Электронная библиотека » Игорь Братченко » » онлайн чтение - страница 1

Текст книги "Виолончель"


  • Текст добавлен: 12 июля 2023, 16:41


Автор книги: Игорь Братченко


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Виолончель
Игорь Братченко

© Игорь Братченко, 2023


ISBN 978-5-0060-2701-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Содержание:

– Виолончель

– Элеонора

– Егор

– Жизнь играет с нами в прятки

– Философия новой жизни

– Ящик Пандоры

– Элеонора и Матвей

– Руслан и его команда

– Беспокоящие сны

– Взгляд в бездну

– Психолог Ева Захаревич

– Концерт на Набережной Волги

– Цыганка

– Концерт на траве

– Случайностей не бывает


Посвящается моим друзьям —

иерею Александру Александровичу Кердяшеву

и Сергею Михайловичу Лысенкко,

без которых было бы невозможным

появление этой повести

ВИОЛОНЧЕЛЬ
(место действия: Астрахань)


Виолончель

НОЧЬ. КВАРТИРА СВИРИДОВЫХ

За окном шёл дождь. По стеклу сплошным потоком мчались струи воды. Но ещё мгновенье назад заходящее солнце в разрывы туч окрашивало крыши домов карминно-оранжевыми красками и искрило, отражаясь в стёклах окон многоэтажек. Дождь арфическими струнами будил тоску. Где-то в небесной выси прокатился барабанный бой, рассыпавшийся треском рвущейся ткани… Мгновение назад мир был иным. Лишь мгновенье назад лучи солнца наполняли мир восторгом, грея и лаская землю.

«Мгновенье назад…, а может уже прошла вечность, и я просто этого не заметил? Мог ли мажорный вечер так быстро стать минорным и тревожным?» – Егор, прислонившись лбом к стеклу, смотрел на струи бегущей воды, на огни внизу, видимые сквозь завесу дождя. Зелёный, жёлтый, красный – мигал внизу светофор, придавая происходящему особый ритмичный строй, в который врывался всякий раз трагичными нотами гром. Прохлада стекла успокаивала ум, снимала напряжение, одолевавшее весь вечер его. Зелёный, жёлтый, красный…, вновь раскаты грома и россыпь разряда. Зелёный, жёлтый, красный… В сознание Егора начала вкрадываться музыка. Минорный бархатистый голос виолончели и отдалённый, едва слышимый, скрипичный хор. Струи дождя за окном, подкрашенные светофором, усиливали ритм звучащей музыки, нарушая томный плач виолончели, вплетая в скрипичный хор переливы акустической гитары. За окном сверкнула молния, и по стенам комнаты заплясали тени. Егор прикрыл глаза, вслушиваясь в звук мелодии, балансирующий меж минором и мажором. Спираль музыки раскручивалась в его сознании, заставляя сокращаться мышцы в такт и ритм внутреннего оркестра. Его мир, всё внутреннее пространство заполнили переливы гитары, и лишь изредка виолончель прорывалась сквозь строй звонких струн своим бархатистым плачем, но вместе с раскатами грома уходила прочь, рыдая и жалуясь, растворяясь в перекличке кастаньет. Мигавший за окном светофор продолжал свои ритмичные вспышки и в сознании Егора, рисуя перед его внутренним взором танцующие цветные тени. Красные, жёлтые, зелёные… Какая-то вакхическая пляска…, хотя нет…, это фламенко…, да, точно – фламенко. Две восхитительные фигуры, мужская и женская, сплетались в танце и вновь отталкивали друг друга, как две птицы, кружась самозабвенно, забывая о партнёре, и затем страсть всякий раз, как магнит, их бросала в объятия друг друга….


Прокатился гром, и вспышка комнатного потолочного света резанула по глазам. Егор, прикрыв лицо рукой, посмотрел сквозь пальцы на комнату, озарённую светом, и женщину, стоявшую почти по центру её, в круге, очерчиваемом потолочным светильником.

– Егор, ты чего сидишь в темноте?

