Электронная библиотека » Игорь Гуревич » » онлайн чтение - страница 3


  • Текст добавлен: 29 мая 2017, 15:15


Автор книги: Игорь Гуревич


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Шмуля

1

Шмуля, Шмулевич Иоська – молодой да ранний бандюган. Черный, как смоль, кудрявый, темный лицом с каким-то метисовым окрасом, обезьяньей челюстью, толстыми губами, крупными зубами и волоокими, вечно припухшими еврейскими карими глазами с огромными ресницами.

Его боялась вся школа. За ним стояли серьезные пацаны. В классе Шмуля сидел исключительно на первой парте. На уроке, если вдруг на него что-то снисходило, он брал в рот половинку лезвия «Нева», вернее, вытаскивал его откуда-то из-за щеки и показывал на языке учительнице.

Русичку аж передергивало:

– Шмулевич!

– Ща, сжую, – и он отправлял лезвие в рот и схрумкивал его, перетирая волчьей челюстью.

А вот другой урок. Шмуля расстегивает ширинку и громогласно заявляет:

– Ложил я на все это!

– Шмулевич!

– Ща, выйду, – и выходит прямо в окно.

…Классное собрание. Классная, учитель украинского языка и литературы со стажем и званиями, Надежда Захаровна, сухопарая и шустрая, говорит с неистребимым хохляцким акцентом:

– Шо будемо делать с Иосифом Шмулевичем?

Шмулевич за ее спиной присаживается на краешек учительского стола. Улыбается безразлично и крутит в пальцах сигарету.

– Расстрелять! – орет кто-то.

Сорок глоток подхватывают:

– Утопить! Закопать живьем! Подвесить за ноги!

Шмуля ржет. Захаровна оборачивается:

– Встал ровно!

Иоська отрывает зад от учительского стола, принимает позу «полусмирно» и закладывает сигарету за ухо. Классную мы уважали и опасались.

– Значит так, сраная республика ШКИД, уничтожать Шмулевича мы не будемо. Мы его будемо выпускать из восьмого класса со свидетельством на все четыре стороны.

– А если не сдаст экзамены?

– Значит, со справкой, но на все четыре стороны.

Шмуля морщит лоб, напряженно ловя какую-то мысль:

– Это хорошо. Но со справкой – плохо.

– Конечно, плохо. Причем не тоби, а школи.

– Ну, а я шо сделаю?

– Ты ничого не зробиш. Комсомольци?

– Га? – откликаются комсомольцы.

– Пиднялысь.

Встали семеро.

– Ты, – ткнула в меня пальцем, – занимаешься с ним русским. Ты – математикой, ты – физикой…

После собрания мы остались со Шмулевичем.

– Короче, Шмуля, домашнюю мы тебе будем давать «перекатывать», а на контрольных садись рядом с нами.

– Бл., а шо перекатывать? Я вам тетради дам – сразу и пишите.

– Не наглей. За десять минут до урока – перерисуешь. Можешь не все, лишь бы на «трешку» нацарапал…

2

Идем со Шмулей на базарчик. Он с каждого лотка чего-то прихватывает: семечки из мешка, яблочко, грушку. Кто-то ворчит, кто-то матюгается, но не связываются. Через одного «стреляет» у лоточников сигареты. Те нехотя дают.

Под конец хватает кавун – и деру. Сзади крик – но погоня квелая. Кто-то отбежал десять метров – махнул рукой.

– Не связывайся с ним. Это Шмуля. Больше напакостит, если сцепишься, – отговаривают соседи по лоткам.

3

Малороссия. Теплый сентябрьский вечер. Пятница. Затягиваемся болгарскими сигаретами, жуем расколотый о скамейку арбуз, сплевываем семечки.

– Ладно, я пошел, – Шмуля встает и уходит.

– Чем займемся? – спрашивает Неволя.

– Пошли бомбочки кидать, – предлагает Серый.

– С водой? – спрашивает Алик Рыжий.

– С мочой.

