Текст книги "Перестройка"

Часть IV. МУЖ

Не сказать, что Зинаида Алексеевна была довольна выбором дочери. Впрочем, Зинаиду Алексеевну никто довольной и не видел. Она родилась в семье лётчика-генерала, героя войны и с детства чувствовала свою особую миссию. Поскольку никто вокруг про миссию юной Зиночки не догадывался, она была недовольна своим окружением. Однако со временем научилась имитировать радушие и приветливость. Не более… Лёгкая поощрительно-благосклонная полуулыбка иногда бродила на её лице, и при большом желании окружающие могли приписать себе её причину.

С другой стороны, с трудно протекавшим пубертатом дочери нужно было что-то делать, и Зинаида Алексеевна решила, что студент МГУ худо-бедно для подобной цели подойдёт. Конечно, этакий жеребец не партия для столь хрупкого и утончённого создания, как её Вика. Ну да, бог даст, она сама в этом разберётся. А пока пусть выплеснет гормоны. Пожалуй, если бы кто-то спросил, что конкретно не устраивает её в избраннике дочери, Зинаида Алексеевна так и не смогла бы внятно сформулировать свои претензии к прыткому провинциалу. Высокий, симпатичный, неглупый и воспитанный. Студент экономического факультета опять же. Учитывая положение и связи мужа, они в состоянии обеспечить ему завидную карьеру по окончании университета. Безумно любит их дочь. Это видно невооружённым глазом. Судя по всему, самостоятелен. Во всяком случае, Вика ещё не возвращалась домой без шикарного букета. Охапки роз совершенно немыслимых расцветок, какие и сама Зинаида Алексеевна не встречала прежде. Где он их берёт и сколько же это стоит? Почтителен и обходителен с родителями. То есть с ними. Очень нравится её мужу. Особенно мужу нравится, что парень – спортсмен и отслужил в армии. Господи, кто о чём, а вшивый о бане!

Так что же её настораживает? Сидит занозой и не даёт спать по ночам? Она в который раз принялась перебирать черты его характера, прислушиваясь к внутреннему голосу. «Почтителен, самостоятелен… Пожалуй, чересчур самостоятелен! Такой уведёт дочь из дома, и поминай как звали. А глупышке только шестнадцать, и влюблена до безумия. Будет скитаться по съёмным углам или, не приведи господи, общагам. А как же её карьера пианистки? А как же сама Зинаида Алексеевна без своего цветочка? И этот мужлан туда же: «Так пусть молодые сами решают. И сами всё с нуля начинают. Помнишь, как мы на Севере?» При воспоминании о двух годах, проведённых в богом забытом северном гарнизоне, Зинаиду Васильевну привычно передёрнуло. Да, если бы не боевой товарищ её отца, возглавлявший кадры истребительной авиации ПВО, не видать бы её Евгению Звёздного городка, как своих ушей. Ну уж нет, Вику она им не отдаст! Не для того растила, ночей не спала, душу вкладывала! Мнение самой дочери по поводу её будущего Зинаиду Алексеевну привычно не интересовало. Да и какое мнение может быть в шестнадцать лет, когда гормоны так и скачут. На то и существует мать, чтобы спокойно и взвешенно всё обдумать и принять решение. А пока пусть порезвятся. Против природы не устоять. Дочка случилась из ранних, с начальной школы одни мальчики на уме. Уж лучше студент МГУ, чем этот пэтэушник Рассказов, хорошо хоть в армию забрали! Зинаида Алексеевна многозначительно вздохнула и продолжила гладить форменную рубашку мужа, который всегда выделялся среди сослуживцев безукоризненно свежей, отутюженной одеждой. Будь то китель или гражданский костюм.

