сами меня просили. И то, что это не входило в программу занятий, нисколько не значило, что я не мог (с согласия Исполбюро) спросить об этом (справка <…> от 5 апреля 1926 года).
4. В первоначальном постановлении партколлегии мне в обвинении прописали «неподчинение постановлениям высших парторганов по вопросу о группировках и оппозициях». Данное обвинение из официального (данного мне на руки) постановления исчезло, как видно, за недоказанностью такового.
«Все это показывает, – настаивал Редозубов, – что перед партколлегией факты стояли в извращенном виде. Все это заставляет меня сомневаться в правильности показаний свидетелей».
Назвать Редозубова «троцкистом» или «зиновьевцем» значило указать на определенное личностное ядро, неизменный набор качеств и свойств его души. Редозубов не мог согласиться с такой характеристикой.
Еще одно замечание к цитате – «тов. Редозубов в прошлом ярый оппозиционер (троцкист) и почти таким остался до настоящего времени, проявляя свои убеждения при всех удобных случаях, как то при чтении лекций, при кабинетных занятиях». Из обвинительного акта. Если я «проявлял» свои убеждения, так почему же я «почти» таковым остался? Тогда значит, что не «почти», а целиком и полностью я остался троцкистом. Контрольная комиссия должна была бы прямо, ясно и открыто сказать об этом, но по обвинительному акту видно, что она считает меня сторонником «двух оппозиций». Все это вопреки фактам и здоровому смыслу. В чем видно, что я за «новую оппозицию» – видите ли, я рекомендовал, да еще усиленно, литературу, состоящую из большинства оппозиционной литературы, как бы для ознакомления.
Человек, который явно и недвусмысленно в письме пишет свою точку зрения на новую оппозицию, ведущий давно «антизиновьевскую позицию», уж если так – станет на точку зрения Зиновьева в нынешней оппозиции. Что это? Навязать человеку беспринципность? Факты все-таки вещь упрямая.
Используя любимое изречение Ленина, Редозубов подчеркивал свой истинный большевизм. Это он умел работать с фактами, выстраивать их в логическую цепочку, а не его обличители. Это он понимал толк в политике и знал, что сторонник Троцкого не мог примкнуть так просто к Зиновьеву. А если приписывать Редозубову полную бесхребетность, то как же при этом называть его «ярым» оппозиционером?
«Остается последнее официальное обвинение, что в пьянстве». «Касаясь личной жизни тов. Редозубова, необходимо указать, что, несмотря на сравнительную молодость, тов. Редозубов замечен в пьянстве, как на квартире, так и в общественном месте – ресторан Губико – что подтверждается его личными показаниями и показаниями его товарищей – Калашникова», – писал Львов. «Когда я спросил т. Львова (секретаря партколлегии) „как понимать ‘пьянство’ – в единственном или множественном числе?“, т. Львов ответил, „во множественном“. – Я решительно заявляю, что это неверно. Оказывается, сам на себя я показывал, что я пьяница. Как так об этом ничего не знала ячейка рабфака (справка, протокол от 5 апреля 1926 года за № 7). Как же я аккуратно исполнял служебные обязанности (справка президиума рабфака за № [пропуск в оригинале] и в то же время учился в университете. Или систематическое пьянство не противоречит всему этому? В контрольной комиссии имеется один факт, о котором я все рассказал (он был в ноябре месяце 1925 года), но по одному факту нельзя обвинять меня в систематическом пьянстве. Здесь нужна ясность».
В то время оппозиционные взгляды и пристрастие к алкоголю были примерно однопорядковыми характеристиками человеческого падения, поэтому Редозубову было важно доказать, что оступился он только однажды и дело не в его характере.
Исходя из вышеизложенного, – писал Редозубов в своей апелляции к Сибирской контрольной комиссии в Новосибирске, – я считаю постановление Томской контрольной комиссии жестоким. Единственную вину и ошибку, которую я за собой признаю, это мнение относительно томского окружкома. Здесь вся соль. Мне нечего скрывать перед контрольной комиссией. Я преодолел свою ошибку и могу приложить свои силы для дальнейшей работы в партии. Поэтому прошу Сибирскую контрольную комиссию, разобравшись с существом дела, обвинить меня в действительных ошибках, принимая во внимание мою предыдущую работу и возможности исправления, восстановить меня в членах ВКП, а не лишать жизни123123
Там же. Л. 51–55.
