Текст книги "Коллекция серийных убийц"

Мардж Барфилд

«Не могу сказать, является ли смертная казнь средством устрашения, но я знаю наверняка, что казненные люди больше никогда не смогут дать полиции работу»

Мардж Вельма Барфилд – американская серийная убийца. Она была признана виновной в 5 убийствах (спустя некоторое время призналась в шести убийствах). Барфилд стала первой женщиной в США, которая была казнена с момента возобновления смертной казни в 1976 году, и впервые с 1962 года. Также она оказалась первой среди тех, кто был умерщвлен при помощи смертельной инъекции.

Марджи Вельма Барфилд, урожденная Марджи Вельма Баллард, появилась на свет 29 октября 1932 года, в сельском районе Южной Калифорнии, однако выросла возле Фейетвилла, Северная Каролина. По сообщениям, ее жестокий отец поднимал руку на мать Вельмы, Лилиан Баллард, и дочку раздражало, что мать не может как-то наладить ситуацию и перестать давать себя обижать.

В 1949 году, Марджи сбежала и вышла замуж за Томаса Берка. У пары было двое детей; семейство жило вполне счастливо, пока Барфилд не удалили матку, и ее не начали одолевать сильные боли в спине. Это серьезно отразилось на ее поведении и, вероятно, из-за болей Барфилд стала наркоманкой.

Томас Берк «залез в бутылку», заявив, что начал пить из-за постоянных жалоб жены. В апреле 1969-го он потерял сознание, пока Марджи и детей не было дома, которые по возвращению обнаружили свой дом сгоревшим, а мужа и отца – мертвым. Через несколько месяцев ее дом был снова сожжен, но на сей раз Барфилд получила страховку.

В 1970 году, она вышла замуж во второй раз – за вдовца Дженнингса Барфилда, который менее чем через год после свадьбы скончался от сердечных осложнений. Барфилд во второй раз стала вдовой.

У матери Барфилд в 1974 году неожиданно началась диарея, рвота и тошнота. Приступ прекратился лишь через несколько дней. Примерно через два месяца мужчина, с которым познакомилась Вельма, попал в фатальную автомобильную аварию. Во время рождественского сезона того же года мать Барфилд снова пережила подобный приступ, из-за которого скончалась через несколько часов после прибытия в больницу.

В 1976 году, Барфилд начала ухаживать за пожилой парой, Монтгомери и Долли Эдвардс. Зимой того же года Монтгомери заболел и вскоре скончался. Через месяц у Долли проявились идентичные симптомы, что и у матери Барфилд, и она умерла. Позднее Вельма созналась в ее убийстве. Когда в 1977 году Вельма ухаживала за 76-летней Рекорд Ли, у которой была сломана нога, 4 июня 1977 года муж Ли, Джон Генри, почувствовал острую боль в животе, сопровождаемую рвотой и поносом. Он умер. Барфилд впоследствии призналась в его убийстве.

Другой ее жертвой стал Стюарт Тэйлор, бойфренд и родственник Долли Эдвардс. Опасаясь, что однажды Тэйлор узнает, что она подделала его подпись на чеке и опустошила его счет, Барфилд подмешала крысиный яд с содержанием мышьяка в его пиво и чай. Тэйлор скончался 3 февраля 1978 года, в то время как Барфилд якобы пыталась его вылечить своими силами.

Вскрытие показало наличие мышьяка в организме Тэйлора, и Барфилд была арестована. Затем было эксгумировано тело Дженнингса Барфилда – и обнаружены следы мышьяка. Однако Барфилд отрицала, что причастна к смерти второго мужа. Впоследствии она созналась в убийстве собственной матери. Она была приговорена к смертной казни. Пребывая в камере смертников, Барфилд стала показывать себя набожной христианкой и контактировала с проповедниками-евангелистами. В числе прочих ее морально поддерживал Рекс Хамбард. Однако позднее Вельма призналась, что только прикидывалась христианкой. Перед казнью несколько лет Барфилд потратила на служение заключенным, за что удостоилась похвалы от евангелиста Билли Грэма. Своим обширным христианским служением она хотела добиться замены смертной казни на пожизненное заключение. После того как апелляция в Федеральный суд была отклонена, Барфилд осведомила своих адвокатов, чтобы они отказались от планов воспользоваться правом подавать апелляцию в Верховный суд.

