Текст книги "Скорпионья сага. Cамка cкорпиона"

Игорь Белисов
Скорпионья сага. Самка скорпиона

© Белисов И. 2015

* * *

 
И нашел я, что горше смерти женщина,
потому что она – сеть, и сердце ее – силки,
руки ее – оковы; добрый пред Богом
спасется от нее, а грешник уловлен будет ею.
 

Екклезиаст 7:26

Обстоятельства книги имеют к автору столь же малое отношение, что и Природа к землепашцу.

Слова

1

Все это не должно было случиться.

Я терял ее, едва обретя.

Думаю, лучше бы наши пути не пересекались. Тем более что как-то сразу не задалось. Нет, в самом деле, какова вероятность встретиться двум людям в многомиллионном городе? Ничтожно мала. Пренебрежительно. И все же, такое бывает. Не я первый, не я последний. Законное утешение.

Но почему именно я?

Если называть вещи своими именами, она надо мною попросту издевалась. Не без колкого ядовитого юмора. Это у них в крови. Обобщение достоверное, я-то знаю, о чем говорю. Но знание общего не облегчает мучений частного. Ведь она для меня – единственная. На всем белом свете. Всегда.

Вертихвостка…

Наше свидание назначила она сама.

Выбрала место: у главного входа в Парк Культуры. Я предлагал ей встретиться напротив зоопарка, потому что мне так удобней. Не согласилась. Сказала, далеко. До Парка Культуры ей по прямой, а до меня – делать крюк. Не такой уж и крюк, на мой взгляд, так, закорючка. Не стал спорить, будто знал: конфликт с женщиной – дело гиблое. Знал, хотя опыта не имел никакого. Если откровенно, то я был девственник. И даже не подозревал – насколько.

Странная она. Зимой аттракционы закрыты. Ледяной ветер с реки. И зачем ей этот культурный парк? Может, ей кажется романтичным бродить по дорожкам среди кряжистых черных деревьев? Или может, захочет пройтись по Кольцу?

Первое лучше. Для меня, меланхолика, сплетать слова в нить неспешной беседы – привычное дело и хороший шанс преуспеть. А вот дефиле вдоль шикарных витрин грозит обернуться конфузом. Я никогда не водил девушек в рестораны. И даже в самые простенькие кафе. У меня и девушки-то раньше не было. А главное – денег. На цветочки едва наскреб.

Прибыл заранее, боясь опоздать. Вроде, успел. Застал все таким, как и полагал – и аттракционы, и ветер. Пустое пространство, вымороженное, обесцвеченное, лишь кое-где пестрило прохожими. Слякоть недавней оттепели прихватило ледком. Вяло мела поземка.

Шмыгая носом и шелестя целлофаном, я прохаживался вдоль колоннады входа. Хмурая контролерша на меня косилась. Я то и дело косился на циферблат. Часы торчали на фонарном столбе, но я вдобавок заглядывал под рукав. И мои собственные, и фонарные неторопливо ползли. Перевалив назначенный час, двинулись дальше. Пять минут, десять, четверть часа. Я вытягивал шею. Девушки не видать… Двадцать, двадцать пять, полчаса. Цветы заиндевели. Она не спешила… Тридцать пять, сорок, сорок пять, без десяти, без пяти – круглый час дурацкого ожидания!

Я плотно запахнул воротник. Стал постукивать нога об ногу. Зажал в зубах, уж не помню которую, сигарету.

А она все не шла.

Кому-то моя история покажется смешной. Я сам, бывало, нет-нет, да и похихикивал. Чаще – над другими. Потом научился над собой. Но я опоздал – опоздал понимать смешное. А значит, опоздал спинным мозгом предчувствовать невидимое приближение катастрофы.

Всем известно, что смех – это лекарство. Но мало кто помнит: всякое лекарство суть яд. Привыкая к лечебной ядовитости, мы временно глушим боль, однако же не делаемся здоровее. Поддерживаем себя искусственно, прикидываясь естественными, умение лгать называем умением жить, почти искренне верим в остроумную свою бодрость, хотя большую часть времени проводим в тупом и усталом сне.

Вот только природа не прощает заигрываний с ядом. Чувство юмора природе неведомо.

Это становится ясно, когда ты вдруг просыпаешься. Годы спустя осознанно раскрываешь глаза. И видишь, как шатко у тебя ногами.

И чувствуешь: шею обвила петля.

