Текст книги "Однажды в СССР"

– Конечно, научу. Только самым простым приёмам. Но тебе хватит, чтобы толпу раскидать. Секретным, сам понимаешь, не могу. Подписку давал. Наливай!

Девицы за их столиком откровенно скучали. Им неинтересно было слушать про мордобой, и, видимо, чтобы привлечь к себе внимание, одна из них нетрезво и жеманно произнесла:

– Мальчики, пойдёмте танцевать, а то с меня вон те мужики глаз не спускают, – и указала на соседний столик, где гуляли четверо взрослых здоровых мужиков, действительно по мере повышения градуса всё чаще поглядывавших на ближайших представительниц женского пола.

Вторая подруга оказалась благоразумнее или трезвее и потому опасливо предостерегла:

– Прекрати, Танька! Мальчики, это таксисты, лучше с ними не связываться. У них тут всё схвачено, за всё заплачено.

Сказано было правильно, но поздно. Ромка пьяно ухмыльнулся:

– Не боись! С нами Брюс Ли и Чак Норрис в одном лице! – и, повернувшись к соседнему столу, негромко свистнул, чтобы привлечь внимание, и после паузы: – Ну что уставились, мудаки?!

Мудаки от изумления перестали жевать, а один продолжал лить водку мимо рюмки. Но вот изумление прошло, и они дружно встали. Без малого полтонны на четверых. Проходя мимо их столика, один специально задел Ромкин стул ногой и негромко предложил:

– Пойдём выйдем, – после чего они прошествовали по направлению к туалету.

Ромка с готовностью вскочил, зачем-то потянул со стола вилку и сунул её в голенище высокого зимнего ботинка. Казах тоже как-то неуверенно поднялся, но всё время норовил опуститься обратно. И лишь полный восхищения взгляд товарища заставил его следовать за ним.

В туалете всё произошло очень быстро. Ромку пропустили вперёд, расступившись, и он хоть и несколько растерялся, но занял выгодную позицию со стенкой за спиной. Когда отчего-то замешкавшийся казах всё же вошёл, то не успела за ним закрыться дверь, как один из таксистов – толстый, похожий на тюленя мужик – широко, по-деревенски размахнувшись, незамысловато двинул ему в ухо. Краем глаза Ромка успел заметить, что бил тот внутренней стороной кулака, или, как принято выражаться в боксе, открытой перчаткой, что считалось верхом дилетантизма. Но на казаха удар произвёл сокрушительное воздействие – того как волной смыло. Его довольно крупное тело уверенно и компактно разместилось под умывальником и выходить оттуда категорически отказывалось. Во всяком случае, когда его попытались за ногу извлечь на свет божий, он намертво ухватился за сифон, который в итоге и вырвал.

Впрочем, этого Роман уже не видел. Его так потрясло, что великий мастер пропустил столь примитивный удар, вместо того чтобы в прыжке вырубить сразу двоих, что он и сам никак не среагировал, когда невысокий крепыш, низко наклонив голову и коротко разбежавшись, всей массой впечатал его в кафельную стену. Из него словно выпустили воздух. Потом ему завернули руку так, что казалось, ещё чуть-чуть – и вырвут, отобрали вилку, непонятно как оказавшуюся в этой руке, при этом ею же оцарапав лоб, и грубый голос проникновенно сказал в ухо:

– Следующий раз фильтруй базар, сынок. На первый раз прощаем, и то потому, что у меня сын – тебе ровесник.

После чего руку отпустили, и он ткнулся носом в плитку пола. Неоднократно сломанный нос противно заныл, но он не обратил на это внимание – до слёз было обидно, что никаких волшебных секретов, по всей видимости, не существует. Во всяком случае, он их не узнает.

