Текст книги "Римская сага. За великой стеной"

ГЛАВА XIII. СПАСЕНИЕ С НЕПОНЯТЫМИ ПОСЛЕДСТВИЯМИ

Во второй половине дня евнухи, как всегда, лениво вывели римлян из комнаты и повели по ступенькам в сад. По безбородым лицам ханьцев было видно, что вся эта церемония им сильно надоела и они явно скучали. Вместо того чтобы искать выгоду и получать подарки от других наложниц, хранители гарема вынуждены были стоять или сидеть, слушая изо дня в день одно и то же. Лаций догадывался, что эти люди явно не участвовали в заговоре старшего евнуха. При них он вряд ли рискнул бы напасть на наложницу. Значит, нападение совершат ночью, когда вокруг будет темно и все будут в полудрёме сидеть у деревьев. Или уйдут. Поэтому времени будет мало…

Они поприветствовали Минфэй, и та сообщила им, что это последний день их встречи. Завтра должен приехать шаньюй, и они последуют за ним в земли хунну. Павел спел вместе с ней несколько печальных песен, потом они с Зеноном исполнили её любимый многоголосный гимн и только Лаций не разделял их трогательно-прощального настроения, всё время поглядывая на тени и солнце. Как только оранжевый круг приблизился к горизонту, он покашлял и Павел предложил Минфэй чуть-чуть отдохнуть.

Лаций сразу же отодвинул слепого певца назад и спросил наложницу о ханьском театре. В нём играют одни мужчины, и это казалось Лацию нарушением гармонии, о которой она так много говорила. Пока Минфэй искренне рассказывала ему о театре и музыке, актёрах и сценах, он делал вид, что слушает, а потом, улучив момент, предложил:

– Госпожа, получается, театр – это часть гармонии?

– Да, конечно! – сразу же подтвердила она.

– И ты говорила, что в каждой части красоты важно увидеть себя со стороны. Как мы видим природу, так?

– Ты правильно всё понял. Ведь «внешняя картина порождается сердцем».

– Э-э… я не совсем уловил последние слова, но неважно! Ты знаешь, я так часто путаю твой голос с голосом моего слепого друга. Иногда он подражает тебе и становится частью тебя.

– Да? Возможно, его душа начинает ощущать гармонию…

– А могла бы ты попросить евнухов дать ему женский халат и рубашку с длинными рукавами, чтобы посмотреть на себя со стороны?

– Со стороны? – удивлённо переспросила она.

– Да, со стороны. Ты же сама говорила, что это интересно и важно уметь видеть себя со стороны. Павел сядет на твоё место, а ты послушаешь, как он поёт твоим голосом. Как ты сказала… внешняя картина, кажется?

– О, да! Мы могли бы даже поменяться песнями. Это так интересно! – наконец, загорелась его идеей Минфэй. Она сразу же позвала свою служанку и отправила её вместе с евнухом за платьем.

Лаций внимательно следил за остальными слугами. Те сидели на своих местах и полусонно кивали головами. Это ещё раз убедило его в том, что эти люди ничего не знали – их тёмные, мешкообразные тени под деревьями продолжали лениво слушать игру музыкального инструмента, постепенно сливаясь с темнотой.

Вместе с халатом служанка принесла два светильника. Их поставили рядом с лавкой. Тени уже начинали растворяться в наступающих сумерках, и на небе появились первые звёзды. Зенон натянул на Павла рубашку и длинный халат, и тот стал похож на Минфэй. Сходство стало особенно поразительным, когда он сел на лавку и взял в руки многострунный инструмент.

Следуя замыслу Лация, Павел начал предлагать ей те песни, которые девушка любила больше всего, и старался повторять её интонации, – грустные или весёлые, – чем постоянно вызывал у неё искренний восторг. Минфэй давно так не радовалась. Было довольно темно, и, хотя луна в эту ночь была яркой, Лаций постоянно оглядывался по сторонам, стараясь увидеть или услышать приближение опасности. Но всё было тихо. Это заставляло его нервничать всё больше и больше.

Стараясь справиться с волнением, Лаций предложил Минфэй подойти к краю каменного ограждения, чтобы лучше видеть звёзды. На самом деле, так он хотел избежать нападения хотя бы с одной стороны, со стороны стены. Смотреть в одном направлении было легче, чем крутить головой во все стороны. Юноша взял слепого певца под локоть и помогал ему идти, как будто это была наложница. Та следовала за ними в двух шагах и уже за ней, зевая и покачиваясь, плелись две служанки и два евнуха. Чуть дальше, отстав на несколько шагов, тихо передвигался Лаций. Он постоянно оглядывался на дремлющие фигуры евнухов и чёрные тени деревьев, чувствуя, что напряжение нарастает.

