Текст книги "Римская сага. За великой стеной"

Римская сага
За великой стеной
Игорь Евтишенков

Дизайнер обложки Сергей Борисович Гусев

© Игорь Евтишенков, 2023

© Сергей Борисович Гусев, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-4474-5065-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРЕДИСЛОВИЕ

Идея этой книги основывается на реальных исторических событиях, а также ряде исследований Дэвида Харриса и Х. Дабса, которые установили, что в I веке до н.э. на территории провинции Гуаньсу был построен город Лицзянь, что соответствует китайскому названию Рима. Такое же название встречается в списке городов, датированном 5 г. н. э. Этот город, предположительно, построили римские легионеры, которые попали в Китай после поражения армии Красса в 53 г. до н. э.

Также сведения о пленных легионерах содержатся у Плутарха в биографии Красса, где он пишет, что парфяне отправили их в город Маргиану или Мерв. Из Мерва те попали к хунну, которые проживали на территории современного Казахстана и Туркменистана. Там легионеры принимали участие в строительстве столицы хунну на реке Талас, в 15 км от современного города Джамбул. В 36 г. до н. э. этот город был разрушен китайским генералом Таном, и римляне оказались в плену в Китае.

Упоминание об этих людях есть и в «Истории ранней Хань» китайского историка Баня. В 1989 г. профессор Гуань Ицюань с исторического факультета Института национальностей, г. Ланьчжоу, представил новые карты, на которые нанес еще четыре города, основанных жителями Лицзяня. Согласно его топонимическим исследованиям, город Лицзянь был впоследствии переименован в Цзелу, что означает «пленники, захваченные при штурме города».

Римская сага. За великой стеной. Том V

Осада столицы хунну на реке Талас закончилась победой китайских войск. Вождя хунну, его семью и приближённых обезглавили, а город сожгли. Лаций и оставшиеся в живых римляне попадают в плен к китайскому военачальнику, который сохраняет им жизнь, чтобы использовать в своих целях при дворе императора. Оказавшись в империи Хань, Лаций сталкивается с новой, непонятной ему культурой и образом жизни. Постоянные интриги и предательства подстерегают его на каждом шагу, и Лацию надолго приходится забыть о гордости и принципиальности, чтобы приспособиться и выжить в нелёгких условиях странной и пугающе огромной страны. Здесь он неожиданно для себя влюбляется и ему отвечают взаимностью. Однако у этой любви нет будущего, и Лаций снова оказывается перед трудным выбором. В итоге, он принимает нелёгкое решение, к которому его подталкивает гибель близких ему людей.

 
© Евтишенков И. Н., 2015
www.igoreyvtishenkov.com
 

ГЛАВА I. СТРАШНЫЙ ПЛЕН

З-з-з-з-з… Тонкий, пронзительный звук. То дальше, то ближе. Это —комар. Вот уже совсем рядом. И тишина. Сел… Длинные тонкие лапки перебираются с одного места на другое, крошечное жало непрерывно движется вверх-вниз, тычется между застывшими нагромождениями запёкшейся крови. Ищет. Вот запёкшиеся раны кончаются, и впереди появляется серая пустыня, покрытая неподвижной пылью. Это – кожа. Жало находит свободное место и опускается всё глубже и глубже. Лапки сгибаются, тело опускается вниз и наливается кровью.

Убить… Его надо убить. Кто это сказал? Не слышно. Комар стал значительно толще. Он не может даже взлететь с первого раза. Висит какое-то время в воздухе, пища от сытости и тяжести брюха, пока его не относит в сторону лёгким порывом ветра. Полоска света исчезла, всё вокруг стало чёрным. Перед глазами появилось какое-то пятно. Вот оно стало двигаться в разные стороны, расширяясь, как волны от брошенного в воду камня. Волны расходятся, пропуская его вниз, в глубину. Он летит. Вниз, в бездну. Там ещё чернее, но легко и тихо. Или нет? Кажется, слышны чьи-то шаги. Ровные, мягкие – топ, топ, топ… Кто-то идёт. Долго идёт – топ, топ, топ. Крадётся. Как будто топчется на месте. Слух напрягается, и теперь уже слышен другой звук – кап, кап, кап. Что-то капает. Совсем рядом. Мягко и глухо. Это – капли. Вода? Хочется пить.