Идем к Серому в трехэтажный дом на улице Ленина. Делаем из бумаги бомбочки. Лезем на покатую железную крышу (амбарный замок на чердачной двери висит для виду). У Серого банка с общественным ссаньем. Аккуратно разливаем в бомбочки. Подходим к краю крыши с металлическими перилами. По очереди определяем жертву: бросить надо так, чтобы на голову человеку не попало да и обрызгало не слишком. Совесть еще есть. Остатки.

Первый – Серый. Внизу – девчачий визг. Но мы это уже не видим – бухаемся плашмя животом на разгоряченную крышу.

Последним рискует Алик и попадает прямо на голову мужику.

– А-а-а! – мат-перемат и крик. – Милиция!

Мы мчимся по крыше к спасительному выходу. У самой железной двери с чердака затихаем.

– Ша, мужики! Кажись, сюда бегут, – с лестничной площадки топот и голоса.

Взлетаем обратно на крышу. Бежим к запасной лестнице. Спускаемся. Неволя, самый высокий, – первый. Ступеньки заканчиваются метра за три – три с половиной до земли. Кузнечик, кличка Петра Неволи за прыгучесть, присвоенная ему нашим физкультурником, на несколько секунд зависает над землей на вытянутых руках на последней металлической перекладине. И вот уже кричит снизу:

– Принимаю!

Алика ловим всем гуртом последнего и деру – подальше от места преступления.

– Е! Я банку с мочой забыл на крыше, – бьет себя по лбу Серый.

– Ага, менты сдадут ее на анализ – и нас вычислят, – заржали весело.

– А я бомбочку пустую забыл, – вспоминает Рыжый.

– Еще один нервный. Ну и что?

– Я ее из обложки старой тетради по русскому сделал. Тут мы тормознули с разбегу.

– Рыжий, ты совсем плохой? – поинтересовался Серый.

– Отстань от него, – сказал Кузнечик. – Может, обойдется. Давай покурим?

Мы разместились на детской площадке и достали «ТУ-154». Не сговариваясь, тему закрыли. Вообще-то, большими хулиганами мы не были. Но на пакостные приключения периодически тянуло.

Как-то в прошлом году весной, когда была мода на взрыв-пакеты, швырнули не туда – на высокую меховую шапку тетеньке. Хорошо, пакет за ветку зацепился. Но шапка сверху вмиг выгорела черной залысиной. Тетенька не заметила – машины кругом шумели, а взрывчики серные негромкие были – и мирно продолжила свой путь.

…Другой раз в кабину грузовика снежком влепили. Шофер расторопный оказался. Я тогда не при делах был, но смотрел и, как положено, смеялся над происходящим. Поплатился ухом: шофер воспитывал не щадя, всадил на прощание ногой в пятую точку и, спасибо, отпустил с Богом. Кореша наблюдали из подворотни и веселились по полной.

…Как-то решили перевыполнить план по металлосбору и укатили два пустых газовых баллона, выставленных у частных ворот на замену полными. Город был невелик, хозяин по наводке примчался в школу через час после присвоения нашему классу первого места.

Отделались «неудом» за поведение. Но ведь, что характерно: пока хозяин не нашелся, баллоны в металлолом приняли, и ни у кого вопросов не возникло.

4

В понедельник, на втором уроке, в класс вошла классная в сопровождении капитанши из детской комнаты милиции.

– Смаковецкий, встань!

Алик поднялся белый, как мел.

– Твоя работа? – и она подняла чуть не над головой лицевую обложку тетради по русскому языку со сгибами после бомбочки.

Алик сглотнул слюну. Я ущипнул его сзади, мол, молчи, еще не все потеряно.

– А шо там такое? – подал голос Иоська.

– Шмулевич, тебя не спрашивают. Смаковецкий, это обложка твоей тетради?

– Я отсюда не вижу, – выдавил из себя Алик.

– Я тебе помогу, – Захаровна повернула листок к себе и прочитала: – «Тетрадь по русскому языку ученика восьмого «Г» класса… Смаковецкого Альберта».

– Да, так меня зовут.