Тихий шорох и еле слышный глухой удар о землю заставили его повернуть голову в ту сторону, откуда донеслись эти звуки. К его ужасу, это было прямо перед Павлом и Зеноном. Минфэй стояла чуть правее, и Зенон специально шёл так, чтобы закрывать её. Лаций увидел, как спрыгнувшая с каменного ограждения фигура поднялась и сделала шаг вперёд. Зенон оказался у него на пути и сразу же получил удар в живот. Застонав, он упал на землю. Всё произошло так быстро, что никто не успел даже понять, что произошло. Лаций ещё только делал первый шаг в его сторону, проклиная тяжёлый шар, а незнакомец уже стоял перед Павлом Домицианом.

– Же ши сиванг3030
  Это смерть? (кит.).


[Закрыть]? – спросил слепой певец дрогнувшим голосом, и чёрная тень, вздрогнув, замерла. Незнакомец понял, что перед ним мужчина, а не женщина.

– Ты кто? – растерянно спросил нападавший и сразу же получил удар в голову. Его нанёс Лаций. Две служанки, наконец, пришли в себя, и их дикие крики разбудили остальных евнухов. Они сразу окружили Минфэй, и мгновенно, как будто только и ждал этого момента, перед ними появился старший евнух с другими слугами. В руках у них были факелы, и Лаций обратил внимание, что все, кроме Ши Сяня, выглядели заспанными и заправляли на ходу свои халаты.

Присев рядом с Зеноном, Лаций осмотрел рану, но, похоже, удар был несильным и прошёл по касательной, не задев внутренностей. Нападавшего сразу же схватили и куда-то унесли. Наложницу в сопровождении служанок и нескольких евнухов тоже отправили в свою комнату. У стены остались только Лаций с Павлом Домицианом и раненый Зенон. Перед ними молчаливо прохаживался старший евнух. Было видно, что он пребывает в нерешительности. Остановившись перед слепым певцом, он вдруг увидел на нём женский халат, и его лицо исказилось в гримасе гнева.

– Мы пели… – проблеял Павел Домициан, но ответа не последовало. В глазах Ши Сяня промелькнула искра ярости, но он сдержался и отошёл в сторону. Лаций понял, что тот обо всём догадался. Значит, теперь этот бесполый мститель обратит свой гнев на них. И это было опасно.

– Отведите их обратно! – со злостью бросил старший евнух своим помощникам и быстрым шагом направился к дальнему входу. Подняв железный шар на цепи, Лаций чуть отошёл в сторону, пока Домициан что-то говорил евнухам, который снимали с него женский халат. Возле самой ограды, почти впритык к стене, виднелся продолговатый предмет. Опустив шар, Лаций присел и осторожно накрыл его ладонью. Это был его нож! Не поднимая головы, он выпрямился и, повторяя на крики евнухов неизменное «хао, хао», направился вслед за Павлом к ближнему входу. Рядом, на куске ткани, слуги несли раненого Зенона.

Когда дверь закрыли и в комнате воцарилась тишина, раздался обиженный голос Павла Домициана:

– Они забрали халат… От него так нежно пахло лепестками розы!

– Тебя могли убить, какой халат! – недовольно пробурчал Лаций, виня себя в том, что не шёл рядом со слепым другом и доверил это Зенону.

– Эх, что такое смерть? Лишь часть красоты, – мечтательно произнёс Павел. – А куда они унесли Зенона?

– Думаю, его принесут обратно. Он – раб императора. Посмотрят, что с раной и вернут. Поверь.

Зенона действительно скоро принесли обратно. Рану прижгли, но больше ничего не сделали. Юноша тихо стонал в углу от жгучей боли, а Павел Домициан ещё долго мечтательно вздыхал, вспоминая запах волшебного халата наложницы Минфэй. Один Лаций угрюмо смотрел перед собой, настороженно прислушиваясь к шорохам в темноте. До утра могло произойти всё что угодно, и ему не хотелось, чтобы это случилось, когда он будет спать.

