Текст книги "Билбэт. Из глубины веков"

Однако незнакомец, видимо, хорошо знал нравы местных обитателей. Он даже не поднял головы. Убедившись, что все хулиганы расползлись, он подошёл к Богдану.

– Ну что, идти можешь? – в уголках раскосых карих глаз притаилась улыбка. Получив утвердительный ответ, мужчина добавил: – Тогда пошли. А то могут тухлыми помидорами закидать. Тебя как зовут?

– Богдан… А как это вы?.. – всё ещё видя перед собой последние движения драки, спросил он. – Это же не бокс. Каратэ? Да?

– Да, каратэ. Ты, смотрю, боксом занимался? Синяк там получил?

– Да, на соревнованиях. А вы можете показать ещё? У вас есть секция? Сегодня есть тренировка? – сыпал вопросами Богдан, находясь под впечатлением увиденного.

– Да, есть, но сегодня у меня дела. Надо навестить сестру. Давно не виделись. Ты где живёшь?

– На Пролетарке, тут недалеко. С той стороны, – он махнул в направлении проспекта.

– Хм-м, мне тоже туда. Пошли тогда вместе, раз пока по дороге. Хромаешь? Дойдёшь?

– Да, ничего страшного! А как вас зовут?

– Олег. Э-э… Олег Дохсунович.

– Ой! – Богдан остановился, услышав имя незнакомца. – Правда? А я Богдан Байдошин. Вы не к нам случайно идёте?

Теперь наступила очередь удивляться его защитнику.

– Вот это да! Чудеса прямо, – он покачал головой и рассмеялся. Дальше разговор уже пошёл более оживлённо. До дома они добирались чуть дольше, чем обычно, зато Богдан узнал, что его дядя занимается каратэ уже много лет, путешествовал по разным городам и странам, учился у многих мастеров. В Москве начинал заниматься каратэ в школе Сэнъэ у Тадэуша Касьянова после их разделения со Штурминым, потом наивно решил, что знает достаточно, и поехал на Тибет, был в Китае и Корее, изучал разные стили, работу с палками, нунчаками, копьями и мечами, и там понял, что находится ещё только в начале пути. Занесло даже в Америку. Там, в Лос-Анжелесе повезло попасть в группу к Даниэлю Иносанто, ученику Брюса Ли.

– Я видел его в кино! – радостно воскликнул Богдан.

– Да, Брюс Ли снимался. Но ещё он создал стиль «Джит кун-до». Переводится как «Путь опережающего кулака». Правда, на Востоке так не говорят. Там стиль называется в честь создателя. Брюса звали Ли Чжэньфань. И стиль Джит Кун-До поэтому называется Чжэньфань-фу.

– Ух ты! Сложно. Как вы всё это помните?

– Я живу этим. А когда что-то нравится, то запоминаешь всё без проблем. Поверь мне.

– Зачем вы уехали в Китай? Там правда всё знают лучше?

– О-о! – дядя завёл глаза вверх и вздохнул. – Это разговор на полжизни. Вкратце, так: я был молод, а мои учителя говорили разные вещи. Одни считали, что настоящий мужчина должен уметь защищаться. Другие утверждали, что любые единоборства – это насилие и убийство.

– Убийство?! – воскликнул Богдан от неожиданности. – Даже бокс?

– Да, именно так. Вот видишь, ты тоже удивляешься. Представь, каково было мне. Вот я и решил сам во всём разобраться. Мне повезло. Один большой мастер дал очень важный совет – найди себя. Найди, кому ты нужен. Найди своё место. Это трудно понять. Особенно в твоём возрасте. Знаешь, люди часто уезжают в поисках чего-то нового.

– Да, понимаю.

– Но от себя не уедешь. На новом месте ты никогда никому не нужен. Это – закон. Ты всегда один. Как зерно в земле. Можешь попасть на камень, можешь в глину, в воду или в горячий песок, как в пустыне. Условия разные, а ты всегда один. И везде надо выжить. Зерну нужна вода, чтобы прорасти. Эту влагу надо где-то взять. А её нет. Значит, надо отобрать у других, правильно? Но тогда другие зёрна погибнут. Так и с человеком. Приезжаешь и думаешь, что все сразу кинутся помогать и делиться опытом. Как бы не так! Китайцы этот опыт пять тысяч лет копили, чтобы выжить. Сколько врагов было, сколько войн, и тут они тебе раз и на тарелочке всё выложат. Да? Не-ет, такого не бывает. Нигде.