* * *

Ромка привычно ждал Вику в просторном вестибюле Гнесинки. Вокруг гомонливо толпились юные создания с футлярами для музыкальных инструментов различных форм и размеров. А которые без футляров – значит, пианисты. Для бывшего старшего сержанта все они представлялись неуловимо одинаковыми. Что кудрявые мальчики с оленьими глазами, что девочки в роговых очках. Он несколько высокомерно поглядывал на этот оазис одухотворённых худосочных созданий с ручками-верёвочками и огнём во взоре. Это здесь, среди себе подобных они были шумными, раскованными и непосредственными. Но стоило им оказаться на грязных, плохо освещённых улицах, как они тотчас превращались в малозаметные тени, стремящиеся побыстрее прошмыгнуть домой – в свои тёплые уютные квартирки с любящими заботливыми родителями. Для него же, наоборот, город со своей непарадной изнанкой являлся родной стихией, где неписаные законы были привычными, понятными и удобными.

Москва вместе со всей страной как-то исподволь, незаметно, но неуклонно скатывалась с блистающего голубым льдом Пика Коммунизма к его заплёванному подножию. Из города-мечты, витрины социалистического мира она всё больше превращалась в дикие джунгли, где власть молодого словоохотливого генсека уже не была абсолютной, как у пожилых предшественников, и не простиралась дальше партийных кабинетов. Как грибы после дождя росли неформальные молодёжные объединения. Они имели разную природу, строились на различных интересах, но их объединял один общий принцип – все уважали физическую силу.

От этих неотчётливых мыслей, рождённых неясными образами, его отвлёк лёгкий круговорот в фойе, эпицентром которого явилась стройная, яркая блондинка, которая невольно притягивала взоры как мальчиков, так и девочек. Она легко шла, привлекая всеобщее внимание и не прилагая для этого ни малейших усилий. За спиной – красный импортный рюкзачок, импортный джинсовый костюм, подчёркивающий красивые длинные ноги в белых импортных кроссовках, и длинные отечественного производства волосы цвета спелой пшеницы разметались по спине. Это была Вика. Его Вика! И он вдруг как-то сразу и отчётливо понял, почему сам не такой, как мальчики со скрипками вокруг. Почему уже очень давно он выбрал иной путь. Или нет, это иной путь выбрал его, а он просто шёл по нему, не пытаясь свернуть. Да просто потому, что за такую девочку нужно быть готовым ответить в любую минуту. И не только словом.

Тут Вика увидела его, взвизгнула и, в три прыжка преодолев разделяющее их расстояние, повисла на шее. И теперь уже все смотрели на него. И тоже понимали, что он из другого мира. Чужак, чувствующий себя как дома. И, встретившись взглядом, первыми отводили глаза в сторону.

Ромка же с Викой, как всегда, поехали к нему в общагу. В маленькую, но самую лучшую комнату на свете, куда теперь сосед Махендра заходил, только предварительно стуча и долго прислушиваясь, перед тем как толкнуть дверь.