[Закрыть].
Редозубова интересовала революция, а не его собственная судьба. Он искал то, что позволило бы ему влиться в коллектив, работать сообща на общее благо.
Томские аппаратчики недооценили популярность Редозубова в низах. Вот что констатировала хроника контрольной комиссии: «После решения его дела в контрольной комиссии, Редозубов проявлял интенсивность в вопросе создания вокруг себя мнения ячейки и руководящего персонала Рабфака, что ему и удается сделать. Так, правление Рабфака дает Редозубову различные справки, а ячейка, в свою очередь, выносит постановление по докладу об исключении его на курсовом собрании, вразрез направленное обвинению ЦК Редозубова. На общем собрании ячейки Рабфака, на котором было доведено до сведения ячейки об исключении Редозубова, выявился факт подготовленности членов ячейки к этому вопросу, в которой без сомнения принимал активное участие Редозубов, так как большинство заданных докладчику вопросов затрагивали моменты следствия в деле Редозубова, одному лишь ему известные»124124
Там же. Л. 62–63.
[Закрыть].
11 апреля 1926 года в Сибирскую краевую контрольную комиссию была отправлена положительная характеристика на Редозубова. Редозубовская версия собственного духовного развития получила полную поддержку: «Мы, нижеподписавшиеся члены ВКП(б), зная тов. Редозубова с 1921–23–24 годов по совместной с ним в разное время учебе и работе в гор. Омске и Томске, подтверждаем, что во время дискуссии с Троцким в 1923–24 году, он стоял на платформе последнего, но затем, в связи с постановлениями XIII съезда, и особенно в связи с „Уроками Октября“ и „литературной дискуссией“, возникшей благодаря этим „урокам“, он окончательно отказался от взглядов Троцкого и всецело был согласен с политикой большинства ЦК при „новой оппозиции“ 1925 года – Зиновьева, Каменева и пр. Он без всяких колебаний высказывал свою солидарность с постановлениями сначала Московской конференции, а потом и всесоюзного съезда ВКП(б) по всем в то время дискуссионным вопросам».
XIV Московская губернская партийная конференция 5–13 декабря 1925 года одобрила политическую и организационную работу ЦК РКП(б) и приняла резолюцию, осуждающую руководителей ленинградской парторганизации за отрицание возможности победы социализма в одной стране. Взгляды зиновьевцев были квалифицированы как «ликвидаторство» и «пораженчество». На XIV съезде партии было решено увеличить государственное участие в ключевых отраслях промышленности и торговли, а также взять курс на строительство социализма в одной отдельно взятой стране – Советском Союзе. Сторонник такого подхода не мог считаться поборником левой оппозиции, как в ее троцкистском, так и в зиновьевском варианте.
Редозубов сумел избавиться от своих заблуждений и прийти к истине именно потому, что обладал стойким характером большевика. В характеристике говорилось: «Мы знаем его как хорошего работника, честного, обязательного, прямолинейного, бескорыстного члена ВКП(б), поэтому и считаем необходимым довести об этом до сведения Сибирской контрольной комиссии». Письмо подписали 3 коммуниста, знавшие ответчика не один день, в том числе и Шейн. Один из них позволил себе маленькую нотку критики, но не более: «Вполне согласен с заявлением Шейна. Добавляю, что у Редозубова есть известная нетактичность, но, в общем, Редозубов достоин быть в рядах ВКП(б)»125125
Там же. Л. 72.
[Закрыть].
Человек, знавший Редозубова лучше всех, из‑за которого и началось рассмотрение дела, тоже бросился на помощь. Ширяев писал в Сибирскую областную контрольную комиссию ВКП(б):
Узнав об исключении из рядов нашей партии моего товарища по работе и личной жизни, члена томской организации Редозубова Дмитрия Васильевича, считаю своей партийной обязанностью дать некоторые сведения о нем и его работе по существу предъявленных ему обвинений, так как знаю его в течение ряда лет, начиная с 1920 года.