– А вот это… сегодня, ну, короче, то, что вы сделали там с ними, это жикудо? – Богдан забыл о боли в надкостнице и даже подпрыгивал от возбуждения.

– Джит кун-до, – медленно повторил дядя Олег. – Но это уже более развитый стиль. Даниэль Иносанто был единственным учеником Брюса Ли, которому тот разрешил преподавать. Представляешь? Когда я получил письмо, что мне можно прийти, и заниматься у него, я прыгал до потолка. Днём работал, чтобы купить еду. Вечером тренировался. Иногда ночью. В Штатах с этим трудно. Нельзя болеть, нельзя жаловаться, ничего нельзя. Надо только работать. С утра до вечера. И ещё желательно ночью. Да, там было круто! Дэн – мастер высшего класса. Он мне столько показал, что до конца жизни хватит. А он всем этим владеет. Представляешь?

– А сколько ему лет?

– Да уже за семьдесят. Он родился в тридцать шестом. Крепкий старик, железный.

– О, я тоже так хочу! Дядя Олег, возьмёте меня в секцию? – Богдан уже видел себя на тренировках, в зале, повторяющим движения тренера…

– А как же бокс? Ты прямо, как Тадэуш – сначала бокс, затем – каратэ. Не смотрел «Пираты ХХ-го века»?

– Не-а. Я Дэвида Туа и Роя Джонса смотрел.

– Тоже похвально…

С этими словами они вышли из лифта, и Богдан нажал на звонок. Мама открыла дверь и застыла на месте, как будто видела их впервые.

– Мама-Таня, это – дядя Олег! – радостно сообщил Богдан.

– Тань, привет! Мы уже познакомились, – скромно улыбнувшись, добавил тот и обнял двоюродную сестру.

– Да я уж вижу… – хмыкнула она и крикнула вглубь коридора: – Вань, они вдвоём пришли! Представляешь? Выходи из-за своего компьютера! – вдали послышались шаги Ивана Ивановича. Отец искренне улыбался и даже обнял Олега, что бывало с ним крайне редко.

Они просидели на кухне до поздней ночи, пока у Богдана не стали слипаться глаза, и его отправили спать. Зато после такого общения ни о каком боксе он уже не думал. Отец сначала был против, но синяк под глазом и травма надкостницы всё равно вывели Богдана «из строя» минимум на полмесяца. Поэтому папа-Ваня согласился помочь сыну с растяжкой, чтобы посмотреть, сможет ли тот пройти через нудный и скучный процесс подготовки к началу тренировок. Да, именно подготовки. «Новый тренер» сказал, что без продольного и поперечного шпагата в единоборствах делать нечего.

Следующие несколько лет Богдан тренировался с такой самоотдачей, что поражал не только своих родителей, но и маститых профессионалов из других видов спорта. Те часто приходили на тренировки и соревнования в клуб ДКД на окраине города, где местная администрация выделила его дяде старый склад с отоплением. За это время помещение превратилось в шикарный спортзал с татами и большим количеством тренажёров.

Богдан работал на всех, и ему удавались даже удары в прыжках, которые у начинающих спортсменов считались верхом мастерства. Он научился разбивать доски и концентрированно бить руками и ногами по мешкам с песком – в этом немало помогло его акробатическое прошлое. Все приёмы из Джит Кун-До он отработал до автоматизма и умел применять. Однако вместе с этим хотелось и показывать. Он жаждал похвалы и оценки.