ГЛАВА XIV. «ПЕРСИКОВАЯ РОЩА» В ДОМЕ ГУБЕРНАТОРА БАО ШИ

Весь следующий день их продержали в том же мрачном помещении, что и раньше, не выводя наружу. К Зенону несколько раз приходили евнухи с лекарем. Сначала тот его осмотрел, а потом наложил какие-то мази. Рана была неопасная, но было жарко и туда могла попасть грязь. Нож прорезал мышцы на животе и сбоку, над бедром, не задев внутренностей. Жара не было, и Лаций надеялся, что через неделю она начнёт затягиваться. Они провели день в коротких разговорах, не в силах обсуждать одно и то же уже в сотый раз, и только под вечер узнали, что во дворце в это время встречали шаньюя хунну.

Всю ночь Лаций снова спал с перерывами, чувствуя опасность и боясь расслабиться. Он провалился в глубокий сон только утром, когда проснулись Зенон и Павел. Но уже после полудня его разбудили, и евнух приказал всем троим выйти из комнаты. Ничего не говоря, их довели до ворот внутреннего города и передали начальнику охраны Фу Сину.

– Что случилось? – выйдя за ворота, сразу же спросил его Лаций. Тот посмотрел на стражников и ответил, как всегда, коротко и просто:

– Вас отведут в дом губернатора Бао Ши.

– И что? Кто ждёт? Почему нас туда ведут? Ты можешь что-нибудь сказать? Годзю там? Нет? Тогда что случилось? Зачем столько стражников? Тут человек двадцать… – спрашивали наперебой Лаций и Павел Домициан, который почему-то считал, что начальник охраны расположен к нему больше, чем к другим. Но Фу Син так ничего и не ответил им до самого дома губернатора.

– Сними, сними с них цепи! – неожиданно засуетился Бао Ши, когда они только вошли в ворота. Это было неслыханно – губернатор ждал их на ступенях своего роскошного дома! Лаций с недоверием остановился и обвёл внутренний двор взглядом. – Император воистину всесилен и добр к нам! Он – светило дня и ночи! Благодарность наша не может заполнить чашу его мудрости, – вздыхал, закатывая глаза к небу, блестящий чёрный халат с жёлтым лицом и двумя синими мешками под глазами. Чиновники из дворца передали ему какой-то свиток, он с поклоном принял его и ещё долго обменивался с ними необходимыми церемониальными поклонами и словами.

Удивлённые и немного испуганные Лаций и Павел сидели на лавке у небольшой кузницы, наблюдая за всем этим, и ничего не понимали. Зенон лежал рядом и молчал. Слуги сбивали им цепи, стараясь не повредить кожу на ногах, и это тоже было удивительно, как будто римляне в один миг превратились из рабов в долгожданных гостей. Но когда посланники императора ушли, Бао Ши развернулся и ушёл в дом, даже не посмотрев на них. Лация, Зенона и Павла провели всё в тот же сарай, где совсем недавно их держали с остальными рабами. Туда же принесли воду и немного еды. В этот день им удалось узнать лишь то, что наложница Минфэй почему-то смогла убедить императора оставить их в столице и не отправлять в становище хунну.

На следующее утро ситуация прояснилась. Из внутреннего города, где продолжались празднования, пришли два евнуха. Губернатор был в это время на праздничном приёме в честь отъезда шаньюя хунну. Евнухи сказали, что им надо увидеть раба по имени Ла Цзы. Слуги с почтением провели их на задний двор. Лаций был невероятно удивлён их появлением, но старался сохранить на лице спокойствие, а Павел Домициан, наоборот, поприветствовал, как будто давно ждал. Евнухи рассказали, что их прислала Минфэй со следующими словами:

– Большому Ла Цзы нечего делать в становище хунну. Его сила мешает его разуму, и он может погубить там и себя, и других. Ла Цзы хочет домой. Но хунну живут в степи, из которой нет дороги домой. Ближняя дорога начинается в империи Хань. Великий голос слепого покорил сердце госпожи, но хунну ещё не научились ценить такой дар. Госпожа будет учить их, но не хочет, чтобы слепой певец остался без внимания и почёта, которые заслуживает больше других. Более того, из зависти его могут убить, а это будет величайшим нарушением гармонии и красоты. Поэтому для него лучше остаться в империи Хань, где его голос везде будут слушать с уважением и почётом. Юный Зе Ной не достоин превратиться в пастуха овец и буйволов за Великой Стеной. Он молод и силён, но глаза выдают его чувства. Поэтому, как только он доедет до становища хунну, его убьют за чувства сердца. Госпожа понимает Зе Ноя, она читает его сердце, но судьба госпожи – служить императору, который заботится обо всех людях империи Хань. Госпожа всегда будет помнить трёх храбрых луома рен, которые спасли её красоту и стали на пути зависти и злости. Госпожа просит принять эти слова из уст её слуг. Она не может написать эти слова на бумаге.