– А-а-х-х, – изо всех сил кричит горло, проглотив сухой комок пустоты, а уши слышат только тихий хрип выходящего воздуха. И ещё чей-то голос.

– Лаций? Ты слышишь, Лаций? Ты жив?

Кто это? Чей это голос? Он произносит знакомое имя.

– А-а-х-х, – новый крик разрывает грудь. Это голова попыталась повернуться в сторону, и всё тело ответило резкой ноющей болью. Нет, этого не может быть… Это – боль. Ужасная боль. Везде. Один сплошной комок боли, как будто нет ни рук, ни ног, а только огромный шар страдания. Руки? Ноги? Где они? Неужели это не смерть? Не смерть… Тысячи муравьёв наползают на него, шевеля своими усами и смеются, смеются, потрясая тонкими лапками в воздухе. Их красные животы увеличиваются в размере. Красный цвет закрывает всё вокруг, муравьи шумят всё громче и громче, что-то требуют, повторяя одно и то же слово: «Чиилии!11
  Вставай (кит.).


[Закрыть]» Странно, тоже знакомое слово. Кто это? Кто-то зовёт его:

– Лаций, вставай! Вставай, а то убьют! Слышишь, вставай! – как же больно плечу. Кто-то трясёт его. Неужели он жив? Эта мысль превратилась в громадный колокол, который со всей силы ударил в голове, и все события гулким эхом отразились в очнувшейся памяти.

– Нет, – смог тихо прошептать он.

– Вставай, вставай! У тебя хоть ноги не связаны. Давай! – кто-то толкал его, стараясь изо всех сил. Лаций с трудом приоткрыл глаза и увидел знакомое лицо в ссадинах и кровоподтёках.

– Лукро… – пробормотал он.

– Вставай! – старый друг со стоном поднялся на колени. – Проверят, а потом падай!

– Читшуанг! Шангшкнг!22
  Подъём. Поднимайтесь (кит.).


[Закрыть] – донеслось откуда-то сверху. Ноги не слушаются, но всё-таки удаётся подняться…

Лаций с трудом выпрямил колени и ткнулся лбом в мокрую земляную стену, чтобы не упасть. Это была большая яма, где они когда-то хранили первые запасы еды и мёда. Сверху капала вода, рядом протекала река.

В углу по лестнице спустились несколько ханьских солдат и стали проверять пленных. Три человека не смогли ответить на их толчки и удары. Несколько уколов мечом в живот и грудь, чтобы убедиться в смерти, и безжизненные тела уже тащат наверх. Быстро, как всё быстро…

Лукро упал на землю. Руки и ноги у него были связаны. Лаций медленно опустился рядом.

– Что было? – тихо спросил он. – Я не помню.

– Всех хунну убили. Прямо на площади. Женщин с детьми увели. Нас связали и бросили сюда.

– Зенон и Марк?..

– Вон там. Живы. Лежат.

– И всё? А те, кто сдался?

– Не знаю. Думаю, тоже убили. Вместе с хунну. Говорят, по городу тысячи полторы было. Мужчин. Всех порубили, – Лукро говорил короткими фразами. Ему тоже было тяжело дышать. Посиневшие губы с белым налётом потрескались и еле шевелились. Он давно не пил воды.

– Зачем нас оставили? – пробормотал Лаций, но Лукро не услышал вопрос и, отвалившись на спину, устало закрыл глаза.

– Как думаешь, когда убьют? – тихо спросил старый друг.

– Не знаю. Может, сейчас…

– Лаций, это ты во всём виноват, – послышался с другой стороны чей-то голос. – Зачем ты нас сюда притащил? Зачем? Из-за тебя мы все умрём… – человек замолчал, но ответить ему было нечего. – Знаешь, что самое страшное? Это сдохнуть, как крыса, вот в этой яме…

– Тиберий, это ты? – тихо спросил Лаций.

– Да, я… Помнишь Варгонта? Он говорил, что лучше умереть с мечом в бою, чем вот так, как червяк в земле. И никто этого не видит…

– Варгонт был мой лучший друг.

– И мой. Но он умер, как герой, а мы – как рабы в каменоломнях. Ты видел, как убивают рабов?