Единственное, что Богдан никак не мог освоить – это спокойствие. Ему всё время казалось, что он должен доказывать другим своё превосходство, должен делать прыжки, удары, приёмы быстрее и точнее. Его дядя, Олег Дохсунович, это видел и понимал. В последнем классе школы он попробовал объяснить Богдану суть стиля Джит Кун-До – опережение с целью предотвращения. То есть, всё, чему он учился, было не для применения. Настоящий мастер, говорил он, никогда не допустит драки. Он всегда найдёт способ избежать её. А также – ссору, скандал, спор, конфликт и другие сложности человеческого общения. Это и есть превентивный удар. Только не в драке, а в жизни.

Богдан слушал, но не понимал. Юная натура бушевала и протестовала против такой несправедливости. Идти к вершине совершенства, чтобы там сидеть, как Будда, и улыбаться всем подряд, наслаждаясь своим превосходством? Нет, он так не хотел. Конечно, ему не хватало опыта.

Владея ударами и приёмами, Богдан не мог оставаться в стороне во время частых драк, не говоря уже о тренировках и соревнованиях. Его движения выглядели красиво, приёмы были эффектными и вызывали у зрителей возгласы восхищения, однако настоящие мастера не спешили хвалить, понимая, что перед ними хоть и невероятно талантливый, но всё же ещё неопытный юноша. А опыт никакими тренировками не заменишь.

– Любит покрасоваться, – кратко подытожил однажды Олег Дохсунович, – но это пройдёт. Лишь бы беды не натворил. Есть немного звёздности и заносчивости. Есть…

Самому Богдану такое отношение со стороны старших ничуть не мешало радоваться жизни. Он хорошо занимался в школе и очень увлекался компьютерными играми, особенно стратегиями. Весной они почти не ездили на дачу, потому что он готовился к ЕГЭ и доложен был определиться с выбором ВУЗа. О том, чтобы плюнуть на высшее образование, даже речи быть не могло. С одним из друзей они решили пойти на физтех в универе, сдали документы, но теперь, когда наступила летняя пауза, Богдан уже начинал жалеть о таком выборе. Те, кто там учился, говорили, что времени на тренировки или хобби просто нет. Учёба занимала всё время с утра до ночи на протяжении четырёх лет. И это его сильно угнетало. Тем более, что они поступили с Уйгуланой в разные университеты и теперь виделись гораздо реже. И это, как показало будущее, было одной из главных проблем.

Глава 8. Совет племени

Когда раннее солнце, набирая силу, залило долину ярким светом, в становище туматов все уже давно были на ногах. Поднимаясь над горами, жёлтый диск постепенно согревал людей на высоком берегу реки, наполняя землю силой тепла и жизни, питая слабые ростки травы и почки на деревьях, которые спешили навстречу весне и теплу, стараясь побыстрее появиться из-под укрытий коры и шелухи веток. Влажная земля начинала парить, и от неё исходил знакомый запах прелой листвы и кореньев. Скоро всё вокруг должно было расцвести буйным цветом, обещая людям еду и благополучие.

Однако туматы не спешили радоваться. К полудню, когда солнечные лучи уже разогрели землю и камни до нестерпимой жары, главные охотники и седовласые старейшины стали покидать свои гэры, чтобы направиться к большой утоптанной площадке у жилища Дзэтая, нового шамана племени. Там проходили ритуальные собрания и танцы перед дальней охотой или похоронами умерших. Плотная, утоптанная земля даже зимой не покрывалась снегом и льдом, как бы напоминая о своей особой роли и необходимости чтить этот круг больше всего остального.

Говорили, что в долину по ночам приходили души предков и духи леса. Иногда женщины замечали там тени, хотя точно их никто описать не мог, но какое-то свечение и искры, туман и качающиеся ветви деревьев видели все, даже те, кто по ночам никогда не покидал из своих гэров. Это поддерживало всеобщую веру в силу духов.

Внутри жилища шамана в это время всё кипело и бурлило: два котла с водой извергали вверх столбы пара, жаркое пламя согревало не только их, но и воздух, а обильные испарения делали его невероятно влажным и душным. Жена шамана, молодая, сухощавая женщина с худым, вытянутым лицом, на котором, казалось, навсегда застыла кривая гримаса неудовольствия, в этот день была раздражена больше обычного. Муж не хотел её слушать и снова решил заварить свои травы, а не те, которые советовала она.