– Я тебя спрашиваю, ты знаешь, что из этого листочка была сделана «бомбочка», или как вы это там называете?

– Теперь знаю, – начал приходить в себя Алик.

– Хватит церемониться! Забирайте его, – вставила слово капитанша.

– Так это я бомбочки кидал, – вдруг вмешался Шмуля.

– Ты? А тетрадь Смаковецкого к тебе как попала?

– Так вы же сами сказали, чтобы мы все Шмулевичу помогали учиться. Вот Алик и дал ему тетрадь переписывать, – поспешил прояснить ситуацию Неволя.

– Все так, – подтвердил Иоська.

Захаровна замерла с открытым ртом.

– И ты, значит, набирал мочу и швырял этим в прохожих с крыши? – вступила в права капитанша.

– Шо?! – Шмуля аж поперхнулся. – Да я бы лучше тогда просто им на голову по…ал.

– Шмулевич! – взвизгнула притихшая было на время учительница русского и литературы, на чьем уроке разворачивался весь этот цирк.

– Ну, пописал, – исправился Иоська.

– Не морочь нам голову! На крыше банку с мочой нашли.

– Так и шо? Она моя шо ли? Проведите анализы.

– А гражданин… – начала было капитанша и осеклась. Шмуля заржал:

– Шо на кого-то попало? Так это вода, пусть не беспокоится.

– А…

– А если пахнет, так это он сам с перепугу…

– Шмулевич! – оборвала его русичка.

– Да молчу я.

Когда Иоська под общий гвалт уходил из класса вслед за капитаншей, демонстративно заложив руки за спину, Надежда Захаровна обронила ему в спину:

– Не ожидала от тебя, Шмулевич, такого детского сада. Шмуля остановился. Посмотрел на Алика, потом на Неволю и усмехнулся:

– А это у меня детство в ж…е сыгрануло.

После уроков Иоська поджидал нас возле школы.

– Тебя отпустили?

– А меня и не держали. По мне и так тюрьма плачет, шоб из-за такой мелочи вязать. Впаяли штраф предкам двадцатку. Так шо с вас по пятерке, засранцы. И ишо десятка сверху мне за хлопоты.

– Кто тебе сказал, что…

– Мне никто ничего не говорит. Я просто знаю. Время пошло. Через три дня – гроши. И вообще, хорош в детский сад играть. Учитесь, у вас это краше получается.

Что сказать? Справедливо. Так что наскребли. А с крыш бомбочки бросать перестали. Это оказалось действенней любого комсомольского собрания. Детский сад закончился, а взрослая зона не привлекала. У каждого была своя столбовая дорога. И спасибо Шмуле, на свою он нас не пустил.

Двое в лодке с ружьем и собакой

Петр давно хотел приударить за Мариной основательно и бесповоротно. У них уже все было, но слегка: провожалки домой после работы, целовалки-обжималки в подъезде и кинотеатре на последнем ряду. Не было главного. Марина без обиняков заявила о своем целомудрии до свадьбы. Родители зазнобы не только не возражали против такого подхода к делу, но и всячески призывали блюсти девичью честь до официального – постеления? расстеления? или растления? – брачного ложа.

Они больше руководствовались житейской мудростью, традициями и будущей безопасностью семейных отношений повзрослевшей дочери, рассчитывая на длительность их хотя бы на девять месяцев, не менее.

– Чтобы козел, значит, не отвертелся! – и отец потрясал пудовым кулаком.

И если дочь, не дай Бог, опростоволосится до того, как… – то можно не сомневаться, что при помощи материнского совета все будет подано в самом надлежащем виде так, «чтобы козел не только не заподозрил чего-нибудь не то», но и – это главное для козла! – ощутил себя истинным зачинателем рода человеческого, духом божьим во плоти!