– Видел…

– А… значит, знаешь… Где наша слава, Лаций? Где Рим, который мы защищали? Мы умрём здесь… и никто там не узнает об этом. Никто…

– Нас будут помнить, ты неправ, – горло с трудом произносило каждое слово, которое отдавалось гулким эхом в голове.

– Самое страшное умирать в неизвестности… не на людях, не перед товарищами с мечом в руках… а так помрёшь, как лягушка. Наступили – и всё, сдох, – казалось, Тиберий уже разговаривает сам с собой, не слушая его ответы. – Ненавижу… Ты тоже боишься? Да? Придут сейчас, ткнут мечом, и ты умер. Нет, не хочешь? Боишься? Тогда вставай, покажи, что ты живой…

Сверху действительно раздались крики солдат, и вниз снова спустили лестницу. Лаций поймал себя на мысли, что тоже не хочет умирать и ему очень хочется пить. Особенно сейчас, когда всё тело ныло от боли, и он не мог даже пошевелиться, чтобы защитить себя. Его голова и мысли существовали отдельно, и боль вместе с жаждой побеждали былую гордость.

Так прошёл ещё один день после сражения. Приближалась вторая ночь. Первую он уже позабыл – так, несколько пятен в памяти, не более. Всё это время им не давали ни воды, ни еды. Это был верный признак того, что их скоро убьют. На трупы воду не тратят. Устав смотреть в небо, Лаций перевернулся на бок и замер. Солнце давно опустилось за горизонт, и теперь неприятная прохлада вместе с туманом стала наполнять их яму, как вода. Сначала она казалась приятной, но потом сырая земля постепенно стала вытягивать из него тепло. Он попытался встать. Острая боль пронзила оба колена, и Лаций со стоном повалился лицом в грязь. Перевернуться не было сил. В этой могильной яме уже чувствовалось дыхание смерти. Все лежали, не шевелясь, и безвольно ждали своей участи, как животные. Они не сопротивлялись, постепенно погружаясь в состояние вялого безразличия.

Когда чьи-то руки подняли его вверх, Лаций даже не открыл глаза. Ему было всё равно. Его куда-то тащили, ругали, пинали, а потом даже развязали руки. Кисти и пальцы не шевелились. Он лежал у провала в стене. Рядом никого не было. Под шею попал камень, голова откинулась назад, и звёзды в глазах, сначала такие яркие и близкие, стали медленно кружиться и тухнуть.

Жгучая боль в руках привела его в себя. Плечи, локти, кисти и ладони – всё горело и чесалось, как будто их окунули в кипящее масло. Тысячи иголок пронзали всю кожу. Боги посылали ему вместо смерти мучения, которые он не мог вытерпеть. Неужели в пустыне под Каррами было легче? Вряд ли. Но там не было такого отчаяния и пустоты. Тогда ещё сохранялась надежда, что его, как легата, найдут, выкупят, обменяют, не бросят…

Мимо проехала повозка с телами. Их везли в город. Значит, будут сжигать. Что ж, разумно. Там много дерева. Всё сгорит дотла. Его тоже туда тащат. Значит, тоже сожгут. Или помучат сначала. Сил дотянуться до меча, торчащего из-под обломка бревна, уже не было. Пальцы дёрнулись и остановились. Как же всё чесалось и болело! Над ним склонилась чья-то тень.

– Та хуоджк33
  Он живой (кит.).


[Закрыть], – раздался хриплый голос. Лаций открыл глаза и произнёс:

– Мейоу сыванг44
  Ещё не умер (кит.).


[Закрыть]. Зай нали ни туо во55
  Куда вы меня тащите (кит.).


[Закрыть]? – из последних сил спросил он, но ханьцы в испуге отшатнулись от него и стали о чём-то быстро переговариваться. От них доносились отдельные слова, но они кружились в голове, не превращаясь в смысл. Наконец, его снова подхватили и быстро принесли в бывший дворец шаньюя. В комнате для прислуги ничего не было. Вообще ничего. Только голые стены и пол. В комнате шаньюя остались стол и старый резной стул, подаренный ему ещё прежним императором. Вдоль стен стояли светильники. Он видел только жёлтые кружочки, которые то и дело отрывались от чашек и перелетали с места на место. Вместе с ними в голове кружился весь мир. Тело опустили на большую шкуру перед столом. Весь пол вокруг был тёмным и пахло кровью. Этот запах нельзя было спутать ни с чем.