Молодая шатенка в строгом офисном костюме, не дожидаясь ответа, проследовала во вторую комнату, и оттуда послышался её задорный голос:

– Ты не представляешь, что творится сейчас в городе. Это не весенний дождик крапает – это ливень, водопад! Будто небо решило не только отмыть наш город от зимней пыли, но и утопить его жителей. Потоки воды по склонам мчатся, как бурные реки. Ливнёвка не справляется с этим потоком, нижние районы города уже тонут, даже не в лужах, а в озёрах. Ты меня слушаешь, Егор? Что ты молчишь?

Егор, по-прежнему не отвечая, переводит взгляд на настенные часы: «двадцать два тридцать две минуты. Да-с, уже не вечер, но ещё и не ночь. Время пролетело почти незаметно. Почти…». Егор нажимает кнопку включения на пульте управления инвалидным креслом и, маневрируя джойстиком, подъезжает к празднично сервированному столу с печально огорающими свечами. Внимательно его осматривает, смотрит на наручные часы, затем, с выражением сожаления на лице, пальцами гасит свечи и, не проронив ни звука, разворачивается и движется в обратном направлении – к окну. На пути останавливается возле футляра с виолончелью, притулившегося подле шкафа, прикасается к нему пальцами. Развернув ладонь к себе, мгновение разглядывает следы пыли на кончиках пальцев и вновь движется к окну. За окном по-прежнему дождь, и мигает зелёным, жёлтым и красным светофор. Но мир за стеклом оконной рамы потускнел и сник. Ещё недавно звучавшая в душе мелодия ушла прочь, и вновь стены квартиры начали давить на сознание Егора.


Через какие-то мгновения, не осознанные Егором, раздается грохот из комнаты – там что-то упало, и женский голос с чувством боли произносит: «Вот же ж… свинство!». Из комнаты выходит, припадая на ушибленную ногу, Элеонора, но уже не в строгом офисном костюме, а в домашнем халатике. Присаживается на диван, снимает тапок и, морщась от боли, трогает, разминая, ушибленные пальцы.


– Ох…, больно…, чувствую – хромать мне и хромать теперь… Опять эта гладильная доска упала…, надо её выбросить!

– Не надо ничего выбрасывать.

– Не надо?! Да я ей не пользуюсь! Ты тоже. Посмотри на… – Элеонора резко себя обрывает и переводит тему разговора. – Съезжать из этого клоповника, непременно съезжать… Так жить просто невозможно.

– Ты не договорила. Посмотри на… На что нужно посмотреть? Или, может быть, на кого?

Егор отъезжает от окна и скрывается в комнате, из которой только что вышла супруга. Элеонора смотрит молча ему вслед и переводит взгляд на стол. Потом встаёт с дивана и, прихрамывая, подходит к столу. Рассматривает сервированный стол, со вздохом выдвигает стул, садится и, поставив локти на столешницу, обхватывает горестно голову руками.

– О, боже! Ну как я могла забыть?! Сейчас начнётся… Хоть бери да из дома беги.

– Не надо никуда бежать. Ты только что домой прибежала. – В комнату вновь вернулся Егор. – Позволь спросить: где в этот раз ты запропала?

Элеонора, оторвав голову от рук, недоумённо смотрит на Егора.

– На работе, Егор. На работе. Я же тебе заранее говорила, что в банке будет проверка из головного офиса. Проверка! Запропала… Словечко для меня нашёл… Запропала…, запропастилась! Что ещё придумаешь?

Егор подъезжает ближе и останавливается возле супруги.

– И ваша проверка ознаменовалась фуршетом? От тебя пахнет не только духами…

– Ничего удивительного – мы были уставшими и голодными. И потому решили заехать перекусить. И, да! – мы выпили немного вина. И скажу сразу, проверка – дело не одного дня, а потому не стоит ссориться с проверяющими… Мне там ещё работать.

– И как далеко может идти это твоё «не ссориться с проверяющими»? Завтра домой вообще не ждать?

Элеонора, встав из-за стола, отходит в сторону, к шкафу, возле которого стоит виолончель.

– Ждать. Знаешь, мне уже надоели эти сцены ревности. Я работаю и зарабатываю деньги… за двоих. Мне не платят пенсию по инвалидности, и потому надо пахать. Па-ха-ааа-ть, Егор! Займись уже чем-нибудь. – Элеонора останавливает свой взгляд на футляре и рассматривает оставленный пальцами Егора след. – Пыль сотри хотя бы с футляра инструмента.