Барфилд была казнена 2 ноября 1984 года, в Центральной тюрьме в городе Роли, Северная Каролина. Перед казнью она выступила с заявлением, сказав: «Я знаю, что все семьи (убитых) перенесли большую боль, я очень сожалею и хочу поблагодарить всех, кто поддерживал меня эти шесть лет». Она отказалась от последнего приема пищи, довольствуясь пачкой чипсов «Cheez Doodles» и чашкой кофе. На момент введения смертельной инфекции на Вельме была розовая пижама и подгузник для взрослых. Она похоронена на небольшом сельском кладбище в Северной Каролине, недалеко от места захоронения своего первого мужа Томаса Берка.

Ее казнь обернулась некоторым политическим разногласием, когда губернатор Джим Хант, борющийся с Джесси Хелмсом за свое место в Сенате, отклонил просьбу Барфилд о помиловании. Хант проиграл Хелмсу.

Певец и автор песен Джонатан Берд – внук Дженнингса Барфилда и его первой жены. Песня «Velma» с его альбома «Wildflowers» затрагивает перечисленные выше убийства и процесс расследования.

Амелия Дайер

«Обвините меня в одном убийстве, ведь еще 399 вы не сможете доказать»

Как бы парадоксально это ни звучало, но за свои деяния Дайер получила… 6 месяцев каторги – суд признал ее виновной лишь в «пренебрежении», и приговор оказался баснословно мягким.

Amelia Elizabeth Dyer, до замужества Hobley, родилась в 1838 году в Викторианскую эпоху Англии.

Она была младшей из 5-ти детей (у нее было 3 брата – Томас, Джеймс и Уильям, и одна сестра) сапожного мастера, довольно успешного и уважаемого человека в городе Пайл Марш к востоку от Бристол.

Детство ее вроде бы ничто не омрачало, кроме смерти матери от тифа. Мать умирала долго и сошла с ума, Амелия о ней заботилась до конца.

По данным истории девочка развивалась нормально и даже очень преуспевала в литературе и поэзии.

После смерти матери, Амелия жила с тетей в Бристоле некоторое время там же училась в колледже. Ее отец умер в 1859, и старший брат Томас унаследовал семейный обувной бизнес. В 24 года, Амелия окончательно стала жить в Бристоле в квартиру на Тринити-стрит, вышла замуж за 59-тилетнего мужчину.

Всем казался странным такой брак, к тому же они налгали в свидетельстве, он из своих лет вычел 11, она прибавила 6.

Однако их совместная жизнь начала граничить с бедностью, Амелия подалась в медсестры, затем в акушерки, затем открыла на дому подпольный роддом. Делала аборты (в то время легально это не разрешалось), устраивала новорожденных в другие семьи.

И дела ее значительно улучшились, она имела самых богатых клиенток. Она родила и свою дочь – Эллен Томас, муж в 1859, Джордж Томас, умер от старости.

Амелия продолжала расширить бизнес, к обычным услугам добавился пансион для неугодных детей, которых она, чтобы не тратиться, морила голодом до смерти.

Полиция смогла доказать ее деятельность только в 1879 году, смерть детей в вину ей не поставили, была приговорена к 6-ти месяцам каторжных работ за пренебрежение.

Через полгода, она по-прежнему пыталась возобновить бизнес, но это было непросто, она подрабатывала в психиатрических клиникой медсестрой. Подсела на опиум и психотропные таблетки и все же вернулась к деятельности.

На этот раз, она исправила глупость по привлечению врачей выдачи свидетельств о смерти и стала прятать трупы сама.

Детский бизнес стал существовать «на колесах», она постоянно переезжала и меняла имя, чтобы не поймали.