– Это он? – спросил мужской голос.

– Да, – коротко ответил женский. Лаций узнал его. Это был голос Чоу Ли.

– О-у-о-х, – из груди вырвался стон, но подняться самому не удалось. Ему помогли, подставив что-то под спину. Было удобно. Сидевший на стуле мужчина говорил отрывисто и резко, и некоторые слова Лаций не понимал. Чоу помогала. Она почти всё переводила на язык хунну.

– Твои люди ничем не отличаются от нас. У них такие же руки и ноги. Внутри такое же сердце. И в голове нет ничего другого. Только другая кожа, – человек кивнул в сторону, и Лаций остекленевшим взглядом уставился на несколько обезглавленных тел своих товарищей в углу. Их разрубили на части, чтобы посмотреть, что у них внутри. – Мы уходим завтра днём. Здесь всё сгорит, – добавил ханец, и Лаций кивнул. Он правильно догадался, почему тела свозили в город. – Чоу говорит, этот город построил ты. Она говорит, ты много знаешь. Скажи, зачем ты мне нужен? – выплюнул последнюю фразу незнакомец, и откинулся назад. В тусклом свете масляных светильников были видны только усы и борода. Тёмные впадины на месте глаз скрывали его взгляд, и всё лицо представляло полукруг из тёмных и светлых пятен.

– Я убил Цзи Юи, – произнёс Лаций.

– Это был ты?! – в голосе нотка лёгкого удивления и только.

– Да, я… Я умею строить и воевать…

– Мы все умеем воевать. Другие умеют строить. Я хочу отрезать твой язык. Ты говоришь, как мы. Но ты не похож на хунну.

– Не надо.

– Ты боишься смерти? – снова насмешка и пренебрежение. Лаций чувствовал, что в голове начинают появляться мысли. Что он мог ответить этому молодому военачальнику? Что до него он уже видел сотни таких, как он, и даже лучше? Нет, этот слишком самоуверен и не поймёт. По голосу слышно, что тому хочется увидеть унижение и страх. Неужели ему было мало убитых хунну? Лаций молчал, впервые понимая, что его храбрость давным-давно уступила место хитрости и изворотливости. Для него сражение было радостью, а не унижением и болью, как сейчас. Может, боги хранили его для насмешки? Что делать, что сказать? Ведь раньше никогда такого не было. Решения всегда принимались быстро и правильно. Теперь же он о чём-то жалел, сомневался и всё время видел себя как будто со стороны. Да, этот ханец был прав – умирать не хотелось.

– Наверное, ты прав. Я боюсь, – наконец, ответил он.

– Хе-хе, – раздался довольный смешок. – Значит, твой слепой друг соврал, что ты ничего не боишься. Ты боишься. Это хорошо. Завтра он споёт вам последнюю песню.

– Павел жив?

– Жив, жив. Он прекрасно поёт. Эй, – позвал он стражников, – уберите его!

– Ты тоже боишься смерти, – произнёс Лаций, тщательно подбирая слова чужого языка и стараясь не потерять сознание. Сильные руки подхватили его и подняли на ноги. Оставалось всего несколько мгновений. – Твой император убьёт тебя. Ты ослушался его. Я это знаю. Выше императора никого нет, – его потянули назад, и он уже на ходу бросил последние слова: – Вспомни, У Цзы казнил своего храброго воина. Храбрый воин нарушил его приказ, сразился с врагами и убил двух воинов. Но У Цзы сказал: «Надо слушать приказы», и храбреца убили, – Лаций сам не знал, почему вспомнил этот рассказ Чоу Ли, но молодой генерал вдруг поднял руку и приказал своим людям остановиться.

– Ты хитрый. Чем ты можешь мне помочь, луома рен66
  Римлянин (кит.).


[Закрыть]?

– Наши воины тоже иногда нарушали приказы, – с трудом переводя дыхание, продолжил Лаций, не веря, что всё ещё жив. – Их тоже приказывали казнить. Но иногда им удавалось спастись.

– Как? – прозвучал короткий и жёсткий вопрос. Лаций посмотрел на Чоу Ли. Та сидела на полу рядом с креслом генерала с таким выражением лица, как будто всё происходящее её не касалось.

