Текст книги "Гарики на все времена. Том 2"

В органах слабость, за коликой спазм, старость не радость, маразм не оргазм

Забавы, утехи, рулады,

азарты, застолья, подруги.

Заборы, канавы, преграды,

крушенья, угар и недуги.

488

Начал я от жизни уставать,

верить гороскопам и пророчествам,

понял я впервые, что кровать

может быть прекрасна одиночеством.

489

Все курбеты, сальто, антраша,

все, что с языка рекой текло,

все, что знала в юности душа, —

старости насущное тепло.

490

Глаза моих воспоминаний

полны невыплаканных слез,

но суть несбывшихся мечтаний

размыло время и склероз.

491

Обновы превращаются в обноски,

в руинах завершаются попытки,

куражатся успехом недоноски,

а душу греют мысли и напитки.

492

Утрачивает разум убеждения,

теряет силу плоть и дух линяет;

желудок – это орган наслаждения,

который нам последним изменяет.

493

Бог лично цедит жар и холод

на дней моих пустой остаток,

чтоб не грозил ни лютый голод,

ни расслабляющий достаток.

494

Не из-за склонности ко злу,

а от игры живого чувства

любого возраста козлу

любезна сочная капуста.

495

Красит лампа желтой бледностью

лиц задумчивую вялость,

скучно пахнет честной бедностью

наша ранняя усталость.

496

Белый цвет летит с ромашки,

вянет ум и обоняние,

лишь у маленькой рюмашки

не тускнеет обаяние.

497

Увы, красавица, как жалко,

что не по мне твой сладкий пряник,

ты персик, пальма и фиалка,

а я давно уж не ботаник.

498

Смотрю на нашу старость с одобрением,

мы заняты любовью и питьем;

судьба нас так полила удобрением,

что мы еще и пахнем, и цветем.

499

Глаза сдаются возрасту без боя,

меняют восприятие зрачки,

и розовое все и голубое

нам видится сквозь черные очки.

500

Из этой дивной жизни вон и прочь,

копытами стуча из лета в осень,

две лошади безумных – день и ночь

меня безостановочно уносят.

501

Еще наш вид ласкает глаз,

но силы так уже ослабли,

что наши профиль и анфас —

эфес, оставшийся от сабли.

502

Забавный органчик ютится в груди,

играя меж разного прочего

то светлые вальсы, что все впереди,

то танго, что все уже кончено.

503

Есть в осени дыханье естества,

пристойное сезону расставания,

спадает повседневности листва

и проступает ствол существования.

504

Того, что будет с нами впредь,

уже сейчас легко достигнуть:

с утра мне чтобы умереть —

вполне достаточно подпрыгнуть.

505

Мне близко уныние старческих лиц,

поскольку при силах убогих

уже мы печальных и грустных девиц

утешить сумеем немногих.

506

Временем без жалости соря,

вертимся в метаниях пустых,

словно на дворе еще заря,

а не тени сумерек густых.

507

У старости моей просты приметы:

ушла лихая чушь из головы,

а самые любимые поэты

уже мертвы.

508

Стало сердце покалывать скверно,

стал ходить, будто ноги по пуду;

больше пить я не буду, наверно,

хоть и меньше, конечно, не буду.

509

К ночи слышней зловещее

цоканье лет упорное,

самая мысль о женщине

действует как снотворное.

510

В душе моей не тускло и не пусто,

и даму если вижу в неглиже,

я чувствую в себе живое чувство,

но это чувство юмора уже.

511

К любви я охладел не из-за лени,

и, к даме попадая ночью в дом,

упасть еще готов я на колени,

но встать уже с колен могу с трудом.

512

Когда любви нахлынет смута

на стариковское спокойствие,

Бог только рад: мы хоть кому-то

еще доставим удовольствие.

513

Мой век, журча сквозь дни и ночи,

впитал жару, мороз, дожди;

уже он спереди короче,

зато длиннее позади.