– Нападение как лучший способ защиты? Бьёшь под дых? А не благодаря ли тебе я стал таким вот… – Егор разводит в стороны руки, демонстрируя свою действительность, – инвалидом?!

– О…, ты меня теперь упрекаешь? Супруга передёргивает плечами и тут же, как бы отмахиваясь от наваждения и упрёка, машет кистью руки, отводя от себя невидимую преграду. – Жизнь непредсказуема: только начинаешь дышать полной грудью, а тебе уже перекрывают кислород…

– Руками собственной жены…

– Ну, да…, я виновата! Но жизнь – это поединок, и нужно уметь держать удары судьбы.

– Легко быть генералом и, сидя в бункере, отправлять солдат держать удары этой…, кем-то назначенной, судьбы.

Егор разворачивается и отъезжает от стола к окну, на секунду останавливается возле футляра с виолончелью, вновь проводит по нему пальцами и рассматривает следы пыли на них и на футляре. Вздыхает. Передумав двигаться к окну, разворачивается и направляется к двери в спальню. Супруга останавливает его вопросом:

– Уже уходишь? Так быстро? Может, отпустим наших демонов погулять и отпразднуем годовщину? Несмотря на поздний час, я не против перекусить…, тем более, так аппетитно пахнет. Божественный аромат. Что, сам готовил? Или заказал?

Элеонора замерла, выжидательно глядя на Егора, сидящего к ней спиной. Он в пол-оборота поворачивается к супруге, молча смотрит ей в лицо, выдерживает паузу, и, развернувшись, возвращается, подъезжает к столу и приподнимает крышку на блюде.

– Больше трёх часов стоит на столе… Не знаю, как там с божественным ароматом – вероятно улетучился, а вот греть надо точно.

– Это дело поправи-и-имо! Микроволновка вмиг всё вернёт в первозданное состояние. Давай, я сама всё сделаю.


Стол накрыт, супруги напротив друг друга. Неловкое молчание прерывает Элеонора.

– Егор, ты же помнишь, как мы с тобой познакомились?

– «О, как это было давно. И то же море, и то же вино…». Спрашиваешь?! Конечно, Элеонора, помню. Я сидел в кафе, смотрел на кромку моря…, зашла ты….

– Да-да! Это так…, а что ты писал тогда на салфетке, помнишь? Ты помнишь те стихи?

– Я же их сразу подарил…, они тебе понравились очень…, не помню…, что-то про забытую любовь и море.

– Да! Я их сохранила, или они сами сохранились. – Элеонора улыбнулась. – Они у меня в книге на работе лежали всё это время. На днях случайно обнаружила. С удовольствием перечитала, вспомнила, всплакнула…. Хочешь, принесу их? Сейчас!

Элеонора скрылась в спальне, через минуту вышла, неся в руках бумажную салфетку. Остановившись возле стола, кончиками пальцев одной руки оперлась о его поверхность, в другой – держала перед собой листок мятой салфетки.

– Вот, послушай, – На гребешке волны.

 
«Ночь. Сиртаки звонко льётся,
Как терпко-красное вино.
Один мотив с другим сольётся,
Но им в веселье – всё равно!
 
 
Луна всплывает за окном,
Тропу выгуливая в море.
Я жду – забудутся все сном,
Возможно, разойдутся вскоре.
 
 
И ляжет на селенье тишина,
И шелестя, деревья – вправе
Шептать соцветья сна,
С луной, в оконной раме.
 
 
Я буду спать, а волны,
Накатывая вновь и вновь,
Забытым голосом валторны
Вернут во сне твою любовь.
 
 
В ночи сиртаки звонко льётся
И кубки до краёв полны.
Любовь забыта – не вернётся —
Ушла на гребешке волны.
 

Элеонора восторженно читала строки его стихотворения, а он, едва вникая в смысл, смотрел на неё и упивался её восторгом и азартом. Как будто тот вечер знакомства и этот не разделяют годы и ссоры. И будто они вновь влюблены….