Относительно принадлежности Редозубова к оппозиции Троцкого в период дискуссии, так мне думается, присваивать ему эту прошлую вину сейчас нельзя. В этот период я очень близко сталкивался с ним и, будучи сам сторонником взглядов центрального комитета, вел с ним бесконечные дискуссии на эту тему в течение 1924 и 1925 гг. Знаю, что в этом вопросе он был виноват, но в то же время знаю, может быть лучше, чем окружная контрольная комиссия, как болезненно тов. Редозубов воспринимал самый факт своих разногласий с большинством партии в оценке взглядов Троцкого. Как добросовестно тов. Редозубов изучал Ленина и всю историю разногласий, просиживая по ночам за этой работой. Зимой 1924–25 гг. мы в небольшом кругу товарищей, членов РКП(б), в условиях совместной работы вели длинные полемики по вопросу о троцкизме. Из нас только он один был троцкист. Он упорно стоял на точке зрения Троцкого, так как не мог быстро менять свои взгляды и только в результате серьезного знакомства с вопросом постепенно убеждался в своей неправоте. Я подробно излагаю это потому, что эта «болезнь» проходила на моих глазах. Насколько я знаю, он теперь не «троцкист». Обвинять его теперь в этом нельзя. Если в период прошлогодней чистки его не исключили за это, а теперь, когда он добросовестно осознал свою ошибку, приписывать эту вину ему, не правильно.
Итак, оппозиционность Редозубова была не проявлением его сущности, не убеждением, а временной слабостью, болезнью.
Что же касается того, что Редозубов сейчас является сторонником взглядов новой оппозиции – то это прямо вопиющее недоразумение. Будучи в недавнем прошлом «троцкистом», он в бесконечных спорах со мной и моими товарищами всегда утверждал, что не верит в стопроцентный большевизм Зиновьева и не согласен с ним, и последняя дискуссия с Ленинградом, наоборот, только показала его правоту в оценке взглядов Зиновьева, так что он, естественно, не мог стать теперь на сторону «новой оппозиции». Поскольку это обвинение (вернее недоразумение) основано главным образом на его письме ко мне, я считаю своим долгом подробно изложить существо дела.
Ширяев настаивал:
Я знаю Редозубова как преданного партийца, и применение по отношению к нему высшей меры политического наказания, как к чуждому элементу вдобавок, ошибка Окружной Контрольной Комиссии. За 5 ½ лет активной работы в нашей партии, часто в нечеловеческих условиях, в период военного коммунизма он настолько вошел, сроднился с партией большевиков, что умертвить его теперь политически, квалифицируя как чуждый элемент, это не соответствует его вине, и по моему глубокому убеждению нецелесообразно с точки зрения интересов партии и революции126126
Там же. Л. 68–71.
[Закрыть].
Особенное негодование Ширяева вызвала характеристика Редозубова как «чуждого» партии. Студенты и коллеги соглашались:
– Зная его социальное происхождение, мы вместе с тем не можем сказать, что оно [происхождение] сказывалось в его образе жизни, в его настроениях, в его идеологическом укладе.
– По крайней мере, ни у кого из нас не возникало мнение о том, что он чужд партии.
На самом деле социальное происхождение Редозубова было отдельным вопросом. Контрольная комиссия считала, что он вступил в партию «случайно», из конъюнктурных соображений. «Он ничем не обосновал и документов, подтверждающих правильность вступления в партию, не предъявил. Также остается не выясненным наличие рекомендаций его в партию. Если принять во внимание, что Редозубов, будучи еще молодым человеком 15–16 лет, сыном богатого казака, не пройдя комсомольского и кандидатского стажа в местности, настроенной в то время (1920–21 гг.) против советского строя, то случайность вступления его в партию находит свое подтверждение».
В этом пассаже трактовка «закономерности» или «случайности» вступления Редозубова в партию нетривиальна: ответчик рассматривается не столько как личность, сколько как – в известном смысле – объект действия исторических сил, а силы в это время и в этом месте не благоприятствовали вступлению в партию. Таким образом, косвенно ставится под вопрос масштаб личности Редозубова: историческая личность имеет возможность противостоять обстоятельствам, но Редозубов в понимании контрольной комиссии не был исторической личностью, а был подчинен законам истории полностью – что обуславливало подозрительность к его биографии.