514

И вышли постепенно, слава Богу,

потратив много нервов и труда,

на ровную и гладкую дорогу,

ведущую к обрыву в никуда.

515

Время льется даже в тесные

этажи души подвальные,

сны мне стали сниться пресные

и уныло односпальные.

516

Вдруг то, что забытым казалось,

приходит ко мне среди ночи,

но жизни так мало осталось,

что всё уже важно не очень.

517

Зря девки не глядят на стариков

и лаской не желают ублажать:

мальчишка переспит – и был таков,

а старенький – не в силах убежать.

518

Я равнодушен к зовам улицы,

я охладел под ливнем лет,

и мне смешно, что пес волнуется,

когда находит сучий след.

519

Время шло, и состарился я,

и теперь мне отменно понятно:

есть у старости прелесть своя,

но она только старости внятна.

520

С увлечением жизни моей детектив

я читаю, почти до конца проглотив;

тут сюжет уникального кроя:

сам читатель – убийца героя.

521

Друзья уже уходят в мир иной,

сполна отгостевав на свете этом;

во мне они и мертвые со мной,

и пользуюсь я часто их советом.

522

Два пути у души, как известно:

яма в ад или в рай воспарение,

ибо есть только два этих места,

а чистилище – наше старение.

523

Ушел кураж, сорвался голос,

иссяк фантазии родник,

и словно вялый гладиолус,

тюльпан души моей поник.

524

Не придумаешь даже нарочно

сны и мысли души обветшалой;

от бессилия старость порочна

много более юности шалой.

525

Усталость сердца и ума —

покой души под Божьим взглядом;

к уставшим истина сама

приходит и садится рядом.

526

Отныне пью лишь молоко.

Прости, Господь, за опоздание,

но только старости легко

дается самообуздание.

527

Томлением о скудости финансов

не мучаюсь я, голову клоня;

еще в моей судьбе немало шансов,

но все до одного против меня.

528

Кипя, спеша и споря,

состарились друзья,

и пьем теперь мы с горя,

что пить уже нельзя.

529

Я знаю эту пьесу наизусть,

вся музыка до ноты мне известна:

печаль, опустошенность, боль и грусть

играют нечто мерзкое совместно.

530

Болтая и трепясь, мы не фальшивы,

мы просто оскудению перечим;

чем более мы лысы и плешивы,

тем более кудрявы наши речи.

531

Подруг моих поблекшие черты

бестактным не задену я вниманием,

я только на увядшие цветы

смотрю теперь с печальным пониманием.

532

То ли поумнел седой еврей:

мира не исправишь все равно,

то ли стал от возраста добрей,

то ли жалко гнева на говно.

533

Уже не люблю я витать в облаках,

усевшись на тихой скамье,

нужнее мне ножка цыпленка в руках,

чем сон о копченой свинье.

534

Тихо выдохлась пылкость источника

вожделений, восторгов и грез,

восклицательный знак позвоночника

изогнулся в унылый вопрос.

535

Весь день суетой загубя,

плетусь я к усталому ужину,

и вечером в куче себя

уже не ищу я жемчужину.

536

В наслаждениях друг другом

нам один остался грех:

мы садимся тесным кругом

и заводим свальный брех.

537

Сейчас, когда смотрю уже с горы,

мне кажется подъем намного краше:

опасности азарт и риск игры

расцвечивали смыслом жизни наши.

538

Читал, как будто шел пешком

и в горле ком набух;

уже душа моя с брюшком,

уже с одышкой дух.

539

Стареть совсем не больно и не сложно,

не мучат и не гнут меня года,

и только примириться невозможно,

что прежним я не буду никогда.

540

Какая-то нечестная игра

играется закатом и восходом:

в пространство между завтра и вчера

бесследно утекают год за годом.

541

Нет сил и мыслей, лень и вялость,

а мир темнее и тесней,

и старит нас не столько старость,

как наши страхи перед ней.

542

Знаю старцев, на жизненном склоне

коротающих тихие дни

в том невидимом облаке вони,

что когда-то издали они.

543

Кто уходит, роль не доиграв,

словно из лампады вылив масло,

знает лучше всех, насколько прав,

ибо Божья искра в нем погасла.

544

Былое сплыло в бесконечность,

а все, что завтра – темный лес;

лишь день сегодняшний и вечность

мой возбуждают интерес.

545

Шепнуло мне прелестное создание,

что я еще и строен, и удал,

но с нею на любовное свидание

на ровно четверть века опоздал.

546

Ушедшего былого тяжкий след

является впоследствии некстати,

за легкость и беспечность юных лет

мы платим с переплатой на закате.

547

Другим теперь со сцены соловьи

поют в их артистической красе,

а я лишь выступления свои

хожу теперь смотреть, и то не все.

548

То плоть загуляла, а духу не весело,

то дух воспаряет, а плоть позабыта,

и нету гармонии, нет равновесия —

то чешутся крылья, то ноют копыта.

549

Уже мы стали старыми людьми,

но столь же суетливо беспокойны,

вступая с непокорными детьми

в заведомо проигранные войны.

550

Течет сквозь нас река времен,

кипя вокруг, как суп;

был молод я и неумен,

теперь я стар и глуп.

551

Поскольку в землю скоро лечь нам

и отойти в миры иные,

то думать надо ли о вечном,

пока забавы есть земные?

552

Погоревать про дни былые

и жизнь, истекшую напрасно,

приходят дамы пожилые

и мне внимают сладострастно.

553

Нет вовсе смысла втихомолку

грустить, что с возрастом потух,

но несравненно меньше толку

на это жаловаться вслух.

554

В тиши на руки голову клоня,

порою вдруг подумать я люблю,

что время вытекает из меня

и резво приближается к нулю.

555

Пришел я с возрастом к тому,

что меньше пью, чем ем,

а пью так мало потому,

что бросил пить совсем.

556

С годами нрав мой изменился,

я разлюбил пустой трезвон,

я всем учтиво поклонился

и отовсюду вышел вон.

557

Былое вдруг рыжею девкой

мне в сердце вошло, как колючка,

а разум шепнул мне с издевкой,

что это той женщины – внучка.

558

Небо с годами заметнее в луже,

время быстрее скользит по часам,

с возрастом юмор становится глубже,

ибо смешнее становишься сам.

559

Живу я очень тихо, но, однако,

слежу игру других, не мельтеша,

готова еще все поставить на кон

моя седобородая душа.

560

Чтоб нам, как мальчишкам, валять дурака,

еще не придумано средство;

Уже не телятина мясо быка,

по старости впавшего в детство.

561

Дружил я в молодости ранней

со всякой швалью и рваниной,

шампур моих воспоминаний

весьма-весьма богат свининой.

562

Нам пылать уже вряд ли пристало;

тихо-тихо нам шепчет бутылка,

что любить не спеша и устало —

даже лучше, чем бурно и пылко.

563

Не стареет моя подруга,

хоть сейчас на экран кино,

дует западный ветер с юга

в наше северное окно.

564

На склоне лет на белом свете

весьма уютно куковать,

на вас поплевывают дети,

а всем и вовсе наплевать.

565

Был я молод, ходили с гитарой,

каждой девке в ту пору был рад,

а теперь я такой уже старый,

что я снова люблю всех подряд.

566

Зимой глаза мои грустны

и взорам дам не шлют ответа,

я жду для этого весны,

хотя не верю даже в лето.

567

Полон жизни мой жизненный вечер,

я живу, ни о чем не скорбя;

здравствуй, старость, я рад нашей встрече,

я ведь мог и не встретить тебя.

568

Еще не помышляя об уходе,

сохранному здоровью вопреки,

готовясь к растворению в природе,

погоду ощущают старики.

569

Здесь и там умирают ровесники,

тают в воздухе жесты и лица,

и звонят телефоны, как вестники,

побоявшиеся явиться.

570

Люблю и надеюсь, покуда живой,

и ярость меняю на нежность,

и дышит на душу незримый конвой —

безвыходность и неизбежность.

571

Умрет сегодня-завтра близкий друг;

естественна, как жизнь, моя беда,

но дико осознание, что вдруг

нас нечто разлучает навсегда.

572

Не отводи глаза, старея,

нельзя незрячим быть к тому,

что смерть – отнюдь не лотерея,

а просто очередь во тьму.

573

Такие бывают закаты на свете,

такие бывают весной вечера,

что жалко мне всех, разминувшихся с этим

и умерших ночью вчера.

574

Каков понесенный урон

и как темней вокруг,

мы только после похорон

понять умеем вдруг.

575

Только что вчера ты девку тискал,

водку сочно пил под огурец,

а уже ты вычеркнут из списка,

и уже отправился гонец.

576

Подвергнув посмертной оценке

судьбу свою, душу и труд,

я стану портретом на стенке,

и мухи мой облик засрут.

577

Прочтите надо мной мой некролог

в тот день, когда из жизни уплыву;

возвышенный его услыша слог,

я, может быть, от смеха оживу.

578

Лечит и хандру, и тошноту

странное, но действенное средство:

снова дарит жизни полноту

смерти недалекое соседство.

579

В загадках наших душ и мироздания

особенно таинственно всегда,

что в нас острей тоска от увядания,

чем страх перед уходом в никуда.

580

Поскольку наш век возмутительно краток,

я праздную каждый свой день как удачу;

и смерти достанется жалкий остаток

здоровья, которое сам я растрачу.

581

В узком ящике ляжем под крышкой,

чуть собака повоет вослед,

кот утешится кошкой и мышкой,

а вдову пожалеет сосед.

582

Еще задолго до могилы

спокойно следует понять,

что нам понадобятся силы,

чтобы достойно смерть принять.

583

Мне жаль, что в оперетте панихидной,

в ее всегда торжественном начале,

не в силах буду репликой ехидной

развеять обаяние печали.

584

Усовершенствуя плоды любимых дум, косится набекрень печальный ум

Люди воздух мыслями коптят

многие столетья год за годом,

я живу в пространстве из цитат

и дышу цитатным кислородом.

585

Высокие мысли и низкие

вливают в меня свои соки,

но мысли, душевно мне близкие,

обычно весьма невысоки.

586

Поэзия краткая больше близка мне —

чтоб мысли неслись напролет,

как будто стихи высекаешь на камне

и очень рука устает.

587

Листаю стихи, обоняя со скуки

их дух – не крылатый, но птичий;

есть право души издавать свои звуки,

но есть и границы приличий.

588

Во мне приятель веру сеял

и лил надежды обольщение,

и столько бодрости навеял,

что я проветрил помещение.

589

Когда нас учит жизни кто-то,

я весь немею;

житейский опыт идиота

я сам имею.

590

Из ничего вкушая сладость,

блажен мечтательный поэт,

переживать умея радость

от неслучившихся побед.

591

Вовсе не отъявленная бестия

я умом и духом, но однако —

видя столп любого благочестия —

ногу задираю, как собака.

592

Пускаюсь я в пространство текста,

плетя строки живую нить,

как раб, кидающийся в бегство,

чтобы судьбу переменить.

593

А вера в Господа моя —

сестра всем верам:

пою Творцу молитвы я

пером и хером.

594

Весь век понукает невидимый враг нас

бумагу марать со слепым увлечением;

поэт – не профессия, это диагноз

печальной болезни с тяжелым течением.

595

Слегка криминально мое бытие,

но незачем дверь запирать на засов,

умею украсть я лишь то, что мое:

я ветер ворую с чужих парусов.

596

Кому расскажешь о густом

и неотвязном страхе мглистом

перед натянутым холстом

и над листом бумаги чистым?

597

Живопись наружно так проста,

что уму нельзя не обмануться,

но к интимной пластике холста

можно только чувством прикоснуться.

598

Вчера я с горечью подумал,

что зря слова на лист сажаю:

в текущей жизни столько шума,

что зря его я умножаю.

599

Чтобы слушать любого поэта,

мне хватает и сил, и терпения,

и меня уважают за это

виртуозы фальшивого пения.

600

Твоих убогих слов ненужность

и так мне кажется бесспорной,

но в них видна еще натужность,

скорей уместная в уборной.

601

Ночью проснешься и думаешь грустно:

люди коварны, безжалостны, злы,

всюду кипит ремесло и искусство,

душат долги и не мыты полы.

602

Чтоб сочен и весел был каждый обед,

бутылки поставь полукругом,

а чинность, и чопорность, и этикет

пускай подотрутся друг другом.

603

Лишь то, что Богу по плечу,

весь век прошу я на бегу:

чтобы я мог, чего хочу,

и чтоб хотел я, что могу.

604

Портили глаза и гнули спины,

только все не впрок и бесполезно,

моего невежества глубины —

энциклопедическая бездна.

605

Как жить, утратя смысл и суть?

Душа не скажет, замолчала.

Глотни вина, в толпе побудь,

вернись и все начни сначала.

606

По каменному тексту городов

скользя, как по листаемым страницам,

я чувствую везде, что не готов

теперь уже нигде остановиться.

607

Скорее все же для потомка,

а не для нас

пишу усердно я о том, как

пылал и гас.

608

Душа не потому ли так тоскует,

что смутно ощущает мир иной,

который где-то рядом существует,

окрашивая смыслом быт земной?

609

А на небе не тесно – поверьте —

от почтенных, приличных и лысых,

потому что живут после смерти

только те, кто при жизни не высох.

610

Нас как бы судьба ни коверкала,

кидая порой наповал,

а мне собеседник из зеркала

всегда с одобреньем кивал.

611

Не Божьей искры бытие,

не дух я славлю в восхищении,

а воспеваю жизнь в ее

материальном воплощении.

612

За то греху чревоугодия

совсем не враг я, а напротив,

что в нем есть чудная пародия

на все другие страсти плоти.

613

Я люблю, когда грустный некто

под обильное возлияние

источает нам интеллекта

тухловатое обаяние.

614

Мне жалко всех, кого в азарте

топтал я смехом на заре, —

увы, но кротость наша в марте

куда слабей, чем в октябре.

615

Всегда живя в угрюмом недоверии,

испытывая страха нервный зуд,

микроб не на бациллы и бактерии,

микроб на микроскоп имеет зуб.

616

Грешил я с наслаждением и много,

и странная меня постигла мука:

томят меня не совесть и не скука,

а темная душевная изжога.

617

Я много съел восточных блюд,

и вид пустыни мне привычен,

я стал задумчив, как верблюд,

и, как осел, меланхоличен.

618

Восхищенные собственным чтением,

два поэта схлестнули рога,

я смотрю на турнир их с почтением,

я люблю тараканьи бега.

619

Стихов его таинственная пошлость

мне кажется забавной чрезвычайно,

звуча, как полнозвучная оплошность,

допущенная в обществе случайно.

620

Устав от накала дневного горения,

к подушке едва прикоснувшись,

я сплю, как Творец после акта творения,

и так же расстроен, проснувшись.

621

Жалеть ли талант, если он

живет как бы в мире двойном

и в чем-то безмерно умен

и полный мудак в остальном?

622

Гетера, шлюха, одалиска —

таят со мной родство ментальное,

искусству свойственно и близко

их ремесло горизонтальное.

623

Снимать устав с роскошных дев

шелка, атласы и муары,

мы, во фланель зады одев,

изводим страсть на мемуары.

624

Мне забавна в духе нашем пошлом

страсть к воспоминаниям любым,

делается все, что стало прошлым,

розовым и светло-голубым.

625

Настолько он изношен и натружен,

что вышло ему время отдохнуть,

уже венок из лавров им заслужен —

хотя и не на голову отнюдь.

626

627

Жизнь моя на севере текла,

я в жару от холода бежал;

время, расширяясь от тепла,

очень удлиняет жизнь южан.

628

В момент обычно вовсе не торжественный

вдруг чувствуешь с восторгом идиота

законченность гармонии божественной,

в которой ты – естественная нота.

629

У нас, коллега, разные забавы,

мы разными огнями зажжены:

тебе нужна утеха шумной славы,

а мне – лишь уважение жены.

630

Я не измыслил весть благую

и план, как жить, не сочинил,

я что придумал – тем торгую,

и свет сочится из чернил.

631

Читатель нам – как воздух и вода,

читатель в нас поддерживает дух;

таланту без поклонников – беда;

беда, что у людей есть вкус и слух.

632

Гул мироздания затих

и, слово к ритму клея тонко,

я вновь высиживаю стих,

как утка – гадкого утенка.

633

Если жизни время сложное

проживаешь с безмятежностью,

то любое невозможное

наступает с неизбежностью.

634

Залей шуршанье лет журчаньем алкоголя,

поскольку, как давно сказал поэт,

на свете счастья нет, но есть покой и воля,

которых, к сожаленью, тоже нет.

635

Полностью душа моя чиста,

чужды ей волненье и метание:

кто привел на новые места,

тот и ниспошлет мне пропитание.

636

Люблю часы пустых томлений,

легко лепя в истоме шалой

плоды расслабленности, лени

и любознательности вялой.

637

В похмельные утра жестокие

из мути душевной являлись

мне мысли настолько глубокие,

что тут же из виду терялись.

638

Питали лучшие умы

мою читательскую страсть,

их мысли глупо брать взаймы,

а предпочтительнее – красть.

639

В искусстве, сотворяемом серьезно

и честно от начала до конца, —

что крупно, то всегда религиозно

и дышит соучастием Творца.

640

Под сенью тихоструйных облаков

на поле благозвучных услаждений

я вырастил породу сорняков,

отравных для культурных насаждений.

641

Я в шуме времени кипящем

купался тайном и публичном,

но жил с азартом настоящим

я только в шелесте страничном.

642

Он вялую гонит волну за волной

унылую мелкую муть:

Господь одарил его певчей струной,

забыв эту нить натянуть.

643

Ругал эпоху и жену,

искал борьбы, хотел покоя,

понять умом одну страну

грозился ночью с перепоя.

644

Почувствовав тоску в родном пространстве,

я силюсь отыскать исток тоски:

не то повеял запах дальних странствий,

не то уже пора сменить носки.

645

Когда успех и слава

обнять готовы нас,

то плоть уже трухлява,

а пыл уже погас.

646

Он талант, это всем несомненно,

пишет сам и других переводит,

в голове у него столько сена,

что Пегас от него не отходит.

647

То злимся мы, то мыслим тонко,

но вплоть до смертного конца

хлопочем высидеть цыпленка

из выеденного яйца.

648

Во все, что я пишу, для аромата

зову простую шутку-однодневку,

а яркая расхожая цитата —

похожа на затрепанную девку.

649

Беспечный чиж с утра поет,

а сельдь рыдает: всюду сети;

мне хорошо, я идиот,

а умным тяжко жить на свете.

650

Весь мир наших мыслей и знаний —

сеть улиц в узлах площадей,

где бродят меж тенями зданий

болтливые тени людей.

651

Я б жил, вообще ни о чем не жалея,

но жаль – от житейской возни худосочной

в душе стало меньше душевного клея

и близость с людьми стала очень непрочной.

652

Пока нас фортуна хранит,

напрасны пустые гадания,

и внешне похож на зенит

расцвет моего увядания.

653

Во мне, живущем наобум,

вульгарных мыслей соки бродят,

а в ком кипит высокий ум —

они с него и легче сходят.

654

Люблю с подругой в час вечерний

за рюмкой душу утолить:

печаль – отменный виночерпий

и знает, сколько нам налить.

655

Дожив до перелома двух эпох,

на мыслях мельтешных себя ловлю,

порывы к суете ловлю, как блох,

и сразу с омерзением давлю.

656

Читаю оду и сонет,

но чую дух души бульдожьей;

не Божьей милостью поэт,

а скудной милостыней Божьей.

657

Я вчера полистал мой дневник,

и от ужаса стало мне жарко:

там какой-то мой тухлый двойник

пишет пошлости нагло и жалко.

658

Доколе дух живой вершит пиры,

кипит игра ума и дарования;

поэзия, в которой нет игры, —

объедки и огрызки пирования.

659

Глупо думать про лень негативно

и надменно о ней отзываться:

лень умеет мечтать так активно,

что мечты начинают сбываться.

660

Пот познавательных потуг

мне жизнь не облегчил,

я недоучка всех наук,

которые учил.

661

Увы, в отличие от птиц,

не знаю, сидя за столом,

что вылупится из яиц,

насиженных моим теплом.

662

Даже вкалывай дни и ночи,

не дождусь я к себе почтения,

ибо я подвизаюсь в очень

трудном жанре легкого чтения.

663

Держу стакан, точу перо,

по веку дует ветер хлесткий;

ни зло не выбрав, ни добро,

живу на ихнем перекрестке.

664

И я хлебнул из чаши славы,

прильнув губами жадно к ней;

не знаю слаще я отравы

и нет наркотика сильней.

665

Глупо гнаться, мой пишущий друг,

за читательской влагой в глазу —

все равно нарезаемый лук

лучше нас исторгает слезу.

666

Он воплотил свой дар сполна,

со вдохновеньем и технично

вздувая волны из говна,

изготовляемого лично.

667

Душевный чувствуя порыв,

я чересчур не увлекаюсь:

к высотам духа воспарив,

я с них обедать опускаюсь.

668

Что столь же я наивен – не жалею,

лишаться обольщений нам негоже:

иллюзии, которые лелею, —

они ведь и меня лелеют тоже.

669

Жили гнусно, мелко и блудливо,

лгали и в стихе, и в жалкой прозе;

а в раю их ждали терпеливо —

райский сад нуждается в навозе.

670

Печалью, что смертельна жизни драма,

окрашена любая песня наша,

но теплится в любой из них упрямо

надежда, что минует эта чаша.

671

На собственном огне горишь дотла,

но делается путь горяч и светел,

а слава – это пепел и зола,

которые потом развеет ветер.

672

Меня любой прохожий чтобы помнил,

а правнук справедливо мной гордился,

мой бюст уже лежит в каменоломне,

а скульптор обманул и не родился.

673

Очень важно, приблизившись вплоть

к той черте, где уносит течение,

твердо знать, что исчерпана плоть,

а душе предстоит приключение.

674

Люблю стариков – их нельзя не любить,

мне их отрешенность понятна:

душа, собираясь навеки отбыть,

поет о минувшем невнятно.

675

К пустым о смысле жизни бредням

влекусь, как бабочка к огню,

кружусь вокруг и им последним

на смертной грани изменю.

676

Чтобы будущих лет поколения

не жалели нас, вяло галдя,

все мосты над рекою забвения

я разрушил бы, в ночь уходя.

677

Вонзится в сердце мне игла,

и вмиг душа вспорхнет упруго;

спасибо счастью, что была

она во мне – прощай, подруга.

678

1993 год