– Чжи-Чжи был в империи Хань несколько раз, – продолжил Лаций. – Ему не повезло. Там он допустил несколько ошибок. Однажды на нём было красивое золотое ожерелье. Оно понравилось жене императора. Она сказала это своему старшему евнуху. Тот передал слова Чжи Чжи. Чжи Чжи не захотел расставаться с ожерельем. Он не снял его и не передал евнуху. Он не поверил ему. После этого император не стал больше общаться с Чжи Чжи и разговаривал только с его братом Хуханье. Говорят, император слушает только свою жену.

– Я снял с твоего Чжи Чжи и его сына два кольца императора. Они очень дорогие. С голубыми камнями. Ты думаешь, что их надо подарить жене императора?

– Нет, – с трудом выдавил из себя Лаций.

– Тогда что? Голову Чжи Чжи? – разочаровано воскликнул генерал Тан.

– Нет, не голову…

– А что?

– Чжи Чжи часто говорил, что император любит большие картины с битвами его воинов. Очень любит.

– Картины? Ты сказал картины? – Чэнь Тан от удивления откинулся назад и замер. Потом посмотрел на Чоу Ли. Та была неподвижна и спокойна, как статуя. – Что ты хочешь сказать? Надо нарисовать большую картину? Нет, это слишком просто. Там не будет императора, не будет его войска.

– А если много… Много картин? Двадцать или тридцать? – Лацию трудно было говорить. – И соединить их вместе? Сначала – атака крепости.. Потом – на стены… Дальше – ворота в огне. А в конце… – он вздохнул, собираясь с силами, – в конце – смерть Чжи Чжи и его семьи. Будет большая картина. Длинная… Она точно удивит императора. Я видел сам… такие картины… не раз. Но сначала надо показать его жене. Она – первая. Тогда она скажет ему. Он не сможет отказать. И пойдёт смотреть. Император слушает свою жену… – больше говорить не было сил, и Лаций уронил голову на грудь.

– Откуда ты всё это знаешь?! Кто тебе сказал? – искренне удивился Чень Тан. Он не знал, что за несколько лет Чоу Ли столько раз рассказывала Лацию об отношениях в императорском дворце, что он даже запомнил некоторые имена важных чиновников. – Ха! Тогда надо в конце поставить всех твоих воинов в нагрудниках и женских платьях, которые вы носите. Да, это удивит императора! Вы будете стоять рядом с картиной и поднимать свои щиты, как здесь! Вот это да, это может удивить императора! – какое-то время Тан молчал, что-то прикидывая в уме. Потом его лицо снова стало хмурым и он, упёршись руками в колени, спросил: – Ты хитрый, луома рен, но кто нарисует такие картины? И так быстро?

– Среди наших воинов есть несколько человек. Они смогут нарисовать их за десять дней.

– Ты покажешь мне этих людей. Пусть нарисуют мне несколько маленьких картин. Я хочу увидеть это сам!

– Конечно… Но… они все в яме. Мы не пили несколько дней. Руки связаны. Надо быстрее их развязать. Руки отойдут… и завтра они смогут рисовать.

– Хорошо. Пусть их развяжут и дадут воды!

– Благодарю тебя, генерал! – выдавил из себя Лаций, помня частые рассказы Чоу про тщеславие ханьских чиновников. Он поймал себя на мысли, что не чувствует унижения. Неужели он перестал быть римлянином, как обещала ему гадалка в Сирии? Наверное, да. Собравшись с силами, Лаций добавил: – Генерал, ты – храбрый и умный воин. Но ещё ты благородный и мудрый человек. Это – большая редкость.

Ответа не последовало. Прозвучали несколько коротких приказов, Лация вывели на ступени и дали чашку с горячим наваром. С трудом держа её дрожащими руками, он припал губами к обжигающей жидкости. Это был мясной бульон! Когда он допил его и поднял глаза вверх, перед ним стояла Чоу Ли.

– Благодарю тебя, – искренне произнёс он.

– За что? – удивлённо спросила она.

– За то, что не связали ноги, – Лаций кивнул на верёвки, которые ещё болтались на руках. – Только руки.

– Ты, что, думаешь, я кого-то просила не связывать тебе ноги? – рассмеялась она. – Я даже не знала, жив ты или нет.