В январе 1896 года, Эвелина Мармон, 25-летняя буфетчица, родила незаконнорожденно дочь Дорис, и подала просьбу в газете о ее пристройке на время.

Вскоре Дайер откликнулась и заверила, что будет заботиться, как о собственной.

Мать прилежно высылала деньги на ее содержание, и Дайер купила девочке ленточку. А потом задушила ей ее.

На следующий день такая же участь постигла 13-тимесячного мальчика.

Их одежду выкинула, либо раздарила, оба тела были сложены в ковер и сброшены в реку Темза.

А 30 марта 1896 года, из той же Темзы выплыл труп другой девочки – Елены Фрай, а в ковре непредусмотрительно оказалась бумажка с адресом и именем Амелии.

Те не менее, арестовать ее сразу не могли, установили слежку, заслали к ней подставную клиентку.

3 апреля, полиция провела обыск. Их поразил сильный запах человеческого разложения, но обнаружить останки им не удавалось. Зато нашлось много других улик – ленты, письма, билеты, документы.

Полиция подсчитала, что за последний месяц, по крайней мере двадцать детей были помещены под опеку Амелии Дайер, за всю деятельность (ок. 20-ти лет), по примерным подсчетам, были убиты более 400 детей, включая младенцев.

Амелия Дайер была арестована 4 апреля по обвинению в убийстве.

22 мая 1896 года, Амелия Дайер признала себя виновной в 1-м убийстве, – Дорис Мармон.

Единственная защита Дайер – безумие, однако, обвинение утверждало, что это была уловка, чтобы избежать подозрений, суд приговорил ее к виселице.

За 3 недели в камере смертников она написала 5 тетрадей с признаниями, затем отдала их, пришедшему ее исповедовать капеллану. Однако дело пересматривать не стали, все равно виселица.

Она была повешена в тюрьме Ньюгейт, 10 Июня 1896.

На задаваемый на эшафоте вопрос, есть ли что ей сказать, она сказала:

«Мне нечего сказать».

Она жила в одно время с Джеком Потрошителем, и даже после ее казни, хотели провести связь между их деятельностью, но безуспешно.

Однако имя ее обросло почти таким же скандалом и «славой», ее прозвали «Ogress of Reading» (людоедка), и даже посвятили поэму:

The old baby farmer, the wretched Miss Dyer

At the Old Bailey her wages is paid.

In times long ago, we would ’a’ made a big fy-er

And, roasted so nicely that wicked old jade.

(текст взят из интернета поэма о людоедке).

Слишком мало информации об этой леди. Но я попытаюсь рассказать историю по подробней.

Через несколько лет, в 1861-м, 24-летняя Амелия вышла замуж за человека много старше ее – ее мужу Джорджу Томасу было к моменту свадьбы 59 лет. Известно, что во время церемонии бракосочетания супруг ее сбавил себе десяток лет, в то время как невеста немного прибавила, чтобы разница в возрасте не была столь пугающей.

По настоянию мужа Амелия пошла учиться, а после стала работать медсестрой, что в те времена было очень респектабельным делом. Она освоила многие полезные медицинские навыки, в том числе и некоторые тонкости акушерства, которые в те времена могли принести очень неплохой доход.

Так, принимая роды у незамужних женщин, можно было за плату хранить их бесчестие в тайне, а после брать и устраивать их детей на содержание, также, разумеется, за плату.

В тот период Амелия сдружилась с Эллен Дэйн, которая и научила ее тонкостям ведения этого бизнеса. Сама Эллен вскоре вынуждена была уехать из страны, так как ею уже очень интересовались власти, а Амелия осталась, приняв на себя заботу о «детях» Эллен.

Вскоре Амелия родила дочь, и в тот же период скончался ее муж, так, молодая женщина с маленьким ребенком оказалась в довольно сложном финансовом положении. Однако, она уже все знала про «бизнес», а потому, не мучаясь долго, она принялась искать себе «клиентов». Здесь, кстати, очень пригодились ее образованность, респектабельность и медицинское образование – люди видели перед собой профессионально обученную медсестру, порядочную молодую даму, которой было вовсе не страшно доверить све несчастное, незаконнорожденное дите. Так, получая по 10 фунтов и коробку с одеждой на год за каждого ребенка, Амелия вскоре устроила у себя настоящую детскую ферму.