Когда он, умывшись и перешагнув через учителя, по-прежнему обнимавшего вырванный сифон, вышел из туалета, прижимая ко лбу кусок туалетной бумаги, быстро набухавший кровью, таксистов за столиком уже не было. Щедро расплатившись с Колянычем и компенсировав мелкий ущерб, нанесённый умывальнику, они поспешно ретировались, дабы избежать скандала в заведении, где были завсегдатаями. Девицы встретили Ромку испуганным кудахтаньем. Пока одна промакивала лоб смоченной в водке салфеткой, другая налила стопку для промывки опечаленной души.

Прошло не меньше четверти часа, когда дверь туалета слегка приоткрылась и оттуда высунулась круглая голова. Голова настороженно оглядела зал, особо пристально изучив пустой и уже убранный стол таксистов. Не заметив явной опасности, вслед за головой появилось помятое тело. И вот уже Нурик как ни в чём не бывало жизнерадостно что-то рассказывает, не забывая подливать себе и другим. Ромке он многозначительно прошептал на ухо:

– Ты не подумай, я бы их уделал, но нам запретили использовать спецприёмы против гражданских лиц.

Наутро Ромка проснулся в номере гостиницы, где располагался ресторан, с дикой головной болью. Похмелье было ужасным. Рядом спала одна из вчерашних девиц, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся далеко не первой свежести и красоты. О том, что у них что-то было, он с отвращением догадался, рассмотрев свой воспалённый натёртый орган, а также обнаружив на полу использованный презерватив, более известный ему под названием гондон. Очевидно, это был первый в его жизни опыт использования подобного резинотехнического изделия.

Не сразу найдя свою одежду, и почему-то в коридоре, а трусы на подоконнике, он отправился в душ – единственный плюс среди бесчисленных минусов сегодняшнего утра. Там, стоя под жидкой прохладной струёй, он жадно глотал прямо из неё и пытался восстановить события прошедшей ночи. Это ему удалось лишь частично.

Как он оказался в номере, куда делся казах, а заодно около ста рублей, из которых осталось не больше червонца, вспомнить не удалось. Можно было, конечно, расспросить девицу, имени которой он тоже не помнил, но необходимость общения с ней вызывала ужас.

Так он стоял, уже испытывая озноб, и думал, что непростительно опоздал на работу, что вчера пропустил учёбу безо всяких на то оснований, если, конечно, не считать таковым желание расслабиться после очередной сделки, и чувство отвращения к себе становилось невыносимым. Хотелось спрятаться под одеяло и не выходить в этот враждебный и неприветливый окружающий мир. Взрослый мир ответственности и ускользающей мечты.

* * *

Он не «въезжал» в матанализ. И в линейную алгебру тоже. Это было удивительно, но это был факт. В школе он схватывал математику на лету. Участвовал в олимпиадах и однажды дошёл до областной. Там, правда, в призы не попал. А весь последний год занимался с репетитором – доцентом из политеха, в своё время окончившим мехмат МГУ. Мать выделила из скудного семейного бюджета аж на двух репетиторов – по математике и английскому. В итоге в отпуск в этом году она не ездила. Да и в прошлом тоже. Он особо напирал на английский, пока ещё была надежда на МИМО, поскольку там профильным экзаменом был именно иностранный. И, приехав в Москву поступать, прямо с вокзала, благо было восемь утра, направил свои стопы в уютный особнячок на Садовом кольце, у выхода из метро «Парк культуры».

Поспел как раз к открытию. В приёмной комиссии ажиотажа не было, и он без очереди приступил к подаче документов. Ровно через минуту выяснилось, что ему не хватает одной бумажки, но какой! Называлась она рекомендация обкома КПСС. Когда он в недоумении заявил, что в перечне документов для поступления такого названия не видел, девушка на приёме посоветовала ему зайти к ответственному секретарю приёмной комиссии – та как раз была свободна. Представительная дама с высокой причёской выслушала и буднично ответила, что у них в фойе вывешен список документов и там всё указано.

– У нас знакомый был в Москве в командировке в прошлом году и заходил к вам в институт специально за перечнем. И переписал его. Так там не было никакой рекомендации!