– Сон на гребешке волны… красиво сказано! Егор, ау! Ты меня слушаешь?

Элеонора усаживается за стол.

– Прости! Конечно слушаю. Засмотрелся на тебя и мысленно вернулся в Грецию, в ту кафешку….

– Егор, ты вообще странный – приехал с гастрольным туром… и сидишь в третьесортной забегаловке, пишешь на салфетках стихи! В то время, как другие скачут по музеям и магазинам – скупая сувениры, подарки и шмотки.

Егор наполнил фужеры красным вином.

– За Грецию, нас познакомившую!

– За Грецию и нас.

Элеонора

ВЕЧЕР. РЕСТОРАН

– Я больше так не могу! Не могу. Понимаешь, не могу. Я устала! На меня там давит даже атмосфера квартиры. Но больше всего – он… со своим унынием и апатией. О, эти творческие натуры! Чуть что – депрессия. Чуть что – хандрят. Тепличные растения…

Элеонора, чуть наклонила тело вперед, опёрлась кистями рук о кромку стола и, вглядываясь в глаза сидящего напротив неё блондина, повторила:

– Больше так не могу. Это выше моих женских сил. После аварии мы стали совсем чужими. Домой прихожу, как на свидание с покойником. Он себя губит и меня… заодно. Омут…, чёрная бездна…. Понимаешь?

Молодая женщина взяла в руку бокал и, отпив немного, оперла руку локтем о стол, поднесла его к своим глазам, рассматривая собеседника через красную влагу и стекло бокала.

– Мы в этой жизни все лишь попутчики. Согласись со мной. Все! До тех пор, пока есть общность интересов, устремлений и, конечно, совместного проведения времени… А он…

– Элеонора, милая, хватит уже о нём. Я тебе много раз предлагал переехать ко мне. В моём платяном шкафу больше твоих вещей, чем у тебя дома, но ты по-прежнему каждый вечер возвращаешься к нему. Похоже, что ты никуда не держишь путь, а просто плаваешь от одного берега к другому. Мы попутчики? Нет, я берег на твоей переправе. И мне это надоело тоже….

– Ха! Пугаешь? – Элеонора опустила бокал на стол. – И ты, Брут?!

– Неуместное сравнение. Пора уже тебе определиться с выбором и отправиться в свой… совместно со мной в путь, а не блудить меж берегами…

– Мне послышалось? Ты сказал: «блудить»?!

– Ну, оговорился, прости – «блуждать». Блуждать, бродить – искать брод…

– Блудить! Ты говори, но не заговаривайся. Хм-м… блудить…, а ты тут не при чём?

– Послушай, Элеонора, мне не нравится твой тон и тема разговора. К тому же, если использовать слово, сорвавшееся с языка – «блудить», то оно ко мне точно не применимо – я не женат. А та авария и на мне сказывается. Ты не забыла о наших рухнувших планах? После аварии рухнувших. Нет? Ну и прекрасно!

– Ещё бы она не сказывалась на тебе! Ведь это ты поссорился со мной в тот вечер. Это ты меня разозлил так, что… – Элеонора замолчала на мгновение, будто обдумывая или припоминая, и продолжила говорить. – да…, я не справилась с управлением и перевернула машину на повороте. Если бы Егор пристегнулся, то был бы цел. Я же цела! Но виноват ты, а не я. Не было бы никакой аварии, если бы ты не повёл себя, как свинья.

– Я тебя не понимаю: ты хочешь отдохнуть и расслабиться после трудового дня или поссориться, выплёскивая всё своё негодование на меня?!

– Отдохнуть. Забыть о невзгодах. Провести вечер с любимым человеком… Отдохнуть – душой и телом. – Произнеся эти последние слова, Элеонора заулыбалась и игриво посмотрела на блондина. – Ладно, Матвей, хватит бурчать – вспомним, что мир прекрасен, когда в нём есть любовь. В нашем мире есть любовь, Матвей? Есть?

– Да, милая, в нашем мире есть любовь… И она нас связывает, вот только не пойму – страстью и влечением или же желанием помучить себя.

– Всё, всё! Не ворчи. Я сама виновата, что завела этот разговор.