Сказав всё это, евнухи встали и, поклонившись, ушли. Лаций с недоумением посмотрел на Павла, но тот витал в облаках от счастья. Зенон с грустным лицом лежал рядом, уставившись потерянным взглядом в стену.

– Она прекрасна, – прошептал он и вздохнул.

– Кажется, вам всё понятно, и только я один остался тут дураком, – возмутился Лаций.

– Ты «увидел мало, но многому удивился», так они говорят, – ответил ему Павел Домициан с таким важным видом, как будто его назначили губернатором. Лаций стал ругаться, проклиная всех ханьцев и их странные выражения, но его больше никто не слушал. Вечером, когда из дворца вернулся губернатор с женой, словоохотливые слуги сообщили много других сплетен.

Когда император увидел, кем была всё это время «последняя наложница», он очень расстроился. Он понял, что его обманули. Придворного художника в этот же вечер казнили. Император спросил Минфэй, какое желание он мог бы для неё исполнить перед отъездом. Наложница попросила его отпустить трёх римских рабов. Она сказала, что они принесут больше пользы и славы империи Хань, если останутся здесь. Все были удивлены этой просьбе. Но слово императора – закон.

Ещё говорили, что накануне ночью во дворец пробрался убийца. Он хотел причинить вред любимым наложницам императора, но был убит. Услышав это, Лаций бросил взгляд на Зенона и Павла. Те с пониманием улыбнулись, а Домициан даже повздыхал, изображая удивление и страх. Они прекрасно знали, что этот убийца был нанят старшим евнухом, чтобы испортить лицо Минфэй, а когда ничего не получилось, его просто-напросто умертвили, обвинив совсем в другом.

На следующий день к римлянам приставили по служанке, каждая из которых стала рассказывать о правилах и порядках в доме, о слугах губернатора, о чиновниках и времени приёмов, о работе и праздниках. К вечеру Лаций понял, что им придётся сопровождать губернатора в поездке по большой реке. Там их будут показывать мелким чиновникам из местных уездов. В конце концов, они доберутся до того места, где в это время находились остальные римляне, чтобы присоединиться к ним для постройки нового города.

С наступлением темноты служанки не ушли. Они остались в большой комнате, где жили трое римлян, и стали готовить им постель, если это можно было так назвать. Циновка, валик из сжатой соломы, перевязанный верёвкой, и чашка воды, чтобы пить ночью, не выходя из дома. Сделав всё это, девушки тихо сели у входа. Затем пришли три пожилые женщины, одна из которых, поговорив со служанкой Зенона, покинула комнату, а остальные две остались. Поставив невысокие перегородки, они разделили комнату на три части и дали ханьским девушкам веера. Затем поставили у перегородок маленькие светильники с крошечными огоньками, которые почти ничего не освещали, и сели на пол у стены.

– Зачем они тут? – с недоумением спросил Лаций у своей служанки, опускаясь на циновку. – А ты, что, тоже будешь здесь?

– Мой господин должен познать все законы этого благородного дома. Мой господин должен чувствовать себя очень хорошо, чтобы радоваться в этом доме. Старшие служанки будут следить, чтобы я понравилась господину.

– Что-о-о?.. Я ничего не понимаю. Павел, ты слышишь? Что они хотят от нас? – повысил он голос, спрашивая слепого певца, который находился в двух шагах с другой стороны за перегородкой. Рядом с ним тоже была служанка.

– Это удача, друг мой. Радуйся и внимай! Для нас это – «персиковая роща». Боги шлют нам счастье за долгие годы мук и скитаний. «Ветка сливы в нефритовой вазе»! И я не собираюсь от этого отказываться.

– Ты что, серьёзно? – всё ещё опасаясь какого-нибудь подвоха, произнёс Лаций, но Павел Домициан его уже не слышал.

– Благодарю вас, Купидон и Венера! Я даже не думал, что смогу это… – слепой певец ещё какое-то время возносил хвалу богам, после чего недвусмысленно предался плотским утехам со своей девушкой. При этом, старуха у входа внимательно следила за всем, что происходит у них за перегородкой.

Лаций повернулся к своей служанке. Та уже лежала рядом, прикрыв лицо веером. Сидевшая у стены «надсмотрщица» что-то сказала ей, и та, отложив веер в сторону, стала снимать с Лация длинную рубашку. Ему ничего не оставалось, как помочь ей. Воспользовавшись темнотой и удобным моментом, он успел спрятать нож под циновкой так, чтобы он находился под рукой. После этого Лаций спокойно вытянулся во весь рост и повернулся к молодому юному телу. Так началась его новая жизнь в доме губернатора Бао Ши.

ГЛАВА XV. ШКУРЫ И КАРТЫ – СЛУЧАЙНОЕ ОТКРЫТИЕ

Утром пришёл очередной «очень важный» слуга и сообщил им, что он в этом доме управляющий. Все слуги подчинялись ему. Он должен был одеть и обуть троих римлян, дать им слуг, хотя при этом они всё равно оставались слугами губернатора Бао Ши. Лаций спросил управляющего, что они будут делать. Тот охотно рассказал им, что губернатор через несколько дней покидает столицу и едет на юго-запад провинции, чтобы посмотреть место для нового города.

– Ты, Ла Цзы, будешь там помогать ему строить город, твой слепой друг будет помогать тебе песнями, а юный Зе Ной – работать вместе с остальными. Такова воля губернатора, – как ни в чём не бывало произнёс «важный человек».

– А море там рядом есть? – спросил Лаций.

– Море? Ха, какое море? Нет, там нет моря. Зачем оно тебе? Там много рек. Хороших рек. Не таких опасных, как Большая Жёлтая Река. Они не заливают города. Там хорошо.

– А до моря оттуда далеко? – снова поинтересовался он, и управляющий растерянно посмотрел на остальных слуг и слепого певца, как бы ища у них подтверждения в том, что он уже всё ясно объяснил.

– Нет, мой друг спрашивает, ведут ли эти реки к морю, – пришёл на помощь Павел Домициан.

– А-а… Этого не знаю. До моря тридцать дней пути, – покачал головой самый главный слуга в доме и достал чёрно-белые палочки. – Да, тридцать три дня пути на лошади, – гордо добавил он, что-то посчитав.

До отъезда Лаций ходил с управляющим по дому и задавал вопросы о том, как строится дом, из чего, какие есть инструменты и где берут воду. Тот всё охотно объяснял. Особенно удивило Лация то, что пол в доме всегда располагался над землёй на расстоянии двух локтей, чтобы его не могли затопить растекавшиеся реки. А ещё ночью нельзя было выходить из дома. Полы в коридорах всегда делали так, чтобы они скрипели и можно было услышать врага, который попытался бы проникнуть внутрь незамеченным. Для нужды в ночное время использовались невысокие кувшины, которые утром из комнат выносили специальные слуги.

– Почему бы не сделать дырки в полу? – наивно спросил Лаций.

– Тогда через неделю ты не сможешь там спать, – улыбнулся в ответ управляющий. – Плохой запах! И мухи, мухи будут. Так нельзя. Это плохо!

Павла Домициана до отъезда видно не было. Он пользовался такой популярностью у всех жителей дома, что пел для них почти весь день – с восхода и до заката. Иногда его приглашали к госпоже, но она всегда сидела за ширмой, и Павел с Зеноном исполняли ей те песни, которые пели для красавицы Минфэй.

Судя по рассказам Павла и его впечатлениям, жена губернатора Бао Ши хотела быть похожей на неё. Лаций пытался собрать побольше сведений о том месте, куда они поедут, так как опасался, что там может не оказаться ни карт, ни людей. Однако во всём доме губернатора не было ни одного человека, который имел бы понятие о картах и мог бы вообще показать, в какой стороне находится та часть провинции, куда они собирались ехать.

Как ни странно, но полезней других оказалась служанка, которая была родом из деревни того уезда. Её отец был рыбак, и она могла рассказать о реках, на которых тот ловил рыбу. Узнав это, Лаций стал чаще проводить с ней время возле кузницы, где на земле было много песка и легче было рисовать реки. За день до отъезда они сидели там, и снова разговаривали о дорогах и реках. Лаций уже неплохо представлял себе их расположение, количество деревень вокруг этого места и расстояние до столицы империи Хань. Оставалось только попробовать найти кусок кожи или ткани, на котором можно было всё это нарисовать.

Лаций уже собирался спросить об этом девушку, когда услышал невдалеке знакомый голос. Где-то совсем рядом охал и постанывал Павел Домициан. Обойдя кузницу, он увидел необычную картину: на досках лежал совершенно голый слепой певец, а рядом с ним сидела его служанка. С другой стороны суетился маленький сухощавый ханец с пучком тонких палочек в одной руке и небольшой пиалой – в другой. Он окунал один конец длинной иголки в какую-то жидкость, а затем осторожно втыкал её в тело несчастному Павлу. Тот вскрикивал от боли и просил богов послать ему терпение.

– Цэкус, у тебя, что, болит голова? – с иронией спросил Лаций, догадавшись, что Павел решил вылечиться от какой-то болезни. Они уже не раз слышали и видели, как ханьцы вкалывают иглы в тело, считая, что так можно избавиться от любого недомогания.

– Надеюсь, боги простят меня за это. Не надо было соглашаться, – сквозь зубы простонал Домициан.

– Шутишь? Ты приносишь в себя в жертву богам? – Лацию стало весело. Он не мог себе представить, какая беда могла заставить его друга раздеться догола и добровольно согласиться на такие мучения. – Может, ты хочешь погадать на собственной печени?

– О, нет! Только не это! Не шути так! – резко поменял интонацию Павел. – Я знаю, это выглядит странно, но… не настолько, чтобы приносить меня в жертву богам! Я только… – он замялся и снова сцепил зубы, получив иглу чуть ниже пупка. – Эта женщина сказала, что может помочь мне… как бы тебе сказать…

– Ты точно болен! – рассмеялся Лаций.

– Нет, не болен. Просто она так много умеет, а мне не хватает терпения, чтобы познать все её способности за одну ночь.

– А-ах, вот оно что! Феб ты ханьский! – ещё больше развеселился Лаций. – Тебе мало любовных утех с этой девушкой? Цэкус, Цэкус, ты ведёшь себя, как ребёнок. Я понимаю, если бы Зенон занимался этим, но ты…

– Зенону это ещё не надо, он молод, – недовольно пробурчал Домициан. – А мне нечего терять. Она сказала, что так делают многие мужчины и ночь длится до самого утра.

– Смотри, как бы боги не лишили тебя этой силы вообще, – покачал головой Лаций. Он вернулся в дом и попытался узнать, где можно взять кусок тонкой кожи. Но это оказалось невозможным.

Позже управляющий объяснил ему, что тонкая кожа была большой ценностью и хранилась у писаря в сундуке под замком. Любой текст, написанный на ней или на бумаге, считался священным, и никто не мог сжечь его без особого разрешения. Лаций вспомнил слова евнуха, который сказал, что Минфэй не может написать своё послание на бумаге. Она понимала, что такие слова не должен был видеть никто, а сжечь их не позволял закон, считавший каллиграфию священной.

Вечером он пришёл в комнату чуть позже, чем обычно, и застал там плачущего Павла Домициана, над которым снова колдовал сухонький старичок с иголками

– Что случилось? У тебя не получается превратиться в молодого жеребца? – смеясь, спросил Лаций.

– О, боги, я знаю, что потребовал невозможного, но я слаб, я никогда в жизни не просил ничего лишнего. Я всегда довольствовался малым и был скромен. Разве я не заслужил хотя бы чуточку снисхождения? Ведь все боги знают, как это приятно быть сильным с женщиной! Почему я не мог попросить того же?

– Хватит причитать! Завтра мы принесём богам жертву, и они вернут тебе твою мужскую силу.

– Ты уверен? – с надеждой спросил Павел. – Подожди… Что ты говоришь? – его голова повернулась к девушке. Она показывала ему, что надо повернуться и лечь на бок. – Ой, как больно! – вскрикнул он, когда очередная игла вонзилась ему в область крестца. – Подожди, подожди! Ты слышишь? – крикнул он лекарю и замахал рукой. – Мне, кажется, становится лучше, – девушка тоже что-то сказала старику с иглами, и тот наклонился над Павлом, чтобы лучше рассмотреть результат.

– Хао, дженг хао, – разобрал Лаций, видя, как старик встаёт и прячет свои иголки в небольшой ящичек. При этом, игла в нижней части спины у Павла покачивалась, как живая. Судя по всему, вынимать её никто не собирался. Лекарь ушёл, и его служанка стала расставлять перегородки.