– Молодой человек, я не отвечаю за ваших знакомых. Объявление висит с весны. Все желающие могли ознакомиться, – параллельно она листала его документы.

– Что же мне делать? А может, я съезжу обратно домой и привезу эту бумажку? – а сам подумал, что дорога туда-обратно влетит в копеечку. Да и билетов не достать.

– Вряд ли вы получите эту, как вы выразились, бумажку. Хотите добрый совет? Я тут посмотрела ваши документы и вижу, что вы неглупый мальчик. Так вот, послушайте меня, берите документы и подавайте в МГУ на экономический. Там нужны светлые головы. А к нам вы не поступите!

– Но почему?!

– Молодой человек, я и так сказала больше, чем следовало. Мне кажется, вы достаточно взрослый, чтобы понимать, когда вам желают добра.

Почему-то он поверил ей тогда. Теперь он понимал почему. А матан с линейкой так и не лезли в него. Нет, конечно, если бы он занимался как следует, то есть целыми днями, то наверняка одолел бы. А тут… Справедливости ради надо заметить, что высшая математика никому не давалась с наскока. Но разве от этого легче? А сессия неминуемо приближалась – и настроение падало по мере её приближения.

Хотя была и ложка мёда в бочке дёгтя – первенство Москвы среди студентов он тоже выиграл. Конечно, не так уверенно, как университетские соревнования, в полуфинале даже фонарь под глаз словил, но главное – результат. Однако, когда поделился своими опасениями с Шукленковым, тот не обнадёжил: спортивных успехов мало, без отличных оценок – никуда. И обещал поговорить со знакомым преподом с мехмата насчёт дополнительных занятий. Это, конечно, здорово. Но где взять время? Надо что-то решать с работой. Отказываться от бизнеса он был не готов. Тем более что там успехи были налицо. То есть в кармане. У него даже появилась проблема – где хранить деньги. К счастью, она решилась просто – сберкнижка. Точнее, несколько. Когда он попытался положить на первую сразу три тысячи, пожилая операционистка так удивилась несоответствию суммы и его сопливого возраста, что он быстро передумал, положил восемьсот рублей и в тот же день завёл ещё несколько в разных сберкассах, положив на каждую до тысячи.

* * *

– Товарищи комсомольцы, прошу считать наше собрание открытым. На повестке дня три вопроса. О принятии социалистических обязательств на следующий год. О повышении сознательности и ответственности комсомольцев нашего торга в свете решений ноябрьского пленума ЦК КПСС. И рассмотрение личного дела комсомольца Романова Р. А. Прошу голосовать по утверждению повестки дня. Кто «за» – поднимите руки. Принято единогласно. Переходим к первому вопросу.

Людмила Смоленцева была сама серьёзность. Одетая в строгую чёрную двойку – юбка ниже колен и приталенный пиджак, застёгнутый на все пуговицы, белая блузка под горло. На голове пучок, на носу очки в толстой оправе, ни грамма косметики. Ромка вспомнил, как она со смехом рассказывала ему историю с этими очками.

У неё было отличное зрение. Но, став секретарём комсомольской организации, она, дабы прибавить своему имиджу недостающей солидности, отправилась в районную поликлинику, где, отсидев очередь к окулисту, изобразила, что не видит последнюю строчку из висящей на стене таблицы с буквами. Врач прописал ей очки с минимальными диоптриями, каковыми она и щеголяла исключительно на собраниях и когда ездила в райком комсомола.

В райкоме, находящемся по адресу: Донская, 11, совсем недалеко от её магазина, она была частой гостьей, заскакивая после работы не столько по делам, сколько чтобы подкинуть курирующим сотрудникам свежую колбаску, окорочок и прочие продукты, не лежавшие свободно на прилавке. Соответственно, числилась на очень хорошем счету, регулярно получая поощрения. А второй секретарь райкома – холостой, плюгавого вида мужичок лет тридцати – очень неловко пытался за ней ухаживать. Точнее, ухаживать за ней пытались практически все встречавшиеся на жизненном пути мужчины, кому хватало на это смелости, но она в данном качестве рассматривала лишь тех, кто мог пригодиться в жизни, остальных безжалостно отшивала, рассуждая следующим образом: «Между ног у всех примерно одинаково, так какой смысл давать тем, от кого никакой пользы?» Тех же, от кого прок мог быть, она раскладывала по полочкам в своей голове, отводя каждому его место. Очень немногие находились в активной фазе отношений, предполагающей лёгкий флирт – не более, остальных держала про запас. Ромка в этом ряду был вопиющим исключением из правил, как говорится – для души, а второй секретарь тихо-мирно дожидался своего часа на отведённой ему полочке, без гарантии на успех, – вот если первым станет, тогда другое дело – тогда это джекпот! А между первым и вторым – дистанция огромного размера. Знания жизни ей было не занимать.

– И мы все как один принимаем на себя повышенные социалистические обязательства и обещаем выполнить и перевыполнить план по росту уровня культуры обслуживания покупателей! А также…

Ромка только диву давался, слушая выступавших. Сейчас вещал Паша Кочергин – руковод Олега из девятого магазина, который, как всем в торге было известно, обсчитал в прошлом году плохо видящего покупателя на два рубля пятнадцать копеек при сумме покупки в четыре рубля. Скандал удалось замять, и вот сейчас Паша с трибуны надрывается, как они все в едином порыве поднимут культуру обслуживания на недосягаемую высоту. Цирк, да и только! Но здесь Ромка оказался неправ – это были ещё цветочки, цирк предстоял впереди. И ему там была уготована главная роль – роль шута. Давно известно, что никто не может так больно задеть, как близкий человек. Или бывший близкий.

У каждого человека существует естественная броня – доспехи, защищающие нежное и сокровенное от внешнего мира. У кого-то она толще, у кого-то – на просвет. Ромка, как ни странно, относился ко второй категории, сам не подозревая об этом. Когда его личное дело вынесли на комсомольское собрание, он сильно удивился, но не придал этому значения. Сейчас, находясь в обстановке пафосного формализма и подчёркнутой официальности, он испытывал лёгкое беспокойство, представляя, как ему придётся стоять перед этим залом и на него будут устремлены десятки глаз. При этом он категорически не понимал, что означает рассмотрение личного дела. Что это за дело вообще такое и откуда оно взялось?

Пока же с трибуны нудно бубнил секретарь партийной организации торга Феликс Иванович Круглов. Должность эта была освобождённой, то есть товарищ Круглов ничем больше не занимался, как только руководил коммунистами торга, коих насчитывалось не очень много, и в чём конкретно заключалось руководство ими, было не очень понятно. Феликс Иванович всё время проводил в своём кабинете, который располагался по соседству с кабинетом директора торга – самой Лидии Яковлевны Бесчастных, что указывало на его высокое положение в руководящей иерархии, но чем это обусловлено и как взаимодействуют векторы силы внутри этой самой верхушки, Ромка не представлял. Зато в этом хорошо разбиралась Людмила, и, когда у них ещё были отношения, она рассказывала, что по влиянию секретарь парторганизации – второй человек в любом коллективе после директора. А может и директора в бараний рог скрутить, если правильно вопрос поставит. Что значит правильно поставить вопрос, Ромка в тот раз узнать не успел, поскольку Людмила, когда они оставались наедине, времени даром терять не любила, предпочитая секс всем остальным формам человеческого общения.

Вот и тогда она прервалась на полуслове и, завладев его достоинством, предалась любимому занятию, которое Ромка, чьи представления о допустимом между мужчиной и женщиной базировались на дремучих уличных понятиях, поначалу считал крайне постыдным. Помнится, когда она впервые приладилась, чтобы исполнить эту процедуру, он в ужасе схватил её голову обеими руками и так поспешно дёрнул вверх, что чуть не оторвал вместе со своим членом соответственно, поскольку Людмила, даже под угрозой потери головы, выпускать его изо рта категорически отказывалась. Потом он, потрясённый, громко шептал, что теперь никогда не сможет её поцеловать, потому что она никто иная, как… Она же со смехом заявила, что это не она…, а он – дремучий деревенщина и называется это не позорным лагерным выражением, а вполне изысканно – французской любовью. И поцеловать её он не просто сможет, а сделает это немедленно и не один раз. Надо ли говорить, что она оказалась права. И смог, и поцеловал, и не один раз. Но вот любителем специфического процесса так и не стал, оставаясь приверженцем традиционной формы совокупления, в которой, правда, оказался весьма искусным и, не подозревая о существовании книги «Камасутра», изобрёл многие позы оттуда заново.

Феликс Иванович между тем продолжал нудно зачитывать материалы пленума ЦК КПСС, которые, несмотря на то что состояли исключительно из понятных по отдельности русских слов, будучи собраны в текст, смысл передавать отказывались. Зал под монотонное гудение поголовно клевал носом, вздрагивая лишь, когда Людмила, сидящая в президиуме, то есть за столом, покрытым красной скатертью и с графином посередине, стучала металлической ручкой по этому самому графину, дабы привлечь внимание к словам докладчика и предотвратить откровенные всхрапывания и даже возможные падения со стульев, что нет-нет и случалось на собраниях, не добавляя очков секретарю.

Наконец, и по второму вопросу дружно проголосовали «за», при этом никто, кроме членов президиума, даже не подозревал, за что он голосует. Ну, наверное, поднять, усилить, ускорить, догнать и, возможно, перегнать, как всегда. Какая разница, что в этот раз придумали члены президиума, лишь бы отпустили поскорее. А тут ещё какого-то Романова обсуждать, чёрт бы его подрал!

Ромку подняли с места и поставили перед залом. Он ощутил себя словно на ринге, вот только противник был многоруким и многоглазым существом, которое колыхалось, тяжело дышало и хотело поскорее его прикончить. Получилось так, что он стоял между залом и столом президиума, как между молотом и наковальней, – вполоборота к одному и к другому. И там и там на лицах читалось безразличие, и на мгновение ему показалось, что всё вдруг закончится – кто-нибудь объявит, что это недоразумение, и все с облегчением разойдутся, а он счастливо присоединится к Олегу, и они поспешат по своим делам.

Но вот встала Людмила и, не глядя на него, начала говорить. Сначала он с изумлением узнал, что является прогульщиком и злостным нарушителем дисциплины и правил торговли, с которым не справляется трудовой коллектив, и потому было решено вынести его личное дело на комсомольское собрание. Это звучало настолько абсурдно, что сознание отказывалось воспринимать столь очевидный бред и, казалось, уплывает. Словно сквозь вату доносилось:

– …Так, в характеристике с места работы указывается на многочисленные и систематические нарушения формы одежды на рабочем месте, а именно нахождение за прилавком в несвежем колпаке и грязном фартуке…

Действительно, к концу смены, то есть на второй день, фартук выглядит не самым опрятным образом, а попробуй, взвешивая и заворачивая сотни кусков сырого мяса в день, сохранить его в первозданном виде! При этом он выглядел Белоснежкой по сравнению со Степаном, который, периодически поднимаясь наверх из разрубочной, напоминал чёрта из преисподней, где пытают грешников.

– …На неоднократные замечания отвечает дерзко, не проявляя должного уважения к старшим товарищам, призванным воспитывать и прививать навыки высокой культуры обслуживания…

Ага, высокой культуры обвешивания они навыки ему пытались прививать. Далее из текста следовало, что он систематически опаздывает на работу, подводя весь коллектив. Опозданий было ровно два, один раз на пятнадцать минут, второй – да, он серьёзно опоздал на два часа, когда напился в ресторане и очнулся в гостинице. Бр-р-р, до сих пор вспоминать стыдно. Но откуда систематически-то взялось? Тем более что он очень каялся за второй случай, и казалось, что простили, – директор примирительно заметила тогда: «Ладно, с кем не бывает». Выходит, что нет. Потом шла высосанная из пальца галиматья, что он халатно относится к своим обязанностям, и уж совсем откровенная ложь, что нарушает правила советской торговли и грубит покупателям. Ну дают! Внутри всё кипело! Ему казалось, что он немедленно должен объяснить всем, что это неправда, спорить, доказывать. Но то, что он услышал в конце, повергло его просто в шок.

– …По отношению к коллективу ведёт себя высокомерно и по-хамски, постоянно подчёркивая, что он – студент МГУ, а в торговле оказался случайно и задерживаться не собирается, поскольку все продавцы – хапуги…

На этих словах зал возмущённо загудел. Ромка почувствовал, что у него пол уходит из-под ног. Дальше всё происходило как в тумане. Выступали какие-то незнакомые люди и что-то про него рассказывали. В какой-то момент подняли Олега, Ромка видел его испуганные глаза и открывающийся рот, но слов не слышал или не понимал.

Неожиданно сознание словно выбросило его из глубины на поверхность, он встретился взглядом с Людмилой – в её глазах даже сквозь стёкла очков сквозило торжество. Она руководила этим срежиссированным хором, который незаслуженно, но очень слаженно распинал его, втаптывал в грязь, и это доставляло ей удовольствие. Она смотрела на него, видела, как он горбится под шквалом абсурдных обвинений, видела его недоумевающий, отчаявшийся взгляд, как большие синие глаза потемнели и перебегают с одного лица на другое, ища и не находя поддержки. Она видела, что ему действительно больно – его броня пробита, и чужие люди с удовольствием копошатся у него внутри грязными руками.

И вдруг, когда она осознала это, встретившись с ним взглядом, торжество улетучилось в одно мгновение, ей стало безумно жаль его, такого беззащитного, неискушённого, близкого! «Что ты наделала!» – закричало в голове. «Ты бросила его на потеху этой своре. А он не выдержит – он же гордый!» – стучало кровью в висках.

«Но он сам, сам виноват! Он бросил меня!» – «Нет. Он просто сказал то, что вы оба знали. Он взял на себя ответственность и сказал это первым, как мужчина. И нет у него никого, кстати!»

– Подождите, – не своим, вдруг севшим голосом перебила она очередного оратора. – Неужели вы, работая с комсомольцем Романовым бок о бок в одном коллективе, видели от него только плохое? Что, он, всегда грубил, хамил и хвастался? Совсем ничего хорошего в товарище не заметили?

Грузчик Свиридов растерялся. С одной стороны, Стёпка пообещал ему пузырь, если он наплетёт на его ученичка. С другой – вон эта шмара комсомольская как грозно из-под очков зыркает. А Стёпка говорил, что всё схвачено и что его поддержат во всём. Да и пацан вообще-то неплохой, всегда вежливый, спокойный. Что он, в самом деле, из-за пузыря на человека наговаривает.

– Да нет, есть хорошее, конешно. Он мне завсегда помогает машину разгружать, когда у них народа нету. И это… в прошлом месяце трояк занял – похмелиться…

Зал грохнул. И, как это всегда бывает, настроение толпы радикально поменялось. Людмила дала слово Зине – коменданту общежития, которая тепло относилась к Роману и до этого сидела, недоумённо выслушивая откровенную чушь. Зина, крупная, боевая и авторитетная в торге баба, встала и камня на камне не оставила от предыдущих, заранее подготовленных выступлений. Потом из президиума поднялась начальник отдела кадров и заявила, что у неё вообще-то имеются прямо противоположные данные о работе ученика продавца Романова, а именно восемь письменных благодарностей от покупателей за три месяца работы и ни одной жалобы.