Главное в этот миг – не дернуться… Никаких резких движений… Осторожно заводим в петлю пальцы рук… Берем в свои руки остаток жизни… Теперь все зависит от решения. Его необходимо принять. Но чтобы решение не оказалось ошибочным, следует понять, почему ты здесь и в таком положении. Еще раз переосмыслить судьбу. Перелистать, страница за страницей. Дойти до самого конца.

Вспомнить, с чего все началось.

Мы познакомились с ней в дороге.

Был февраль 1990-го. Вообще-то ни в какое путешествие я не собирался. На авантюру меня подбил Кеша. С подачи Андрона. Оба – мои однокашники. Мало того – друзья.

Андрон был всегда деловым. Помимо учебы на биофаке, занимал должность в университетском профкоме, и пока все лоботрясничали, делал карьеру. В то время слово «карьера» считалось ругательным. Участие в «номенклатуре» также не вызывало симпатий. Андрона, впрочем, уважали как человека серьезного и ценили за возможность добыть через профком какой-нибудь дефицит.

Он-то и предложил путевки.

Кеша зажегся, будучи личностью энергоизбыточной. К примеру, учился он с безответственностью кандидата на вылет, но как ни странно, в последний момент все «хвосты» сдавал. Его цепкого ума хватило бы на самый красный диплом, но Кеша не усердствовал, предпочитая жить, а не готовиться к жизни. Вокруг него всегда сиял ореол разных событий, пульсировало деятельное безделье, и он легко воспламенялся от малейшей искры возможного приключения, вовлекая в пожар ближайшее окружение.

В тот раз подвернулся я.

Путевки было две. Андрон не претендовал. Впереди простирались очередные зимние каникулы. За годы студенческой жизни я не видал ничего, кроме города детства. Кеша пылал. Я почесал затылок и согласился.

Речь шла о туристическом поезде, его маршрут пролегал по наиболее европейской части нашей страны. Предстояло ознакомление с интересными городами, но главное – с прибалтийскими столицами. Для молодого человека, выросшего в Советском Союзе, это было весьма заманчивым: Холодная война, воздвигнув «железный занавес», болезненно обострила интерес к загранице. Несколько лет уже гремели «перестройка» и «гласность». В эфире телемостов СССР и США взахлеб лобзались. Год, как рухнула Берлинская стена. Группа SCORPIONS выпустила хит «Wind Of Change». Но для нас, простых советских студентов, ветер перемен гулял лишь в фантазии, увидеть мир возможности не было, Запад оставался радужной грезой. Прибалтика же, хоть и считалась советской, по обрывочным сведениям допускала некие вольности, и в первом приближении рисовала в голодных умах образ того самого, запретного Запада.

Кстати, о вольностях: именно в то переломное время супруга первого в истории СССР президента заявила о себе как Первая Леди. Этому знаку никто не придал большого значения. Лично я осознал его суть много позже.

Мелькнула зимняя сессия, вжикнула молнией дорожная сумка – и вот я в купе, а за окном тронулся и поплыл перрон.

Я не подозревал, что, отправляясь знакомиться с моей великой страной, я начинаю с ней потихоньку прощаться.

Я увидел ее на первой же остановке.

Дело было в Новгороде – новом городе моего первого дня.

Ночь накануне прошла в разговорах. Нашими попутчиками оказались двое угрюмых парней, чью угрюмость Кеша быстренько просветлил, жестом факира явив нам бутылку водки. Утром – загрузка в колонну автобусов, попутный сон на фоне мутных пейзажей. Новгородский кремль, такой же краснокирпичный, как главный, державный, оказался приземистей и коренастей. И куда больше соответствовал значению слова: «кремль» означает «крепость». Еще был действующий монастырь, там-сям разбросанные церквушки. Я зевал во весь рот, мечтая о сне.

И тут возникла она.

Она вошла в вагон-ресторан, когда мы с Кешей обедали, изнуренные программой и слегка ободренные пивом. Их было двое, она и еще девица.

Я увидел только ее.

– Смотри, какая… – Кеша толкнул меня в бок.

Ее глаза были цвета зимнего неба, с блеском и бесконечностью глубины. Они вбирали весь мир, неразборчиво, вскользь, любопытствуя, без особого интереса к чему и кому бы то ни было, и в какой-то момент внезапно остановились. На мне. Я аж поперхнулся, забрызгался пивом. Она отвернулась.

На следующий день приехали в Псков. И снова кремль, серого камня, под конусами суровых сторожевых башен. И снова монастырь, группа церквей в окружении каменных стен. Больше в том городе я ничего не запомнил. Почему-то подумалось: история сохраняет исключительно крепости. Одни защищают от врагов физических, другие же – от духовных. А все, что за пределами крепостной неприступной стены, рано или поздно рассыпается в прах.

Мы шли над рекой. Летел ветреный мокрый снег. Она ежилась. В ее глазах отражалась зябкость хмурого дня. По бесшабашной манере юности на ней не было головного убора. Подняв воротник, тщетно пыталась спрятаться.

– Что, замерзла, бедняжка?

Молча кивнула. Мне ее стало жаль. Стащив свой длиннющий шарф, я замотал и укутал ее по самый нос. Она не противилась. Я снова подумал: надо же, вот ведь бедняжка. Ветер лизал мое горло, но на душе почему-то разлилось тепло.

Нас стало четверо. Повеселело. Кеша кадрился с обеими. Ее подруга не без кокетства звалась Анютой. Я же мою геройски спасенную от напрасного прозябания как окрестил Бедняжкой, так по-другому уже и не мыслил звать.

Вечером они переселились в наше купе.

Той же ночью, в грохочущем дымном тамбуре, Кеша сказал:

– А она – девочка ничего. Я б ее трахнул.

– Не тронь ее, понял?

– Да ладно. Напрягся. И пошутить-то нельзя…

В Ленинграде она взяла меня за руку. В Таллинне испугалась, что я куда-то исчез. В Риге зашла в парикмахерскую, и долго затем пытала, нравится ли мне ее новая стрижка с укладкой. Каунас, Вильнюс, Кенигсберг – замельтешило в глазах. Шпили, башни, черепица, мостовая – сказочные декорации. Помню все и конкретного ничего. Мир превращался в расплывчатый фон.

Последним пунктом был город Брест. Еще одна крепость, стоявшая, как известно, насмерть. Крепостями мы насытились по самое горло, исторические камни вызывали несварение впечатлений, совсем иной голод начинал нас посасывать. Отправив Кешу с Анютой, мы остались в купе – я и она.

Неподвижные… жалкие… нежные… влажные… жгучие, жадные – губы женщины, я их тронул, и мы начали целоваться. Поезд дрогнул, покатил, на стыках постукивая. Мы всполошились. Нас отогнали в тупик. Впереди был весь день.

Когда дошло до самого важного, она сжалась и пресекла. Я не настаивал. Все было и так хорошо. Чудесно. И страшно. Я осторожно ее исследовал, пробуя на ощупь, на запах, на вкус. Она восхитительно распалялась, смущаясь. Время от времени я откидывался передохнуть, но она тут же меня к себе вновь притягивала. В ней томилась беспощадная требовательность. В тот раз, впрочем, так и не раскрепощенная.

Остаток пути пролежала на верхней полке за чтением. Я видел название на обложке – «Звезды судьбы». В конце концов, я поинтересовался, о чем эта книга.

– Об астральной связи между людьми, – бросила она, продолжая читать.

Стартовав путешествовать в направлении севера, очертя головокружительный круг против часовой стрелки, поезд возвращался теперь с запада. В этом был ненарочный символ. Как нельзя два раза войти в одну воду, так и два раза не ступить на один перрон. Я возвращался в привычную жизнь, где все теперь по-другому, ибо в этой жизни отныне существует она.

Морозным утром прощались на людном вокзале. Странно было расставаться, оставаясь в городе, где нам судьба пребывать вдвоем. Кеша расшаркивался, благодарил девушек за компанию. Анюта цвела. Бедняжка улыбалась, избегая задерживать взгляд на мне.

Ну зачем что-то выжимать, из ничтожнейшей ситуации, – ну студенты, ну прокатились, ну познакомились. Ничего ведь, в сущности, между нами не было. Надо прощаться.

В метро я сунул ей клочок бумажки. Мой телефон.

Я знал, она учится в каком-то мединституте, в одном из трех, живет общежитии, другой мир, пропасть. Но все-таки ждал.

Она позвонила.

И вот, спустя пару дней после вероятного расставания, а значит, шанса в скором времени обрести покой, я тщательно вымылся, выбрился, оделся в самое лучшее, купил, идиот, цветы и направился к Парку культуры.

Она не пришла.

Я вернулся домой мрачен и зол. Какого черта я повелся на эту игру. Взбалмошная девчонка, случайная, совершенно ненужная. Да их – миллионы таких!

Чтобы успокоиться решил почитать. Любовь к книге в меня заложила мама. В университете, где я учился, она работала библиотекарем, и у нас дома была неплохая подборка литературы. Глубокомысленного и драматического не хотелось. Требовалось что-нибудь отвлеченное.

Тут-то я и вспомнил об одной книге, которая давно уже меня дожидалась.

Эту книгу подарил мне отец по случаю моего совершеннолетия. Автор – некто Лебовис. Название – «Скорпионы вокруг нас». Отец, доктор наук, профессиональный биолог, пытался привить мне интерес к тайнам природы. Но поначалу я не увлекся дальше вялого любопытства, и его подарок зря пылился нетронут.

Я раскрыл…

Скорпионы – древнейший отряд наземных членистоногих. Нашу планету они населяют в течение 350 миллионов лет. За это время они практически не изменились, оставаясь наиболее примитивными паукообразными.

В настоящее время ученые идентифицировали боле 1 500 разновидностей скорпионов, и считается, что около 1 000 все еще неоткрыты.

Распространены скорпионы практически повсеместно. Ареал обитания опоясывает земной шар между 50° северной и южной широт. Их можно встретить и в пещерах глубиной до 800 метров, и в горах на высоте до 5 000.

Как правило, скорпионы живут под камнями, под древесной корой или в подземных норах. Однако бывает, выползают к дорогам, забираются в брошенные предметы, а нередко облюбовывают для жилища постройки людей, хотя подлинных синантропов (сожителей человека) среди скорпионов нет.

Захлопнул книгу. Совсем не читалось. Какие-то дурацкие скорпионы. Себя не обманешь.

Я думал о ней.

Она славная. Красивая. Умная. Чистая. Такой, как она, я больше не встречу. Не пришла, значит, не захотела. Я ей не нужен. Поразмыслила и поняла.

Не помню, сколько я пролежал, уставившись в потолок. День погружался в сумерки. Время исчезло. Остановилась жизнь.

В какой-то момент мне стало невыносимо в этой квартире, в этом уюте, в привычном мирке моего от рождения до сего дня благоденствия, безмятежного, скучного, тусклого, угрюмого, как нора, вдруг обнажившая пустоту и бессмысленность.

Я оделся и вышел бродить.

Падал снег. Большими пушистыми хлопьями. Я вдыхал его влажную свежесть. Идти было, в сущности, некуда. Перетаптываясь у подъезда, я сонно щурился.

Кажется, сплю.

Это первое, что подумалось, когда посреди моего двора, где всякий предмет занимал утвержденное памятью место, и всякий прохожий был таким же обычным предметом, я увидел грезу, в реальности невозможную, никогда.

Я увидел ее.

Она стояла, и большие пушистые хлопья оседали на непокрытую голову. Смахнула с лица тяжелую влажную прядь. Протерла лицо ладонью. Остановила глаза, вглядываясь с недоверием.

Она вглядывалась в меня.

Я инстинктивно подался вперед. Она – мне навстречу. Мы остановились на расстоянии пары шагов.

Она, никакого сомнения. И все же, однако… Я нервно вытряхнул сигарету, закурил.

Позже выяснится, что Бедняжка чуть опоздала, и мы разминулись на какие-то мизерные пять минут. Это будет позже, когда нас прорвет, и хлынут эмоции, и слова, и она расскажет, как случайно меня нашла. А пока…

Падал снег. Ее глаза бессловесно сияли. Она улыбнулась.

А еще говорят, будто чудес не бывает.

2

Самое важное случилось в апреле.

Конец зимы и начало весны мы изредка с ней встречались с неровной периодичностью неопасной дружбы. Ходили в кино, а чаще просто гуляли, болтая о разном и несущественном. Я не форсировал.

В апреле она пригласила меня к себе.

По правде говоря, я давно этого ждал. Не конкретного приглашения – шанса. И вот, кажется, шанс вплотную приблизился. Юноша из приличной семьи, я был воспитан, начитан, однако в интимном развитии, казалось, подзадержался. Еще школярами мои сверстники – если верить им на слово – вовсю бороздили лихое море порока. Я же, студент, лелеял фантазии, да мечтал.

Далее поцелуя живая женщина была мне неведома.

Приглашение, хоть и выглядело как будто невинным, не оставляло сомнений в том, что мне придется свершить. По меньшей мере, предпринять попытку. Во всяком случае, проявить инициативу. Я предвкушал.

Скажем прямо: я нервничал.

В отношениях полов таилась некая двойственность, а значит обман. Не загадка, а именно надувательство. Я не знал, в чем конкретно меня обманывают, только чувствовал: все не совсем так, как мне преподносится.

С одной стороны, знакомые парни скабрезно зубоскалили, бахвалясь победами над презренными бабами. С другой, в силу неясных роковых обстоятельств, парни скоро женились и впредь помалкивали. С одной, еще в подростковой моей компании мелькали западные журналы с не требующими перевода откровенными фото. С другой, недавний телемост СССР – США огласил: «В Советском Союзе секса нет!» – но почему так грохнула смехом аудитория?

Этот смех, эта внешняя незатейливость на фоне мутной, недоговоренной правды тормошили во мне нервирующие сомнения все более мрачного тона. Если у всех все настолько легко и весело, а я не нахожу в себе должной беспечности, то, возможно, я какой-то неполноценный?

Сомнения сползали все ниже, к паху.

Доступная литература по анатомии и физиологии милосердно включала меня в пределы нормы. Однако источники чуть менее академичные уже заставляли вглядеться в пах критически. Даже самые высокохудожественные кинокартины и книги рисовали героя без тени мужских рефлексий. Что же говорить о произведениях порнографии, распространявшихся со скоростью эпидемии, где крутые быки лихо вспарывали гибких телочек, эпатируя зрителя ракурсами и размерами.

Мозаика впечатлений постепенно обретала цельность, и картина вырисовывалась не в мою пользу. По всему выходило, «настоящий мужик» должен быть свирепым титаном с устрашающей булавой для совокупления, а быть человеком мужского пола с тонкой душой и скромным телом, каким создала тебя природа – позорно.

Накануне события, чтобы отвлечься, решил почитать. Взял с полки ту самую книгу…

Размеры скорпионов вариабельны. Большинство видов находятся в пределах от 5 до 10 см. Самый маленький скорпион (Microbothus pusillus) имеет длину всего 13 мм.

Самый крупный в мире – Гигантский скорпион (Pandinus cavimanus), живущий в Северной Африке. Его размер – 25 см. В коллекции ученых также имеются останки ископаемых особей размером до 40 см!

Чуть меньше – скорпион императорский (Pandinus imperator), обитатель лесов Экваториальной Гвинеи. Он достигает более 20 см, а однажды был найден экземпляр длиной 29 см. Немногим уступают скорпион-омар (Heterometrus), родом из Шри-Ланки, и троглодиты (Hadogenes) из Южной Африки – до 20 см.

Что любопытно, все эти гиганты жалят неохотно, а их яд относительно безопасен.

Куда активней коротышка (Androctonus australis), чей яд по силе равен яду кобры. Самые опасные – палестинец (Leiurus quinquinquestriatus) и его близкий родственник – скорпион тунисский. На их счету 90 % всех летальных исходов.

Тенденция такова: чем скорпион мельче, тем он ядовитей.

Прочитанное слегка успокоило. Своих детей природа вооружила по-разному, и на круг[1]1
  На круг – здесь: в итоге, в результате, по завершении цикла событий. Ср. просто-реч. «На круг то на то и выходит». Прим. ред.


[Закрыть] для выживания вида размер не имеет значения.

С этой оптимистической мыслью я уснул.

Она училась на фармфаке мединститута. Ее общежитие, многоэтажка с вывешенной за окна провизией, казалось, пялится всем неприветливым серым фасадом, когда мы приближались с ней, взявшись за руки.

У подъезда курили аборигены. Мне снова почудилось, будто все разом на нас уставились. Дежурный малый на вахте ехидно полюбопытствовал, она предъявила свой пропуск и бросила «это со мной». Я вспотел.

В лифт набилось сверх меры попутчиков. Мои шампанское и теснимый торт вызвали состязание в шутках. Коридор, череда обшарпанных, изнасилованных дверей. Смрад общей кухни. Вонь мусоропровода.

Анюта – я впервые разглядел ее подругу и соседку по комнате – с торжественностью дожидалась нас дома. Если можно назвать домом убогонькое помещеньице с парой казенных кроватей, тумбочек, стульев и одним столом. Я вынужденно изучал Анюту. Та все более мне не нравилась, однако с удовольствием уплетала торт и посасывала шампанское. Анюта встречно меня анатомировала своими очами в лучиках озорства, пока я нес всякую ахинею… И вдруг исчезла.

Я оказался наедине, над полусъеденным и полностью выпитым. Наедине с моим липким кошмаром. Шампанского, в общем, не жаль, но я был трезв, незамутнен, оставлен без наркоза пред очевидной пошлостью дальнейшего.

Заперла дверь. Прошла по комнате. Села напротив, через стол. Бледные, тонкие руки, сметающие крошки. Поправила посуду, создавая некую упорядоченность.

Наконец, подняла глаза.

Бедняжка, ей тоже было не по себе. Я это видел, чувствовал, но не знал, что сказать. Чем разрядить эту плотную, жаркую, удушливую тишину с гулом города и сквозняком приоткрытой фрамуги.

Я встал и двинулся. Каждый шаг звучал громом. Обойдя стол, опустился на корточки. Взял ее руки, холодные, влажные. Она не пошевелилась.

Я остро пожалел, что сюда пришел.

Она вдруг высвободилась – и обвилась вокруг моей шеи. потянулась губами, начали целоваться, слепо тыкаться, упруго, все более мокро, вкус и запах, головокружение, грохнул стул, рухнули на кровать, скрип и шорох, зной дыхания, пламя тела, лифчик, крючки, такие цепкие, глупый узор, пуговка, молния, как же все туго, резинка, еще резинка, ну наконец-то, последнее, гладкое, вот, ну вот и все, ну вот и ты, а вот и я, да, это я, ну вот и я, такой вот я, твой страстный я… Ну что же я?..

Я скатился и вытянулся, обливаясь потом кошмара. Знал, знал, что так выйдет – и оно ведь случилось! Приперся. Герой. Корчил уверенность, опытность. Ничего не получилось, у меня. Я не смог.

– Ты в первый раз, – спросила она, – в постели, с женщиной?..

– Да…

– И у меня никого не было…

– Прости…

Самое лучшее было сейчас умереть. Но, к сожалению, впереди маячила целая жизнь. Как с этим жить? Я не мог представить даже следующей минуты. Как я встану, начну одеваться, заговорю, посмотрю ей в глаза?

Она повернулась и прошептала:

– Давай, просто прижмемся…

Я подчинился. С равнодушием раздавленной личности. Ничего не чувствовал. Только позор. Полная анестезия достоинства. За окном витала обычная жизнь. Голоса людей. Урчанье автобуса. Посвист птиц, мотающих круги в небе новой весны. Беспроблемность, такая близкая – и недоступная.

Я забылся. Просто дышал. Слушал стук сердца. Двух сердец. Ее сердце стучало, кажется, несколько чаще. Двое детей, на изломе взросления, над бездной самого важного в жизни события, мы лежали, прижавшись телами. И вдруг я почувствовал. Я почувствовал… нежность.

Нежность текла сквозь нас, словно чудесный таинственный ток, убаюкивающий, парализующий мысли, и одновременно электризующий напряжение жизни между двумя разнополыми полюсами. В нежности были искренность и доверие, и раскрытие, и слияние, и приятие человека таким, как он есть. В ней были естественность и абсолютная взаимность нашего единения. Страх исчез. Мы сплелись.

Я почувствовал: все получится…

Утром я признался ей в любви.

Слово вырвалось помимо воли, будто и невзначай. Но едва я его упустил, тут же понял: это правда, и никак иначе мою правду не назовешь.

Наши встречи, озаренные отныне любовью, обрели ясный смысл и осознанную регулярность. Бедняжка изыскивала малейшую щель в графике жизни и сломя голову неслась на свидание. Встретившись, ехали к ней. Щелей оставалось все меньше. Надо сказать, мне нравилась эта тенденция: чем плотнее и чаще пересекалась наша взаимность, тем уверенней и сильней у меня получалось быть настоящим мужчиной.

Общежитие уже не казалась юдолью убожества, для меня превратившись в обитель уюта. Я полюбил эту простенькую обстановку, общую кухню, запахи коридора, шумы за стенкой, узор казенного покрывала. Мы подолгу с ней разговаривали, о самых разных вещах, неожиданно и глубоко интересных для нас двоих. Всякий раз распахнув свою душу, я подолгу не мог запахнуться, душа сочилась любовью, а любимая слушала да вздыхала.

Своих университетских приятелей я напрочь забросил. Андрон с Кешей посмеивались: «Нас на бабу променял». Я и смущался, и гордился, и обещал как-нибудь примкнуть, да только знал: никто мне не нужен, кроме нее.

Счастье продлилось год.