После неудачи с Айланой, женой вождя, когда они отправляли старой знахарке Ситхе смесь из шэмэдэга, аяганга, сабхана, шарасэсэга, нохойна и почек берёзы, он испугался и перестал прислушиваться к её советам. Гриза не сказала ему, что эти травы должны были лишить Айлану сил, обескровить тело, заставить сердце биться слабее и реже, её красивая кожа тоже должна была высохнуть, как старая берёза на краю обрыва, после чего жена вождя спокойна покинула бы этот мир и ушла в долину предков. Но, к величайшему разочарованию Гризы, этого не произошло.

Передавая травы через сына, она сама подсматривала за ним, а потом и за знахаркой, которая бросала всё в котёл и варила питьё для заболевшей Айланы. Однако та выздоровела. А тут ещё вождь вернулся с плохими новостями, и теперь всё племя ждало от её мужа помощи.

Хитрая Гриза понимала, что это был прекрасный случай заслужить благосклонность сурового предводителя племени, который после смерти предыдущего шамана пока не сильно доверял её мужу. Хитрая женщина искала способ добиться уважения в племени, потому что тогда им бы приносили больше добычи и чаще обращались за лечением и помощью при родах.

Согнувшись над одним из чанов, она, как цапля на болоте, нюхала своим длинным, худым носом пар, то и дело спрашивая мужа, что он туда положил. Но Дзэтай отвечал неохотно, коротко и часто не с первого раза. Он думал о том, какое питьё сварить для охотников и старейшин, а какое дать вождю, чтобы тот стал добрее и снисходительнее, чтобы поверил в те предсказания, которые он будет говорить, когда наступит его очередь. Но это слово должно понравиться Баргуджину, потому что он был вождём, иначе всё может оказаться зря.

Мало, очень мало времени прошло после ухода прежнего шамана, не успел Дзэтай ещё втереться в доверие к тем, кто раньше знал его просто как знахаря и собирателя трав. Однако у него было одно средство, которое помогало общаться с душами умерших и невидимыми покровителями степей, лесов, рек и озёр. Это были странные грибы, которые он однажды нашёл в лесу под мокрым валежником. Они напоминали небольшие плоские пятна светло-серого цвета, с маленькими ножками и ровной поверхностью под шляпкой, без бахромы и перепонок. Оставленные без присмотра, грибы высохли и долго лежали на дне большой корзины.

Однажды, когда она понадобилась для каких-то дел, Дзэтай руками вытряхнул пыль, в которую превратились забытые там грибы, и продолжил готовить отвар для простудившегося сына. Ловко хватая длинными, тонкими пальцами сухие листочки трав, он не замечал, что кожа рук и ладони покрылись мелкой серой пылью.

После того как сын выпил отвар, он какое-то время лежал тихо, а затем стал потеть и скидывать с себя тёплые шкуры. Глаза его закатились вверх, он начал что-то бессвязно говорить, то и дело выкрикивая незнакомые слова, метался по полу, тычась в прутья на стене и ноги отца, пока не затих, провалившись в беспамятство.

Утром Тускулу стало лучше, жена радовалась и хвалила свои травы, а Дзэтай задумчиво подошёл к котелку, взял его и вышел наружу, щурясь от яркого солнца. Перелив остаток настоя в небольшой глиняный кувшин, он вытряхнул из котелка осадок и протёр стенки пучком сухой травы. Затем сказал Гризе, что идёт в лес, а сам направился к пещере над рекой. Там он осторожно понюхал кувшин и, со страхом сделал несколько глотков. Что произошло потом, он так и не понял. Голова наполнилась светом, настроение стало радостным и беззаботным, губы растянулись в улыбке – Дзэтай был счастлив.

Он сидел на большом камне и видел, как со стороны стойбища к нему шли жители племени. Они подходили и обращались к нему, как к вождю, за что-то благодарили, улыбались, кланялись, и всем было хорошо. Только старый шаман Улуг почему-то был грустным. И ничего не говорил. Он стоял у выхода из пещеры и молча наблюдал за всем происходящим.

Когда Дзэтай пришёл в себя, вокруг было темно. Наступила ночь. Звёзды на небе сияли ярким светом, на берегу никого не было видно, а кувшин лежал на боку – пустой и грустный. Дно было круглым и толстым, а горлышко – узким, поэтому внутри должно было что-то остаться. Но когда Дзэтай посмотрел внутрь, его ждало глубокое разочарование – кувшин оказался пуст. Это явно сделал кто-то другой… и специально. Однако здесь уже давно никто не жил, пещеры над рекой пустовали, и только один человек из их племени раньше приходил сюда, чтобы пообщаться с духами леса. Это был Улуг, старый шаман.

Испуганно спрятав кувшин под шкурой, Дзэтай вернулся в гэр и, ничего не говоря Гризе, лёг спать. На следующий день, проснувшись вместе с восходом солнца, он сразу бросился в лес, где собрал все грибы, которые только смог найти под густым валежником.

Однако на этот раз всё было по-другому. Сегодня был особенный день. Ему нельзя было ошибиться. Поэтому в один котёл Дзэтай решил добавить сонную шарасэсэгу – этот отвар предназначался для главных охотников и вождя. Напиток должен был успокоить их и сделать сонными. В другом котле, чуть поменьше, который он уже снял с огня и поставил у входа, была смесь орхоодоя, хурааба и сагэгу. Её он приготовил для старейшин. Пару глотков должны были придать им бодрости, которой они не испытывали уже давно.

– Охотники идут, – взволнованно сообщил Тускул, заглянув в гэр. Дзэтай нахмурился. Сын был похож на мать, он почти ничего не унаследовал от него, даже глаза были такие же большие и светлые, как у неё. Но характер был совсем другим – парень рос открытым и весёлым, вот только верховодить хотел над всеми остальными.

Телом он был сильнее многих своих сверстников. Тускул не раз обгонял их в играх, легко мог поднять бревно, которое с трудом отрывал от земли взрослый охотник, и серьёзно помогал отцу во время сбора трав и кореньев, таская за спиной сразу по несколько мешков, когда они покидали стойбище и уходили в дальние леса на много дней, питаясь там только тем, что могли собрать или поймать сами.

– Возьми этот котелок, – кивнул он сыну. – А я тот принесу. Ну а ты что стоишь? Иди, будешь наливать, – буркнул он жене, не поднимая взгляда.

– Да уж, а что же ещё мне делать? Только тебя слушаться! – выпалила в ответ она. – Ты смотри только, не спеши ничего предлагать, подожди, пока все выговорятся, чтобы Баргуджин первым сказал своё слово. А потом уже…

– Заткнись! – не сдержался Дзэтай. – Сам знаю. Стой и молчи! – он понимал, что за этим последуют долгие ночи споров и разногласий, обид и оскорблений, но сейчас Гриза мешала ему, а Дзэтай, наоборот, хотел сосредоточиться. Ему надо было уловить настроение соплеменников, чтобы потом оно передалось ему во время общения с тенями духов и душами предков. У него теплилась надежда, что они подскажут правильные слова, но для этого надо было взять с собой пыль серых грибов, которые он бережно хранил в небольшом мешочке в дальней части гэра. Сняв с продольной палки над головой тонкий кусок кожи, Дзэтай обмакнул его в воду, протёр и осторожно опустил один конец в мешочек. К мокрой поверхности прилипла серая пыль. Он положил мешок на место, а кожаный обрезок с впитавшейся серой пылью грибов завязал узлом на ожерелье из ракушек, цветных камней и разрисованных шишек. Теперь до него легко было дотянуться во время ритуала.

Баргуджин пришёл вместе со старейшинами. На краю уже лежала шкура медведя. Все охотники тоже были здесь. Многие даже сняли рубашки и накидки из тёплых шкур. Солнце припекало, и лица туматов блестели от пота. Только старейшины выглядели так, как будто зима осталась в их душах навсегда и теперь даже самое жаркое солнце не могло растопить лёд в их уставших от жизни сердцах. Сухие, морщинистые лица, покрытые редкими седыми волосами, напоминали кору берёз, а глаза – замёрзшие ягоды черники.

Тихо переговариваясь, охотники брали у жены шамана деревянные чашки с горячим напитком и делали первые глотки. Шаман с сыном разливали отвар из другого котелка, соблюдая почтение. Баргуджину тоже подали большую чашу. Выпив её, он поднял руку и сказал:

– В память о наших предках мы пьём этот настой, пусть они помогут нам в трудные времена и защитят от врагов, – затем обвёл всех взглядом и остановился на Дзэтае. В ритуальных одеждах, в шапке с перьями и с оберегами на шее, браслетами на кистях и посохом, на конце которого белел череп коршуна, шаман выглядел устрашающе, но его лицо было спокойным. Он не заискивал и не улыбался. Это было странно. Однако в этот момент вождя волновало только одно – мнение старейшин. – Отцы и братья, – снова обратился Баргуджин ко всем, – пусть сегодня каждый скажет, что он думает. Стоит ли нам готовиться к приходу Орды или покинуть эту землю и уйти к Большому Озеру? – на краю площадки приподнялся молодой охотник, и Баргуджин сразу узнал нетерпеливого Буая, который вспылил накануне. – Подожди! – сказал он ему. – Пусть начнут старшие. Жугэй, ты водишь свою семью на охоту уже пятнадцать зим. Что ты думаешь?

Невысокий, коренастый тумат с татуировкой на лице, тяжело встал и какое-то время молчал. Затем вздохнул и ответил:

– Жугэю сложно говорить. Ты вчера всё правильно сказал: разобьём тысячу, за ними придут ещё больше. Жугэй – охотник, а монголы – воины. У них – кожаные накидки с железными пластинами и лошади. А у Жугэя даже топора нет. И где взять столько стрел с наконечниками? А длинные ножи? У монголов два длинных ножа. Они рубят ими людей, как ветки в лесу. Жугэй не сможет победить монгола, туматы не смогут победить Орду, даже если мы все станем воинами. Реку не остановишь, и гору с места не сдвинешь, ты сам знаешь.

– Жугэй боится! – вдруг выкрикнул за его спиной молодой Буай. – Он хочет спрятаться за словами. Это – страх. Он прячет свой страх!

Все онемели от такой дерзости. Однако Жугэй, видимо, долго думал о том, что сказал, поэтому на его лице не дрогнул ни один мускул. Вместо резкого ответа он погрустнел и со вздохом добавил:

– Ты прав, Жугэй боится. За всех боится. За свою семью и сестру, за мать и весь род. Они умрут просто так, ни за что. Ведь это всё равно, что взять и своими руками задушить их. Какая разница, придут монголы и убьют Жугэя или Жугэй сам это сделает? – он отвечал юному Буаю, но получалось, что обращался ко всем остальным. Юноша хотел что-то возразить, но тут уже возмутился Баргуджин.

– Сядь на место и замолчи! Иначе пойдёшь шкуры чистить… вместе с женщинами, – приказал он. Ослушаться вождя молодой воин не посмел. Баргуджин повернул голову к другому охотнику. – Все услышали тебя, Жугэй. Теперь пусть скажет твой сосед Шугай.

Туматы вставали один за другим и высказывали своё мнение. Большинство склонялось к тому, чтобы уйти на север или за запад, некоторые осторожно намекали на выкуп, но никто не предлагал сражаться. Все понимали, что суровая зима заставила зверей уйти на юг, поэтому в других местах будет ещё хуже.

И вот настала очередь старейшин. После них вождь по закону племени должен был сказать своё последнее слово. Как он скажет, так и будет, никто не посмеет ему перечить.

Однако сам Баргуджин всё ещё пребывал в растерянности. То, что сражаться было глупо, он понимал. И даже решил, что уведёт племя сразу после осеннего обряда. Но куда? Он до сих пор не знал, куда им идти. Да, туматы были самым многочисленным племенем в междугорье, за последним хребтом перед долиной мёртвых камней, которая пока ещё скрывала их от монголов, но всё равно охотники были правы – они не воины, у них не было лошадей и длинных ножей, щитов и копий, стрел с наконечниками и тугих луков, пробивающими по несколько человек сразу.