Один из лучших показателей на весь райпищеторг.

Закончилась трагедия, как нередко случается, фарсом. Совсем не наказать его не могли – личное дело не выносится на рассмотрение без достаточных оснований, и это означало серьёзно подставиться всем, кто принимал участие в подготовке собрания, поэтому, посовещавшись, приняли компромиссное решение – «поставить на вид», самый мягкий вид наказания, вместо уже подготовленного – «выговор с занесением в учётную карточку комсомольца», что грозило очень серьёзными последствиями. Например, стань это решение известно на факультете, о переводе на дневное не могло быть и речи.

Он не помнил, как вышел на улицу и как они с Олегом доехали до общаги. Впервые в жизни он лицом к лицу столкнулся с таким явным проявлением человеческой подлости, вероломства и предательства. Сказать, что он был потрясён, – ничего не сказать. Он был просто раздавлен, несмотря на то что всё закончилось довольно безобидно. Он лучше себя чувствовал, когда их с приятелем избили ночью после танцев так, что до дома они ползли на четвереньках. Тогда болело всё тело, сейчас болела душа. Как могли люди, которых он знал, к которым хорошо относился и кому не сделал ничего плохого, так поступить по отношению к нему? О мотивах директрисы и Степана, подписавших характеристики, которые легли в основу обвинений, он догадывался. Но как могла Марина, москвичка из отдела гастрономии, сказать, что он коллег за людей не считает, – в голове не укладывалось. Тем более что он с ней почти не пересекался по сменам и, соответственно, не общался. Как после этого относиться к людям?

Олег уговаривал не переживать, ведь всё обошлось. Но он не мог – в нём что-то надломилось. Никто из присутствовавших на собрании, включая хорошо знавших его, не встал и не вступился, не заявил, что обвинения – бред сивой кобылы, пока Людка не дала негласную отмашку. Даже Олег, когда его подняли, лишь пробубнил, что не замечал за ним ничего плохого. Сейчас он оправдывался, и лейтмотивом звучало, что с системой шутки плохи – могут перечеркнуть всю жизнь, поэтому надо сидеть и не высовываться. Это Ромка уже понял, а ещё усвоил, что грош цена словам про дружбу, честность, порядочность. А может, и самим понятиям? Во всяком случае, партийная система легко превращает их в труху, в устаревшие сантименты, в которые верят только чудаки. Вроде него…

Ну всё, суки! Разуверился, правила игры принимаются! Он воспринимал то, что случилось, оголённым нервом, а потому произошедшее предстало перед мысленным взором очень выпукло и отчётливо. Так, среди прочего ему открылось, что как таковых партии и комсомола не существует, а существуют конкретные люди, которые олицетворяют эти структуры в каждом конкретном случае. И эти люди связаны между собой негласной и незримой бечевой, которая незаметно для окружающих диктует им правила поведения в той или иной ситуации.

Когда он стоял у позорного столба между молотом – президиумом и наковальней – залом, то, несмотря на некоторое помутнение сознания, на самом деле многое успевал подмечать – обострённые чувства записывали всё, включая обычно незаметные штрихи, в карту памяти, а сейчас услужливо прокручивали плёнку в замедленном действии. Вот парторг с едва заметным неудовольствием смотрит на Людмилу, когда она только открыла вентиль травли: ему непонятно, из-за чего весь сыр-бор, мелочь какая-то, а раздули! Но замечания не делает – не принято. Потом он так же отреагировал, когда она включила заднюю: уж начала, так бей, мочи до конца – система не может, не должна ошибаться! Вот начальник отдела кадров, спасибо ей от всей души, встала на его защиту, но сначала мельком, невзначай взглянула на парторга и, видимо не уловив категорического «нет», поступила по совести, но – в пределах допустимого.

Есть! Существуют правила игры, о наличии которых он ранее не подозревал. На самом деле он слышал об этом прежде и прямо, и намёком, но не понимал, о чём идёт речь. А вот теперь понял. Спасибо тебе, Люда, огромное! Нет, честно! И за то, что пожалела в последний момент, но больше – за то, что научила. Больше вы его за живое не заденете. Теперь берегитесь, суки! Его в Райках и Арбекове боялись и уважали – и не за то, что он бабушкам дорогу переходить помогал! Нет ни в Москве, ни в партии с комсомолом никакой сокровенной истины, которую он наивно искал, зато гнили – с лихвой, теперь он это знает точно. Не верь, не бойся, не проси – эти правила действуют не только в зоне и на улице, но и в официальной жизни. А как же Павка Корчагин, Александр Матросов, молодогвардейцы?! «Нет, ребята, всё не так! Всё не так, ребята!» – Владимир Высоцкий, как всегда, верно ответил за него.

* * *

Ромка размышлял о будущем. И прежде всего о бизнесе. Теперь этим заграничным словом он называл то, чем занимался. «Бизнес» переводится как «дело». А это и стало его основным делом. Фарцовкой или спекуляцией это называть было уже некорректно, поскольку его бизнес быстро перерос эти понятия. Цифры говорили сами за себя. Скорее он занимался организацией и упорядочением стихийно возникшего процесса приведения централизованно регулируемых цен в соответствие с их рыночными значениями. Так сказать, уравнивал спрос и предложение, а разницу клал себе в карман.

Но главное, что отличало его от большинства мелких спекулянтов, и Олега в частности, было интуитивное стремление превратить это неорганизованное щипачество в систему. Поэтому теперь он тщательно отбирал контрагентов из числа горячих южных парней, отдавая предпочтение более стабильным, нацеленным на долгосрочное сотрудничество и крупные сделки покупателям, не гонясь за сиюминутной выгодой. С каждым из отобранных партнёров он по отдельности поужинал, стараясь меньше пить и говорить, но больше слушать. Ему было важно понять, чем дышит человек, чего ждёт от жизни и к чему стремится. Так, например, ему очень нравился Вахид из Баку – самый молодой из его покупателей. Он и цену всегда давал выше всех. Но после совместного ужина Ромка решил потихоньку свернуть с ним контакты.

Они немного выпили и говорили обо всём, но в основном о женщинах, конечно. Ромка спрашивал:

– А если тебе девушка нравится, а ты ей нет, что будешь делать?

– Понравлюсь, куда она денется!

– Ну а если ты её с парнем увидишь?

– По морде дам!

– Кому?

– Ей! И парню тоже!

– Ну ты даёшь! А если парень сильнее окажется?

– Зарежу, да!

– Ты что, с ума сошёл? Может, они любят друг друга? При чём тут ты? Она же тебе не невеста. Никто. Ничего не обещала. С какой стати? Тем более сам ты гуляешь напропалую.

– Э, я мужчина! Мне можно.

– Но не резать же. Себе же тоже жизнь перечеркнёшь.

– А, плевать я хотел на эту жизнь!

– Ну ладно, хрен с ней, с девушкой. А если тебя менты, например, на рынке там у вас загребут? С джинсами. С поличным.

– Э, денег дам, ты что, маленький, что ли?

– А если здесь с товаром подловят? Здесь денег не берут.

– Зарежу и убегу! – и в подтверждение своих слов он продемонстрировал Ромке самодельный зонский нож-выкидуху. Тот, как выяснилось, всегда был при нём, и Вахид очень им гордился.

А в конце вечера собеседник подтвердил горячность своей натуры, ввязавшись в драку с музыкантами, когда те отказались исполнять его песню вне очереди. Ромка быстро разнял и уладил конфликт, но окончательно утвердился во мнении, что надо выбирать партнёров постарше и повыдержаннее. Такой орёл, как Вахид, запросто доведёт до цугундера и себя, и его. Сдаст как миленький, в этом почему-то Ромка не сомневался.