* * *

Обладание Викой требовало не только крепких бицепсов и решимости. Ещё такие девочки требуют денег. Ромка в свои двадцать один неплохо знал, что такое деньги и откуда они берутся. Он и в армии-то оказался по прихоти этой могущественной субстанции, известной человечеству ещё с момента зарождения цивилизации. Некоторые учёные считают, что человек стал разумным с появлением второй сигнальной системы, то есть речи. Наверное, они правы. Но примитивные формы речи есть и у высокоорганизованных млекопитающих. А вот использование универсального эквивалента овеществлённого труда уже однозначно выделяет человека из животного мира. Собственно, это то, что на экономическом факультете проходили в рамках основного предмета – политэкономии, изучая «Капитал» Маркса вдоль и поперёк, фактически заучивая наизусть. Карл Маркс был большим знатоком природы денег, их форм и функций. Знатоком сугубо теоретическим. Сам он зарабатывать деньги не умел. Зато тратил легко и со вкусом. Спуская в том числе в Сохо – на тот момент район красных фонарей в Лондоне. Деньгами основоположника теории прибавочной стоимости снабжал друг и соавтор, так и просится сказать «подельник», Фридрих Энгельс – потомственный фабрикант, на предприятиях которого ирландские дети трудились по одиннадцать часов, что не помешало Энгельсу вкупе с Марксом стать идолами в стране победившего пролетариата. Ромка добросовестно заучивал целые абзацы из трудов классиков. И ему очень нравились все эти формулы, наглядно показывающие, как деньги воспроизводят сами себя, как они, впитывая человеческий труд и энергию, растут и пухнут, словно тесто на дрожжах. Вот только у него имелся собственный опыт взаимоотношений с деньгами и опыт этот был весьма неоднозначным. За год, проведённый в Москве до армии, Ромка прошёл тернистый путь стремительного взросления. Прибыв в столицу наивным романтиком и бессребреником, верящим в коммунистические идеалы, он волею судьбы попал в торговую среду, где царили совсем иные представления о мире и благополучии. Отчаявшись переубедить собственное окружение, он с юношеским максимализмом решил продемонстрировать, что не в деньгах счастье, предварительно доказав, что может заработать, сколько захочет. Заработал больше. Значительно больше. Начав с мелкой спекуляции, через год он имел уже целую сбытовую сеть, как тогда говорили, дефицита. С филиалами в Ереване, Тбилиси и Сочи. Вот только деньги никогда не заходят просто так, чайку попить. Заглянув на огонёк однажды, они, если им понравилось в доме, норовят остаться там за главного. Как в сказке про лису и зайца с лубяной избушкой. Глупо считать, что можно быть хозяином денег. В лучшем случае – партнёром. И очень трудно, имея такого могущественного, повидавшего всё на своём долгом веку партнёра, играть по собственным правилам. Играя же по чужим, не стоит удивляться крутым, непредсказуемым и далеко не всегда приятным поворотам в жизни. Ромка сам не заметил, как был поставлен перед выбором: поступиться жизненными принципами, пойти на подлость, лишь бы сберечь и приумножить нажитое, или отдать всё и физическую свободу на сдачу, но сохранить свободу внутреннюю. Всё ещё оставаясь романтиком в душе, он выбрал второе. К счастью, тюрьмы удалось избежать, отделавшись армией, но тоже – то ещё приключение. Два года, с кровью вырванные из юности! Помнится, тогда он дал себе слово, что никогда больше не станет рабом денег. А самый надёжный способ избежать этого – не иметь их вовсе. Кроме как на покрытие базовых потребностей – на одежду и пропитание. Интересно, Вика относится к его базовым потребностям? Он на секунду задумался. Ответ не заставил себя ждать: несомненно. Он без неё жить не может! Вот так и повисло данное себе обещание в воздухе. И Ромка позвонил по нескольким телефонным номерам, которые помнил наизусть. Седой ответил сразу.

– Что, Фарт, откинулся?

– С чего ты взял? Я в армии служил.

– А-ха-ха! Ну да, ты же у нас малолетка!

– Седой, а ты знаешь, как во времена Ивана Грозного наказывали колокол, если он звонил не по делу?

– Нет, а что? – голос Седого перестал быть вальяжно-самоуверенным. В нём прозвучали нотки удивления и растерянности.

– Колоколу отрезали «язык»… – короткая пауза на другом конце провода.

– Рома, я не хотел тебя задеть. А ты не успел вернуться, уже наезжаешь…

– Седой, наезжаю я совсем иначе, ты знаешь. Давай встретимся, поговорим.

– Хорошо. Где, когда? – голос стал сухим и деловым. Что и требовалось доказать.

Ответили и остальные. И тоже согласились встретиться. Ромке вообще отказывали редко. Повесив трубку после очередного короткого разговора, он поймал себя на ощущении, что всегда на подсознательном уровне чувствовал – рано или поздно он снова начнёт «делать деньги» – от себя не убежишь. На Западе это называлось простым и вполне приличным словом бизнес, то есть дело. А люди, которые им занимались, являлись бизнесменами – уважаемыми членами общества. В СССР за то же самое давали лет по семь с конфискацией. Такой вот неочевидный выбор…

* * *

Вика залетела. То есть залетели они вместе, потому что Вика забеременела. Залетела и теперь уже вполне потенциальная тёща со своими хитроумными планами, потому что беременность в шестнадцать лет в пуританском, по крайней мере на словах, советском обществе являлась фактом вопиющим. Счастлив был только Ромка. Он, дурачок, до конца не понимал, к каким последствиям для него лично может привести эта беременность. Ему казалось, что ребёнок от любимой женщины – это прекрасно! Вот только любимая женщина формально являлась несовершеннолетним подростком. И соответствующую статью в УК никто не отменял. После короткого, но бурного обсуждения сложившейся ситуации с мужем Зинаида Алексеевна приняла единоличное и единственно приемлемое, по её мнению, в данной ситуации решение – молодые женятся! Иначе позора не оберёшься. А репутация в обществе для Зинаиды Алексеевны была превыше всего! Мнение молодых, равно как и матери жениха, её не интересовало. Впрочем, они были вполне «за»! Мама только спросила Рому: «Сынок, ты её любишь?» И по счастливым глазам сына уже поняла ответ. Вика ужасно боялась родов, но возможность законно трахаться с Ромкой, где и сколько захочется, а также долгожданное освобождение от материнского диктата перевешивали. Герой Советского Союза Евгений Иванович Горовой тоже был совсем не против такого развития событий. Парень ему нравился. К тому же он всегда хотел иметь сына, но Зинаида Алексеевна в своё время твёрдо заявила, что больше рожать не намерена: «Пока ты там летаешь не пойми где, а я тут с двумя колупайся? Нет уж, увольте!»

В результате в райисполком Бауманского района Москвы было подано прелюбопытнейшее заявление, где после идеологически выдержанной преамбулы говорилось: «Поскольку моя несовершеннолетняя дочь, Горовая Виктория Евгеньевна, 1971 года рождения фактически сожительствует с гражданином Романовым Романом Александровичем и ждёт от него ребёнка, прошу разрешить заключение брака между ними в порядке исключения…» Заявление отвозил лично Евгений Иванович, а потому и принят был лично председателем райисполкома, его хорошим знакомым. Они тяпнули по пятьдесят коньячку, привезённого космонавтом, и на заявление немедленно была наложена резолюция «Разрешаю!» И с такой резолюцией начальница ЗАГСа тут же взяла под козырёк. Иначе ещё неизвестно, как сложилась бы Ромкина судьба.

Подготовка к свадьбе шла ускоренными темпами. То есть Ромка вообще не понимал, зачем нужна какая-то подготовка, но, когда мельком услышал, что гостей будет под сотню, опешил и оробел. С его стороны гостей предполагалось ровно двое – мама и Женька. Нет, он, конечно, мог привести сколько угодно пацанов, но зачем? Вика тоже не очень представляла, кто будут все эти люди, поскольку ей был поставлен жёсткий лимит на подруг – пять человек, не больше. Зато Зинаида Алексеевна почувствовала свой звёздный час. В кои-то веки ей предстояло быть не малозаметной тенью знаменитого мужа, но хозяйкой бала! Как же, она презентует обществу своё главное произведение, квинтэссенцию, так сказать, всей жизни – свою Вику. И уж тут следовало не ударить в грязь лицом! Изменившиеся обстоятельства сыграли с ней странную шутку. Теперь она считала, что это замечательно – так рано выдать дочь замуж. А то вон у скольких друзей и знакомых дочери на выданье уже по пять-шесть лет, а результата ноль. Или отрицательный. Это если жених не подходит по статусу. Их же Рома (она уже считала, что всегда относилась к нему как к сыну) и красавец, и студент МГУ, будущий экономист-международник. Именно так она представляла его приятельницам, когда те, сгорая от любопытства, расспрашивали про потенциального зятя. Да уж и армию отслужил, самостоятельный. Не то, что у дважды Героя Поспелова – зятёк-филолог, носки и то постирать не умеет. А наш всё умеет и будет Вику на руках носить! На крепких мужских руках. И обеспечивать будет – они с мужем рассчитывают отправить его после окончания университета в длительную загранкомандировку по работе. Ну, с женой, то есть с Викой, естественно. Вот где пригодится её талант пианистки – в Западной Европе умеют ценить классическую музыку. Приятельницы сгорали от зависти, и Зинаида Алексеевна наслаждалась минутой триумфа – не зря все силы в дочь вкладывала. О том, что «зять – нехрен взять» родом из какой-то Пензы и вовсе не голубых кровей (мама инженер, отца и подавно нет), она предпочитала не распространяться. Для себя же твёрдо решила, что московской прописки зятьку не видать, как своих ушей. Не на ту напал! Ишь, какой прыткий выискался! И помчалась к портнихе на примерку очередного платья. Их предполагалось менять по ходу вечера, и это было очень важно. Ещё неизвестно, в чём припрётся Поспелиха. Не дай бог фасон или цветовая гамма совпадут! Но ничего, на этот случай у неё были припасены запасные и резервные варианты. И не подумайте, что это – одно и то же…

Евгений Иванович, всегда далёкий от бытовой суеты, и тот включился в процесс – единственная дочь, как-никак. Да и время позволяло. К этому моменту он был уже, как у них выражались, сбитый лётчик. Несколько лет назад во время очередной медкомиссии врачи обнаружили какие-то шумы в сердце. И прямо накануне утверждения экипажа, где он числился командиром под первым номером! Полтора года подготовки, длительный полёт, очередная порция мировой славы и вторая Звезда Героя – всё накрылось медным тазом в один миг. Полетел дружок и дублёр Славка Говорков – Зина с ним не разговаривала два месяца. Он-то здесь при чём? И откуда только взялись эти шумы? Тем более что больше их никогда не было. Зина всерьёз считает, что это дело рук Славкиного тестя – замначальника четвёртого управления Минздрава СССР. Бред, конечно, но поезд, как говорится, ушёл. Ему перевалило за сорок, и надеяться, что ещё раз удастся слетать командиром, уже не приходилось. Был бы бортинженером… А потому он согласился, когда «дед», как они за глаза называли начальника центра подготовки космонавтов, выбил ему почётную и непыльную должность зампредседателя Общества Дружбы с Зарубежными Странами. На работе он играл роль свадебного генерала, ни во что особо не вникая. Приятным бонусом были частые командировки за границу и служебная «Волга» с водителем, которой пользовалась в основном Зинаида Алексеевна. Из-за границы он привозил разный ширпотреб, купленный на скудные суточные, но реализующийся Зинаидой Алексеевной через приятельниц и комиссионки за вполне приличные суммы в «деревянных», как она называла рубли. Так что он считался вполне успешным добытчиком и периодически удостаивался похвалы от жены. Круг же его личных интересов всё больше смещался в гараж. Там у них подобралась очень неплохая компания в основном из бывших, как и он. Руки у него всегда росли откуда нужно, и он с удовольствием копался в собственной «Волжанке», поддерживая её в идеальном техническом состоянии, и не отказывал соседям в бескорыстной квалифицированной помощи. А за бескорыстную помощь на Руси всегда было принято расплачиваться чем? Правильно! А ещё и в приятной компании… Ну как тут откажешь? Тем более что здоровье всегда было богатырское, никакого похмелья. Разве что эти шумы чёртовы? И откуда они только взялись? В последнее время он незаметно начал ловить себя на мысли, что уже поскорее хочет закончить всю эту канитель со свадьбой и как-нибудь в субботу позвать Ромку с собой в гараж. Показать ему своё хозяйство, поболтать по душам, приятелям представить. Почему-то он не сомневался, что тот всем придётся по душе. Вот только как Зинаида Алексеевна к этому отнесётся?

* * *

А Ромка с Викой наслаждались медовым месяцем. Да-да, иначе и не назовёшь. Им была предоставлена полная свобода на встречи и общение. Понятно, что общение в их случае, как бы оно ни начиналось – кино, театр или просто встреча после, а зачастую и вместо учёбы, – при первой же возможности незаметно и неизбежно перетекало в койку. Причём койка в данном случае – название метафорическое. Потому что в её роли до решения пожениться успешно могли выступить и комната в общаге, и квартира друзей, и последний ряд в кинотеатре, и даже (о, ужас!) лестничная площадка в подъезде. Теперь же им было позволено уединяться в Викиной комнате, чем они беззастенчиво и пользовались, не зная меры. Это по мнению Зинаиды Алексеевны. Впрочем, пока она его держала при себе. Чем не медовый месяц? А однажды они выкинули коленце…

Ромка, уходя с тренировки, оставил незапертым окно в спортзале. А надо заметить, что их боксёрский зал был лишь малой частью целого спортгородка в цоколе Главного Здания МГУ, включающего в себя ещё залы борьбы, гимнастики, тяжёлой атлетики и бассейн с душевыми и раздевалками. И вот поздно вечером они с Викой, прихватив ещё Женьку с подругой, влезли в это самое окно и, пройдя неосвещёнными пустынными коридорами, оказались в огромном, тёмном помещении бассейна. Неподвижная гладь воды серебрилась в лунном свете, проникающем сквозь гигантские арочные окна. Было тихо и жутко. Девчонки отчаянно трусили и уже жалели, что ввязались в столь стрёмную авантюру, поначалу представлявшуюся романтической забавой. Ромке тоже было не по себе, но не отступать же! Он быстро разделся донага. Приглашённая Женькой на крутое приключение Нина Курочкина, студентка второго меда, отличница и даже кандидат в члены КПСС, почувствовала, как краска мгновенно залила лицо, а сердце забилось ещё чаще. Она быстро и демонстративно отвернулась, успев, однако, испытать два совершенно противоположных чувства – сожаление о собственной неблагоразумности и неподдельное любопытство. А потому, поизучав какое-то время белый кафель на стене, аккуратно и чуть-чуть повернула свою хорошенькую головку к месту развития событий. Увидеть же успела только сухопарый Ромкин зад, который белым пятном мелькнул над водой, после чего целый веер брызг обдал их с головы до ног! Через мгновение из воды показалась мокрая голова с довольно улыбающимся лицом: «Класс! Прыгайте скорее!» И они попрыгали, также предварительно раздевшись догола. Нина ещё думала остаться в трусиках и лифчике, но потом поняла, что с ними, мокрыми, потом одни проблемы будут, и махнула рукой – ребята вроде приличные. Вика же в Ромкиной компании вообще ни о чём не думала, а просто с визгом и хохотом сиганула в воду в чём мать родила! Только мелькнула в лунном свете ладная точёная фигурка. Потом они дурачились в воде, брызгались и хохотали как безумные, пока не разбились по парам и не уединились в разных концах бассейна. Вода приятно ласкала разгорячённые тела, тихо плескалась о бортик, а Ромка нежно гладил мокрые, тяжёлые волосы цвета спелой пшеницы и ощущал себя самым счастливым на всём белом свете. Но счастье на то и счастье, чтоб быть мимолётным. Тяжёлые двустворчатые двери, ведущие в душевые, беззвучно отворились, и по кафельному полу дробно застучали форменные милицейские ботинки, гулким эхом отдаваясь под высоким, утопающем в темноте потолком.

Они не сразу осознали, что произошло. Настолько ирреальными казались чёрные тени, рассредоточившиеся по всем четырём сторонам бассейна. Какое-то время сохранялась тяжёлая театральная пауза. Они сбились в самом центре, стараясь держаться как можно дальше от этих зловещих силуэтов. Наконец зазвучали слова. И тон этих слов был казённо-официальным, так хорошо знакомым Ромке по армейским временам. «Выходим по одному. И без фокусов!» «Какие уж тут фокусы? И что, девчонкам тоже голыми выходить под пристальными и наверняка похотливыми взглядами? Ну уж хрен! В конце концов, что они такого сделали – всего-то купались в бассейне». Мысли вихрем пронеслись в Ромкиной голове, и он с удивлением услышал собственный голос: «Мы не выйдем, пока вы не покинете помещение. Нам нужно одеться…» В ответ – секундное замешательство, и уже не холодно-командным, а скорее по-деревенски сварливым голосом: «Ишь, умник нашёлся! А о чём ты думал, когда голым в бассейн сигал?»

Всё встало на свои места. Голос явно принадлежал какому-нибудь прапорщику из шестого отделения милиции, охраняющему МГУ. Их, видимо, засекли ещё в самом начале, тем более что окна шестого отделения выходили ровно на окна спортзала, через который они залезали. «Вот дураки! Точнее, дурак – он. Потому что всё придумал и так бездарно организовал». А потом за ними наблюдали, предполагая, что они залезли, что-нибудь украсть. А они вместо того, чтобы воровать, резвились как дети… «Но выходить голыми под чужими взглядами они всё равно не будут!» Так и получилось. После недолгого препирательства менты дружно отвернулись, а они быстро вылезли и принялись судорожно натягивать одежду прямо на мокрые тела. Вика при этом даже улыбалась, ей ужасно нравилось приключение, а о последствиях она и не думала – она же с Ромой. Ромка уже успокоился, в уме прикидывая: что им может грозить? Женька выглядел невозмутимым. Как всегда. И только на Курочкину было жалко смотреть – её зубы стучали, по щекам текли слёзы, и она, тихонько поскуливая, всё причитала: «В партию теперь не примут, из института выгонят…» И периодически с ненавистью поглядывала на Женьку.

Она-то их, можно сказать, и спасла. Дежурному по шестому отделению доложили, что засекли группу воришек, которые через окно проникли в спортзал. Слегка удивившись, что можно украсть в спортзале, тот дал команду вести скрытное наблюдение, а на выходе брать с поличным. Когда же ему привели группу мокрых и напуганных студентов, его надежды на раскрытое по горячим следам преступление и жирную палку в месячный отчёт растаяли, как белых яблонь дым. А тут ещё одной молоденькой зарёванной студентке стало плохо, и она грохнулась в обморок прямо в отделении. Привыкший больше иметь дело с нарушителями социалистической законности всех мастей, немолодой уже майор даже слегка растерялся, наблюдая перед собой практически бездыханное тело с побелевшим, но прекрасным лицом. Чёрные собольи брови, так оттеняющие белый мраморный лоб, трагично изогнутые, словно в немом вопросе, казалось, что-то затронули в рано очерствевшем майорском сердце. А может, это чуткая ментовская жопа безошибочно определила, что здесь скорее пахнет неприятностями, чем поощрением? Как бы то ни было, когда и вторая совсем молоденькая девчонка начала безвольным кулем сползать по крашенной в ядовитый мышиный цвет стене, майор твёрдо решил как можно скорее выгнать их отсюда к чертям собачьим. Пусть где хотят грохаются в обморок, но только не на его территории, тем более что воровать они ничего и не собирались, а скорее потрахаться в бассейне. Но и до этого дело не дошло, а значит, и предъявлять им практически нечего. Да и незачем. Вот черти везучие!

* * *

«Ах, эта свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала! И крылья эту свадьбу вдаль несли… Широкой этой свадьбе было места мало! И неба было мало, и земли…» Неба было мало, а знаменитого дореволюционного ресторана «Яръ», переименованного в «Советский» – в самый раз, чтобы вместить такое количество именитых гостей. Ромкина мама даже боялась входить в эти высоченные дубовые с фацетным стеклом и резными завитушками двери. А уж как вошла и в глаза брызнули ослепительные искры с хрустальных подвесок старинных позолоченных люстр, а также с бриллиантов разодетых надменных дам, так и захотелось куда-нибудь убежать и спрятаться. Ей было ужасно неловко за свой провинциальный наряд и причёску. Казалось, все смотрят и думают: «А это кто такая, и как её сюда вообще пустили?» В сердце смешались и радость, и гордость за сына – вон какой красавец, и как непринуждённо держится, но не отпускала странная, непонятная тоска. А может, предчувствие? Да ещё и тост говорить придётся… Нет, не так она представляла свадьбу своего единственного и ненаглядного мальчика, который навсегда останется для неё малышом с глазами как васильки и ямочками на круглых щеках. Маленьким, но уже мужичком. Помнится, весь троллейбус с умилением наблюдал, как шестилетняя кроха подаёт маме руку на выходе. И почему он не мог выбрать девушку попроще? А впрочем, сердцу не прикажешь. И, конечно, она постарается ничем не выдать своё состояние, чтобы не омрачать сыну такой праздник.

Ромка хотел только одного: чтобы всё поскорее закончилось. Сначала они с самого утра на чёрной «Чайке», перевязанной белыми лентами, как коробка с тортом, и в сопровождении чёрных же «Волг» отправились в ЗАГС № 1 города Москвы. Он же Грибоедовский. Стоял январь и жуткие холода. «Волги» были набиты непонятно откуда взявшейся молодёжью, из которой Ромка почти никого не знал. Позже выяснилось, что Вика закатила матери скандал, что не желает участвовать в старпёрской свадьбе. В конце концов, кто выходит замуж – она или мать? И тогда Зинаида Алексеевна приняла Соломоново решение – приглашать именитых гостей вместе с подрощенными отпрысками. А чтобы молодые не заскучали во время нудной церемонии бракосочетания, а заодно и познакомились с новыми друзьями или, как она выражалась, «правильным окружением», отправить их в ЗАГС вместе. Для Ромки это было сюрпризом. Молодёжь была почти исключительно «золотой»: парни в узких брючках с модно подстриженными височками и девушки в импортной косметике и с прокуренными голосами. И те, и другие весьма раскованные. Вика тоже мало кого знала, но выглядела довольной. Ромка только переглядывался с Женькой. Было чувство, будто оказался на танцах в чужом районе. Да ещё и закадрил местную королеву. После ЗАГСа пили шампанское на морозе и пытались веселиться. Но шампанское при минус двадцати – плохое горючее для праздника, и веселье выглядело натужным. Впрочем, Ромка мало внимания обращал на окружающих. Он то и дело поглядывал то на Вику, которой белая фата очень шла к золотым волосам и зелёным, пьяным от счастья глазам, то на золотое кольцо на пальце и чувствовал необычную тихую радость в душе. Хотелось поскорее остаться вдвоём. Было ощущение, что теперь они станут ещё ближе и всё будет иначе.

Вике всё происходящее безумно нравилось. Она явно была самой красивой невестой из всех ожидавших бракосочетания пар, и это придавало уверенности и куража. А платье?! Ах, какое платье! Здорово, что они с мамой выбрали самый модный и современный фасон, который подчёркивал её безукоризненную фигуру, а не сидел колоколом, как вон на той курице. Ей то и дело приходилось ловить восхищённые или завистливые взгляды, и они заводили и наполняли энергией. Особенно откровенные мужские взгляды, прямые и без стеснения. Но её Рома лучше всех! Она в этом уверена и счастлива! А ещё ей сегодня танцевать. Они с мамой выбрали три танца из её репертуара – смуглянку, солдатский и, конечно же, цыганский. «Яръ», как-никак! Для каждого танца пошит свой наряд. Особенно она себе нравилась в солдатском – зелёная приталенная гимнастёрка с погончиками, зелёная же юбка до колен и чёрные сапожки из мягчайшей кожи. А ещё пилотка, из-под которой то и дело выбивается золотой озорной локон. И всё это вместе в сочетании с огромными кошачьими изумрудными глазищами и тёмными богатыми бровями вразлёт, аккуратным, чуть вздёрнутым носиком и полными алыми губами, подмигивая ей из зеркала, приводило в состояние счастья и щенячьего восторга.