Текст книги "Модератор реальности"
Автор книги: Игорь Абакумов
Жанр: Боевая фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Если б не такое количество работы, может, она бы и прислушалась к своим ощущениям. И ни в коем случае не пошла бы на службу. Потому как эта гадость, к сожалению, заразна с первых же часов своего существования. И работать с младенцами в таком состоянии решительно противопоказано.
Правда, за последние три дня родился только один. Сегодня утром. И надо быстренько пойти и обработать ему пуповинку. А потом уж и остальными делами заниматься…
Сукровицу на пальцах она заметила, только когда вышла из детского, и в очередной раз почесала пальцы друг о дружку. И испугалась. Господи, только бы он не заразился! Это будет не просто потеря работы, это будет гораздо хуже.
Страх не отпускал ее всю смену, хотя остаток дня она и работала в напальчниках. Только бы не заразился, только бы никто не обратил внимания на ее пальцы. А уж до следующей смены она избавится от этой гадости. Сама…
11.25. Понедельник, 9 мая 1988 г. Киевское высшее военное авиационное инженерное училище (КВВАИУ). Медсанчасть
Капитан медицинской службы Алексей Форкин слыл хирургом боевым. В самом прямом смысле этого слова. Три года отдачи неизвестно кем занятого интернационального долга прибавили к его стажу девять лет, к взглядам на жизнь – здорового цинизма, к опыту – эквивалент двадцатилетней службы в обычном госпитале, а к каждому смоляно-черному волоску – по одному седому.
Работа в санчасти военного училища, ранее вполне желанная, теперь казалась ему скучной и занудной. Не радовала даже перспектива выбиться в начальники, занять полковничью должность и дослуживать несколько оставшихся до немаленькой льготной пенсии лет в тишине и покое. А потому он активно готовился к поступлению в ординатуру Ленинградской академии, в связи с чем упорно не желал пускать здесь, в Киеве, никаких корней. И на дежурства в праздники и выходные соглашался без скрипа. За что и был любим всем личным составом медсанчасти.
Двое из троих ввалившихся в дверь курсантов, те, что по бокам, сказать ничего не могли. Только рты разинули. Думается, их сильно удивила смена выражения лица капитана Форкина с лениво-скучающего на радостно-возбужденное при их появлении. Впрочем, Форкину и не надо, чтобы они начали разговаривать, ему и так все стало ясно с первого же взгляда. Дело! Наконец-то появилось реальное дело. Есть Бог на свете, определенно есть, что бы там ни талдычил замполит.
– Так. На стол его. Быстро. И молча. – Алексей застегнул халат и крикнул в направлении второго этажа: – Федырыч! Пузырь перекиси! Живее!
Фельдшер-прапорщик Федырыч уже вваливался в помещение, на глазах бледнея. Видимо, столько крови он здесь еще никогда не видел.
– Готовь новокаин и инструмент, штопать будем. – Капитан уже ловко при помощи специальных ножниц освобождал раненого от верхней части обмундирования. – Спокойно, парень, спокойно… Сейчас дядя доктор тебя посмотрит…
В этот момент один из сопровождающих сумел закрыть рот и тут же открыл его снова:
– Товарищ капитан, так его ж в госпиталь надо…
– Ага, щаз! Раскручу и закину… И вообще, цыц! Кровью истечет, пока доедет.
Форкин уже взялся за перекись водорода и начал промывать раны.
– Так… поверхностные, кожа и подкожно-жировая клетчатка… Нормально. Тут и зашьем. А в госпиталь – потом. Кстати, не стойте столбом, бегом в автопарк, санитарку вытаскивайте. Локализация?.. Шея… Надплечье, грудь… Чудненько, чудесненько… Федырыч! Новокаин готов? Обкалывай раны.
Капитан с прапорщиком суетились вокруг раненого, бойцы в окровавленной форме унеслись распугивать автопарк, и только Слава оказался не при делах. Запоздало пришел страх, проявив себя дрожью в коленках и плывущим в глазах потолком. Впрочем, в поведении потолка скорее всего виновата слабость, обмененная на жидкую часть организма, размазанную по асфальту от гостиницы до санчасти. Чтобы не провалиться окончательно в забытье, Слава попытался сосредоточиться и осмыслить происшедшее.
– Так, боец, сейчас будет чуточку больно, а потом тебе будет уже все равно. Так или иначе.
Форкин закончил обработку ран и поторопил фельдшера:
– Давай коли, не телись.
– Леш, может, ему спиртика внутрь дать, а? Пусть поспит, а то смотрит и смотрит…
– И как тебя, Федырыч, – капитан бросил удивленный взгляд на подчиненного, – в медицину занесло? Расскажешь потом, только напомни…
Кротков, несмотря на проскочившее в речах доктора обращение, понимал, что лично от него не ждут никаких ответов. А тем более деятельного участия в процессе. Можно отвлечься от происходящего и вспомнить, в какой момент сработала команда на ускорение. Вернее, помнил Слава все прекрасно, остается только понять, что эту программу запустило. Значит, дело было так: сначала он увидел ближайшее будущее, увидел в деталях. Увидел, как стекло наклонилось, перекрутилось винтом и как снизу вверх побежала невидимая простым взглядом трещинка. Он видел, как рушится структура стекла, разбегаются, теряя связи, атомы. Он встретился взглядом с Димкой, услышал… А потом вспышка. Но он слышал, он явно слышал в запредельном для человеческого слуха диапазоне звук, с которым побежала эта самая первая трещина. Вслух, конечно, такое не воспроизвести, но вот мысленно… Мысль, как всегда, бежала чуток впереди рассуждений, и…
Вспышка. С потолка на Славу обрушился водопад жидкого стекла, мигом загустел и замуровал всех находящихся в помещении. Федырыч застыл, нацелившись очередным шприцем Славке в грудь, капитан внимательно рассматривал извлеченную из стерилизатора иглу, на висящих над дверью часах скакнула и замерла секундная стрелка.
Получилось, однако.
А вот и побочный эффект наметился. Тогда Слава не обратил внимания, не заметил – не до того было. Сейчас же он мог спокойно прислушаться и присмотреться к своим ощущениям, тщательно все проанализировать и сделать выводы. То, что он увидел внутри себя, его просто потрясло.
Вячеславу открылся новый, неведомый ранее мир. Мир, в котором жили ткани, ферменты и множество других составляющих и продуктов его организма. Где суетились, обмениваясь полевыми и химическими сигналами, его клетки. Где всем управляли длинные молекулы, разместившиеся в ядрах каждой клеточки. И, несмотря на новизну и необычность открывшегося мира, Слава прекрасно понимал суть всех происходящих процессов. Он видел и понимал, как все это работает.
И делал одно открытие за другим. Он увидел цепочку генов, отвечавших ранее за забывчивость, а теперь напрочь исключенную из процесса управления. Обнаружил свои «внутренние часы» и потратил на их изучение несколько лет. Нашел механизм, отвечающий за регенерацию клеток, и легко подобрал к нему ключик. Ба! Да сейчас он легко мог устранить все последствия своего ранения, произнеся мысленно всего лишь несколько слов.
Самая тонкая стрелка на часах с трудом убила еще одну секунду.
Нет, неожиданно лечиться сейчас, пожалуй, не стоит. А вот… Слава, почти не двигая глазами, повнимательнее рассмотрел фельдшера и сделал еще одно открытие. Он по-новому видел не только себя, но и окружающих. Информацию поставляло буквально все: движения, запах, излучения всех диапазонов, звуки. Все, что исходило от человека, рисовало в мозгу Вячеслава его точную копию.
А у Федырыча больные почки. Были. Пока Слава не произнес короткую фразу. В его теперешнем состоянии она получилась настолько короткой, что услышать ее не смогла бы даже летучая мышь. А вот почки услышали. И самое главное – послушались.
Часы над дверью отмеряли еще секунду.
Прапорщик наконец-то дотянулся иглой шприца до намеченной сто лет назад точки, и Слава всего лишь движением мысли превратил стекло в воздух. Обрадованная секундная стрелка весело побежала по кругу, а в дверь под часами ввалился Димон:
– Как он, товарищ капитан?
– Умрет, – оптимистично заметил доктор. – Лет через семьдесят. Вот сейчас заштопаю и – в госпиталь его. А то, сдается мне, у него температура повышается…
Форкин не стал интересоваться, кто это такой заботливый пришел. Форма в крови, погоны старшего сержанта – не иначе, замо́к потерпевшего. К операции все уже готово, и доктор с удовольствием приступил к любимому занятию.
– Не поеду в госпиталь, – неожиданно подал голос объект экзекуции, – в общаге долечусь.
Алексей не успел вразумить этого идиота. В дверях сегодня наблюдался явный аншлаг. Ввалились сразу двое. Один из них здесь уже мелькал, а потому закричал без приветствий и чайной церемонии:
– Санитарка сломана, водилы нет, Пашка побежал в автороту, он его достанет.
Второй только глянул на потерпевшего – «ух, блин!» – и обратился к Базову:
– Димон, тебя Дуб разыскивает. Рвет и мечет. Пылып прямо на плац прибежал – глаза бешеные, губищи в крови, жуть. Как настучал про тебя Дубу, тот нас бегом до общаги гнал – это в парадке-то, да в такую жару. Беги скорей, пока он других морщить не начал с разгону. В канцелярии он…
– Действительно, шли б вы все отсюда. – Форкин чуток отвлекся от своего занятия. – Дышать от вас нечем. Проваливайте, я сказал!
– Димон, загляни ко мне, как освободишься.
Оперируемый встретился глазами с другом, и тот, молча кивнув, вышел за дверь.
11.40. Понедельник, 9 мая 1988 г. Киевское высшее военное авиационное инженерное училище (КВВАИУ)
Разговоры в курилке у подъезда курсантской общаги стихли, и присутствующие недовольно покосились на нового посетителя.
– Жарко сегодня, – приязненно улыбнувшись, проговорил старшина милиции и, сняв фуражку, вытер высокий лоб платком.
После чего нагло уселся на скамейку.
Базов бегом влетел в подъезд, бросив мимолетный взгляд в курилку. Вот ведь как, и здесь мент плешивый, прямо как в Славкином рассказе.
13.55. Понедельник, 9 мая 1988 г., г. Ленинград, ул. Вавиловых, 12. Родильный дом № 15
Сережка почему-то был тих и вял.
– Ну маленький, ну поешь, у мамы есть молочко, смотри какое вкусненькое…
Ира, чуть сдавив грудь, брызнула молоком на губки младенцу.
– Тебе надо кушать, вырастешь большим и сильным…
Его принесли последним, чуть позже, чем детей соседок по новой палате, но Ирина не успела начать беспокоиться, она еще не оправилась от напряжения этой безумной ночи, и очень хотелось спать. Только вот пропустить первое кормление она никак не хотела и держалась из последних сил.
Сережка все-таки взял в ротик сосок и попытался внять родительским уговорам. У него это получилось довольно плохо, но груди были полны, и молоко потекло само собой.
– Вот и молодец, вот и умничка…
В палату быстро вошла молодая докторша и широким шагом направилась прямо к Ирине:
– Добрый день. Ирина Владимировна, если не ошибаюсь?
– Да… – Ира насторожилась и сильней прижала Сережку к груди.
– Не волнуйтесь. – Врачиха присела рядом. – Возможно, ничего страшного. Просто у вашего ребенка чуть повышенная температура, поэтому он сейчас несколько вялый. Но, я вижу, он все-таки кушает, а это хороший знак. На всякий случай мы взяли кровь и мочу на анализ. Сегодня я его понаблюдаю, если температура не придет в норму, сделаем посев крови на стерильность и назначим антибиотик.
– Вы будете делать ему уколы? Он же маленький. – Ира выглядела испуганной.
– Да не пугайтесь, не пугайтесь. – Врач погладила Сережку по маленькой головке. – Ничего страшного. Немножко нарушится флора кишечника, поболит животик, но он справится, поверьте мне.
14.10. Понедельник, 9 мая 1988 г. Киевское высшее военное авиационное инженерное училище (КВВАИУ). Медсанчасть
– Я не поеду в госпиталь…
Вот ведь упертый. Может, Федырыч не так уж и неправ. Надо, надо было залить этого юного идиота спиртом, чтоб проснулся часов через десять прямиком на госпитальной койке…
– Да кто тебя спрашивать будет? – Форкин уже начал слегка сердиться. – Сейчас санитарку починим, и вперед. Ты, между прочим, процедурную занимаешь, а она для других дел предназначена. А в палату я тебя запихнуть не могу, карантинчик у нас небольшой. Твоему же ослабленному организму сейчас инфекцию подхватить – раз плюнуть. Да и некому у нас тут с тобой возиться. Короче, все – закрыта тема.
– Не поеду. Мне с замко́м моим переговорить надо.
– Тьфу на тебя.
А вот и нет, аншлаг в дверях процедурной на сегодня не закончился. Ввалился еще один посетитель. Хорошо хоть на его форме следов крови не заметно, а то не День Победы – прямо какое-то Кровавое воскресенье.
– Кто таков? – Алексей для порядка насупил брови.
– Курсант Горный. Я это… к командиру. – Посетитель козырнул и указал на горизонтальную проблему текущего дежурства.
– Тьфу на вас еще раз.
В конце концов, у дежурного врача есть и другие дела. Форкин развернулся и молча вышел, а посетитель пристроился на кушетку.
В госпиталь Славе сейчас попадать не с руки. Другие планы имелись на ближайшее время. А что касается боевых ранений, то под бинтами уже с полчаса никаких ран и в помине нету, так – слегка заметные шрамы, да и те должны рассосаться в ближайшие десять – пятнадцать минут.
Что сейчас надо, так это переговорить с Димкой и определиться: уедут они сегодня в Питер с отпускными листами в кармане или сержанту Кроткову придется срочным порядком записываться в дезертиры. Будет ли он во втором случае звать с собой Базова, или нет, Слава еще не решил. Это для него все происходящее есть что-то, находящееся за пределами обычной жизни, еще одна попытка, неизвестно для чего и неизвестно кем ему подаренная. Что же касается всех остальных вообще и того же Димона в частности… Нет, губить чью-то жизнь Славе очень не хотелось.
– Горыч, где Димон?
– Погоди, Крот, дай отдышаться…
Впрочем, дышал он недолго. Поискав немного глазами графин и не найдя, Горыч подскочил к раковине и напился прямо из крана.
– Жарко…
По всему видно, что Горному не терпится все выложить и в то же время он не знает, как это сделать.
– Такое дело, Славка… В общем, полная задница, если не сказать полн…
– А покороче?
Горный чуточку подумал, очевидно прикидывая, способен ли он изложить требуемое коротко и по существу, и наконец рассказал. Получилось не очень коротко, без посторонних вкраплений не обошлось, но суть все же проявилась ясно. А сводилось все к следующему: сегодня выпал трудный день и кое у кого съехала крыша. Напрочь. От жары, наверно.
Началось с того, что Дубовенко начал орать на Базова. Это, впрочем, в порядке вещей. Произошло сие событие в коридоре общаги, многие это видели, и потому Горыч не поленился изобразить в лицах. Необычной оказалась концовка Дубова монолога. Когда Димону обломилось трое суток ареста от начальника курса, у многих отпала челюсть. Дело даже не в том, что наказание сержанту объявлено при рядовых курсантах, это как раз практиковалось нередко. Но чтобы Дуб посадил Базова (Папа-полковник в Москве – это не только повод двигать сынка в командиры, но и своеобразная охранная грамота. А папа у Базова и правда полковник. В Москве.) да еще вынес из избы такой сор, как неуставные взаимоотношения… Очевидно, в мозгах начкурса наметился явный сдвиг. Но это были цветочки. Дальше – больше.
Действо перенеслось в канцелярию, но даже закрытая дверь не могла сдержать атмосферных колебаний, порождаемых зычным голосом Дуба. И все прекрасно слышали, как Базову было объявлено, что с «губы» он на курс уже не вернется, а ждут его, касатика, быстрое следствие, трибунал и дисбат. Вот это уже совсем ни в какие ворота не лезло. Такого быть просто не могло, потому как это конец военной карьеры не только старшего сержанта Базова, но и подполковника Дубовенко. Такого ЧП училище ему не простит, давать такому просочиться за забор – нельзя.
И все из-за чего? Из-за стукачка-прапорщика? Бред какой-то. В коридоре общаги наблюдалась немая сцена. Никто абсолютно ничего не понимал. Даже виновник сего праздника жизни, Пылып, изображал на лице полное отсутствие разумных мыслей по этому поводу. И все знали, что Дуб не играет и не пугает. За четыре года все научились в этом разбираться.
Но и это оказались не ягодки.
Дальше началось и вовсе невообразимое. Не иначе, сумасшествие оказалось заразным, и следом за Дубом с катушек съехал Баз. Нет, он не кричал и не ругался. Он молча полез в драку. С Дубовенко. Если бы Горычу об этом просто рассказали, он бы долго смеялся. Не потому, что курсанты не дерутся с офицерами, нет. Просто Горный занимался у Дуба в секции и прекрасно знал, что черный пояс тот носит не зря и не самовольно. И что главным тренером сборной по рукопашке он назначен не по блату. И еще он знал, что такое удар Дубовенко, на собственной шкуре. И был свидетелем, как тот работал против восьмерых в реальной обстановке.
Даже более, о том, что в радиусе десяти – пятнадцати километров Дубу нет реальных соперников в поединке один на один, знали все, в том числе и Баз. И когда Дубовенко вылетел из канцелярии вместе с дверью, у некоторых присутствующих подкосились ноги.
Говорят, у сошедшего с ума человека иногда наблюдается многократное увеличение физической силы. Димон точно заболел, потому что до того, как его скрутил срочно вызванный из роты охраны вооруженный наряд, Баз успел разнести канцелярию в щепки и выкинуть в окно неподъемный сейф.
Но и у Дуба приступ сумасшествия не закончился. Все убедились в этом, когда он прямо с телефона дневального, в обход дежурного по училищу и непосредственного руководства, позвонил в комендатуру. Красочно, ничего не выдумывая, обрисовал ситуацию и вызвал машину с передвижным патрулем. А потом позвонил в военную прокуратуру. Все, кердык, назад дороги уже нет. Связанного Димку закинули в кузов ЗИЛа и увезли…
– А куда, не слышал? На «губу»?
– Ты ж знаешь, Славка, передвижка таким развозом не занимается. В КПЗ, скорей всего, но он буянил до самого последнего, вряд ли его смогут долго держать в комендатуре – условия не те.
– Думаешь, четвертый пост?
– Если и не сразу, то к вечеру точно там окажется – сто процентов.
Четвертый пост гарнизонного караула располагался в специальной отгороженной части психиатрического отделения окружного военного госпиталя. Постояльцами там оказывались подследственные из числа военнослужащих, проявляющие признаки (действительные или симулированные) психического заболевания.
– Да, Крот, кстати… Вообще-то Димка много чего кричал и по большей части матом, но уже из кузова он просил передать тебе, что видел какого-то лысого мента.
– Доктор! Товарищ капитан! – Слава постарался, чтобы его голос казался слабым, но все же достаточным, чтобы его услышали.
– Ну? Чего тебе, геморрой-отказник? – Форкин заглянул в процедурную, всем своим видом показывая, что ему до жути некогда и – если кому-то еще непонятно – раненый его уже достал.
– Я поеду в госпиталь.
15.25. Понедельник, 9 мая 1988 г. Киевское высшее военное авиационное инженерное училище (КВВАИУ)
Милицейский старшина легонько попинал валяющийся на газоне сейф, задрав голову, глянул на разбитое окно и, надев фуражку, направился в сторону медсанчасти. Дорога, ведущая к четвертому КПП, оказалась скрыта от него бетонным телом общежития, и он не видел проехавшего по ней к воротам зеленого УАЗика с красным крестом на борту.
20.05. Понедельник, 9 мая 1988 г., г. Киев, ул. Госпитальная. Окружной военный госпиталь
Лежачего больного Слава изображал недолго. Собственно, только в приемном покое. Особо с ним не чикались, быстро успокоили, что перевязку сделают завтра, повышенной температуры у него не обнаружили, а потому, как Пятачок, почти «до пятницы совершенно свободен». Что и требовалось. До завтра Славик отдыхать здесь не рассчитывал.
В палате он бодренько вскочил и развил кипучую деятельность на зависть остальным отдыхающим травматологического отделения. Быстренько выяснил, где находится ближайший телефон военной связи, кухня и вход в психиатрическое. И именно в этом порядке начал обход обозначенных точек.
Пробиться через многочисленные узлы связи с не очень приветливыми телефонистками, носящими дурацкие прозвища, хоть и с трудом, но удалось. Пришлось изобразить рассерженного подполковника, которому срочно понадобился один гаденыш с четвертого курса КВВАИУ. Легенда прошла, хотя последняя телефонистка разговор наверняка подслушивала. Горыч оказался на месте и любезно согласился, презрев воинскую дисциплину и нарушив требования уставов, доставить на Госпитальную улицу к двадцати одному тридцати комплекты личной гражданской одежды двух известных ему сержантов и немножко денежек, сколько удастся собрать у сослуживцев. Молодец Горыч, лишних вопросов не задавал.
Во время обеда (кстати, подкрепился немного, неизвестно, когда еще поесть придется) Слава заглянул на кухню и выследил команду ходячих больных, отряженных в целях трудотерапии разносить пищу лежачим. А уж из них выделил тех, кто поволок термоса и посуду в психиатрическое.
Больше до ужина дел особых не предвиделось, и Слава позволил себе чуток подремать, а заодно покопался еще разок в собственных генах, любуясь красотой записанных с их помощью программ. И уже не в первый раз пришло восхищение величием программиста.
На ужин Слава не пошел. В наступивших сумерках он крутился возле выхода с кухни и, когда появилась намеченная им в обед пара, не спеша двинулся им навстречу.
– Ой. – Один из выздоравливающих бойцов присел и выпучил глаза.
Второй, почувствовав крен неожиданно потяжелевшего термоса, взглянул на напарника:
– Ты чего?
Присевший бросил свою ручку зеленого бака и бросился наутек, схватившись одной рукой за живот, а второй нащупывая что-то между ягодиц.
– Вот те раз… Обосрался. А я как же? А? – Риторический вопрос лениво унесся в пустоту.
– Помочь, что ли? – Слава изобразил самую любезную улыбку.
Для хлипкого солдатика появление высокого, хоть и забинтованного до самого подбородка добровольца показалось просто даром Божьим. Мало того, что не одному теперь тащить придется, так еще и легче будет раза в полтора. Конечно же, предложение было благосклонно принято.
Больных в психиатрическом оказалось, к счастью, немного, и с раздачей пищи управились довольно быстро. Остался последний пункт – отгороженное спецотделение, пост номер четыре гарнизонного караула.
Изнутри здания на пост вела двойная железная дверь с прорубленными небольшими окошками-глазками. Ключ от одной двери находился у дежурного санитара, от второй – у часового внутри. В одиночку никто из них открыть двери не мог. Заведен сей порядок на случай, если кому-то из постояльцев удалось бы завладеть ключом, принадлежащим часовому. Выйти у него все равно не получится. Второй выход, с поста на улицу, был оборудован точно таким же образом, и ключ от внешней двери находился у разводящего. Эти двери открывались для смены часового.
Здоровенный санитар лениво подошел к Славе и его напарнику, открыл дверь, предварительно заглянув в глазок, и, крикнув «Ужин!», посторонился.
20.35. Понедельник, 9 мая 1988 г., г. Ленинград, ул. Вавиловых, 12. Родильный дом № 15
Ира уже могла ходить, именно этим теперь и занималась. Она мерила шагами палату и с беспокойством выглядывала в коридор.
Сережку на очередное кормление не принесли. Она заглядывала в каждую ввозимую в палату люльку на колесиках и нервничала все больше. У санитарок, имеющих вид рассерженных на все и вся, она спросить боялась. В последние пять минут больше никого не подвезли…
Ирино терпение, и так невеликое после всех событий последних двух дней, уже подходило к концу, когда в палату влетела давешняя врачиха.
– Ирочка, не волнуйтесь, – хотя вид говорившей подталкивал именно волноваться. – Пойдемте, я нашла для вас отдельную палату. Будете там вдвоем с ребеночком.
– Что случилось? – Голос предательски задрожал.
– Пойдемте, пойдемте. – Врач буквально тянула Ирину за рукав халата и уже в коридоре продолжила: – Температура, к сожалению, не снижается. У мальчика появился поносик, но это, возможно, от антибиотиков. Ничего страшного, температуру собьем, а пока полежите вместе. И вам спокойнее будет.
– Да что с ним? – Глаза Иры снова заволокло слезами, она уже не видела, куда идет, и только направляющая рука врачихи позволяла ей не натыкаться на стены и расположенные в коридоре предметы.
– Может быть, простыл. – Ира почувствовала пожатие плечами. – Сыпи нет, покраснений не видно. Может, конечно, и сепсис, но пока ничего определенного сказать нельзя и пугаться рано. Вот вырастет посев крови, это через неделю, тогда и будет ясно. А пока не волнуйтесь. Антибиотики в любом случае помочь должны.
20.40. Понедельник, 9 мая 1988 г., г. Киев, ул. Госпитальная. Окружной военный госпиталь. Психиатрическое отделение. Пост № 4 гарнизонного караула
– Ох, ты ж! – Славин коллега почти в точности повторил действия своего бывшего напарника и теперь несся по коридору, с завидной скоростью удаляясь от железных дверей.
– Чего это с ним? – Санитар слегка удивился. – Он из инфекции, что ли?
– Да нет. Наверно, съел чего-нибудь не то.
Слава взялся за термос и корзину с посудой.
– Да ладно, я и один справлюсь.
Внутренняя дверь уже открылась, и в проеме стоял плечистый и румяный курсант-второкурсник с красными погонами. Значит, сегодня КВОКУ, пехота, в просторечии – квокеры. Что ж, разницы, собственно, никакой. Санитар пропустил Кроткова внутрь и закрыл за ним свою створку двери. И почему-то мгновенно напрочь забыл о существовании этой самой двери.
Славе не было нужды рассматривать помещение, в которое он попал. В гарнизонный караул в Киеве традиционно назначались курсанты (начиная со второго курса) всех киевских военных училищ по очереди, и два года назад (два года – Слава отметил про себя, что уже мыслит категориями восемьдесят восьмого) он неоднократно побывал здесь в роли разводящего. Корпус психиатрического отделения врос в высокую крепостную стену, окружавшую весь госпиталь, а спецотделение расположилось в некоем подобии флигеля, выход из которого находился уже за стеной. Наверно, это была единственная дверь, через которую можно покинуть госпиталь, минуя ворота в стене. Само помещение поста смахивало на однокомнатную квартиру, большая комната которой разделялась двумя рядами решеток, образующих небольшой коридор посредине. В получившихся по бокам клетках за решетками, собственно, и находились заключенные, а по коридору курсировал часовой. Из оружия у часового имелся только штык-нож, автоматом во избежание неприятностей часового не снаряжали. Полностью вооруженным здесь бывал только разводящий, у него же находились и ключи от клеток. Поэтому заключенные покидали свои места (например, чтобы сходить в туалет или умыться) только во время смены часового, по одному, под прицелом автомата и угрозой двух штык-ножей. С одной стороны коридорчик упирался в дверь, через которую Слава сюда попал, а с другой имел продолжение уже с нормальными кирпичными стенами. Там, в этом продолжении, имелись ответвления в туалет и пару подсобок, а заканчивалось оно вторым выходом. Собственно, этот выход вел не прямо на улицу (пост находился на втором этаже здания), и за железной створкой имелась глухая лестница вниз и еще одна дверь. Ключ опять же у разводящего.
Пациентов здесь не лечили. Несмотря на то что все заведение имело статус лечебного, местных постояльцев врачи наблюдали только с одной целью – выдать заключение о симуляции и вернуть подследственного в нежные руки военного трибунала. Потому как невменяемого осудить закон не позволял. Как правило, врачам это удавалось довольно легко. Но бывали и исключения.
Одно такое исключение Слава и увидел сразу, как вошел. Этот парень с приметной наколкой на плече в виде эполета, которую он с удовольствием всем демонстрировал, присутствовал здесь и два года назад, а судя по рассказам старшекурсников, и раньше. Этакая достопримечательность. Все знали, что он косит. В том числе и врачи. Но поймать на симуляции не могли, в отсутствие белых халатов он вел себя вполне нормально, а при них – дебил дебилом. И его упорство можно было понять – парню светила высшая мера за убийство.
– Ха! Никак Крот, – на память этот «больной» явно не жаловался.
– Привет, Поручик. – Слава уже заметил в одной из клеток лежащего на кушетке лицом к стене Димона. – Ты еще здесь?
– А нравится мне тут. – Широчайшая улыбка. – На воле меня давно никто не ждет, а тут общество.
– Не разговаривать, – буркнул краснощекий крепыш.
Поручик мгновенно бросился грудью на прутья решетки:
– Ты че, козел? Закрой хавальник, пока я тебе весь пост не обосрал, затухнешь вылизывать перед сдачей, – угроза была вполне реальна, и сторож обиженно засопел.
– Ну… Ты это… Давай накладывай, – обратился часовой к Славе, сердито поглядывая в сторону Поручика. – А то смена скоро…
– Я быстро. – Кротков с улыбкой повернулся к часовому и заменил воздух стеклом…
С каждым очередным применением этой команды двигаться в стекле становилось все легче. Сейчас Слава уже почти не ощущал боли в мышцах, и сопротивление движениям исходило скорее извне, от густого воздуха, а не от собственного организма. Это походило на движение в воде и, надо признать, стало уже достаточно приемлемым.
Обнаружив у себя перед носом холодные серые глаза забинтованного разносчика пищи, а у горла не менее холодное острие штык-ножа, крепыш машинально схватился за пустые ножны и выпучил глаза:
– Ты это… Ты чего?
– Молчи и слушай, – голос Славы звучал еще более холодно. – Я не хочу тебя убивать и не буду. Ты мне не нужен.
Штык-нож молниеносно покинул свою позицию и со стуком вошел в ножны на ремне часового. Крепыш судорожно сглотнул, осторожно дотронулся до рукоятки и тут же с коротким вскриком отдернул руку.
– Не трогай, в следующий раз получишь ожог второй степени. – Ледяные глаза по-прежнему были на месте, и часовой не мог отвести от них завороженного взгляда.
Два постояльца наблюдали за происходящим. Поручик задумчиво, а повернувшийся на Славин голос Димка – с легкой улыбкой. Третий присутствующий пациент не проявлял никакого интереса и тупо пялился в решетку. Имелись все основания полагать, что этот псих – настоящий.
– Мне только нужно выйти отсюда через другую дверь.
– А у меня нет ключей от наружной. – Крепыш, похоже, испытал некоторое облегчение. – Только у разводящего. И от нижней тоже.
– Знаю, не дурак. И поэтому мы сейчас тихонько подождем смену и ты их сюда спокойно впустишь. – Заметив, что оппонент открыл рот для возражений, Слава чуть прибавил металла в голосе. – И не вздумай дергаться. Одно неверное движение и…
Крепыш, схватившись за живот, согнулся пополам и рухнул на колени. Его лицо покраснело еще больше, а рот судорожно выбирал между попытками закричать и вдохнуть. Славик наклонился к самому уху часового:
– Я ничего против тебя не имею, но, если ты меня не послушаешься, эта боль тебя не отпустит никогда.
Кротков щелкнул пальцами, и крепыш, расслабившись, тяжело завалился на бок.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?