Вначале, 23 февраля, на опросе Редозубов уточнял свое социальное происхождение: «Мой отец зажиточный казак поселка Осьмерыжск Павлодарского уезда Семипалатинской губ., который в 1917 году был выбран членом Совета Казачьих и Солдатских депутатов Семипалатинска, и я с ним ездил по выборам в Земельные Комитеты. Но Председателем Земской Управы он не был, и в 1918 г. был болен и умер в 1919 в феврале месяце. В 1918 году он приезжал на окружной съезд казаков, но который из‑за прихода чехословаков не состоялся». На том же опросе Редозубов добавил пару слов об обстоятельствах своего присоединения к большевикам: «В 1920 году я вступил в партию в порядке оформления нашей ячейки в числе шести человек и был утвержден Павловским укомом. Всероссийскую перепись я проходил в г. Омске, причем регистрационная карточка моя при выдаче единого партбилета осталась в Омске».
После получения отрицательной характеристики Редозубов разразился тирадой:
В качестве аргумента моей неустойчивости контрольная комиссия выдвигает то, что он (я) случайно без рекомендации и кандидатского стажа вступил в партию, будучи сыном богатого казака (члена казачьих депутатов 17–18 г. и братом белого офицера), формулируя это как чуждый элемент. Можно обвинять меня в чем угодно, но это обвинение касается самого главного – меня как человека. Выходит, что я обманывал партию до сего времени, что я примазавшийся тип, что я, в конце концов, политический подлец, который хочет как чуждый элемент провести свою «казацко-кулацкую» точку зрения. 5 ½ лет я обманывал партию? Что это? Посмотрим, так ли? Если так, то нет места таким не только в пролетарской организации, а вообще даже в Советском Союзе.
Вступил я в РКП в 1920 г. августе месяце в деревне Осьмерыжск Павлодарского уезда Семипалатинской области, действительно без рекомендации. <…> Оформление ячейки происходило постановлением Павловского уездного комитета партии, который утвердил меня в кандидаты, в каковых я пробыл шесть месяцев с августа 1920, а в январе 1921 г. Павловский уком перевел меня в члены РКП. Здесь у меня была рекомендация от Пирожникова (в то время секретаря укома) и Карпецкого (где они сейчас, не знаю), регистрационный же листок с рекомендациями затерян в Омской организации, где я в то время был, так как учился в комуниверситете. Откуда контрольная комиссия взяла, что без кандидатского стажа вступил в организацию?
VIII партсъезд установил обязательный статус «кандидата» – отныне партия могла исследовать человека в течение определенного срока, прежде чем принимать окончательное решение в отношении его пригодности быть членом партии127127
Правда. 1918. 3 сентября, 24 ноября, 8 декабря; Известия ЦК РКП(б). 1919. 2 декабря; ЦГА ИПД. Ф. 1. Оп. 1. Д. 332. Л. 1–2.
[Закрыть]. XI съезд в 1922 году установил, что этот срок для студентов может достигать двух лет, и подчеркнул, что перевод из кандидатов в действительные члены не может производиться «механически». Необходимо было рассмотреть пригодность переводимого «как со стороны революционной преданности, так и со стороны политической сознательности»128128
Одиннадцатый съезд РКП(б). С. 550.
[Закрыть]. Но относилось ли все это к Редозубову? Надежные пролетарии Сибири могли перескочить кандидатскую ступеньку во время Гражданской войны; принимали тех, кто готов был отстаивать советскую власть с оружием в руках. Редозубов просил «запросить Павлодарскую организацию, она пришлет соответствующие справки». Он знал, что в укомах и райкомах хранились личные дела коммунистов, включавшие анкету, регистрационную карточку и другие материалы, и что губком вел учет выбывших и прибывших в организацию. Партбилет являлся единственным бесспорным удостоверением принадлежности к РКП. Номер партбилета сохранялся за членом партии на все время его членства129129
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 34. Д. 16. Л. 116.
[Закрыть].
«Случайно вступил в РКП, – возмущался Редозубов постановлением о его исключении. – Да, это не вытекает из моего социального положения (вернее, моих родителей), но чем, скажите, а это меня больше всего мучает, виноват я, что родился от таких родителей?» Партия не отождествляла моральный триумф Революции с интересами одного-единственного класса. Любой мог поддержать пролетариат и разделить такое понимание смысла истории. Классовая принадлежность и моральная чистота не всегда шли рука об руку. Редозубов знал рабочих, которые не доросли до пролетарского сознания. Знал он и выходцев из буржуазной среды, отдавших жизнь за дело Ленина и Троцкого. Социальное происхождение не было несмываемым клеймом, шанс искренне отказаться от старой жизни и обратиться в большевика был у всех.
«Кроме того, – продолжал Редозубов, – в личном деле имеется моя собственноручная автобиография». Переписанные не реже чем раз в год, эти эго-документы играли ключевую роль в самопрезентации большевиков. Нарратив Редозубова строился по модели описания духовного роста, завершившегося в момент обращения в большевика. Подробности могли быть сокращены либо приукрашены с целью вписать автора в партийный дискурс. Оценка автобиографии – не только фактов, которые она заключала, но и уровня сознательности и рефлексии – определяла идентичность автора. «Плохо не то, что тебя обвиняют без дела, но плохо то, что тебя обвиняют за то, в чем ты не виноват», – писал Редозубов. Если история была большевистским эпосом, то автобиография являлась его проекцией на конкретную жизнь. Индивидуальное обращение в большевика предвосхищало всеобщее освобождение. Поскольку коммунистические ритуалы обращения драматизировали разрыв между миром, в котором человек жил, и миром, в который он вступал, их можно причислить к классическим обрядам инициации.
«Может быть, я обманывал партию, скрывая свое происхождение от проверочных комиссий и комиссии по чистке?» – вопрошал Редозубов. Чистки – мероприятия по проверке соответствия членов коммунистической партии предъявляемым к ним требованиям – в 1920‑е годы практиковались в ВКП(б) очень широко. Первая обширная чистка была произведена в 1921 году. Редозубов вышел перед «комиссией» Омского губкома, положил на стол партбилет и личное оружие, ответил на все вопросы и был признан достойным партийного билета. Ревизии подвергалось прежде всего социальное происхождение, но вклад Редозубова в победу большевиков в Сибири, идеологическая грамотность и положительный морально-бытовой облик считались более существенными. В 1925 году по решению XIII съезда была проведена чистка советских и вузовских ячеек и было исключено 6% членов, но и тут Редозубов сохранил партбилет – и это при том, что он совсем недавно открыто отстаивал позицию Троцкого. Редозубов считал, что ему пора было перестать отвечать за свои казацкие корни: «Я прошел три чистки (Павлодар, Омск, и Томск, 1925 г.), и везде об этом знали. Если даже Сибирская комиссия найдет тягчайшие преступления, то пусть она снимет с меня обвинение как чуждого элемента, которого, я думаю, не заслуживаю, пробыв честно в партии 5 ½ лет».
В самом деле, социальное происхождение нужно было рассматривать конкретно, не упрощать, но и не делать обобщений. Не все казаки являлись врагами Революции. «Замечу, что отец (я вовсе его не собираюсь защищать, так как он умер в 1919 г. январь месяц) был не в совете только каких-то казачьих депутатов, а в Губернском (Семипалатинском) исполнительном комитете Совета рабочих, крестьянских и казачьих (если так назывались, хорошо не помню) [депутатов], когда председательствовал небезызвестный Юдин. Все коммунисты Сибири знали о руководителе латышских стрелков комбриге Яне Андреевиче Юдине, которому были подчинены войска левого берега Волги для организации контрнаступления против Народной армии, занявшей Казань, и который отдал жизнь за победу революционного дела 12 августа 1918 года».
На мнение, «что Редозубов якобы случайно вступил в ряды партии», не мог не возразить и вечный его заступник Ширяев: «Насколько мне известно, он проходил кандидатский стаж и при переходе из кандидатов в члены партии имел рекомендации, – писал Ширяев из Ленинграда. – Всего этого в личном деле могло и не быть, так как они заведены только с момента всероссийской перерегистрации».
Рекомендация была неотъемлемой частью процедуры принятия в партию. Партия спрашивала рекомендующего: как давно он знает товарища, вступающего в партию? Каковы достоинства и недостатки вступающего? Имеет ли рекомендуемый товарищ твердое желание подчиниться безоговорочно партдисциплине и трудовой этике? Обычно после того, как рекомендательное письмо устанавливало социальное происхождение кандидата, упоминались служба в Красной армии и вклад в партстроительство на местах. В рекомендации отражались моральная чистота кандидата в партию и, что еще важнее, уровень его марксистской подготовки. Необходимо было доказать наличие не просто потенциала, а уже имеющегося революционного сознания. Завершалась рекомендация личными данными и подписью поручителя. XI партийный съезд 1922 года установил строжайшую ответственность рекомендующих за рекомендуемых130130
Одиннадцатый съезд РКП(б). С. 647–648.
[Закрыть].
На этот раз контрольная комиссия таких документов у ответчика не обнаружила. Но, напоминал Ширяев, нужно было учитывать контекст:
Что же касается того вопроса, что Редозубов не имел рекомендаций при вступлении в кандидаты партии, так это не его вина. Нужно знать хоть немного условия работы в деревне, особенно в сибирских казачьих поселках в 1920–21 гг., чтобы заключить, что рекомендации тогда достать было невозможно и уком РКП(б), утверждая вступление в партию каждого нового крестьянина, учитывал эти местные особенности. Я, будучи в то время ответственным секретарем Павлодарского укома РКСМ (того уезда, где вступал и работал Редозубов), принимал участие в работе укома РКП(б) и знаю, что такие случаи приема без рекомендаций практиковались часто по отношению к деревне.
Ширяев во многом был похож на Редозубова. В автобиографии Ширяева рассказывается, что его отец был крестьянином из того же Павлодара Семипалатинской губернии, откуда родом Редозубов, работал после военной службы сторожем на соляных промыслах, а после – сторожем на кладбище. Одновременно он занимался сельским хозяйством, «сеял не более 1–1½ десятин хлеба, имел одну лошадь, одну корову, свой дом из 2‑х комнат и избу-кухню. Отец малограмотный – самоучка. Мать из крестьянок, все время занималась домашним хозяйством. <…> Кроме меня, в семье было два брата. Старший брат – народный учитель, в 1920 году убит во время кулацкого восстания в Сибири, будучи на продразверстке. Второй брат работает на заводе „Большевик“ в Ленинграде». Сам Ширяев тянулся к образованию и революции: «Я с 1910 по 1913 года учился в приходской школе, с 1913 по 1917 год в Высшем реальном училище. 14 лет начал работать. С 1917 по 1919 год работал делопроизводителем в разных учреждениях – воинское присутствие, земотдел <…> канцелярия податного инспектора – это было во время частой смены правительств в Сибири (Керенщина, 1‑я советская власть, директория, Колчаковщина). Несмотря на ранний возраст, я с начала 1918 года был близко связан с большевистской организацией, как во время 1‑й Соввласти в Сибири, так и во время Колчаковщины. Объясняется это личной связью и влиянием двоюродного брата, заместителя председателя Совета в г. Павловске, и родственников солдат-большевиков. Во время Колчаковщины, не будучи формально связан с партией, принимал участие в работе, участвовал в собраниях, писании и расклейке прокламаций», два раза был арестован, «но ввиду отсутствия улик и несовершеннолетия – освобожден через несколько часов». Все это происходило на глазах у Редозубова, и оба парня официально вступили в партию почти одновременно, после прихода Красной армии. До мая 1922 года Ширяев работал в Семипалатинске членом бюро губкома ВЛКСМ, редактором комсомольской газеты, одновременно учась на вечернем рабфаке. Осенью 1922 года крайком ВЛКСМ Казахстана командировал его в Томский технологический институт, где он учился до 1925 года на горном факультете. Там Ширяев занимался совместно с другом общественной работой, один год являлся членом бюро институтского коллектива ВКП(б), а осенью 1925 года перевелся на учебу в Ленинград131131
ЦГА ИПД. Ф. Р-1728. Оп. 1–51. Д. 401007. Л. 1–2.
[Закрыть].
Редозубов если и был теперь далек от Ширяева, то лишь географически, но не духовно. В глазах защищавшего его друга Редозубов был революционным героем, готовым заплатить жизнью за свои идеалы. Только слепой мог этого не видеть. «Быть в партии в 1920–21 и жить среди казаков, участвовать во всей работе и проводить продразверстку (крайне непопулярная политика изъятия всего объема произведенного хлеба государству по установленной, «разверстанной», государством норме продукта. – И. Х.) и до конца продержаться во время бандитских выступлений в 1920–21 гг., которые охватили тогда большую часть уезда и всю его казачью часть, – это не случайность. Это могли делать только преданные партии товарищи, а не чуждые ей люди. Из своей прошлой работы в Павлодарском уезде я знаю, что в тот период ячейки РКП(б) и комсомола в деревне рассыпались как карточные домики, не говоря уже о ячейках и коммунистах в казачьих поселках. Почти сплошь и рядом из ячейки уходили в бандитские отряды. Было очень немного коммунистов-казаков, которые в этот период остались в партии и до конца выдерживали нашу линию в деревне. Их можно было по пальцам перечесть. В числе этих немногих товарищей-казаков был и Редозубов. Считать его вступление в ряды партии в тот период случайным – это просто незнакомство с условиями и обстановкой, которая царила тогда в Павлодарском уезде и в ряде других мест Сибири. Наоборот, само его вступление в партию и его работа в казачьих поселках, населенных враждебно настроенными белогвардейцами-казаками в период подавления восстаний и сбора продразверстки, говорит о его стойкости и выдержанности, а не о случайности его пребывания в партии». Ничего не могло быть дальше от истины, чем представление о Редозубове как приспособленце. Напротив: он вырвал себя из казачьего окружения с корнем и отдался Революции. Только сознательность и принципиальность могли объяснить такой выбор.
16 марта 1926 года члены партколлегии Окружной контрольной комиссии собрались обсудить дело. Присутствовали постоянные члены коллегии Веригин и Львов, а также кандидат Кузнецов. Партзаседателями были: от ячейки газеты «Красное знамя» – Приленский; от ячейки 1‑го Томского райкома – Захаров; от организации 4‑го полка связи – Белявский. Весь цвет представителей коммунистической общественности Томска заседал недолго. Формулировки негативных характеристик просочились в принятое постановление: «Исключить из ВКП(б) за неустойчивость, за крайнюю невыдержанность, пьянство и как чуждый элемент»132132
ГАНО. Ф. П-6. Оп. 2. Д. 2763. Л. 61.
[Закрыть].
Сибирская краевая контрольная комиссия обсуждала апелляцию Редозубова три месяца спустя, 7 июня 1926 года. Заседали: председатель партколлегии Сибирской контрольной комиссии Кацель и секретарь крайкома Сырцов. Присутствовал и «собутыльник» Редозубова Калашников, который уже несколько месяцев как перешел на новую работу в органах партийного контроля. Не обошлось и без самого Редозубова, который давал «личные объяснения». Рассмотрев материал, полученный из Томска, новосибирские заседатели убедились, что свое выступление на общем собрании томской организации, прорабатывающей решения XIV съезда, Редозубов «построил так, что оно объективно носило оппозиционный характер и делу сплочения парторганизации наносило вред. Переписка т. Редозубова с товарищами из Ленинграда была в совершенно недопустимом тоне о руководящем окружном органе парторганизации. Все это до оппозиционных настроений во время первой дискуссии показывает, что т. Редозубов недостаточно определившийся ленинец, что т. Редозубовым, несмотря на достаточную общеполитическую подготовку, элементарные правила внутрипартийной дисциплины усвоены слабо, что он, на словах поддерживая единство партии, фактически благодаря своей несдержанности приносит делу единства партии вред».
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?