Текст книги "Эликсир бессмертия для вождя. Секретные лаборатории на службе власти"

Глава третья
Танцы на граблях

В 1960 году, второй раз после установления дипломатических отношений, Хрущёв должен был посетить США. Вся Америка готовилась к его визиту.

Местные репортёры, хорошо зная импульсивную непредсказуемость Хрущёва и его стремление эпатировать публику, с нетерпением ожидали очередных экстравагантных выходок.

В букмекерских конторах Нью-Йорка, где делались ставки и заключались пари на результаты лошадиных забегов, теперь ставили на русского премьера: как часто он появится на первых полосах газет в качестве главного фигуранта какого-нибудь скандала.

С ещё большим внутренним напряжением ожидали наступления часа «Ч» – начала визита – в советской дипломатической миссии.

…Если американцы видели в игнорировании Хрущёвым правил приличия и попрании норм протокольного этикета проявление широты русской натуры, то умные дипломаты нашего представительства в Вашингтоне рассматривали эти выходки как бунтующее невежество. Кроме того, было известно, что советский руководитель, следуя своей традиции, направляется к американским берегам на борту яхты. В самом её названии – «Балтика» – присутствовал скрытый вызов.

Администрация США всегда отрицала легитимность присоединения прибалтийских республик к Советскому Союзу, обвиняя его в оккупации суверенных государств.

Хрущёв, чтобы показать американцам, что ему на их мнение наплевать, поначалу присвоил яхте имя «Советская Прибалтика».

Ситуация была беременна скандалом. К счастью, в окружении премьера нашёлся смелый человек, который предложил компромиссное решение, и теплоход (так яхта была закодирована в нашей печати) стал именоваться «Балтика».

* * *

Неприятности для советского дипломатического корпуса начались за два дня до начала визита, когда с борта яхты поступила телеграмма-молния за подписью председателя Совмина с требованием приобрести к прибытию делегации пять «кадиллаков» последней модели.

Проблема была не в цене покупки. Ну подумаешь, какие-то 100 тысяч долларов за лимузин (с поправкой на сегодня эта сумма превышает два с половиной миллиона долларов). Дело во времени. Машины этой марки – штучного изготовления, делались вручную и по спецзаказу. Исполнение заявки – не менее трёх-четырёх недель.

Куда бы ни обращались наши дипломаты с просьбой поставить машины в двухдневный срок, везде на них смотрели, как на психбольных. И это при том, что каждый раз, в следующей по счёту дилерской конторе, дипломаты неизменно увеличивали размер вознаграждения!

Наконец, удалось выполнить указание Премьера.

19 сентября 1960 года, в день прибытия «Балтики» пять чёрных лакированных «кадиллаков», стоимость которых в семь раз превышала реальную цену, выстроились шеренгой на пристани в ожидании высоких гостей…

* * *

Хрущёв не обманул надежд заокеанских обывателей, ожидавших от него умопомрачительных шоу.

Хотите сенсаций? Их у меня есть!

Через пару дней пребывания в Нью-Йорке Хрущёв в компании Фиделя Кастро заявился в негритянское гетто – Гарлем, рассадник наркомании и проституции.

Этот район, расположенный в нижней части Манхэттена, между 127-й и 132-й улицами, был закрыт для посещения официальных делегаций, и вообще для проживания белых. Там стояли многоэтажные кирпичные здания-коробки, как правило, без окон и дверей, где жили, вернее, влачили существование беднейшие негритянские семьи.

Американцы говорили, что, если белый человек случайно забредал в дебри Гарлема, он оттуда уже не выходил.

Что искали там Кастро и Хрущёв?

Подрядные политические обозреватели из околокремлёвских кругов оправдывали скандальную выходку лидеров СССР и Кубы политической целесообразностью. Преподносили посещение ими Гарлема как вызов, брошенный мировой колониальной системе – Хрущёв и Кастро выступали там с разъяснениями постулатов научного коммунизма перед потомками выходцев из порабощенной Африки!

Трудно сказать, насколько преуспел Никита Сергеевич в роли миссионера марксизма-ленинизма, но по престижу Советского Союза был нанесён чувствительный удар: белое население Америки, не в силах простить Хрущёву панибратского общения с бездельниками-ниггерами, отвернулось от него.

* * *

Забравшись на балкон заброшенного дома, Хрущёв и Кастро, оба в изрядном подпитии, стали по очереди толкать речи о приближающемся закате империализма и неминуемом наступлении эры коммунизма.

Несмотря на прекрасный перевод, было ясно, что обкуренным марихуаной и основательно проспиртованным жителям ночлежек ровным счётом наплевать на постулаты марксизма. Грязная толпа негров собралась из чистого любопытства – надо же чем-то заполнить свой бесконечный досуг. Да и как не взглянуть на этих инопланетян – лысого и бородатого – они ж просто герои! Нога белого человека десятилетиями не ступала в дебри Гарлема, а эти, во дают – пришли!

Всеобщий восторг: прямо на балконе оба лидера поочередно прикладываются к фляжке с водкой.

Известные краснобаи, Хрущёв и Кастро, прекрасно владевшие «балалаечным» языком, сумели уболтать собравшихся люмпенов, поэтому не раз срывали бурные аплодисменты.

Разомлевший от водки и горячего приёма Хрущёв в конце импровизированного митинга под одобрительное улюлюкание вошедшего в экстаз сброда передал ключи от двух «кадиллаков» завшивевшим аборигенам. Знай наших!

Но гвоздь программы был впереди.

Вслед за лекцией политпроса Хрущёв и Кастро отправились на экскурсию в «Эмпайер Стейт Билдинг» – здание-символ американского технического прогресса.

Построенное в 1931 году оно насчитывало 102 этажа, напичканные офисами, представительствами и конторами всемирно известных фирм и корпораций. Со смотровых площадок с помощью оптических приборов можно обозревать все пять районов Нью-Йорка. Скоростные лифты в мгновение ока доставляют посетителей наверх. Нескончаема река желающих полюбоваться с заоблачных высот красотами города…

Н. С. Хрущёв и Ф. Кастро

* * *

Спустившись с гарлемского балкона, оба лектора наведались по малой нужде в сопровождавший делегацию передвижной туалет. В нём для Никиты Сергеевича была оборудована отдельная кабина, остальные члены свиты пользовались общей комнатой.

Сортир на колёсах являл собой неприступную крепость, ибо охранялся тремя дюжими парнями из американской службы безопасности.

До определенного момента всё шло хорошо.

Делегация вошла в фойе небоскрёба. У главного лифта высокопоставленные американцы, сопровождавшие Хрущёва, стали вежливо пропускать его вперед, он в свою очередь предлагал им то же самое. Наконец, первым вошёл Никита Сергеевич. Два сотрудника американской службы безопасности, зная, что дверцы закрываются автоматически, успели прошмыгнуть за ним.

Едва они оказались в кабине, двери мгновенно захлопнулись и «тройка» понеслась наверх. Замелькали огоньки на световом табло. Лифт пулей проскочил пятьдесят этажей и вдруг, остановившись, помчался вниз. Все недоуменно глядели друг на друга: смотровая площадка, куда двигалась делегация, находилась на 86-м этаже.

…Всё прояснилось, как только распахнулись дверцы.

Зловоние и тёмно-коричневая лужица вокруг башмаков Хрущёва не оставляли никаких сомнений: лидер «обделался».

Не обращая внимания на сопровождающих, Никитка с неожиданной для его комплекции прытью бросился к выходу искать передвижной сортир.

Старший наряда американских охранников попытался успокоить советского коллегу, объяснив, что в лифте в момент старта возникает так называемая «мёртвая пауза» (потом космонавты назовут это состояние невесомостью), при которой законы гравитации на какое-то мгновение перестают действовать и человек не в силах управлять своими физиологическими процессами.

Вернувшемуся в новом чесучевом костюме Председателю переводчик принялся пересказывать услышанное им объяснение о бездействии законов гравитации.

«Что за чушь вы несёте?! – заорал на него оскандалившийся лидер. – Я подчиняюсь только законам марксизма-ленинизма, а не какой-то гравитации!!»

Заявление, достойное истого марксиста и верного ленинца.

С классовых позиций оценили конфуз в лифте и отвязные американские репортёры. Вечерние газеты раструбили на весь мир о «приступе восторга» и «потоке восхищения», приключившихся с русским премьером при посещении «Эмпайер Стейт Билдинга».

Воистину: слава – это когда все знают, какой у тебя сегодня был стул!

* * *

Самопроизвольный выброс экскрементов в небоскрёбе не был последним.

Незапрограммированные опорожнения не прекращались ни на один день. Особенно часто они происходили во время проживания в загородной резиденции президента Эйзенхауэра в Кэмп-Дэвиде. Там Никиту Сергеевича проносило регулярно и основательно. Благо под ж…ой всегда был сортир на колёсах, который заботами ФБР неотступно следовал за советской делегацией.

Правда, тогда никто в свите, даже начальник личной охраны генерал Захаров, не обратил на это внимания, поскольку страдавший хроническим запором Хрущёв, обретя способность совершать естественные отправления без помощи клистира, неизменно пребывал в добром расположении духа. А что может сравниться с наслаждением, которое испытывают холопы, лицезрея барина в хорошем настроении!

…Однажды поутру Никита Сергеевич, едва захлопнув дверь сановного автосортира, был атакован ватагой вездесущих репортёров.

На вопрос:

«Ну, как вам Америка, господин премьер?» – Хрущёв, испытывая необыкновенную лёгкость в желудке и мыслях, беззаботно ответил:

«Я, выйдя на пенсию, с удовольствием поселился бы на американской ферме».

Собравшиеся зашлись в истеричном восторге: коммунист № 1 во всеуслышание признал преимущество капитализма над коммунизмом! Заявление и фотография советского лидера на фоне спецклозета были вынесены на первые полосы всех газет Запада…

Примечателен и такой эпизод.

Хрущёв, изрядно принявший американского напитка под экзотическим названием виски, вдруг обратился к Эйзенхауэру с необычным предложением:

«А что, Дуайт, давай сегодня же и решим, чья система, моя социалистическая или твоя капиталистическая, одержит историческую победу?»

«Давай, – ответил американец, – но как?»

«А вот пробежим сейчас стометровку, и всё станет ясно. Кто первым придёт к финишу – за тем и будущее. За социализмом или капитализмом».

Рванули. Через двадцать метров стало очевидно, что соцлагерю не угнаться за миром капитализма. Но сказ не об этом. О том, как «исторический» забег был освещён американской прессой и «Известиями».

Американские журналисты в своих газетах информацию о «президентских гонках» провели одной строкой:

«Вчера состоялся стометровый забег Хрущёва и Эйзенхауэра. Победил наш президент». И всё. Никакого подхода к описываемому событию с классовых позиций, никаких журналистских выкрутасов!

По-иному эпизод был подан в «Известиях», а затем и в других центральных советских периодических изданиях.

Алексей Аджубей, ас словоблудия, мэтр казуистики и по совместительству зять Хрущёва, писал: «Вчера в штате Айова по инициативе Первого секретаря ЦК КПСС председателя Совета министров СССР Н. С. Хрущёва, находящегося в США по приглашению американского народа и его президента, были организованы соревнования по бегу».

По замыслу Аджубея у читателя должно было сложиться впечатление, что участники мероприятия исчислялись сотнями, если не тысячами. Вот она – советская гигантомания! Далее в тексте был искусно подан проигрыш советского лидера.

«Символический забег-соревнование между двумя социальными системами закончился так: наш Никита Сергеевич пришёл вторым, президент США – предпоследним…»

Вот так. Виртуозно владея русским языком, Аджубей сумел завернуть воздушный шарик в красочную обёртку…

* * *

«Обделаться» на американской земле, в прямом и переносном смысле, Хрущёв умудрился не единожды. Недаром некоторые средства массовой информации США окрестили его визит в США «танцами на граблях». Впрочем, похвалы в адрес советского премьера-первопроходца было несравнимо больше. И это закономерно, ибо есть безошибочный измеритель вреда, счётчик зла, приносимого народу его лидером. Давно известно: если враги поют хвалебные оды правителю из противоборствующего лагеря, это значит, что он наносит ущерб национальным интересам своей страны и соотечественникам.

Уж как только ни изголялись отвязные журналисты Западной Европы и США, какие осанны ни пели, сравнивая Первого секретаря ЦК КПСС и с Петром Великим, и с царём-освободителем Александром II…

Хрущёв искренне верил этой изощрённой лести. Одним из доказательств этого тезиса является появление в 1971 году на Западе его мемуаров.

…Когда совратитель малолетних говорит о том, что детей любить надо, в его устах эта абсолютная истина звучит кощунственно.

Когда «верный ленинец» выпускает в свет свои мемуары в стане идеологического противника, борьбе с которым он на словах посвятил всю свою публичную жизнь, – это даже не предательство, это – глумление над верой в коммунистические идеалы миллионов вероломно обманутых граждан своей страны. Граждан, которым, кроме прочего, было обещано и построение коммунизма к 1980 году.

В общем, кругленькая сумма (около $2 миллионов) за публикацию мемуаров на Западе не была переведена в СССР, а осела на счетах в «Бэнк оф Нью-Йорк». Эти деньги в последующем составили стартовый капитал для сына Хрущёва, Сергея, который во время горбачёвской перестройки перебрался в Соединённые Штаты на постоянное место жительства…

Глава четвёртая
«Поцелуй негра»

Июнь 1973 года. Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев вернулся из США, где находился с государственным визитом.

Несмотря на то, что поездка и переговоры с президентом Никсоном в целом прошли успешно, Брежнев чувствовал себя не в своей тарелке. И хотя его личный врач Евгений Чазов объяснял состояние длительными перелётами, уговаривая денёк отлежаться и ночь поспать, генсек верил более надёжному способу. Надо было срочно полечиться народным средством, которое передали белорусские товарищи.

Увы, «Беловежской Пущи» – крепчайшей водки, настоенной на травах, – дома не оказалось, поэтому на следующий день, в воскресенье, сразу после пробуждения, Леонид Ильич ринулся в Кремль.

…В приёмной его поджидал Константин Черненко.

Соратник и по совместительству заведующий общим отделом ЦК КПСС, всем в своей жизни обязанный Брежневу, он никогда не упускал случая, чтобы остаться с ним наедине. Только в общении с глазу на глаз он имел возможность засвидетельствовать личную преданность, получить подтверждение, что по-прежнему является членом клана и сопричастен. А в этом Константин Устинович сейчас нуждался как никогда прежде, ибо…

* * *

Брежнев и Черненко работали вместе в Молдавии, и с тех пор Константин Устинович сопровождал Леонида Ильича повсюду до самой смерти. Он был единственным в свите Брежнева, к кому тот прилюдно мог обратиться на «ты».

При всей казенности аппаратной службы, не требовавшей особого ума, участок работы у Черненко был важный.

Материалы к заседаниям Политбюро, Секретариату, совещаниям, встречам и проводам делегаций, весь рабочий календарь Генерального – всё это было в ведении общего отдела.

Константин Устинович и его подчинённые ежедневно работали до 11–12 часов вечера, порой задерживались и дольше.

…Огромный объём информации, который необходимо было переварить и удержать в памяти, постоянное нервное напряжение, накапливавшееся годами, не могли не сказаться на его физическом и умственном здоровье.

Немудрено, что одним из первых, кто в ближайшем окружении Брежнева стал активно пользоваться снотворным, был именно Черненко.

Через некоторое время увлечение гасящими возбуждение наркотиками начало проявляться в его поведении: походка из суетливо-семенящей стала расслабленно-неуверенной, речь – вялой и невнятной.

Заторможенность в движениях и мыслительных процессах становилась всё более очевидной проработавшим с ним не один год сотрудникам аппарата ЦК.

Теперь он зачастую отвечал невпопад, отрешенно вперив взгляд в пространство над головой собеседника.

На периферийных партийных сановников, впервые общающихся с Черненко, он производил впечатление человека, глубоко озабоченного партийно-государственными проблемами. На самом же деле – Константин Устинович просто спал с открытыми глазами, не в состоянии освободиться от наркотических пут после утренней побудки.

Начались проколы. Брежнев не раз отчитывал его:

– Ну, что же ты, Костя? Забыл?

Иногда с нарастающим раздражением:

– Надо же думать, соображать!

Черненко выходил из кабинета жалкий: лицо красное, руки дрожат.

К. У. Черненко

Попытки загладить свою вину всё чаще принимали комичную форму, превратившись в откровенное подобострастие и угодливость.

Его знаменитая фраза-рефрен: «Всё хорошо, всё хорошо», которой Черненко неизменно отвечал на все обращенные к нему вопросы, ставила в неловкое положение собеседников, свидетельствовала, что он не совсем здоров и занят собственными мыслями и проблемами.

Из-за этой фразы, ставшей притчей во языцех среди окружавших его партноменклатурщиков, он постоянно попадал впросак.

Желающих обменяться с ним мнениями о текущих политических событиях становилось всё меньше.

А личная охрана членов Политбюро от души хохотала, пародируя его на все лады в кремлёвских закоулках.

* * *

Завидев вошедшего генсека, Константин Устинович с усилием поднялся и заплетающейся походкой, но с распростёртыми руками двинулся навстречу.

Брежнев к объятиям расположен не был. Черненко это понял и руки опустил.

– С благополучным возвращением, Леонид Ильич! Как съездили?

– Пронесло… К чёртовой матери!

– Ну вот, всё хорошо, всё хорошо…

Брежнев вскипел, выругался и громко крикнул:

– Что ж тут хорошего?! Меня пронесло, а ему «всё хорошо, всё хорошо»!

Крик Хозяина вырвал Черненко из наркотического забытья, он вдруг преодолел барьер, отделявший его от реальности:

– Что-то случилось, Леонид Ильич?

Брежнев в ответ только захлопнул дверь и опрометью бросился к шкафу, к вожделенной «Беловежской», так как вновь почувствовал позывы опорожниться.

* * *

Визит подходил к концу, и Никсон пригласил Брежнева погостить денька два-три у него на ранчо в Сан-Клементе – местечко неподалёку от Лос-Анджелеса, на берегу Тихого океана.

23 июня генсек и президент самолётом отправились из Вашингтона в Калифорнию, а оттуда на военном вертолёте добрались до пункта назначения. Вскоре в одной из комнат состоялась их очередная беседа, затянувшаяся за полночь.

Личная охрана Брежнева во главе с генералом Рябенко, воспользовавшись моментом, осмотрела помещения дачи и подворье.

Ничего особенного. Одноэтажный домишко со скромным убранством комнат, которые язык не поворачивался назвать апартаментами.

Удивление вызвали… унитазы, установленные на брежневской половине дачи. До этого ничего подобного нашим парням видеть не приходилось: шоколадного цвета раковины с романтичным названием «Поцелуй Негра» были поделены на два отсека: один – для приёма мочи, второй – кала.

Изюминка была в том, что экскременты не смывались водой, поскольку к ранчо не была подведен канализационный коллектор, а всасывались сжатым воздухом в специальные приёмники, откуда уже в пластиковой упаковке выбрасывались наружу.

– Теперь я понимаю, откуда пошла байка, что японцы изобрели специальное средство для автотуристов, чтобы они, двигаясь по маршруту, не загрязняли окружающую среду, – задумчиво произнес Рябенко. – Перед едой надо проглотить специальную таблетку. Она, растворившись, обволакивает стенки кишечника до поступления туда пищи. При дефекации испражнения выходят наружу в пластиковом пакете…

Подчинённые дружно рассмеялись.

Старший группы американской секретной службы, обеспечивавшей безопасность «принципалов», – так американцы называли президента и Генсека, – объявил, что такие же унитазы установлены и в передвижном сортире, который сопровождает охраняемых по всему маршруту.

– Вы должны, – сказал он, – объяснить господину Брежневу, как пользоваться этим агрегатом, чтобы его не смутило отсутствие воды… и название.

– Хорошо! – воскликнул Рябенко, приспуская штаны. – Сейчас оценим поцелуй этого Негра… Ну-ка, ребята, на выход!

* * *

В тот вечер произошли два редкостных события.

Во-первых, охрана президента дала приём в честь сотрудников КГБ. Застолье проходило в расположенном поблизости ресторане во внепротокольной обстановке. На ранчо оставили дежурить, как самого молодого, майора Владимира Медведева.

Судя по количеству горячительных напитков, употреблённых сотрудниками двух величайших секретных служб мира, можно было смело констатировать: лёд «холодной войны» тронулся!

Второе событие прошло бесследно для американских репортёров и было известно только узкому кругу сопричастных.

…После затянувшейся беседы с глазу на глаз Никсон и Брежнев с аппетитом вместе поужинали в гостиной, а затем вышли на крыльцо вдохнуть свежего воздуха перед сном.

У входа стоял огромный джип американских охранников. Брежнев, страстный автолюбитель, не мог остаться равнодушным к неопробованной им марке.

– А не прокатиться ли нам перед сном, господин президент?

Уставший от долгих переговоров Никсон попытался уклониться от поездки, сославшись на отсутствие водителя. Не знал президент, что этого ответа как раз и ждал Леонид Ильич!

– Да вот он, водитель! – ткнув себя в грудь, провозгласил генсек.

Деваться некуда – президент уселся в джип. Поехали. Вернее, понеслись в сторону личной купальни Никсона.

В последний момент кто-то из американской охраны заметил отъезжающих «принципалов» и мечущегося в поисках средства передвижения Медведева.

Поблизости оказался только пресловутый передвижной сор тир, но, ничего, – сгодится и он! Помчались вслед. Успели как раз вовремя.

…Не доехав до купальни метров двести, Брежнев резко остановил машину – как это ему удалось, известно только Господу Богу, ибо неслись главы государств со скоростью не менее двухсот километров в час! – и тут же выпрыгнул навстречу мчавшемуся следом автосортиру.

Мгновение – и генсек нырнул внутрь. По звукам, донёсшимся из открытой двери, телохранители поняли, что он успешно применяет на практике полученные накануне разъяснения об использовании унитаза необычной конструкции…

Хлопнула дверца джипа, из него осторожно, будто боясь уронить нечто, зажатое промеж ног, выбрался Никсон. Бледный, лоб в испарине.

– Что с вами, господин президент? Вам плохо?!

Никсон вымученно улыбнулся:

– Уже хорошо… В машине было хуже. Он, – взмах руки в сторону сортира, – адский водитель! А что с ним? А, ну да! То же, что и со мной, только он оказался проворнее…

Встреча на высшем уровне закончилась коллективным опорожнением.

Причём каждый из участников сделал это вопреки своей воле.

Никсон – со страху, из-за генсека-лихача.

Бесстрашный Леонид Ильич – из-за смены часовых поясов. Так, во всяком случае, пояснил старший группы американской секретной службы, обеспечивавшей безопасность «принципалов».

Эту пресловутую смену временных поясов Брежнев будет испытывать все три дня пребывания на ранчо. Она будет методично действовать на него после и даже во время каждой трапезы.

Поначалу он, поднимаясь из-за стола, отшучивался:

«Ну, пойду на поцелуй к негру!»

Но иногда Брежнев не успевал произнести ритуальную фразу, а просто медленно поднимался, будто боясь расплескать до краёв наполненное блюдо, и задумчиво склонив голову, покидал гостиную.

Было очевидно, что при всём пристрастии генерального секретаря целоваться взасос с товарищами из братских партий «Поцелуй Негра» удовольствия ему не доставляет: так движутся не к поцелую – к плахе. И каждый раз в памяти Леонида Ильича возникал образ домашнего кота по кличке Лама.

Кот – внештатный телохранитель генсека, не раз предупреждал своего хозяина о грозящей опасности. Так случилось и перед поездкой в США. Лама, увидев, что Брежнев готовится выйти из дому, впился зубами в штанину. Не реагировал ни на какие уговоры, грозно урчал и норовил исцарапать своими огромными когтями всех, кто пытался приблизиться. Леониду Ильичу ничего не оставалось, как сбросить брюки и, воспользовавшись моментом, пока кот неистово терзал их, переодеться и покинуть жилище через запасной выход…