– Надо же! В кои веки ты повинилась.

В ресторане зазвучала музыка, и приятный томный голос вокалистки заполнил пространство.

– О! Опять охотница пришла. Как всегда, излишне броско одета. Плывёт меж столиками, не торопясь…, чтоб все успели заметить её. Занимает столик у окна.

Матвей, чуть повернув голову, посмотрел на вошедшую и процитировал:

– «…И медленно пройдя меж пьяными,

Всегда без спутников, одна,

Дыша духами и туманами,

Она садится у окна…».

– Да. Только здесь пьяные не кричат: «Ин вино веритас»…

– Милая, это же не кабак начала двадцатого века…

– Ты хочешь сказать, Блок бродил по кабакам? Как-то не вяжется с его образом. Он же не был беден.

– Но и не был богат. Да и назови мне хоть одного богатого поэта? Я таких не припомню.

– Ты – богат. Вот предо мной сидит пример успешного и богатого поэта.

– Я богат, если это можно называть богатством, своим бизнесом. Я иду по земле в грязных резиновых сапогах, в телогрейке и шапке-ушанке. Пряча за всем этим кусочек своей светлой души, куда проникают лучики солнца и играют гранями бриллианта

– сверкают.

– Бриллиантовый ты наш! Скромный поэт-бизнесмен. А может…, и стихи твои лишь продукт бизнеса? Ты же сам говорил: «Всё должно приносить прибыль. Если прибыли нет, то это баловство».

– Может быть… – Матвей прислушался к зазвучавшей мелодии, – Узнаешь?

– Нет. Но… красивый блюз! Потанцуем?

– С удовольствием!


– Говоришь, моих вещей у тебя дома больше, чем в моём шкафу осталось? – Элеонора положила руки на плечи Матвея, слегка приобняв за шею и наклоняя его голову к себе. – Тогда мне и переезжать не надо – я уже переехала! Верно?

– Наконец-то решилась! А это уже некий элемент определённости в моей жизни…

– Я – элемент твоей жизни?

– Не придирайся, пожалуйста, к словам. Егору позвонишь сама или мне поговорить?

– Не надо – сама. Я справлюсь. Позже скажу…, не сегодня – не хочу омрачать вечер тяжёлым и бессмысленным разговором, выслушиванием упрёков. И, кстати, – Элеонора встрепенулась, – когда приедем к тебе, откроешь дверь квартиры, возьмёшь меня на руки и внесёшь через порог….

– Без церемоний никак? – рассмеялся Матвей, обняв за талию и прижав партнёршу по танцу к себе, целуя её в губы. – Ладно, моя принцесса. Пусть так и будет.

– Ну и хорошо.

Элеонора положила голову на грудь Матвея, прикрыла глаза и мечтательно улыбнулась. Музыка ласкала её слух, вино – будоражило кровь, а крепкие объятия Матвея наполняли её тело теплом и истомой.

Егор

УТРО. СПАЛЬНАЯ КОМНАТА

Егор открыл глаза. «Звонок в дверь или показалось»? Он протянул руку к прикроватной тумбочке и взял смартфон: часы на дисплее показали цифры – 09.25. «Ого! Что это меня так разморило? Засиделся вчера…». Егор вспомнил, что Элеонора так и не вернулась вчера домой и для звонков была недоступна. Он посмотрел на её сторону кровати, тяжело вздохнул…. Зазвонил звонок входной двери. «Значит, не показалось». Егор приподнялся на кровати и перебрался в инвалидное кресло, стоявшее возле неё. Вчера он уснул как был, в одежде – в спортивном костюме. Звонок в дверь повторился.

Егор поехал открывать. Глянул в висевшее в прихожей большое зеркало, покачал сокрушённо головой: сквозь зеркальное полотно на него смотрел плохо узнаваемый двойник – небритый, мятый, с опухшим ото сна лицом, с лохматой, нечёсаной головой.

– Кто там?

– Служба доставки.

– Я ничего не заказывал.

– Заказчиком значится Элеонора Свиридова, в заказе этот адрес доставки.

Егор отщелкнул щеколду замка и, приоткрывая дверь, чуть отъехал вглубь квартиры.