– Жаль. Я думал, это в знак благодарности за то, что я развязал тебя там…

– Нет, наверное, у воинов просто не хватило на тебя кожаных ремней. Говорят, они бросили тебя у стены. Но я не об этом. Генерал Тан приказал тебе собрать все щиты, нагрудники и шлемы, в которых вы сражались. Тебе дадут десять человек. Надо сделать всё завтра утром. Снимайте даже с мёртвых. Потом надо будет сделать их, как новые, чтобы удивить императора и его жену.

– А что с моими людьми? Когда их освободят?

– Их уже развязали. Не волнуйся. Главное, чтобы они действительно умели рисовать.

– Подожди, – попросил он, увидев, что Чоу Ли развернулась, чтобы уйти. – А что с теми, кто сдался? Они живы?

– Хунну – нет, римляне – да. Носят трупы в город.

– Значит, живы, – выдохнул Лаций, и в глазах снова всё поплыло. Он не помнил, где и как провёл ночь, скрипя зубами и постанывая от боли. Сон был гнетущим и тяжёлым. Боги молчали. И только чёрный медальон на тонком кожаном ремешке изредка постукивал по полу, когда его хозяин переворачивался с боку на бок.

ГЛАВА II. КАРТИНА ДЛЯ ИМПЕРАТОРА

На следующий день нарисовать картину не получилось. Руки не слушались. Тиберий и Лукро были одними из тех, кто мог хорошо рисовать.

– Ну что, пришёл в себя? – спросил Лаций Тиберия, который после первой плошки горячего бульона ошалело чесался и дёргал плечами. Жизнь возвращалась в его сильное тело, и взгляд уже стал более осмысленным и цепким. – В яме не умер, так что здесь теперь тоже не умрёшь. Надо нарисовать битву ханьскому генералу. За это он развязал нам руки. Сможете?

– Если вши совсем не сгрызут, то сможем, – с остервенением расчёсывая голову, бросил Тиберий. – Только руки, вот, отойдут.

– Я бы ему и ногой нарисовал, если бы ещё мяса дал, – мечтательно протянул Лукро, облизывая свою пустую чашку. Лаций только усмехнулся. Они еле держались на ногах, их всех одолевали вши, но их настроение внушало оптимизм. От маленьких кусачих тварей можно было избавиться при помощи костра. Для этого надо было сходить за ветками для корзин. Тиберий поднял взгляд на Лация и со вздохом произнёс:

– Прости, слышишь? Фурии попутали… Не хотел я там… это говорить. Ладно?

– Понимаю, – скривился Лаций от укуса очередной вши. – Ты ещё говорить там мог. Я вообще языком не шевелил. Ох! – он стукнул себя по затылку и дёрнул головой. – Сволочь такая! Ладно, не могу уже стоять. Надо одежду в костёр быстрее сунуть… и ещё бы побриться.

– Мы веток притащим, а ты тогда пойди нож найди, – предложил Лукро. – Нам никто не даст. Только тебе.

Через два дня они изобразили на одном камне у реки лошадей и людей, на другом – крепость и башни, но всё это было сделано пока только головешками из костра. Чень Тану рисунки понравились, но он хотел, чтобы у него был такой рисунок с собой. Однако ни шкуры, ни ткани подходящего размера и выделки в городе уже не было. Тогда он приказал Тиберию нарисовать то же самое в его дневнике, который вёл с самого начала похода. Огромные руки римлянина, казалось, не могли совладать с тонкой палочкой, однако, сделав несколько неуверенных движений на доске, он смог понять, как делать толстые и тонкие линии, и вскоре в дневнике Тана появился первый набросок сражения на реке Талас. Молодой генерал был очень доволен. Он даже не стал любоваться пламенем над городскими стенами, которое быстро пожирало сухое дерево и собранные на городской площади трупы. На этом особенно настоял странный проводник Годзю, который очень боялся чёрной болезни. Во время перехода они несколько раз сталкивались с её проявлениями.

Когда первые воины с факелами стали обходить разложенную под стенами и домами сухую траву, Годзю бросил в огонь большой лёгкий мешок, который до этого прятал в яме у реки. В нём, тщательно завязанные в несколько небольших узелков, лежали останки хорька, который умер от этой страшной болезни. Если бы осада крепости затянулась, проводник собирался перекинуть его через стену. Так что защитники всё равно были обречены. Но тогда Чэнь Тан не получил бы голову Чжи Чжи и ханьцам пришлось бы отойти от стен при первых же признаках болезни в городе. А потом сжечь его, как сейчас.

Пока Тиберий рисовал лошадей на камне, римляне выполняли приказ Тана – собирали под присмотром насупленных пехотинцев своё снаряжение и оружие. Им удалось найти шлем Лация с гребнем, брошенное древко с деревянным орлом, много мечей и щитов. Но одежды и плащей нигде не было. Тогда они решили сделать их из тех тканей, которые ханьцы вывезли со склада Чжи Чжи. Там было много шёлка. Для осуществления своего плана молодой генерал разрешил использовать всё, что надо.

Так у Лация появился красный плащ. Он был намного ярче и лучше предыдущего. В итоге, к концу недели были готовы почти сто щитов, копий, накидок, туник, сандалий, шлемов и нагрудных накладок. Удалось найти даже несколько кольчуг.

На одной из стоянок Лукро узнал, что среди взятых в плен женщин хунну видели Саэт. Она оказалась живой. Радости Зенона и Марка не было предела. Они не могли увидеть её, так как женщин увели раньше, но надеялись, что смогут встретиться с матерью во время ночных остановок. К сожалению, ханьцы разделились на два отряда и не давали женщинам видеться с остальными пленными. Говорили, что они все будут проданы в рабство сразу же, как только окажутся за великой стеной, на территории империи. Но всё оказалось не так просто.

Когда воины генерала Тана вернулись в провинцию губернатора Сяо, картины с изображением битвы на реке Талас уже были готовы. Их оставалось соединить между собой и прикрепить к стене. Вместе с ними было подготовлено и всё снаряжение для римлян. Но как это отправить в столицу, Чэнь Тан не знал. Он попал в трудную ситуацию. Ехать самому было опасно. Отправлять старого губернатора Сяо – глупо. Чоу Ли предложила ему другой план: она поедет в столицу к сестре вместе с гонцами Чэнь Тана, которые передадут императору голову Чжи Чжи. Выхода не было, и он попросил её напомнить сестре о письме императрицы. Тан хотел получить его как можно скорее.

В большом доме губернатора Сяо римлян держали в тех больших сараях, где они жили несколько лет назад, когда приезжали сюда вместе с сыном Чжи Чжи. Однажды Лаций увидел Годзю, который приехал узнать о новостях из столицы и жил на окраине города.

– Хэрэв та ромын амид уу77
  Ты жив, римлянин (монг.).


[Закрыть]? – с удивлением спросил старый проводник, увидев Лация сидящим у дверей на большом бревне. Посмотрев на два кольца и железный шар, прикованные к щиколоткам, Годзю подошёл ближе.

– Да, жив. Боги зачем-то оставили меня живым, – ответил Лаций. Ему самому было странно, что он до сих пор не умер. – Ты спасал меня столько раз в степи, и вот…

– Это всё твой чёрный круг, – Годзю показал на висевший поверх накидки амулет.

– Может быть, – безразлично пожал плечами он. – Ты теперь с ними? Почему они верят тебе? Ты же был у Чжи Чжи.

– Он убил моего сына.

– Да, ты говорил тогда. В Кангюе.

– Я боялся этого. Я знал, что такое может быть. И отправил второго сына в Чанъань.

– Теперь всё понятно, – протянул Лаций. – Твой сын помог тебе.

– Нет. Он даже не знает, что я здесь. Пока не знает. Он служит у губернатора центральной провинции. Наверное, он уже никогда не вернётся в степь. У него здесь другая жизнь…

Лаций понимал старика, который уже был таким старым, что морщины на его лице превратились в глубокие борозды, а в бороде совсем не было чёрных волос. Жизнь заканчивалась, и ему хотелось уважения и почёта. Они сидели друг напротив друга и вспоминали прошлое. Рассказав Годзю о том, что их вместе с картинами будут показывать императору, Лаций услышал в ответ, что император не любит ни войну, ни двор, ни жену. Больше всего он любит своих наложниц, и две их них уже родили ему детей. Император был умный человек. Но его жена была намного мудрее…

Старик ещё долго рассказывал ему про нравы и обычаи империи Хань, презрительно отзываясь об их армии и военачальниках, которые больше думали о деньгах и доходах своих семей, чем службе. За один вечер Лаций узнал столько, сколько не смог бы, наверное, узнать, прожив здесь даже десять лет. Многое было понятно и знакомо, потому что жизнь римской аристократии не сильно отличалась от жизни губернаторов в провинциях, не говоря уже о столице империи.

Чоу вернулась через десять дней. В тот вечер в большом доме долго горели ночные светильники, и слуги допоздна не ложились спать, ожидая приказов хозяина и его гостей. На следующий день римлян стали готовить к переходу в столицу империи. Сборы были нехитрыми, и уже к середине дня всё было готово. Большая вереница людей и повозок вышла за стены города. Там все остановились, ожидая губернатора. В это время к Лацию подошли два стражника и отвели его к небольшим носилкам у самой стены. Оставив его одного, они отошли в сторону.

– Подойди, – неожиданно для себя услышал он голос Чоу Ли. Поймав себя на мысли, что ещё способен удивляться, Лаций усмехнулся и медленно приблизился.

– Какая ты стала недоступная! – в его голосе слышалась ирония. Но он до сих пор не мог понять, почему Чоу Ли так резко изменилась, оказавшись среди своих ханьцев. Сначала ему казалось, что она хочет скрыть своё прошлое. Но это было глупо, потому что все знали, что с ней произошло. Чуть позже Лаций стал думать, что всё дело в её статусе. Ведь она была дочерью богатого человека. Может быть, именно это заставило её забыть о благодарности и сделало такой суровой?

Он долго размышлял над произошедшими с Чоу Ли изменениями, но ему даже в голову не могло прийти, что девушка вела себя так, как требовала её культура. Она мгновенно приспосабливалась к той обстановке, в которой не раз оказывалась. На этот раз, попав в общество генерала Тана, она сразу воспользовалась своим социальным положением. Это требовало соответствующего поведения.

В империи Хань существовало негласное правило, гласившее, что если человек получал новую должность, к нему надо было приходить и заново знакомиться. С этого момента прошлого не существовало. С Чоу Ли произошло то же самое – она забыла прошлое, чтобы выжить в настоящем. Постоянство здесь было недопустимо. Но Лаций пока ещё не знал об этой особенности национальной культуры ханьцев и вёл себя как равный. – Послушай, может, возьмёшь меня к себе внутрь? Я же был твоим хозяином. Ты это помнишь?

– Помню. Это было раньше. Сейчас ты… пленник.

– Ну да. И что ты хочешь?

– Мне нужна твоя помощь, – эти слова звучали искренне, но если для Лация это было обращение друга, то для Чоу – хитрая уловка с далеко идущими целями. Чтобы другие не заподозрили её в привязанности к белому рабу и не стали распространять слухи, она специально спряталась в носилках и приказала отойти подальше. Здесь их никто не мог видеть. Но Лаций был так воодушевлён успехом своих переговоров с генералом Таном, что не обратил внимание на такие «мелочи».

– Помощь? – опешил он. – Помощь от пленника? Ты шутишь?

– Послушай, всё может кончиться очень плохо, – и Чоу Ли рассказала ему, что ездила в столицу к сестре. С ней были гонцы от Чэнь Тана. Они передали императору голову Чжи Чжи. Но император не принял её и отказался простить Тана. Императорский совет до сих пор спорит, что делать с Чэнь Таном и губернатором Сяо – простить или наказать. Сестра Чоу и её муж очень надеются, что огромные картины и взятые в плен римляне понравятся императору и он смилостивится.

– Ничего не понимаю. Что ты хочешь от меня? – не понял Лаций.

– Если император не простит генерала Тана и Сяо, их казнят. После этого убьют их родных и близких вместе с их семьями до третьего колена. Это значит, что убьют губернатора Сяо и его двоюродного брата Бао Ши. Моя сестра – его жена! Понимаешь? И… тогда, наверное, убьют и меня… тоже… – в этот момент Чоу не надо было притворяться, потому что она говорила правду.

– Как всё сложно, – покачал головой Лаций. – Понял, что убьют всех.