Петр, конечно, в те годы юности ни о чем таком сложном и не подозревал. Он беспрекословно верил Марине и безропотно страдал. Хотя бы по той простой причине, что к началу их полупентингового периода с Мариной имел некоторый завершенный сексуальный опыт и возбуждался от поцелуев и целенаправленных прикосновений вполне со знанием дела, которому конец, как говорится, венец…

И вот настал день и час, когда Петр убедил-таки Марину отправиться с ним в поход на моторке по реке на целых три дня с ночевками. При этом была произнесена клятва самурая – харакири, если он себе позволит!.. Это окончательно убедило Марину – позволит еще как!

И она согласилась на путешествие. Для родителей была сочинена легенда о поездке с девочками с работы на выходные к одной подружке в село на Десне. Комсомольский билет был оставлен дома – и совесть чиста.

Все было приготовлено профессионально. Петр не первый раз ездил на моторной лодке на острова на Десну. Правда, делал это исключительно с двоюродными братьями, но с 14 лет и каждый год. И не было в водном походе для него никаких секретов.

В общем, к лодке прилагалась палатка, спальники, одеяла, всякие походно-кухонные принадлежности, паяльная лампа чай кипятить, рыболовные снасти и пр., и пр. Все это Петр выпросил у старшего из двоюродных.

– Возьмешь пса, пусть прогуляется, – и брат кивнул на сеттера, который уже вертелся у ног, яростно махал хвостом и повизгивал от предчувствия свободы.

– Да ты чего? Я же не один буду.

– Значит, так: или с псом на лодке, или вплавь с любимой.

– На лодке.

– То-то. Да, я тебе еще ружьишко дам и пяток патронов. Не дури, но на острове постреляй для виду. Пусть пес разомнется. Мне до охоты не добраться этой осенью, а ему надо.

– А куда мне с птицей потом?

– Дурак! Какая птица? У тебя даже разрешения нет. Так постреляй. Пес стойку сделает на ближнюю птицу. Ты пальнешь. У Тарзана хоть чувство исполненного долга останется.

На том и порешили. И вот со всеми принадлежностями и провизией, с собакой и ружьем в нагрузку, в моторной лодке у причала тихим погожим сентябрьским днем ждал Петр свою возлюбленную.

Впереди были три дня на деснянских заброшенных островах. Но прежде чем до них добраться, влюбленным предстояло отшлюзоваться – пройти шлюзы – из Днепра в Киевское водохранилище, прозванное в народе Киевским морем. Где – то на дне этого грандиозного детища эпохи советского глобализма были похоронены десятки украинских сел. Море по берегам заболачивалось, мелело. Но без него жизнь Киева уже была не мыслима.

Впрочем, Петр не вдавался ни до, ни после в подобные рассуждения. Шлюзы, море, любимая – кайф да и только!

Кайф, как положено, сломала сама любимая: к назначенному времени не просто опоздала, а настолько, что шлюзы закрыли на ночь. Ближайший подъем воды – в пять тридцать утра.

К приходу недотроги Петр был уже в состоянии глухой прострации и не покинул причал не столько из-за природного упрямства, сколько по причине отсутствия дома хозяина лодки, собаки и ружья. Он отбыл в краткосрочную командировку по дорожным делам в качестве прораба. Объявиться же со всеми причиндалами перед супругой брата Галиной, сухопарой и энергичной брюнеткой, было не просто смерти подобно, а подобно мучительному колесованию, четвертованию и вздергиванию на дыбе одновременно.

Сначала Галина бы взревела:

– Шо ж он, скотина, все хозяйство куды ни попадя скинул! – Потом: – Хто ж, така зараза, малому хлопцю пулялку дал? Ще и собаку?! Да шоб он издох, цей пес шелудивый, разом со своим хозяином! – И в заключение: – Гэ! А с кым це ты собрался? Га?! А маты знае? Га?!

Вот это «Га?!» у Галины получалось особенно смачно, за что брат за глаза называл ее гусыня…

Петруха образно представил себе в деталях столь содержательную беседу, которая стопроцентно завершилась бы звонком матери:

– Светочка, а ты знаешь, шо твой хлопчик собрался с ружОм и собакою в моторке моего урода ни ясно с кым у даль светлую?.

Конечным пунктом этого телеграфа стал бы отец.

– Паразит! – взревела бы мать. – Это ж дети твоего братца нашего мальчика с пути сбивают. Это ж из-за них он вместо того, чтобы пойти в институт, занимается лодками и блядками. Ты мне всю кровь выпил за двадцать пять лет, а теперь ребенка хочешь угробить?!

– Двадцать три, – поправил бы отец.

– Что двадцать три?

– …года кровь пью.

– Ах ты, паразит! Еще насмехаешься!

Крик, гвалт, там-тара-рам. Потом три дня лучше не появляться дома. Батя сгоряча и от безысходности и накостылять еще вполне может. Ну а мать жилы вытянет так, что взвоешь. И на хрена мать ему эту отсрочку от армии организовала? Все равно он никуда поступать не собирается. «Все, решено! Вот трахну Маринку – и служить. Хоть поживу как человек». От этих мыслей Петр прямо-таки взвыл на Маринкин образ:

– Где же ты, стерва?!

Как будто она была виновата в их родственной идиллии. В общем, не было в те годы мобильных телефонов. А у Петра не было выхода, кроме как дождаться Маринку. Она появилась через четыре часа от времени Икс.

– Где была?

– Так вышло. Мама где-то выяснила, когда автобус от станции отходит… И раньше уйти – только лишние вопросы.

– Какой автобус?

– Ну я же с девчонками вроде как в гости в село еду.

«Все врет!» – мрачно подумал Петруха и окончательно утвердился в мысли исполнить предначертанное во что бы то ни стало, сухо сказал:

– На шлюз опоздали. Ночуем в лодке, у причала. Завтра в пять тридцать – в море.

Марина неожиданно все приняла ласково и спокойно:

– Не сердись. Все будет, как скажешь.

Петруха незаметно улыбнулся. Отлегло.

– Есть будешь?

– Нет.

– Тогда вот спальник.

Он постелил спальник на дне лодки. Дал девушке одеяло.

– Спи. Завтра рано вставать, – нежность к ней заполнила грудь.

– А ты?

– А я покурю. Поем. Опять покурю. Все равно целоваться у причала не будем. Вон сторож так и крутится. Да и люди вокруг.

И правда: у причала стояла еще пара лодок с такими же – ждущими первого шлюза.

Марина благодарно погладила его по волосам, пожелала спокойной ночи.

Петр открыл первую банку «Завтрака туриста»: перловка и перетертое рыбье месиво из мяса, костей и потрохов.

– Хлопец, выпьешь? – окликнули его из темноты.

– Спасибочки. Нет охоты.

– Ну и зря. Второй раз не предлагаем.

Под утро оказалось, что и впрямь зря. Что уж там в этом завтраке этого «туриста» было – может, просроченный, а может, не надо было две консервных банки наворачивать – но так или иначе, но не сдобренный здоровой самогонкой продукт начал давать о себе знать все настойчивее и требовательнее. Короткая пробежка в гальюн причальный не спасла. В животе урчало и требовало выхода. Но уже было некогда.

Откладывать еще на время, пусть даже на два часа, и так затянувшийся старт к пацанскому счастью было больше невмоготу.

«Перетерплю, – решил Петр. – Проскочим шлюз, пролетим фарватером и в устье Десенки, а там – к ближнему островку пристанем. На все про все меньше часа, а то и минут сорок. Что ему, в первый раз, что ли, с моторкой управляться?»

А для Маринки все было ново. Петром она просто любовалась. Как у него все ладно и быстро получается! Правда, завтракать отказался. «Рано», – сказал. Марина пожала плечами, достала себе яблочко. Не успела спелое доесть, как они уже отшлюзовались и выскочили в открытое море.

А Петр тем временем был уже на грани истерии. Надо сказать, пройти шлюз на моторке не так просто. Вода наполняется, крутит. Лодку мигом затянет, если не зацепиться за пристенный крюк, который всплывает вместе с поднимающейся водой. А тут еще и «ракета» первая с ними в шлюз вошла. Стоит, стерва, посредине, вода вокруг нее кипит, так и затягивает под корабль.

От Маринки толку – ноль. Самому все пришлось: веревку на крюк накинуть, замотать, и веслом еще подгребать, чтобы не относило. Пес, Тарзан этот чертов, как назло, начал нервничать, по лодке метаться. Вскочит, сядет, опять вскочит. А Маринке хоть бы хны – яблочко пожевывает, улыбается. Ничего не соображает. В общем, пока из шлюза выбрались, Петькин желудок, и без того ослабленный туристическим завтраком, от дополнительного напряга и елозенья в лодке вовсе начал выходить из повиновения. И вот ведь надо ж было такому приключиться! Только вылетели на фарватер, только собрался Петька избавиться от лишних газов, наполнивших нутро, – тихо так и без запаха, под рев лодочного мотора и под встречный ветерок (скорость на глиссере хорошая, лодка, задрав нос, просто летит по волне), – как вдруг: трах-тибидох тах-тах, апчхи! – и заглох мотор гребаный.

Остальные все, которые вместе с ними шлюзовались, вперед улетели. Тишина установилась неописуемая. Вода не шелохнется. Утро такое хорошее, теплое. Ранняя осень, лето еще практически. Рыба даже не плещется. И они в моторке посреди водохранилища: пес, девушка Марина и несчастный Петр, в первую минуту не осознавший всю пикантность создавшейся ситуации.

Попытка дернуть и завести оказалась неудачной. Мотор отплюнулся нехотя и онемел окончательно. Прикладывать к железной скотине лишние усилия в своем состоянии Петр остерегся.

Тем временем внутри у лодочника начались настоящие революционные баталии. От газовых атак желудок распирало до рези в глазах. И тут, как назло, Петр вспоминает о ружье, и в голову ему приходит конгениальная мысль:

– Давай, Марина, я продемонстрирую тебе, как ружье стреляет? – а про себя думает: «Присяду на корму, коромысло за борт слегка свешу, ну и под выстрел выпущу лишнее, как положено. А там – на весла и до ближайшего островка, пускай хоть на водохранилище, лишь бы до земли поскорее добраться».

А Маринка, дура такая, ему и говорит:

– Не надо, Петечка. Давай лучше тишину послушаем. Спасибо, что ты меня сюда вывез и мотор заглушил.

– Давай я все-таки стрельну, – Петька из последних сил держится.

– Да что ж ты, толстокожий такой? Давай лучше ко мне поближе – никогда посреди моря не целовалась, – глаза, идиотка, прикрыла, а рот приоткрыла и подбородок к нему тянет.

«Пальнуть ей в челюсть, что ли?» – с тоской подумал Петька. Спорить сил уже не было. Судорожно расчехлил ружье, сгибаясь от боли, вставил патрон.

– Что же ты делаешь? Какой же ты?! – чуть не плача, закричала на него Марина.

– Отстань, – Петр уселся на корму и нажал курок…

Осечки – это все же исключения из правил, а не правило. Но случаются они, как правило, некстати. Тишина раннего теплого сентябрьского утра посреди водохранилища в зеркальных бликах замершей воды таки была нарушена, но не выстрелом из ружья.

Марина расценила это как полное свинство и издевательство. Почему-то вспомнила маму, которая ей говорила:

– С кем ты связалась? Это ж село! Они жрут, пьют и пердят одновременно! Ему ж первым делом надо будет тебя унизить, построить, место указать. Деточка, ты ж из интеллигентной семьи!

«Ах, мама!» – и у Марины навернулись слезы на глаза, она отвернулась в сторону носа моторки, только чтобы этот жлоб не увидел ее слабости.

«Ведь надо ж как все придумал! Отомстил ей за вчерашнюю задержку! И когда? В тот момент, когда она ничего сделать не может, посреди водохранилища, на моторке. Только остается в воду – и вплавь. А она толком плавать не может. Г-споди! Впереди еще ночь и день. Что ж с ней будет?»

От тоски, ужаса и жалости к себе Марина была готова бултыхнуться в воду и стать русалкой.

Тем временем Петр был готов предпринять еще одну попытку, на этот раз вставив дуло себе в рот. Жить не хотелось. То, что выстрел оказался удачным лишь наполовину, было еще полбеды. Окончательная беда осталась в трусах. Кто ж спорит? Нельзя так долго и настойчиво мучить собственное тело, даже во имя большой и светлой любви! К сожалению, эта мудрость приходит в голову в том возрасте, когда уже мучить почти ничего не остается…

Петр, не поднимая глаз, осознавая собственную ничтожность, но еще больше свою ответственность перед девушкой, которая, кроме неприязни, ничего не должна к нему сейчас испытывать, уселся на сиденье посреди лодки, вставил в уключины весла и стал грести, с каждым гребком и наклоном усугубляя свое положение.

Тарзан учуял неладное, начал выть.

Так под вытье пса, молчание отвернувшийся любимой и презрение к самому себе Петр за каких-то двадцать-тридцать минут таки пристал к островку посреди водохранилища. К этому времени он успел убедить себя в том, что не все пропало, тем более что человек склонен привыкать к неудобствам, а все сырое на солнце в конечном счете сохнет. Гребок, наклон, гребок… «Доплывем, сменю трусы», – решил он и успокоился окончательно.

Марина, тем временем глядя на воду перед собой, также вошла в мечтательно-сомнамбулическое состояние. Прощальная мысль перед нирваной – все проходит! – привела девушку в умиротворенное состояние, и она по-своему, но тоже решила: «Не все потеряно». И главное – пес заткнулся. Только всплески весел нарушали тишину. Лодка уткнулась в песок. Пес с визгом бултыхнулся в воду, выскочил на берег и с радостным лаем помчался осваивать окрестности. Петр подтащил суденышко, неприметно сунул газету под рубаху и улетел в кусты посреди островка.

Марина скривила моську: «Ну вот! Ни слова, ни пол-слова, – улетел. Неужто так невтерпеж? Тоже мне, рыцарь!»

Собралась было обидеться. Тем временем появился Петр с какой-то блаженной улыбкой:

– Чай хочешь?

Она пожала плечами. Он не обратил внимания на детали, взял чайник и как есть в брюках пошел в воду, чтобы вроде как набрать воды почище.

Зашел по пояс. Остановился отмокать. Чуть не заплакал от счастья. Вспомнил про Марину. Надо ж как-то поприличнее объяснить, чего это он тут замер:

– Смотри, красота какая!

Ее аж подбросило: «Вот придурок! Там, значит, посреди моря, ему не красота была, а тут!.. Все назло, все по-своему. Садист, домостроевец, эгоист!» – разочарование накатило второй волной.

Захотелось топнуть каблучком об пол. Тем временем он набрал чайник, отмок и вышел.

– Сейчас лампу паяльную разожжем, – пошел доставать.

Не заметил, что вокруг опять воцарилась тишина. Марина упорно отмалчивалась. Заткнулся и убежавший пес.

Пес оказался преданной животиной. В тот момент, когда Марина из чувства приличия (все-таки девушка из интеллигентной семьи) присела на корточки, проявив интерес к тому, как Петр управляется с паяльной лампой (с помощью ее предстояло нагреть чайник, поставленный на песок), подлетел пес с газетным свертком в зубах и вывалил перед ними содержимое своей добычи…

Ночи дожидаться не стали.

После выходки Тарзана Петр сплюнул, хмуро разделся догола, взял мыло и пошел умываться. Вышел из воды, вытерся полотенцем, надел чистые спортивки на голое тело.

Что делала в это время Марина, ему уже было все равно. Когда столкнул лодку на воду, окликнул. Она села. С третьего раза мотор затарахтел…

На причале простились, не глядя друг другу в глаза.

«Пока, пока».

Больше они не встречались…

Кто-то скажет: это все комплексы, кто-то – воспитание. Я говорю: это жизнь. Она точно знает, когда ты имеешь право на близость с тем, кого любишь. Ее не обманешь…

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации