Текст книги "Пепел нежности моей"

Игорь Кондратьев
Пепел нежности моей

© Кондратьев И. Н., 2018 г.

© ООО «СУПЕР Издательство», 2018 г.

Колдунья

 
В колдунью я посмел влюбиться,
А та тоскою обратиться
Сумела хитро для меня,
Безумьем душу осеня.
 
 
Такой любви не знал доныне,
Лишь помню где-то на картине
Колдунью милую сжигали.
Но черти тучек натаскали,
 
 
И жуткий дождь костёр залил,
А я её освободил.
Поскольку жалко ведьму стало,
Гореть красивой не пристало.
 
 
Уж очень ведьма хороша,
А то, что ей жилось греша,
Так в этом мире грешен каждый,
Хотя бы раз любви солгавший.
 
 
Да что уж там, мы все грешны!
Одни святые без вины
И то лишь только потому,
Что им влюбляться ни к чему.
 
 
В обитель зла, в руины страсти!
Весьма красивые отчасти,
Которым сердце женщин – дом,
Я убедился лично в том.
 
 
Однако ведьму полюбил,
Но я об ней давно забыл.
Она ж меня не полюбила,
Не до меня, ожог лечила!
 
 
Менялись годы на лета,
И жизнь была почти свята:
Иконам искренне молился
И раз по сто на дню крестился.
 
 
Частенько церковь посещал,
О колдовстве не помышлял,
Святой водою умываясь
И всякой нечисти чуждаясь.
 
 
Но встретил женщину одну,
Поверьте на слово, не лгу.
С картины той была она,
Ведь на руке была видна
 
 
Ещё отметина огня.
Я просто шёл, но вдруг меня
Как будто чёрт остановил.
Но так как я к попам ходил,
 
 
Мне просто вежливо сказали:
«Пред вами то, чего искали», –
И указали на неё,
Да так, что замерло моё
 
 
Сердечко вдруг, желая ласки.
Но кто бы знал, что из-под маски
Безумье смотрится в меня –
Короче, вдруг влюбился я!
 
 
Но полюбить грешно колдунью
И уж вдвойне по новолунью.
А я влюбился без ума!
Она собой была весьма.
 
 
Но ей служили только черти,
А я крещённый, уж поверьте.
Слугою ей не нанимался,
Я просто с ней в любовь игрался.
 
 
Теперь, похоже, доигрался,
Да чтобы я в глаза влюблялся!
Такого не было доныне,
Но я влюблён уже отныне.
 
 
Меня колдунья обольстила.
В её глазах такая сила,
Что я покорным становлюсь!
И на неё почти молюсь.
 
 
А потому когда колдунью,
К тому же в день по новолунью,
Сжигают где-то на костре –
Не лезьте, доводы не те
 
 
Любовь со страстью представляют.
Они милы, они страдают!
Но за дела страданья их,
Все беды в мире из-за них!
 

Решай сама

 
Печаль оставила меня,
Любовью скуку подменя,
А страсть моя почище вод,
Собой ласкавших небосвод.
 
 
Как родники она чиста,
Нежна, забавна и проста,
Синее неба, ярче звёзд.
Мой стих, положенный на холст.
 
 
Портрет составлю из слогов!
Я за любовь на все готов!
Была бы чистая она,
Плевать, что чуточку вредна.
 
 
Уверен, чистая любовь
Не осквернит поэта кровь,
К тому же скверны не боюсь,
Нет-нет да все же обращусь
 
 
Я к женской скверне для потехи.
В душе имеются прорехи
От ран, оставленных когда-то
Чванливой гордостью завзято.
 
 
Гордыня женская убога,
Когда поэта судит строго.
За некрасивое лицо
И за дешёвое кольцо.
 
 
Богатство быстро утомляет
И обратиться заставляет
В конце концов к стиху поэта,
Составить образ для портрета,
 
 
Что будет вечностью храним.
Да что портрет, да черти с ним!
Напиться вечности охота –
Вот жизни бренная забота.
 
 
Охота женщине богиней
Стиха почувствовать твердыней,
Но не один богач на свете,
Богов увидевший монете,
 
 
Не сможет вечность обмануть
Иль день кончины оттянуть.
Увы, богатство так же тленно,
Как тело мёртвое забвенно.
 
 
Зато стихи – что звезды в небе!
Едва забудет плоть о хлебе,
Земле преданная людьми,
Как строчки смерти вопреки
 
 
Вдруг зазвучат, поэта славя,
Его любимую представя
На суд поэзии веков –
Почти всегда финал таков.
 
 
И может, он её прославит,
И покланяться ей заставит,
Такого ради стоит жить,
Поэтом дабы дорожить.
 
 
Ну если он поэт, конечно,
А то получится потешно:
Поэта, кажется, любили,
А что в итоге получили?
 
 
Версификатора всего,
Бросайте, милые, его;
Сии стихи уже звучали
И души чьи-то увещали.
 
 
Им вечность отдана уже,
И ум, раздумий протеже,
Об этом ясно говорит,
Когда забвенной быть велит.
 
 
Но кто же я: покой иль слава?
И на бессмертье есть ли право?
Стихов о вашей красоте.
Они сладки, да вдруг не те,
 
 
Что вечность сладостью пьянят?
Вдруг боги большего хотят?
И строчки, славящие вас,
Получат вечности отказ.
 
 
Я с вами нынче честен буду:
Богатство вряд ли раздобуду,
И вечность призрачна весьма,
Поскольку яркая тесьма
Для книг не соткана ещё.
А красота лицо твоё
Ещё пока что украшает.
Меня же нечисть навещает
 
 
И говорит:
«Расстаться надо,
Коль жизнь со мной похуже ада».
Но я люблю, решай сама,
Поскольку я лишён ума!
 
 
От слов твоих, от красоты!
От губ изящной простоты!
От дивной стройности в ногах
И чудной нежности в руках!
 
 
Решай сама, кого любить,
Я лишь умею обольстить.
Но жизнь со мной весьма трудна.
Свободы хочешь? Вот она!
 
 
Меняй её на сладку жизнь.
Тебя сосватали, кажись?
Чужие деньги за себя.
Как видишь, нынче честен я.
 

Мозаика

 
В ладони падает снежинка –
Пурги ноябрьской дитя.
Холодной нежности искринка,
На прочих ужас наводя.
Блестела талою водою,
Поскольку к ней прильнул теплом.
Хотелось вечности, не скрою,
Небесной вечности в земном.
 
 
Но вечность тает по весне –
Я просто должное ускорил:
Устроил лето в ноябре,
Душой с реальностью повздорил.
 
 
На землю падали снежинки
Последней грустью ноября,
Считалось время без запинки,
А если проще говоря,
 
 
Стеченье глупых обстоятельств
К ночи умом обзавелось
И просит стих без отлагательств,
Любить которым довелось.
 
 
Собрать мозаику к утру,
В которой лёд и снег холодный,
Бывают страсти по нутру,
Как стих Петрарки бесподобный.
 
 
Уже, бывало, собирал
В ночи мозаику такую,
Но вместо страсти получал
Картину грустную: тоскую.
 
 
Чего-то явно не хватало
Тогда в мозаике моей.
А вот чего не доставало?
Душою грешною своей
 
 
Я до сегодняшней поры
Не понимал, снегам внимая.
Они беспамятством скоры,
Коль не случалась ночь такая.
 
 
Когда мне холод милым стал,
И невозможное случилось,
Я страсти руку предлагал,
Теплом которая прельстилась!
 
 
Холодный лёд и зимний вечер
Я вновь на строчки разложил,
А снегопад, что скоротечен,
На всякий случай отложил.
 
 
Увидев жгучие глаза,
В которых страсть зимой манила,
В которых зимняя гроза
Над снегопадами шутила,
 
 
Я тут же понял, что нашёл
Недостающие частицы.
Лишь снегопад как прежде шёл,
Стараясь ветром сквозь петлицы
 
 
Пробраться к сердцу моему,
Шепча изысканно холодно.
Усилий столько, а к чему?
Похоже, небу не угодно,
Чтоб сей мозаике создаться
Сегодня было суждено.
Не лучше ль грустью попытаться
Создать достойное панно?
 
 
И показав его печали,
Забыть прекрасные глаза,
Что глупость страстью обвенчали,
Снегами – против, сердцем – за.
 
 
Ну как мозаику сложить,
Где страсть соседствует с печалью?
Куда снежинки положить,
Чтоб страсть, прикрытая вуалью,
 
 
Шептала ясно обо всем,
Для всех неясной оставаясь?
Похоже, вечность ни при чём –
Я просто взглядом обжигаюсь.
 
 
Пытаясь душу остудить,
Ищу спасенье в снегопаде
И умоляю позабыть
Я губы нынче о награде.
 
 
Сложить мозаику сложу,
Учёл вчерашние ошибки,
Но ею душу обожгу.
Границы есть, да очень зыбки.
 
 
Их вряд ли кто-то стережёт,
Тут страсть граничит с безразличьем.
Кто обжигался, тот поймёт –
Ожоги лечатся наличьем
 
 
В душе красивых снегопадов.
Один из них как раз идёт
Тропою прошлых листопадов,
Где страсть моя упрямо ждёт
 
 
Твоих ожогов на губах,
Что поцелуями зовутся,
Но снег заверил, что во снах
Они ко мне опять вернутся.
 
 
Душа излечится печалью,
Ожог остынет на губах,
Лишь дивный сон своей вуалью
Укроет прошлое в снегах.
 
 
Чтоб иногда порой ночною,
Вуали сдёрнув со снегов,
Спросить, смеяся надо мною:
«Сложить мозаику готов?»
 

Печаль красивая твоя

 
Красивый взор тоски твоей
Под листопадом октябрей
Обрёл величие своё,
Глядясь в волнение моё,
 
 
Что всякий раз ко мне приходит,
Когда на чувственность нисходит
Твоей улыбки красота
И жажда плоти без креста.
 
 
Про грех с улыбкой говорит,
Что встретить нынче надлежит
Под листопадом октября,
А я, по правде говоря,
 
 
Видавший грех в кругу чертей,
Создавших сотни пакостей,
Не избегаю чар его
Молитвой духа своего.
 
 
А что имею? Пустоту!
Да одиночество в цвету.
Презренье ночи, холод дней!
И смех презрительный теней.
 
 
Такое можно потерять,
Хотя греху-то доверять
Едва ли стоит без оглядки,
Но я люблю, и всё в порядке!
 
 
Моя любовь – его заслуга,
Но страсть-то пылкая – прислуга!
Греху намедни оказалась,
Хотя до этого казалась
 
 
Такой надменной и спесивой,
Что слог поэзии учтивый
Робел порою перед ней
Красивой рифмою своей,
 
 
Ее считая госпожой,
А оказалось – боже мой!
Она слуга уж много лет,
И от того немало бед
 
 
Я претерпел влюблённый ране,
Любить отученный заране.
Выходит, грех угоден небу?
Когда любовь как дьякон требу!
 
 
Умеет в книгу записать,
Где писарь неба начертать
Мою судьбу изволил ране,
Что после выкрали цыгане,
 
 
Оставив мне судьбу другую.
Но разве я хотел такую?
И вот при помощи греха,
Когда рядилася ольха
 
 
Порой осенней, в первый снег,
И, опоясав льдами брег,
Морозец первый поутру
Поднял приличную пургу,
 
 
Судьбы иной слова обрёл,
Чтоб ими грех с любовью свёл.
Ведь ты красива и умна
И любишь, кажется, сполна.
 
 
Да вот печалишься порой,
Скрывая взор в ресницах свой,
Тогда молчишь, забыв меня,
Но не сержусь на это я.
 
 
Твоя печаль прекрасней звёзд,
Прекрасней, чем на ДАВИНЧИ холст!
Прекрасней белых облаков,
Что в синеве без берегов
 
 
Мечтой красивою плывут
Туда, где небыли живут.
Прекрасней рос июльским утром!
Сверкавших жгучим перламутром.
 
 
Но как бы ни была она
Прекрасна, страстна и умна,
Она печалью остаётся
И от того порой сдаётся
 
 
В наём какой-нибудь беде,
Пришедшей тенью по судьбе.
И потому печаль твою
Сегодня просто прогоню.
 
 
Печаль красива, спору нет,
Когда б не шла за тенью бед!
А потому гоню её,
Нам будет лучше без неё.
 

Делёж

 
Сдавило грудь, такое чувство,
Что сердце рвётся из груди!
Любовь – мираж, любовь – искусство,
В котором счастья не найти.
 
 
Она искусна как Гварнери,
Такие скрипки создаёт!
Под звуки оных черти пели
Псалмы евангельские с нот,
 
 
Что прежде рвали на куски
И, скомкав яростно, сжигали.
Пред небом будучи дерзки,
Греховность ада забавляли.
 
 
Но от любви забыв грехи,
Они покаяться хотели.
Всему на свете вопреки,
Их до конца почти допели.
 
 
И может быть, псалмы допев,
Себе бы святость возвратили,
Но, слушать их не захотев,
Любовь ушла в седые были.
 
 
Не потому ли всякий раз,
Когда любовь стихом встречаю,
Я вспоминаю сей рассказ,
И сердце помнить заклинаю!
 
 
Что непременнейше наскучу
Я в скором времени любви,
Лишь потому, что не канючу
Её объедков, чёрт возьми!
 
 
Когда за стол сажуся с нею
Во время пиршества её,
То, вдарив в нос стихом лакею
С гостинцем жалким от неё,
 
 
Я ухожу без сожаленья,
Сказав:
«Подачки не нужны!»
Я буду лучше есть коренья,
Они хотя бы без слюны
 
 
Того, кто, ранее насытясь,
С любви оставил кое-что.
К другому с этим обратитесь,
Пускай воскликнет:
«Повезло!»
 
 
Я никогда не ем объедков,
Могу лишь только отобрать.
Я слишком горд по воле предков,
Чтоб за другими доедать.
 
 
А вот нетронутое блюдо
Я отбирал немало раз,
На что любовь, кивнув как будто,
Молчала, в зеркало смотрясь.
 
 
Когда же взор её красивый
Вдруг отрывался от зеркал,
Себя я вёл как гость учтивый
И ничего не отбирал.
 
 
И знаю точно, что волненье,
В груди явлённое сейчас,
Растает позже, как сомненье,
Всевышним данное на час.
 
 
Опять я ем с стола чужого!
Пикантность трогает мой вкус.
Я съем не всё, а что такого?
Что поцелуев сладкий мусс
 
 
Ему не пробовать уже,
Но я ему кой-что оставил.
Я ныне первый в дележе
На поцелуй делёж убавил.
 
 
Придётся им закончить пир,
Чтоб возвратиться не хотелось.
Не я жесток – жестокий мир,
В котором всё давно приелось.
 

Наглость

 
День устал с закатом спорить,
С тёмной наглостью ночей,
Но со мною глупо вздорить:
Я заблудший, я ничей!
 
 
День не властен надо мною,
Впрочем, так же, как и ночь.
Я потом с тобой поспорю,
Злых обманов третья дочь.
 
 
Отойди, ночная наглость,
Не до споров нынче мне.
Мне покой сегодня в благость
Тишиною при луне.
 
 
Я сегодня тишиною
Раны старые прижгу.
Ах, не смейтесь надо мною!
Я сего не выношу.
 
 
Постарайтесь не обидеть,
А не то отвечу я.
Для чего же ненавидеть
Вам, прекрасная, меня?
 
 
Когда сам себя сегодня
Ненавижу за любовь,
Что открыла, словно сводня,
Дверь потрёпанную вновь
 
 
На пиры страстей заблудших,
Что дурманят трезвый ум,
Где досталася из худших
Та, которой холод – кум.
 
 
Я прильнул к губам холодным,
Этой страсти не спросясь,
Поцелуем бесподобным,
Над рутиной возносясь.
 
 
Только губы онемели,
Не до споров нынче мне.
Отвечаю еле-еле,
Как встревоженный во сне.
 
 
Я потом с тобой поспорю,
Когда губы отойдут,
И тебя с звездой рассорю
За четырнадцать минут!
 
 
А сегодня – извиняйте!
Не до вас моим стихам.
Дураков сооблазняйте –
Я отказываю вам!
 
 
Вы наглы, а я наглее
И упрямее осла.
Понимаю, чёрт бы с нею!
Пусть бы дурою жила.
 
 
Без стихов, без комплементов,
В коих многих превзошёл,
Без волнительных моментов,
Коих мимо не прошёл.
 
 
Только я стихом об этом
Ей обязан написать;
Мне луна поможет светом
Всё, что нужно, рассказать.
 
 
Вам не буду, вы шальная,
Потому что наглость вы!
А она совсем другая,
Ей положены цветы.
 
 
Тёмным вечером, быть может,
Подарю букет цветов –
Наглость в этом не поможет.
Если бы, то я готов
 
 
Был бы вам служить усердно
За такое семь годков,
Но сие для сердца вредно,
Ход событий не таков.
 
 
Так что, милая шалунья,
Через месяц буду здесь,
Если звёздная болтунья
Приручит девичью спесь.
 
 
И тогда вдвоём, быть может,
Ночь разделим на двоих.
А сегодня блажь со мною
В неприглядностях своих
 
 
Поделить её согласна
На строптивость и любовь,
Что, скорей всего, напрасно.
Слишком уж разнится кровь
 
 
У любви вчера пришедшей,
Что положено скрывать
Со строптивостью нашедшей,
То, чего не стоит знать.
 
 
Но от вас, шальная наглость,
Я сегодня воздержусь,
Потому что тронут малость
Нынче тем, чего боюсь.
 
 
А боюся губ холодных,
Потому что виноват.
Я дитя страстей голодных
И безумью сводный брат.
 
 
Поутру грехи ночные
Я отмаливаю вновь.
Вам же, наглость, не впервые
Сделать пошлою любовь.
 
 
Отойдите, утро скоро,
Заклинаю богом вас!
Будет худо, коль Аврора
Вместе вдруг увидит нас.
 

Листва

 
Листвою лето опадает,
Пора смириться, так бывает.
Извечен ход времён в году –
Пора случиться сентябрю.
 
 
По сентябрю листвой златою
Был познакомлен я с тобою.
Когда кружился листопад,
И иней мелкий, в семь карат,
 
 
Небрежно был в траву разбросан,
Я был в любовь судьбою сослан.
Открыты двери в казематах,
Но я сижу в цепях заклятых.
 
 
Казалось, встань, открыты двери!
Но цепи молвят:
«Неужели», –
И держат грешника любовью.
Я им, бывает, прекословлю!
 
 
Но холод их неумолим,
И я опять удержан им.
Хочу уйти, но сталь цепей
Сегодня гордости прочней.
 
 
Люблю тебя, как росы лето!
Как зов зари полоску света.
Как любит дождь тоски дитя
И разлюбить никак нельзя.
 
 
Уж сорок раз забыть пытался,
Но холод стали не поддался.
Прочна любовь, как сталь цепей.
Похоже, я наказан ей
 
 
За злодеяния свои,
Но их немного, чёрт возьми!
За что же сразу в кандалы?
Спасибо хоть ведро смолы
 
 
Взамен чернил судьбой дано,
Но скоро кончится оно.
Пишу стихи смолой любви,
И потому грустны они.
 
 
Куда деваться, пленник я!
Грустна поэзия моя.
В ней столько страсти безответной,
Что слог любви, едва заметный,
 
 
Представит узником меня.
А то, что листья сентября
Тоскою под ноги ложатся
И о любви сказать стремятся,
 
 
За листопад принять готова.
Упали листья, что такого!
А то, что в них печаль моя
Сокрыта грустью сентября,
 
 
Тебе неведомо – увы.
Шуршишь признаньями листвы,
Шуршит листва вослед шагам,
Прижавшись робко к сапогам.
 
 
Она тебе стихи читает!
Но дух любви не уделяет
Вниманья должного листве,
Её в избытке в сентябре.
 
 
А я закованным сижу
И самым лучшим нахожу
Листву стихами исписать,
Сему смола зело под стать.
 
 
Но мой палач хитёр, паскуда!
Четыре раза по полпуда
Смолы поставил предо мной,
Зато бумаги, боже мой!
 
 
Листочка жалкого не дал.
Я ею стены исписал!
И сам свои стихи читая,
Хочу понять: любовь такая?
 
 
Иль грустью пишутся стихи?
Они, конечно, неплохи,
Но слишком горькие они
От неотвеченной любви.
 
 
А тут листва опасть решила,
И строчка тут же поспешила
По листьям вязью пробежаться.
Но как в любви на них признаться?
 
 
Они малы, их сотню надо!
Я их сложил, да вот досада:
Готовый стих поднялся в небо,
Чтоб падать под ноги нелепо.
 
 
Листочки ветер закружил
И, бросив вниз, о грусть разбил.
Теперь разбросаны они,
Поди попробуй разбери,
 
 
Как этот стих опять сложить.
Но листья будут говорить
С тобою шорохом своим,
В котором вновь одно с другим
 
 
Не сложит шаг изящный твой.
Они разнятся меж собой,
Не по порядку говорят,
Тебе же слышится: шуршат.
 
 
Но их шуршанье – стих изящный.
Ах, ветер-ветер, друг сермяжный!
Любимой стих кидаешь в ноги,
Да перепутал строчки многи.
 
 
И от того шуршит листва,
Что строчка поздняя сперва
Тебе о страсти говорит:
«Стих неплохой, но он разбит».
 

Расчёт

 
Сказать о том, что я скучал
В угоду буйственной разлуке
И думам строчкой докучал,
Тоскою взятой на поруки,
 
 
Сказать не значит ничего,
Поскольку я скучал ужасно!
И жаждал взгляда твоего,
Как это водится напрасно.
 
 
Разлуке жалость незнакома,
Ей ожидание моё
Весьма смешно, как аксиома
Про веру глупого в добро.
 
 
Добро присутствует на свете,
Когда его творит глупец.
Оно для умного, поверьте,
В терновый скрутится венец.
 
 
Творить добро людская подлость
Переучить меня смогла;
В душе осталась только доблесть,
И та изранена весьма.
 
 
От одиночества страдаю,
Хотя безумное люблю.
Бывает, даже пропадаю,
Когда его боготворю.
 
 
А этот мир такой ничтожный!
В нём всюду властвует расчёт,
И ум ужасно осторожный
Любви детей не признает.
 
 
Безумство нынче вне закона,
Повсюду властвует расчёт.
Ах, как же всё-таки знакома
Покорность сердца словно чёрт,
 
 
Что душу страстью искушал
К невинной девушке однажды.
Не получилось – подмешал!
В вино страстей немного жажды.
 
 
И вот от жажды изнывая,
В разлуке мучаюсь один,
От взглядов пристальных скрывая
Свою влюблённость в царство льдин,
 
 
Что растопить почти сумелось,
Когда б не ум пугливый мой
Испуган был, а так хотелось
На глупость выменять покой.
 
 
Внимаю ей, но понапрасну,
Поскольку глупость – дочь беды.
Гони её, гони несчастну!
И я послушался – увы.
 
 
Теперь живу от встречи к встрече,
Считая прожитые дни,
Тоски выслушивая речи.
Совсем замаяли они!
 
 
Тоска умна, тоска изящна!
Да только душу пьёт мою.
И от того душа несчастна,
Её совсем не узнаю.
 
 
Холодный ум её сгубил,
Что был однажды осторожен,
А я признаюсь, я любил!
И был от страсти невозможен.
 
 
Когда бы я глупее был,
То всё иначе завертелось.
Я б просто глупость полюбил,
Что мне однажды захотелось
 
 
В разлуке нашей повстречать.
Уверен, ей слова известны,
Которым заново начать
Всё так легко, когда уместны
 
 
Они бывают в час любви,
Когда за сердце обнимают,
Да только где живут они –
Расчёта прихвостни не знают.
 

Ересь

 
За ересь меня упрекаете снова,
Но это не ересь – стремлений основа
Познать невмещённое в сумрачный мир,
Что бог совершенством своим обделил.
 
 
За гранью реалии мир процветает,
Где вечность бессмертием в час расцветает,
Добавленный к суткам моим мастерством
Немного предвзятым, да только о нём
 
 
Немало написано в книгах учёных.
Из тюрем на волю семьсот заключённых
Бежали, умея создать этот час.
Меня, между прочим, от сумрака спас.
 
 
Я помню, меня за любовь осудили,
В ту пору иначе немного любили.
За каждую вольность стегали плетьми,
А что их жалеть, крепостные они!
 
 
В ту пору цари про людей говорили,
А нынче твердят:
«Мать-Россию любили».
Какая-то странная эта любовь,
Что любит невинную русскую кровь.
 
 
Но это былое, вернёмся к любви.
Я час двадцать пятый за очи твои
Сегодня из мысли опять сотворю.
Какой я колдун! Я всего лишь люблю!
 
 
Любовь не такое с людьми вытворяет,
Пускай ты умён, но она притесняет
Холодные мысли пожаром страстей,
Да что говорить, вам читали о ней!
 
 
А мне про неё как-то чувства сказали,
Как вроде об этом когда-то слыхали.
Их холод воспитывал длинных ночей,
Тонувший в пожарах ревущих свечей.
 
 
Они о любви до тебя не слыхали,
А если по правде, брехнёю считали,
Что можно влюбиться навеки в глаза –
Так душу влюбляет лишь только звезда.
 
 
А всякая женщина слабость имеет,
Дана красота, а хранить не умеет.
Года понемногу воруют её,
Под старость любая, забыв про неё,
 
 
О вечности шепчет губами сухими,
А звёзды вовеки не будут такими!
Пять тысяч веков небосвод украшают,
Всё так же прекрасны, всё так же сияют.
 
 
Зато не любили они никого,
А если подумать, любить для чего?
Тому, кто себя совершенством считает,
Им только любимыми быть подобает.
 
 
Я было влюбился однажды в звезду.
Как это случилось, убей, не пойму!
Однако ответной любви не добился,
За нею поднялся, да чуть не разбился.
 
 
Страдалось ужасно, душа захворала,
Но кровь древне-Росов однажды взыграла.
Коль звёзды на небе не любят меня,
То выменю звёзды на женщину я.
 
 
А тут неожиданно ты подвернулась,
Почти разминулись, да страсть обернулась.
«Ну чем не звезда?» –
Говорила она
Такое впервые, поскольку скупа.
 
 
Она оставалась на женскую лесть,
Всегда говорила:
«Ах, только б не влезть
Нам в женское сердце стихами своими,
Там холод с развратом и ложь между ними!»
 
 
Она самолично с богами общалась,
Похожей, быть может, на них показалась?
Иначе бы страсть ни за что не взглянула
На ту, что сердечко моё умыкнула.
 
 
Откуда здесь ересь? любовь озорует!
Она не умеет, она не колдует.
Ей просто сегодня три тысячи лет,
А смены достойной по-прежнему нет.
 
 
На вас загляделась, предвзято, похоже,
Но трепет едва ли случаен под кожей.
За тысячу лет я впервые влюбился,
А может, я просто о землю разбился?
 
 
Поднявшись с звездою, о землю сырую
Ударился больно, ещё бы, такую
Звезду на земное созданье меняю.
Со мною случилось, а что – я не знаю.