На пороге стоял молодой человек в футболке и бейсболке зелёного цвета, держа в руке блокнот с заказами. Возле его ног разместилась обычная клетчатая сумка с водружённой на неё коробкой пиццы.

– Здравствуйте! Егор Свиридов – правильно?

Егор кивнул головой, подтверждая верность сказанного.

– Вот… это всё Вам, – молодой человек указал рукой на сумку. – Пицца, а там в сумке, контейнеры с пловом, борщом, салатами и…, – рассыльный заглянул в свой блокнот, – и жареное мясо. Всё. А! Ещё – письмо.

– Письмо? От кого же?

Молодой человек взял конверт, лежащий поверх коробки с пиццей, повертел в руках, его рассматривая, и протянул Егору.

– Письмо не подписано. Мне контейнеры надо выгрузить из сумки… Здесь на пороге или я могу всё это внести на кухню и там выложить?

– Да, пожалуйста, если не затруднит, то – на кухню. Можно не разуваться – я босиком по квартире не хожу. – Егор хотел пошутить, но шутка не удалась, и лишь горькая усмешка тронула его губы. Рассыльный же вообще никак не среагировал на его слова – проследовал молча на кухню и принялся выгружать содержимое сумки на разделочный стол.

– Теперь всё. Распишитесь, пожалуйста.

Егор расписался в получении, юноша молча проследовал на выход, и уже оттуда донёсся его голос и щелчок закрываемой двери:

– Всего доброго Вам, Егор.

– Всего доброго. – сказал в пустоту Егор: его никто не мог уже услышать. Он вновь один в квартире. – И тебе, мир, всего доброго!


Егор посмотрел на конверт, покоящийся у него на коленях и, взяв его в руки, так же, как и рассыльный, повертел и даже понюхал. «Да, определённо, это её любимые духи. Какое оправдание в конверте? Что там?». Положил конверт на кухонный стол и принялся заглядывать в контейнеры, а затем – накладывать всё в одну тарелку. Он был голоден. Только сейчас осознал, насколько голоден. Жадно поглощая пищу, изредка бросал взгляд на неподписанный конверт, хранящий в чреве своём некую тайну, которая явно несёт в себе не радостную весть, а горечь – горечь утраты и поражения. Он был в этом уверен. Всё шло к такому финалу. Миг соприкосновения с этой вестью он откладывал на более позднее время – когда его душа успокоится, а сердце перестанет учащённо биться. Тогда он будет готов прочесть то, что Элеонора не захотела проговаривать по телефону. «Позже. Как можно позже, только не сейчас».


Насытившись, Егор положил на салфетку, укрывавшую его колени, тарелку и, подъехав вплотную к мойке, вымыл посуду. Вытерев руки, вновь вернулся к столу, разглядывая конверт, поправил ворот спортивной майки, будто душивший его в это время. В его душе просыпался гнев, всё это время молчаливый и усмиряемый. Так и не притронувшись к конверту, он резко развернулся, задев и опрокинув табурет у стола, и выехал из кухни.

Оказавшись вновь в комнате, посмотрел в окно. Там, внизу, бурлила, кипела жизнь – жужжали машины, сигналили нетерпеливые водители, пешеходы скользили ручьями по тротуарам, плотными потоками перетекали улицу по зебре пешеходного перехода. Всё, как обычно, там – внизу, у них. Всё как обычно и у него, лишь назойливо пульсирующая жилка на виске добавляла тревожности и раздражения.

Небо, почти сплошь затянутое облаками, лишь усиливало тревожность души виолончелиста. Солнце, спрятавшееся за сумрачным покрывалом облаков, не бросало больше своих радостных лучей в его сторону. Окна домов напротив зияли прямоугольными провалами, и в каждом – безграничная тьма и одиночество. «Одиночество пустых квартир…».

– Лю-ю-юди-и-и! – произнёс шёпотом Егор. – Вы есть ли в этой суетливой, безумной реке внизу, в этих тёмных квадратах окон? Где вы, не поражённые вирусом скачек и погонь? Неужели только я, насильно вырванный из этой гонки, понимаю весь бред этих устремлений и желаний? В этой гонке…, нет – погоне! В погоне за иллюзиями и миражами, в погоне за призрачным счастьем мы не видим ни себя, ни своих близких. Мы больше не дорожим теплом рукопожатий, теплом искренних слов, молчаливым, не отягощающим присутствием…. Нам не до этого, не до романтических пустяков: жизнь диктует свои правила – кредиты, долги, планы, желания….

Егор резко рванул ворот футболки, и она, не выдержав, лопнула по шву. Но он этого не заметил, а лишь простонал, как раненый зверь:

– За что? За что мне это, боже? Зачем мне эта мука невольного изгоя и разумного безумца? Зачем? Я же рождён для сцены, а не для суфлёрской будки! Я хочу жить, а не наблюдать, как живут другие….

Егор резко сдал коляской назад и, разворачиваясь, задел футляр виолончели. Футляр немного накренился, но не упал, лишь внутри него что-то гулко простонало и стукнуло. «Струна лопнула, вероятно…». Он посмотрел с сожалением на футляр и хотел продолжить движение, но, вновь заметив запылённость его, отправился на кухню за салфеткой. Вернувшись, протёр влажной тканью чёрный кожаный футляр. Критически осмотрел и, порадовавшись вернувшейся яркости кожи, открыл его. Скрутившаяся спиралью струна вызвала лёгкий оттенок досады, отчего Егор хотел уже захлопнуть футляр, но в последний момент передумал, извлёк инструмент и отвёз к столу. Положив его на столешницу, поехал в спальню и начал рыться по ящикам комода.

– Ну, были же запасные струны! Привозил же! Были! Куда она вас запихала, как ненужный хлам?!

Наконец необходимая струна была найдена, и Егор принялся реанимировать голос своей виолончели. Больше года она безмолвствовала. Больше года! Он и сам не мог поверить, что не прикасался к инструменту так долго. Поставив струну на место, уже хотел убрать виолончель в футляр, но в это время солнце, проглянувшее из-за туч, осветило его комнату, и инструмент блеснул струнами и лаком изящного тела. Егор посмотрел на окно и сквозь него в небо с разбежавшимися облаками – синева небес живительной свежестью впитывалась в его израненную душу. Невидимое за стеной солнце, отражаясь от оконных стёкол дома напротив, сверкало ярким пятном на потолке комнаты.

– Надо тебя, милая, настроить. И… давай немного поговорим.

Произведя настройку инструмента, взял смычок и провел по струнам – раздался бархатистый резонирующий голос, радостным эхом промчавшийся по квартире. Егор прислушался к звуку и тишине, оставшейся после него, и вновь провёл по струнам, пробуя голос виолончели. Зазвучала полная грусти и печали мелодия о потерянной любви и забытой радости, о горести расставаний, о горечи жизни без тепла любимых рук и глаз. Егор и виолончель, слившись в единое целое, пели Адажио Алесандро Марчело. На мгновение Егор остановился, кистью руки со смычком вытер слёзы, наполнившие глаза, глянул в окно – в синеву неба с белым облаком, выползающим из-за соседнего здания, и вновь полилась мелодия. Вновь виолончель пела в его руках. Слёзы капали на инструмент, но виолончелист уже не замечал их, полностью погрузившись в стихию заполнившего его душу и тело чувства. Он – страдал, виолончель – пела. Стены квартиры, мебель и утварь, впитывая вибрации мелодии, оживали – тепло полилось по дому. И на мгновение всё стало, как прежде – прекрасно. Мир прекрасен, когда душа поёт песнь радости, мир прекрасен, когда душа вновь становится радостным и беззаботным ребёнком, когда она отрывается от рутины бытия и голубем парит в синеве небес.


Мелодия закончилась, музыкант сидел, не шевелясь, безвольно опустив руку со смычком и повесив обессиленно лохматую, нечёсаную голову. В квартире опять воцарилась тишина. Егор встрепенулся и принялся укладывать инструмент в футляр.

– Спасибо тебе, родная, спасибо. Порадовала! Мы ещё поживём, поборемся…, мы ещё попоём с тобою.


Страницы книги >> 1 2 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации