Текст книги "Не герой"

X

Стоял морозный день. Улицы столицы белели снегом. Часа в два с половиной на Николаевском вокзале, на платформе для отъезжающих, встретились высокий старик в длиннейшей волчьей шубе, крытой черным сукном, и молодая женщина в легкой кофточке на меху, с лицом, закрытым темно-синим вуалем. Это были Калымов и Высоцкая.

– Виновники торжества обыкновенно запаздывают! – сказал Калымов, здороваясь с нею.

– Рачеев здесь. Он возится с багажом Лизаветы Алексевны! – ответила Евгения Константиновна. – Вы ее не знаете? Это сестра Бакланова. Молодая девушка, едет в добровольное изгнание.

– Зачем же? Есть цель какая-нибудь?

– Цель, чтобы жить для других. Я говорила с нею. Буду, говорит, учиться у Рачеева, как жить, чтобы жизнь не даром проходила! Кроме того, она хочет приготовить помещение для семейства Николая Алексеича… Скажите, вы были на похоронах бедного Ползикова?

– Был. Жалкий вид. Никто не пришел. Рачеев, Бакланов, я и несколько любопытных. Сердце болело… Но когда подумаешь, ведь это так и должно быть…

– Да, так и должно быть!.. – печально подтвердила она.

В это время появились Бакланов, Катерина Сергеевна и Лиза. У всех были коробки и свертки. У Лизы, с сумкой через плечо, в круглой барашковой шапочке, был дорожный вид. Они оставили вещи в вагоне и вышли на платформу. Бакланов присоединился к Калымову и Высоцкой. Лиза отвела в сторону Катерину Сергеевну.

– Катя, я еще раз спрошу тебя: это неизменно? Ты привезешь его в деревню? И не на месяц, не на два, а надолго, чтобы он мог там хорошо поработать?..

– Безусловно, Лиза! Ни минуты не сомневайся!.. Ты же видела эти дни, как я отлично управляла собой. Я убедилась, что это возможно. Сначала это трудно, но потом войдет в привычку… Нервность – это, по крайней мере наполовину, распущенность!.. Я пришла к этому заключению.

– Нам будет там хорошо. Мы будем жить дружно. Рачеев – наш сосед, авось найдутся другие, похожие на него!.. Я уверена, что ты станешь иначе смотреть на деревню… и, может быть, полюбишь ее… Вот и Рачеев. Уже мало осталось. Второй звонок, слышишь? Смотри же, как только запахнет весной, к нам!..

Рачеев стоял в другой группе. Сюда подошли Лиза и Катерина Сергеевна.

– Откровенно говоря, хоть и тянет меня домой, а жаль и с вами расставаться, господа! – говорил Дмитрий Петрович. – Ну, Николая Алексеича и Катерину Сергевну мы уже переманили к себе. А вот вы… (он посмотрел на Высоцкую и Калымова). Вы горожане, вам нечего ехать в деревню!.. Ваше все – здесь. С вами бог знает когда увидимся. Евгения Константиновна будет нам писать, не правда ли?

Она кивнула головой.

– А вам писать некогда, я знаю! – обратился он к Калымову. – Но об вас нам будут напоминать ваши книжки. Побольше их присылайте! – он жал руки Калымову и Высоцкой и говорил: – В этот мой приезд мне повезло на новых друзей… Это все – благодаря Николаю Алексеичу.

Пробил третий звонок. Дамы расцеловались с Лизой, мужчины с Рачеевым. Поезд дрогнул.

– Евгения Константиновна! – торопливо, вполголоса сказал Рачеев Высоцкой, которая подошла близко к площадке вагона. – Помните, о чем мы с вами говорили? Вот цель для вашего ума, красоты, энергии!.. Надо двигать тяжесть с двух концов, скорее пойдет… Вы здесь, а мы там! Пишите подробно. А как мы живем и что делаем, приезжайте, – сами увидите!

Он еще раз горячо пожал ей руку. Поезд двинулся.

* * *

Если мы скажем здесь, что Баклановы в начале весны продали всю свою обстановку и уехали в деревню к Лизе, что Калымов деятельно посылал Рачееву книжки, изданные им для деревни, что салон Евгении Константиновны расширился, оживился, и хозяйка являлась в нем не с скучающим лицом, не с пассивным, скучным видом, как прежде, а живая, энергичная, блестящая, неотразимо приковывающая к себе всех, что переписка ее с Рачеевым была полна глубокого интереса для обоих, – то это ничего не прибавит к сведениям читателя и вызовет только вопрос: как все это было? Быть может, когда-нибудь расскажем это.