Секрет этого успешного бизнеса, впрочем, был достаточно страшным – дети, попавшие в дом Амелии, с самых первых дней становились самыми настоящими наркоманами. Таково было действие настойки, которую также знали под названием «Друг Матери» – очень популярного лекарства, которое в больших дозах приводило малюток к полному истощению и скорой смерти. На первый взгляд, дети мирно спали в своих колыбелях, однако сон этот был вызван действием препарата, который тормозил все жизненные процессы. Кстати, когда малыши умирали, особых подозрений это не вызывало – дети признавались нежизнеспособными, да к тому же росли без материнского молока.

Если же некоторые матери и подозревали нечто страшное в деятельности Амелии, то, как правило, всем им было, что скрывать, а потому лишнего шума они не поднимали. Оставшиеся от малюток вещи Амелия сдавала в скупку.

Так, бизнес Амелии Дайер процветал в течение 10 лет после смерти ее мужа, и лишь в 1879 году она попала под подозрение полиции, а вскоре была арестована по причине высокой смертности детей.

Как бы парадоксально это ни звучало, но за свои деяния Дайер получила… 6 месяцев каторги – суд признал ее виновной лишь в «пренебрежении», и приговор оказался баснословно мягким.

Выйдя на свободу, женщина предприняла попытку продолжить бизнес, однако все с самого начала пошло не так гладко – отдавшая ей ребенка гувернантка вскоре пришла навестить его и заметила, что вместо ее ребенка Амелия подсунула ей другого. Впрочем, из столь щекотливого положения ей удалось выйти довольно легко – Амелия наглоталась опиума и симулировала суицид, а после этого ее поместили в психиатрическую лечебницу, вместо того, чтобы отдать под суд. Кстати, здесь ей очень пригодился детский опыт ухода за матерью – с повадками и манерой поведения нездоровых психически людей она была знакома близко.

Наблюдаясь в клинике амбулаторно, Амелия продолжила свое дело, и количество загубленных детей все возрастало.

Далее она ступила еще дальше на пути детоубийства и перестала пользоваться услугами врачей для освидетельствования смертей малюток, а начала избавляться от тел сама.

В 1893-м врачи признали ее вменяемой окончательно, дочь ее уже выросла и вышла замуж, и она перебралась на Кенсингтон-Роуд, в Ридинге (Kensington Road,, а дочь отправила в Лондон.

Очередным ребенком стала дочка буфетчицы Эвелины Мармон. Мать очень переживала за малышку, однако добропорядочной на вид Дайер она поверила, и была обескуражена, когда через короткое время та не ответила на ее письмо. Естественно, своей дочки она никогда более не увидела, как не увидели своих детей и еще несколько несчастных, загнанных обстоятельствами жизни матерей. Зато труп младенца нашел в марте 1896 года бурлак на Темзе, который и отнес тельце в полицию. Вскоре след вывел полицейских на Амелию. Ее взяли под наблюдение, и вскоре доказательств хватило на арест, кроме того, вместе с ней по делу пошли дочь и зять.

Очень скоро всплыла и самая страшная цифра, когда-либо звучавшая в связи с массовыми убийствами детей – Амелия обвинялась в убийстве 400 детей.

Судебный процесс начался 22 мая 1896 года и окончился смертным приговором.

Амелия Дайер была повешена в Ньюгейтской тюрьме 10 июня 1896 года, ровно в 9 утра. Последними словами преступницы были: «Мне нечего сказать».

Бесспорно, преступления Амелии Дайер превосходят своей бесчеловечностью самые страшные деяния самых страшных маньяков в истории человечества, а что касается дам-убийц, она стала несомненной «чемпионкой» в викторианской Англии.

Жиль де Рэ

– Ага, так бы и отрезал голову

Утром 26 октября 1440 года площадь перед нантским кафедральным собором была запружена огромной толпой. Всем хотелось поглядеть на казнь знатного сеньора, обвиненного в чудовищных преступлениях. В соборе маршал Жиль де Рэ каялся и просил прощения. У церкви – за вероотступничество, ересь, богохульство и колдовство. У своего сеньора, герцога Жана Бретонского, – за многочисленные убийства малолетних детей. Церемония не была долгой – уже в десятом часу с площади к месту казни тронулась процессия повозок: на первой – сам маршал, за ним – двое его ближайших слуг-телохранителей и, по их собственным показаниям, помощников в нечестивых делах – Анри Гриар и Этьен Корийо. Эти двое, люди незнатные, полчаса спустя будут заживо сожжены на костре. Их господина палач задушит гарротой, «символически» подожжет хворост под мертвым телом, тут же вытащит труп, который и передадут родственникам. Те, впрочем, остерегутся хоронить «изверга» в фамильном склепе – он найдет вечное упокоение под безымянной плитой в кармелитском монастыре на окраине Нанта…

«Жил-был человек, у которого были красивые дома и в городе, и в деревне, посуда, золотая и серебряная, мебель вся в вышивках и кареты, сверху донизу позолоченные. Но, к несчастью, у этого человека была синяя борода, и она делала его таким гадким и таким страшным, что не было ни одной женщины или девушки, которая не убежала бы, увидев его». Уже в самом начале сказки, похоже, содержится первый навет на героя нашей истории, носившего, судя по портретам, аккуратно подстриженную темную бородку.

Жиль де Рэ, рожденный в 1404 году в замке Машкуль на границе Бретани и Анжу, – отпрыск старинного и знатного рода, давшего Франции двенадцать маршалов и шесть коннетаблей (носитель этой должности соединял обязанности главнокомандующего и военного министра).

О его детстве источники ничего не говорят, что обычно для той смутной эпохи. Известны лишь самые общие сведения. В 1415-м одиннадцатилетний Жиль и его младший брат Рене лишились обоих родителей: отец Ги де Лаваль, барон де Рэ, погиб то ли на войне, то ли на дуэли, матушка скончалась чуть раньше, а дети оказались под опекой своего деда Жана де Краона. Тот, видимо, приложил немало сил, чтобы привить Жилю любовь к чтению и наукам – занятиям, вообще-то, не слишком популярным у довольно грубого в те времена рыцарства. Во всяком случае, в зрелом возрасте его воспитанник страстно собирал древности и проявлял крайнюю пытливость ума. Проведя большую часть жизни в седле и на поле брани, он тем не менее умудрился составить богатую библиотеку и никогда не жалел денег на ее пополнение.

Еще в юном возрасте этот блестящий рыцарь выгодно (но, заметьте, в первый и единственный раз!) женился на девице Катрин, внучке виконта де Туара, и получил вдобавок к и без того немалому состоянию два миллиона ливров приданого и обширные земли в Пуату (в том числе замок Тиффож, которому суждено будет сыграть немалую роль в его дальнейшей судьбе). Женой он интересовался мало и почти не уделял ей внимания. Достаточно сказать, что родилась у них – в 1429 году – только одна дочь, Мари де Лаваль.

А вот богатством своим барон де Рэ пользовался, по крайней мере, любовно, внимательно и рачительно. В краткий срок оно помогло расположить к себе наследника, принца Карла Валуа, и получить место в его свите. Молодой дофин, почти ровесник Жиля, в отличие от своего нового придворного вечно жил у края финансовой пропасти, в силу чего его шансы на французскую корону приближались к нулю. Да и корона-то была призрачной: половину страны уже давно прочно занимали англичане и их союзники бургундцы, а во многих провинциях хозяйничали местные феодалы. Бедному во всех отношениях принцу с трудом удавалось удерживать только города в долине Лауры, и при этом он и носа не высовывал из своей резиденции в Шинонском замке.

Бушующая кругом Столетняя война и определила поприще нашего героя. Он решился сделать ставку на дофина Карла, в те годы правильность этого выбора была совсем не очевидна. Однако барон не изменил ему и не просчитался.

В Жиле де Рэ текла кровь прославленного коннетабля Бертрана Дюгесклена – знаменитейшего из полководцев страны, погибшего в 1380 году. Конечно, внучатому племяннику «грозы англичан» не давали покоя лавры знаменитого предка. И ему удалось достичь столь же громкой славы. Преодолевая вялость и апатию своего сюзерена и друга Карла, барон де Рэ не жалел сил и средств. Он за свой собственный счет формировал крупные отряды и совершал – с 1422 по 1429 год – весьма удачные рейды по землям, занятым врагом, штурмом взял несколько замков и, наконец, покрыл себя общенациональной славой, сражаясь рука об руку с Жанны Дарк под Орлеаном и при Жаржо. За эти подвиги Монморанси-Лаваль уже в 25 лет стал маршалом Франции – случай беспрецедентный! Злые языки утверждали, что случилось это благодаря тому, что барон де Рэ на свои деньги содержал не только войско, но и Карла со всем его двором, оплачивая всевозможные пиры, охоты и прочие увеселения, которые так обожал дофин. Впрочем, и действительные военные подвиги маршала никто не ставил под сомнение.

После памятной Орлеанской победы в мае 1429 года война покатилась к успешному для Карла концу. 17 июля того же года он короновался в Реймсе – месте, где традиционно с 498 года венчались на царство французские короли. Победа Валуа уже вызывала так мало сомнений, что Жиль де Рэ счел уместным осторожно дать понять новоиспеченному государю, что теперь, когда все идет хорошо, пора начать расплачиваться по займам. И, как нередко бывает в подобных случаях, маршал не только не получил обратно потраченные средства, но вдобавок еще впал в немилость и был удален от двора. Ведь хорошо известно: маленький долг рождает должника, большой – врага.

С 1433 года наш герой – официально в отставке. Он тихонько живет себе в замке Тиффож в глухой Бретани и от скуки зачитывается книгами по алхимии. В конце концов, в ней была и насущная нужда – его финансовые дела шли все так же скверно, а надежда поправить их возвратом королевского долга улетучилась.

Видимо, в поисках выхода из денежных затруднений Жиль де Рэ совершает и главную стратегическую ошибку в жизни. В 1436 году он радушно принимает у себя нового дофина – Людовика. Принимает как сына своего старого боевого друга и короля. Барон не мог не знать, что дофин, будущий король Людовик XI, хитрейший из монархов Европы, уже сейчас интригует против отца и в поместьях маршала, собственно, укрывается от монаршего гнева. Хорошо зная Карла, как же мог он сомневаться, что тень вражды отца и сына ляжет на него самым непосредственным образом (пусть даже формально визит Людовика был представлен ему как «инспекторская» проверка).

Наказание последовало незамедлительно. Чтобы добыть хоть какую-то наличность, маршалу приходилось закладывать недвижимость – то один замок, то другой… Операции эти были абсолютно законны и выгодны, но от короля последовал указ: барона Жиля де Рэ в коммерческих операциях с его владениями ограничить. Для опального маршала это стало немалым ударом – тем с большим усердием он принялся искать способ превращения свинца в золото. Он приказал своему алхимику Жилю де Силле сконцентрироваться только на этой задаче.

Под алхимическую лабораторию переоборудовали чуть ли не весь первый этаж замка Тиффож. Хозяин не скупился на расходы. Его агенты скупали в промышленных масштабах нужные для опытов компоненты, некоторые из которых – например, акульи зубы, ртуть и мышьяк – стоили по тем временам очень дорого.

Но, как нетрудно догадаться, это не помогло – получить золото никак не удавалось. В сердцах маршал распрощался с более или менее трезвомыслящим де Силле и в 1439 году пригласил на место главного алхимика Франческо Прелати, который, по всей видимости, убедил барона в своей исключительности. Возможно, его привлек тот факт, что итальянец прямо заявлял, что он – колдун и держит в услужении личного демона, через чье посредство общается с миром мертвых (и это в то время, как прежние «ученые мужи» барона были в основном священниками).

К сожалению, очень скоро Франческо Прелати получил огромную власть над своим хозяином, человеком сколь эрудированным, столь и нестандартно мыслящим. Последнее качество заставляло его все время желать общения с людьми необыкновенными, явно ломающими рамки современных ему представлений о науке. Однако на сей раз наш герой не распознал явного шарлатана. Со временем об их колдовских упражнениях прослышала вся Бретань и ужаснулась до такой степени, что вмешаться пришлось самому герцогу Бретонскому, вассалом которого был барон де Рэ. Вскоре герцог во главе двухсот вооруженных солдат стучал в ворота Тиффожа. Тучи над головой маршала сгустились, но он сам еще не знал, насколько они грозны.

В конце августа 1440 года монсеньор Жан де Малеструэ, епископ Нантский, главный советник и «правая рука» герцога Бретонского, выступил в кафедральном соборе с сенсационной проповедью перед толпой прихожан. Его преосвященству якобы стало известно о гнусных преступлениях одного из знатнейших дворян Бретани, маршала Жиля де Рэ, «против малолетних детей и подростков обоего пола». Епископ потребовал, чтобы «люди всякого звания», располагающие хоть какими-то сведениями об этих «леденящих душу деяниях», доносили ему о них.

Речь епископа, исполненная многозначительных недомолвок, произвела в слушателях впечатление, будто следствие располагает серьезными уликами. На самом же деле Малеструэ было тогда известно об одном-единственном исчезновении ребенка, которое хоть как-то удавалось связать с Жилем де Рэ, и произошло оно за месяц до судьбоносной проповеди. О прямых доказательствах не шло и речи – очевидно, что правящие верхи Бретонского герцогства просто решили использовать удобный случай, чтобы расправиться с опальным маршалом.

Вскоре у епископа появился повод проинформировать обо всем главу инквизиционного трибунала Бретани – отца Жана Блуэна. В общем, следствие с этих пор развернулось по всем направлениям. Уже через несколько дней на свет появился обвинительный акт. На современников он произвел сильное впечатление. Чего здесь только не было: и человеческие жертвоприношения домашнему демону, и колдовство «с применением специальных технических средств», и убийства детей с расчленением и сжиганием их тел, и сексуальные извращения…

Обвинительное заключение из 47 пунктов было отправлено герцогу Бретонскому и генеральному инквизитору Франции Гийому Меричи. Маршала официально поставили о них в известность 13 сентября 1440 года и предложили ему явиться в епископальный суд для объяснений.

Заседание трибунала было назначено на 19 сентября, и Жиль де Рэ наверняка понимал: у него есть более чем веские основания уклониться от явки. Если обвинения в пропаже детей он еще мог счесть «неопасными», то колдовские манипуляции, подробно описанные в обвинительном акте, могли стать причиной больших неприятностей. Церковь преследовала их весьма свирепо. Кроме того, герцог Бретонский санкционировал еще и светское разбирательство, и оно тоже дало кое-какие результаты…

В принципе оставалась возможность бежать в Париж и пасть к ногам Карла VII, но, видимо, надежды на помощь старого друга было очень мало, раз обвиняемый не захотел воспользоваться этим средством. Он остался в Тиффоже и объявил, что непременно явится в суд. Тут его положение еще ухудшили собственные приближенные, чьи нервы оказались не так крепки. Друг Жиля, Роже де Бриквилль, и бывший доверенный алхимик Жиль де Силле на всякий случай пустились в бега. В ответ прокурор Бретани Гийом Шапейон объявил их розыск, что дало ему законную возможность явиться со стражниками в баронский замок и схватить там других подозреваемых: колдуна-итальянца и телохранителей барона – Гриара и Корийо. Все эти люди последние годы провели бок о бок с хозяином и, конечно, могли много порассказать о его занятиях. Что они, собственно, и сделали на суде, заседавшем в октябре 1440 года в городской ратуше Нанта. Власти постарались придать процессу как можно большую гласность: о нем было объявлено на площадях всех городов Бретани, и на него приглашали всех, кто мог иметь хоть какое-то, истинное или мнимое, отношение к делу (при этом требование обвиняемого об адвокате отвергли!). Зрители допускались свободно, и наплыв их оказался столь велик, что многим пришлось торчать за дверьми. В адрес Жиля де Рэ неслись оскорбления, женщины бросались на охранников, чтобы прорваться поближе и суметь плюнуть «проклятому злодею» в лицо.

Ну а что касается показаний… Достаточно сказать, что они оправдали ожидания толпы.

Алхимик Франческо Прелати под присягой заявил, что барон де Рэ сочинил и кровью написал соглашение с демоном Барроном, в котором обязался приносить последнему кровавые жертвы за три дара: всеведения, богатства и власти. Свидетелю неизвестно, получил ли обвиняемый эти дары, но жертвы он приносил: сначала пробовал откупиться курицей, но по требованию Баррона перешел на детей.

Жиль де Силле подробно рассказал о сексуальном поведении своего бывшего патрона – чудовищных надругательствах над несовершеннолетними обоего пола. Кроме того, подтвердил, что барон участвовал в алхимических экспериментах, отдавая себе отчет в их греховности, и, таким образом, впал в ересь.

О пропавших детишках свидетельствовали их родители. Кое-кто из них заявлял, что последний раз видел своих детей, когда отправлял их во владения барона де Рэ – просить милостыню. Наконец, Гриар и Корийо дали самые жуткие показания, будто маршал коллекционировал человеческие головы, которые хранились в особой темнице замка, а также о том, что, почувствовав опасность ареста, маршал лично приказал им эти головы уничтожить (показание особенно важное, ввиду того что при многочисленных обысках во владениях маршала ничего подозрительного найдено не было). Какими бы крепкими нервами ни обладал бывалый полководец, наверняка он испытал потрясение. Тем большее уважение вызывает то невозмутимое спокойствие, с которым он продолжал твердить о своей невиновности и требовать адвоката. Видя, что никто и не думает слушать его, он заявил, что лучше пойдет на виселицу, чем будет присутствовать в суде, где все обвинения лживы, а судьи – злодеи. Такого, в свою очередь, не могли стерпеть «злодеи»: епископ Нантский немедленно отлучил обвиняемого от церкви, а 19 октября суд постановил пытать его, дабы «побудить прекратить гнусное запирательство».

Жиля де Монморанси-Лаваля, барона де Рэ, растянули на так называемой лестнице. Этот способ пытки, самый популярный в тогдашней Франции, заключался в том, что жертву, привязав за руки и за ноги, растягивали на горизонтальной решетке, как на дыбе. Под пыткой мужественный маршал быстро раскаялся в былом упорстве и пообещал впредь быть сговорчивее. Для начала он преклонил колени перед епископом, смиренно просил его снять отлучение, а позже начал давать показания и мало-помалу «сознался» во всем. Для полной «капитуляции» перед судом, правда, потребовались новые пытки, 21 октября, но уж после них Жиль де Рэ публично согласился и с тем, что «наслаждался пороком», и подробно описал свои любимые способы убийства и собственные ощущения при этом. Барон сам назвал число замученных им детей – 800 (таким образом, он должен был умерщвлять по одному ребенку в неделю последние 15 лет!). Но суд благоразумно посчитал, что довольно будет и 150.

25 октября епископ Нантский повторно «исторг Жиля де Рэ из лона Церкви Христовой» за «столь тяжкие прегрешения против догматов веры и законов человеческих, что невозможно человеку и вообразить их». В тот же день «грешника», естественно, приговорили к костру – вместе с его «словоохотливыми» сообщниками. В качестве акта особой гуманности (все-таки речь шла о маршале Франции) в случае покаяния и примирения с церковью Жилю де Рэ обещали не сжигать его живьем, а предварительно задушить.