Его мысли текли по руслу беспощадной реки зла и жестокости, где царил только один закон – закон силы. Баргуджин кивал головой, слушая туматов, хотя на самом деле пытался в это время придумать, как объяснить соплеменникам свою нерешительность. Почти все были за отход на север. Только один старый охотник по имени Баргуз, предложил опередить монголов и прямо сейчас отправить к ним послов с дарами, чтобы откупиться. Старик считал, что всесильный вождь Орды, страшный Чингисхан, не захочет идти так далеко на север ради разорения охотничьих племён.

Баргуджину было ясно, что тот выжил из ума и витал в мире несбыточных надежд. Однако его слова пришлись по душе некоторым туматам, они подхватили их и стали обсуждать. Авторитет старика был слишком высок, чтобы оставить его слова без ответа. Иначе мнение Баргуза могло быстро превратиться в мнение большинства.

– Твоя мудрость помогает нам всем думать и искать правильную дорогу, – обратился он к седовласому старцу. – Наверное, ты прав, и я на месте Чингисхана тоже не пошёл бы сюда, если бы мне пообещали несметные богатства в обмен на мир. Но скажи нам, мудрый Баргуз, что мы можем предложить монгольскому вождю, который уже разорил половину империи Цзинь? А ведь там люди едят на блюдах из золота и строят гэры выше сосен! Он покорил десятки племён на юге, за границами Великой Степи. Что ему ещё может быть нужно от нас? У нас ведь нет ничего, кроме наших жён и детей. Ты хочешь предложить их в обмен на свободу? Но зачем она нам без наших семей? – Баргуджин вытянул руку, вопрошая уже теперь всех остальных, но никто не смотрел ему в глаза, охотники сидели, опустив головы, и смотрели в землю. – Нельзя торговаться с тем, кто берёт всё даром!

Туматы вдруг зашумели, как кроны деревьев, наполнившиеся ветром перед скорой грозой. Послышались недоумённые возгласы:

– Так что же нам делать? Ты знаешь?

– Ты – вождь, ты должен решить.

– Уходим на север? Когда?

– Снимаемся сейчас или в конце лета?

Баргуджин медлил. В голове стучали барабаны, в груди бешено колотилось сердце, но разум оставался ясным. Что-то сдерживало его, не давая принять немедленное решение. Это было какое-то неприятное, неясное предчувствие. К тому же он снова вспомнил об Айлане и её медальоне, о словах шамана Улуга и его предсказаниях.

– Ваш вождь оставил двух охотников в племени ситучей. Онул и Тайгал – опытные люди. Они пошли в долину усуней вместе с теми, кто был там зимой и видел чёрный дым. И ещё много всадников на лошадях. Вождь ситучей предложил объединиться. Но перед этим он хотел ещё раз убедиться в том, что опасность уже близко. Они ждут нашего решения. – Как ваш вождь, я хочу сначала услышать Онула и Тайгала. Скажу вам всем… сердце моё против бегства и сражения. О детях и жёнах я даже говорить не буду. Выкуп – это смерть. Мы должны сохранить племя, но я чувствую, что время для решения ещё не настало.

– Тогда мы не уходим?

– И не идём воевать с монголами?

Охотники и старейшины стали одобрительно кивать, ещё не до конца понимая, что он предлагает, и только шаман вдруг встрепенулся и, приподнявшись со своего места, осторожно заметил:

– Великий вождь, позволь мне сказать? Ещё никогда собрание охотников не заканчивалось без твоего последнего слова. Никогда… Ты предлагаешь подождать, но для этого нужен знак свыше. Наши предки должны подсказать нам, как быть, они должны что-то сделать… – он не успел договорить, потому что со стороны реки вдруг раздался громкий хлопок, затем – треск и снова громкий хлопок. От неожиданности Дзэтай вздрогнул, и только несколько мгновений спустя послышался женский крик и радостные детские голоса:

– Река пошла! Лёд ломается, лёд ломается…

– Это – знак! – подняв руку вверх, первым произнёс старейшина Баргуз. – Никогда ещё лёд не сходил так рано.

– Да, это знак, – согласился Баргуджин. – Но ты должен закончить обряд, – обратился он к Дзэтаю. – Неси угли и разливай настой!

Посреди площадки появились несколько дымящихся поленьев, и шаман быстро высыпал на них мелкую траву. Вместе с дымом вдоль земли стал разноситься горький запах жухлых листьев и сухой осени, вызывая у собравшихся кашель и лёгкое головокружение. Жена шамана вместе с сыном разлили по чашкам остывший настой и отнесли котелки в гэр. Дзэтай, чувствуя, что настало его время, отвязал от ожерелья кожаный ремешок и засунул его в рот. На языке сразу почувствовался знакомый кислый привкус. Постукивая в бубен, он начал ходить по кругу в такт ударам, тихо напевая старую шаманскую песню, слова которой многие уже не понимали, но хорошо помнили, так как она всегда сопровождала собрания их отцов и дедов.

Извиваясь всем телом, Дзэтай подпрыгивал, изображая то птицу, то тигра, то ставшего на задние лапы медведя, а сидевшие рядом охотники, как зачарованные следили за ним, внимая каждому звуку, каждому слову, как будто в этих странных движениях таился глубокий смысл, помогавший им выживать в этих землях.

Постепенно шаман потерял контроль над своими движениями и медленно опустился на землю. Яркие лучи света стали наполнять его голову послышались чьи-то голоса, вдали появились контуры фигур. Незнакомые люди подходили к нему, трепали по плечу, голове, говорили что-то на ухо, а он повторял и смеялся, радуясь, как ребёнок.

– Да, да, я тоже вижу… красивое озеро, там много уток и рыбы. Тучи прошли, дождя не будет, но он льётся за горой, прямо в реку… Нет, я не видел летающих тигров, здесь только медведи… Их никто не боится. Я вижу дорогу и много цветов. Трава растёт по пояс…

Охотники и старейшины, слушали, пытаясь уловить знакомые слова и сочетания, чтобы найти в них тайный смысл, но вскоре сами стали терять ощущение реальности от горького дыма и выпитого травяного настоя.

Жена шамана в это время стояла у входа в гэр и наблюдала за происходящим через узкую щель между шкурами. Сын сидел с другой стороны, положив голову на колени. В какой-то момент дым добрался и до их жилища, Гриза закашлялась, у неё потекли слёзы и, закрыв рот рукой, она бросилась к кувшину с водой, чтобы подавить кашель. Тускул краем глаза видел очертания её фигуры, склонившейся над шкурами в глубине гэра, но вдруг мать резко выпрямилась и решительным шагом направилась к выходу. Когда он поднял голову, чтобы спросить, куда она собралась, перед ним только мелькнула закрывавшая вход шкура. После этого внутрь ворвался большой клуб дыма и, окутал с головы до ног, заставил закашляться. Тускул сразу позабыл всё, что видел, борясь с удушьем и резью в глазах.

На земляной площадке плотный густой дым давно окутал всех охотников и старейшин, добравшись даже до Баргуджина. Чтобы лучше слышать слова бившегося в конвульсиях шамана, вождь встал и подошёл ближе. В это время позади него проскользнула большая тень в длинной накидке из волчьих шкур. Никто не заметил её, и через мгновенье тёмное пятно исчезло за ближайшим гэром.

Когда Тускул откашлялся, мать по-прежнему стояла на коленях возле кувшина и промывала глаза.

– Ты вернулась? – растеряно произнёс он.

– Что? – хрипло переспросила Гриза и на мгновенье перестала тереть лицо мокрой ладонью.

– Ты же вышла… – начал, было Тускул, но осёкся, вдруг поняв, что это была не она – слишком большой и широкой была та фигура, слишком уверенно и широко шагала она мимо него. Нет, его мать так не ходила.

– Кто вышел? – Гриза закашлялась и, сплюнув горькую слюну, снова стала плескать в лицо водой и тереть глаза. Он какое-то время сидел в задумчивости, но воспоминания померкли и Тускул решил, что ему это всё просто померещилось.

Однако он ошибся.