Текст книги "Бессмертные"

Что было потом, Дэйн почти не запомнил. Кажется, он держал связанную сестру за плечи, а она рвалась с необычайной, неправдоподобной силой и так громко выла – то ли от боли, то ли от испуга – что скоро Руин не выдержал и заткнул ей рот свернутым шарфом. Что делал старший брат, Дэйн не запомнил тоже. Кажется, просто прикладывал правую ладонь к обнаженному телу Морганы то там, то там. Пальцы его рук светились, правая – особенно, и каждый раз девушке становилось плохо. Сперва она еще пыталась кричать, а потом затихла, и лицо у нее стало сонное, равнодушное, будто одурманенное.

Грудь принцессы ходила тяжело и медленно. В кляпе больше не было нужды, и Дэйн даже потянулся вынуть его, но не смог донести руку. Зрение шалило, близкие предметы казались далекими, далекие наплывали, и подросток узнал состояние магического истощения. Должно быть, брату он понадобился не только для того, чтоб держать несчастную сестру, но и для самого магического действия, как источник энергии. Что ж, человек – отличный проводник для заклинаний.

Дэйн нисколько не злился за это на Руина, наоборот, радовался, что смог помочь, но теперь он чувствовал себя таким слабым, таким усталым, как никогда в жизни. Это было особенное чувство усталости, когда не видят глаза, не слышат уши, притупляются тактильные ощущения, а об остальном и говорить незачем. С трудом фокусируя зрение на Моргане, младший сын правителя мог разглядеть только маленький участок кожи, где медленно бледнело и выцветало лиловое пятно синяка, да Руина, пошатывающегося, но все-таки стоящего на ногах.

Наверное, надо бы убрать с сестры руки и добраться до кровати… Или хотя бы поудобнее устроиться на ковре. Дэйн понимал это и несколько раз принимал решение шевельнуться, но каждый раз почему-то ничего не делал. Мысли ворочались в его голове медленно, как валуны в лаве, пережевываемые адским жаром. Сперва он подумал о том, что Моргана, кажется, спит, потом – что надо бы задернуть шторы, поскольку свет слишком ярок. Потом – что Руин каким-то образом двигается, хотя по логике должен бы лежать пластом, как Дэйн, и даже скорее, чем Дэйн, потому что он не просто тратил силы, он еще и колдовал.

Но Руин двигался. Пусть и держась за стену, но двигался. Он задернул шторы – скудный вечерний свет резал ему глаза, будто ножом – стащил горячий гематитовый браслет с правого запястья и бросил на пол. А потом стащил с сестры Дэйна и приложил пальцы к его шее. Проще, конечно, было проверить его состояние магией, но о какой магии могла идти речь после такого. Старший из троих и сам не знал, на чем он держится.

Дэйн краем сознания почувствовал, что его пытаются шевелить, но уже не отреагировал. Уткнувшись в плечо Морганы, он провалился в сон.

Глава 4

Когда Мэлокайну сказали, что сейчас он выйдет из тюремных стен, он сперва не поверил. Но вот, без дураков, ему выдали его вещички, которых оказалось совсем немного, да и те, по сути, не его – выданное в тюрьме белье, средства личной гигиены, и еще та безделушка, которую сняли с него. Обычный просверленный камешек, но он был ему дорог. На этот раз Мэл порадовался, что в Асгердане царила такая скрупулезность в исполнении предписаний и законов. Конвоир, который привел его в зал суда, куда-то исчез, и к огромным входным дверям здания Федерального Суда его отвел отец. Пошарил по карманам и протянул ему пластиковую карточку и визитку, где было мелко-мелко напечатан адрес и телефоны. Или, может быть, наборы цифр с каким-то другим значением.

– У меня еще много дел, – сказал он. – Надо подписать протоколы, приговор, привести в порядок другие бумаги – словом, еще часа на четыре. А ты пока по городу погуляй. Здесь деньги – знаешь, как пользоваться кредитной картой? Код 17935. Запомнил? Встретимся здесь через четыре часа – вот здесь, возле ресторанчика на углу. Если вдруг заблудишься – вот мой адрес. Спроси любого человека на улице. Или стража порядка.

И ушел.

А Мэл остался на свободе.

Он не знал свободы. С раннего детства в Ордене он постоянно находился под жестким контролем вышестоящих. Куда ходить, когда есть и спать, чем заниматься в свободное время, чему учиться и что делать – хоть власть, хоть собственное осознание необходимости, чувство ответственности перед людьми, которые доверились ему. А сейчас – ничего. Иди, куда хочешь, делай, что хочешь.

Молодой человек задержался на ступенях здания суда, которое одним крылом примыкало к тюрьме Биали – чтоб легче было транспортировать на суд опаснейших уголовных преступников. Здание величественное и головокружительно высокое, с огромной колоннадой, протянувшейся во всю длину фасада. Над головой Мэла, на фронтоне сияло золотом изречение кого-то из древних, утверждавшего незыблемую власть, но Белокурая Бестия и не подумал поднять голову. Он разглядывал машины, запрудившие площадь от края до края – некоторые стояли, некоторые медленно двигались по полосам движения. Прежде Мэлокайн никогда не доводилось видеть так много машин. Несколько мгновений он зачарованно любовался этим зрелищем, а потом спустился по ступенькам. На тротуар.

Он заметил, что люди, пользуясь тем, что движение на дороге очень медленное, пересекают дорогу, лавируя прямо между машинами. Белокурая Бестия крутил головой. Прежде он видел только военные внедорожники, и то нечасто, да грузовики, настолько запыленные, что их цвет нельзя было разобрать. А тут – изящные дорогие марки, предназначенные для того, чтоб красоваться на них, блестящие, с тонированными стеклами… Красивые. Должно быть, чертовски дорогие.

За миг до того, как некто незнакомый коснулся его руки, Мэлокайн что-то почувствовал и обернулся – все таки он был воином. Двигался незнакомец мягко, плавно, стремительно, и Белокурая Бестия понял, что этот человек знает толк в драке. Вернее, знал, потому что сейчас он казался ослабевшим, изможденным и нисколько не готовым нападать и даже защищаться. Измученный, осунувшийся, растрепанный, с блуждающим взглядом, чужак мог вызвать в окружающих только жалость. Он походил на умалишенного.

Выбросив вперед руку, незнакомец вдруг коснулся запястья Мэла сухими, вздрагивающими пальцами – никакой угрозы в это жесте не чувствовалось, и Белокурая Бестия позволил – на миг сжал. Потом отпустил и посмотрел Мэлу в глаза. Недавний заключенный поразился тому, как чист этот взгляд. На Мэлокайна смотрели глаза человека, в правоте поступков которого можно быть уверенным.

– Прости, парень, – с искренним сожалением и тоской сказал чужак. – Прости. Я знаю, что мое «прости» – ерунда, и извинить такое невозможно, но все-таки.

– За что простить-то?

Незнакомец поднял на него глаза. И сразу опустил.

– Ты скоро поймешь. Прости, но я должен. Я больше не могу. Нет сил. Прости. Теперь ты ликвидатор, – он хотел еще что-то сказать, но передумал, махнул рукой и отвернулся. Странный мужчина казался совершенно убитым – может, поражен каким-то горем, или болезнью? Он больше не смотрел на Мэла, неужели действительно чувствовал себя за что-то виноватым?

Белокурая Бестия догнал его и схватил за локоть.

– Постой! Постой, парень. Что случилось? У тебя какая-то беда, горе? Может, я могу помочь?

Чужак обернулся и посмотрел на собеседника почти растроганно.

– Нет. Помочь ты мне не можешь. Если не считать того, что ты уже помог. Ведь я, не спрашивая, переложил на тебя свою ношу.

– Да что за ноша-то? О чем ты толкуешь?

– Теперь ты ликвидатор. Вместо меня.

– А кто такой ликвидатор?

Незнакомец помедлил.

– Ты не знаешь?

– Нет.

– Что ж… Думаю, очень скоро узнаешь.

– Постой! Расскажи мне. Объясни. Я не хочу ждать – расскажи ты. Вон, пойдем в ресторанчик, перекусим, выпьем и все обсудим.

– Нет.

– Но ты же просил прощения, помнишь? Если пойдешь со мной и все толком объяснишь – клянусь, я прощу тебе, что бы это ни было.

Все норовящий уйти чужак заколебался – это было заметно.

– Тебе не нужно есть со мной вместе… – но Мэл не слушал. Он потащил собеседника к дверям ресторанчика.

Ресторанчик оказался небольшой – три узких и скромных зальчика, вытянувшиеся в анфиладу. Деревянные столики были отделены друг от друга деревянными ширмочками и кадками с какими-то вечнозелеными растениями, похожими на миниатюрные, но коренастые кипарисы. Сидели посетители на широких скамьях, застеленных чем-то мягким. Вдоль всех кабинетов тянулась стойка, тоже деревянная, уставленная натертой до блеска стеклянной посудой. В двух небольших залах были камины, там горел огонь, стояли уютные таганки и кипели чайнички – готовилось кофе для тех, кто предпочитает напиток «с дымком» – а рядом стояли бочонки, из которых можно было нацедить пива или сидра. Для тех, кто заказывал обед или ужин, это было почти бесплатно.

Мэл подтащил незнакомца к одному из кабинетов, заставил сесть. Чужак обхватил голову руками и замер. Возле столика тут же появилась молоденькая девушка в длинном платье с фартучком и наколкой, положила рядом с локтем Белокурой Бестии меню.

– Прошу вас, – улыбнулась она. Заметила недоумевающий взгляд посетителя, брошенный на темно-коричневую кожаную папку и уточнила. – Может, вам помочь? Что-нибудь посоветовать?

– Э-э… Пообедать бы.

– Комплексный обед? На двоих?

– Да. И пиво, – Мэл замялся. – Если хватит денег, – он вынул кредитную карту, показал девушке.

Та очаровательно улыбнулась.

– Все можно проверить, – отошла к стойке и принесла какую-то небольшую машинку. Вставила карту в щель и показала, где надо набирать код. Мэлокайн потыкал пальцем. – Ну, конечно, хватит! Здесь пять тысяч.

– Тогда давайте эти… обеды. И по пиву.

– Хорошо.

– А деньги-то как платить?

– Вы хотите заплатить сразу? Пожалуйста, – девушка еще раз лучезарно улыбнулась, что-то нажала сама. – Подождите немного, ваш заказ приготовят, – и ушла.

Мэл улыбнулся ей вслед. На такую красивую девушку приятно было посмотреть.

Незнакомец поднял голову и посмотрел на своего соседа с неожиданным и таким горестным сочувствием, что Белокурой Бестии стало не по себе. Он кашлянул, присел на скамью и попытался сосредоточиться, как это говорят, «разложить по полочкам» все, что ему сказал собеседник. По здравому размышлению, во всем сказанном не было никакой объективной информации – просто полная белиберда. Но человек придавал всему этому слишком много значения.

Пиво появилось очень скоро, а к пиву – два салатика. Остальное обещали принести чуть позже, горячим. Мэлокайн с удовольствием отхлебнул горьковатого напитка, закусил мелко нарезанной зеленью, сдобренной накрошенным сыром и соусом. Незнакомец едва ковырялся вилкой в своей тарелке, на пиво и не смотрел.

– Так что же случилось? – Белокурая Бестия решил приступить к делу по-мужски – решительно и четко. – Объясни толком.

Чужак на миг поднял глаза. Опять уставился в тарелку. Он долго молчал.

– Так, – Мэл решил помочь ему. – Начнем с самого простого и очевидного. Как тебя зовут?

– Роало.

– Так. А меня – Мэл. А теперь объясняй. Что ты мне сделал дурного и кто такой ликвидатор?

Роало молчал так долго, что Белокурая Бестия уже решил было, что ничего и не услышит. Официантка принесла поднос, на котором ароматно пáрили две тарелки с супом. Тут же стояли соусницы, тарелочка гренок и мисочка сметаны. Девушка пообещала, что мясо с овощами принесет чуть позже, чтоб второе не остыло, спросила, какой чай или кофе приготовить посетителям, какие десерты они предпочитают – и исчезла. Здесь, судя по всему, привыкли, что гости приходят в ресторанчик не только поесть, но и обсудить дела, и им нельзя мешать.

– Я думаю, что раз ты не знаешь, кто такой ликвидатор, надо начать сначала, – наконец произнес Роало. – Ты не из Асгердана?

– Я родился здесь, но вырос далеко.

– Ясно. Ну что ж… в таком случае, наверное, надо начать сначала… Ты знаешь, чем бессмертный отличается от смертного?

– Э-э…

– Да, для каждого это очевидно. Бессмертный неспособен умереть естественной смертью.

– Ну, не только…

– Бóльшую физическую силу, магический потенциал и прочие преимущества бессмертного в данном случае мы оставляем в стороне. Так вот – не может умереть. Это самое главное. Я сейчас скажу тебе вещь, в которую ты, конечно, не поверишь. Пока. Потом ты поймешь, что я прав, но все же, думаю, лучше сказать сейчас. Потом ты вспомнишь наш разговор, и тебе будет легче сориентироваться. Так вот. Существует предубеждение, будто человеческая душа однозначно бессмертна. Это не так. Любой – что смертный, что бессмертный – рождается на свет со смертной душой.

Роало устремил взгляд куда-то вдаль, сквозь реальное пространство – казалось, в неведомой дали открылась для него некая истина, великая, как мир. Это знание должно было стоить ему жизни, но человек все равно был счастлив: узреть величие Вселенной – и умереть. На миг мужчина стал совсем молодым, и Мэл вдруг понял, что имеет дело с таким же бессмертным, как он сам, только очень уставшим от жизни.

Молодой парень, недавний адепт Серого Ордена смотрел на собеседника, разинув рот.

– Итак, со смертной душой, – продолжил тот. – И надо приложить немало усилий на то, чтоб обрести для своей души вечную жизнь.

– Ты имеешь в виду бессмертных?

– Нет. Это касается и смертных тоже. Ведь им дана возможность перерождаться. Никто в этом мире, знаешь ли, не обделен вечностью. Просто смертный перестает рождаться вновь, если его душа слишком слаба, чтоб помочь ему в этом. А бессмертный живет. Живет… Живет… Живет даже тогда, когда его душа превращается в труп и начинает гнить.

Мэла передернуло. Глаза Роало вдруг сверкнули юным огоньком улыбки.

– Вот-вот. Не слишком-то приятное зрелище. Но если бы только зрелище… Человек, душа которого лежит в развалинах, не просто неприятен или противен – он опасен. Первыми в человеке умирают доброта, жалость, совесть, честь… Умение понимать ближних и дальних. Умение признавать ошибки. Он становится зверем… нет, хуже, чем зверем. Он не просто тянет руку ко всему, что видит, все вокруг считая своим. В большинстве случаев он становится жестоким садистом. Знаешь, почему? Внутренне он осознает, что ему чего-то не хватает. И начинает тянуть энергию отовсюду, откуда только может – пытается заполнить пустоту. А проще всего получить силу с того, кто страдает, понимаешь? Вот так… Подобных существ мы называем вырожденцами. Ими и должен заниматься ликвидатор.

– Он их убивает? – спросил Мэлокайн.

Роало вскинулся, словно услышал жестокое оскорбление. Правда, ничего не сказал, лишь сжал губы и несколько мгновений напряженно смотрел в тарелку. Потом сделал несколько хороших глотков. Он неловко, но увлеченно работал ложкой. Мэл, посмотрев на него, тоже попробовал. Суп оказался очень вкусный, хоть и слегка остывший.

Официантка принесла мясо с горошком и кофейник.

– Ликвидатор никого не убивает, – сказал Роало. – Он не для того существует.

– Но… Он ликвидирует.

– Он ликвидирует опасность для обывателя. И делает кое-что для того, кого ликвидирует. Ты знаешь, что такое катарсис?

– Нет.

– Ну… Потом узнаешь. Видишь ли, ликвидировать – это не просто ударить ножом… Я и все мои предшественники предпочитали пользоваться ножами. Меч – слишком благородное оружие, – он сунул руку за пазуху и вынул оружие. Длинное и довольно широкое лезвие было упрятано в кожаные ножны с металлической оковкой, потемневшей от времени, на рукояти, покрытой деревом, было несколько зарубок, уже почти стертых. – Ликвидировать значит дать еще один шанс. Понимаешь? Приходится делиться своими силами. Помни, у ликвидатора нет и не может быть чувств. Ни симпатии, ни ненависти. Если ты ликвидатор – ты должен искренне желать помочь любому, кто оказался слишком слаб, чтоб жить. И если ты сможешь это понять – ты сможешь быть ликвидатором.

– А если нет?

– Боюсь, конец будет неласков. Если так и произойдет, то лишь потому, что ты сам не пожелаешь постараться. Видишь ли, когда ликвидатор слабеет, он должен передать свои обязанности преемнику. Так, как это сделал я. Не думай, будто я выбирал наобум, первого попавшегося. Я и вовсе не выбирал. Я просто следовал велению той силы, которая помогала мне давать несчастным, почти погибшим душам новую жизнь. За эту возможность пришлось платить, и я заплатил собой…

Роало обхватил руками голову. Мэл смотрел на него, и ему становилось страшно.

– Я хотел бы сказать, что с тобой будет иначе, но не могу. Не знаю. Наоборот, я знаю, что с самого начала тебе предстоит много труда. Почти десять лет я тянул. Не мог работать сам, но и не передавал свое оружие никому другому. Я… не хотел наваливать на кого-то другого эту тяжесть.

– Да ты и не нашел бы меня. Я был далеко.

– Если бы захотел, я бы нашел. Когда-нибудь… Что ж, довольно скоро ты научишься тому же. Иначе не выживешь.

– Но почему?

– А ты думаешь, большинство видит в ликвидаторе того, кто помогает? Отнюдь нет. В тебе увидят лишь убийцу, лишающего жизни брата, сына, друга. На тебя будут охотиться, мечтать о мести. Лучше, если ты поймешь это раньше. Раньше, чем на тебя откроют охоту. И не пытайся закрывать глаза на то, кто ты таков. Рано или поздно ты все равно не выдержишь. Будь осторожен.

Бывший ликвидатор отодвинул тарелки и поднялся. Из кармана он небрежно достал и кинул на стол несколько скомканных банкнот. Кивнул Мэлу и торопливо покинул ресторанчик.

Белокурая Бестия осторожно взял нож, который Роало оставил на скатерти. Странно, но это незамысловатое, как казалось, оружие ладно легло в ладонь, рукоять оказалась бархатистой на ощупь и очень приятной. Взявшись, Мэлокайн вынул клинок из ножен – он поблескивал в слабом свете ламп и огня в камине он сиял, как изысканное украшение… Может, ему лишь показалось? Он провел по лезвию пальцем. Непохоже, будто его когда-либо использовали. Металл был чист. Но о том, что нож не однажды брали в руку, говорила рукоять. Наверняка, не менее часто его пускали в ход.

– Извините, у нас не принято вынимать из ножен оружие, – сказала, подойдя, официантка. Сказала вежливо, но безапелляционно.

Мэл пробормотал извинения и спрятал оружие. Подумал, пристегнул его к поясу. Насколько он мог понять, ношение холодного оружия в общественных местах не запрещалось – мимо его столика прошел, по крайней мере, один молодой человек, вооруженный шпагой. Правда, ножны ее были снабжены соответствующей петелькой, гарда перевязана «ремешком добрых намерений», который Мэл обычно называл «ремнем безопасности», но факт остается фактом.

Пристроив на поясе нож, он вернулся к столу и с удовольствием дообедал. Десерт, который подали к кофе с корицей, понравился ему чрезвычайно, и он потребовал еще один. В Ордене, потом в осажденном форте, а потом и в тюрьме он не привык к вкусной еде, и местное меню показалось ему просто божественным. Очень приятно было сидеть в ресторанчике с красивым освещением, красивым интерьером, знать, что ты свободен, молод, независим, и в этом меню можешь заказать почти что угодно.

Жизнь прекрасна, что тут говорить.

До встречи с отцом оставалось еще два часа. Вечер сгущал полутьму над крышами домов, но мировая темнота нисколько не смущала многомиллионный город. По улицам такими же непрерывными потоками неслись машины, гуляли люди, торговали магазины и лавочки. Столица Центра, мира и целой Системы миров казалась местом вечного веселья, не замирающей ни на мгновение жизни.

Мэлокайн прогулялся по улицам. Заглядывал в витрины магазинов, освещенные так ярко, что они могли служить этому городу вместо фонарей. Любовался выставленными в них диковинными вещицами и красивыми девушками, пробегающими мимо них и мимо него. На широкоплечего двухметрового молодого человека они, конечно, обращали внимание – некоторые мимолетное, некоторые принимались флиртовать, и он сам не отдавал себе отчета в том, что краснеет. Его общение с женщинами ограничивалось парочкой совершенно случайных эпизодов еще в бытность его серым братом и на романтические встречи нисколько не походило.

Те встречи он вспоминал без всякой нежности. Взгляды девушек Асгердана обещали ему совсем другие приключения, а их красота казалась запредельной, неестественной и невозможной. Он не умел дать девушке понять, что она его интересует, и красавицы исчезали с его глаз так же стремительно, как и появлялись, а он вернулся к зданию Федерального Суда совершенно очарованным, уверенным, что Центр – мир прелестных женщин и отличной кухни.

Отец уже ждал его у дверей и на собственной машине отвез в свой дом. Богатство Мэльдора ошеломило Белокурую Бестию, который никогда в своей жизни не спал один в комнате, а все его имущество помещалось в заплечный мешок. Он никогда не спал на таких мягких кроватях, не сидел в таких уютных креслах, не ходил по таким мягким коврам…

– Да ты просто не помнишь, – ответил отец. – Ты вырос почти в таком же. Когда тебе исполнился год, я как раз купил здесь дом и обставлял его. Мы с тобой вместе выбирали диваны.

– Как я мог выбирать? Ты же говоришь, мне был год.

– Я притащил тебя в магазин мебели и купил те диваны, на которые ты смог залезть. Ну, и пожелал залезать, конечно… Надеюсь, рано или поздно ты все вспомнишь. Я тебе фотографии покажу. У меня хранятся два здоровенных альбома.

Мэл отошел к окну и прижался лбом к оконному стеклу. Снаружи густилась ночная темнота, и свет фонарей выхватывал лишь осколки видимого – качающиеся под ветром кроны деревьев, кусок мощеного дворика, на нем – то ли кресло, то ли шезлонг. От тротуара дворик перед домом отделяла низенькая ограда, с одной стороны дом опирался на фундамент, с другой – на большой подземный гараж, рассчитанный на три машины.

– Мне столько не нужно, раз уж я живу один, – объяснил Мэльдор. – Но тогда думал, что если есть сын, может, рано или поздно появится жена. И будет в самый раз.

– Не получилось?

– Да как-то… Когда произошла катастрофа, дом рухнул, а ты пропал, я отстроил дом таким же, каким он был. Хотелось сохранить хоть что-нибудь на память о тебе. Болван я был, мог бы понять, что нас, Мортимеров, голыми руками не возьмешь и кирпичом нас не прибьешь.

– Это еще почему? Разве мы не такие же, как все?

– Мы везучие. С крепкими головами, здравым смыслом и надеждой на лучшее. Не обращай внимания, я потом тебе все расскажу, – Мэльдор с улыбкой показал Мэлу на камин. Там стояло несколько фотографий, в том числе три детские – пухлощекий малыш пяти месяцев, двухлетний и пятилетний. Один и тот же взгляд, тот же насупленный вид, лишь белобрысый хохолок от фотографии к фотографии становится все пышнее.

Среди фотографий Белокурая Бестия заметил цветной, явно не студийный снимок – молодая женщина с густой гривой каштановых волос, в полупрозрачной белой блузке и короткой юбочке, веселая, смеющаяся, с бесенком в глазах, с ямочками на щечках, прелестная, но и капризная – сразу видно – была запечатлена на фоне фонтана. Хозяин дома вставил фотографию в рамочку и разместил на каминной полке, рядом со снимками единственного сына: сразу видно, что женщина ему не посторонняя и не случайная встреча.

Мэл взял рамочку в руки.

– Кто она? – спросил он.

– Это? – Мэльдор забрал у сына фотографию и поставил обратно. – Твоя мать.

– Твоя жена?

– Нет. Мы никогда не были в браке. И не знаю уж, будем ли.

Мэлокайн задумчиво смотрел на отца.

– Ты ее любишь?

– Люблю, – признался Мэльдор. – Очень. Честно говоря, всегда любил. Еще когда мы в школе учились. Смешно, да? Вольно тебе смеяться над старым отцом.

– А она?

– Не знаю. Наверное, нет. Когда я впервые сделал ей предложение, она рассмеялась и сказала, что еще с ума не сошла – выходить замуж за Мортимера. Мол, с представителями моего клана можно только пиво в баре пить, но не семью заводить.

– Чем же ей не нравится клан, к которому ты принадлежишь?

Мэльдор пожал плечами.

– Характер в клане передается по наследству так же, как цвет волос и клановые особенности. Гэллатайн чопорны, Накамура сдержанны и непроницаемы, Всевластные надменны, Одзэро вспыльчивы… А мы – Мортимеры – любим говорить правду. Но ты же знаешь, ее можно говорить по-разному. Можно серьезно, и тогда правду воспринимают, как хамство, а можно с улыбкой, и тогда она почему-то превращается в остроумную шутку. Только, конечно, в шутку из числе тех, которые больно уязвляют. Потому нас считают веселыми – и невыносимыми одновременно. Вот и весь секрет.

Мэлокайн пожал плечами.

– Теперь понимаю, почему ко мне так странно относились в Ордене. Меня не любило начальство, а ребята из отряда всегда твердили, что со мной не соскучишься.

– Наверное, чем выше по социальной лестнице, тем тяжелее воспринимать правду, а?

– Ну… Да, пожалуй.

– Но ты не горюй. Быть Мортимером не так уж и плохо, – Мэльдор улыбнулся. – Нельзя угодить всем. У других кланов тоже есть недоброжелатели, или те, кто терпеть не может именно их, и вполне обоснованно. В большинстве случаев эта нелюбовь – всего лишь зависть. Так понятно, так по-человечески понятно. Клан Мортимер – один из самых богатых кланов Центра, хотя мы по древности не принадлежим даже к числу старших. Мы – из младших кланов.

– А сколько их всего в Центре?

– Двадцать девять. Когда пойдешь на ассамблею, непременно познакомишься с представителями всех кланов.

– Очень меня ждут на ассамблее, – смутился Мэл и на мгновение стал похож на неотесанного, но добродушного великана из какой-нибудь детской сказки. Он был так высок, что без малого задевал головой притолоки. Если бы дверные проемы не были вытянуты арками, то он непременно стукался бы об них лбом. Люстры ему приходилось огибать. – Я там буду смотреться, как бычара в тронном зале.

– Не говори ерунды. Особых церемоний на ассамблее не бывает. Правила этикета можно выучить за один вечер. Никто не станет на тебя коситься.

– Да ну…

– Не волнуйся, на ассамблеи никто никогда не тянет силой. Захочешь – пойдешь, – Мэльдор, еще не успевший снять строгий и вместе с тем роскошный костюм, выглядел настоящим денди. Он с улыбкой смотрел на сына, которому уступал в росте больше, чем на голову. – Не захочешь – не пойдешь.

Мэл снова покосился на фотографию.

– А почему я оказался у тебя? Почему ты меня растил? Мама… Она умерла?

– Нет. Слава Богу, жива, здорова.

– Тогда почему же?

– Она… Передала тебя мне… Можно так сказать. Хм… Передала… – Мэльдор по-мальчишечьи наморщил нос. – Переслала тебя мне в посылке. В ящике из-под апельсинов.

Лицо Мэла напряглось. Несколько мгновений он молчал – искал слова.

– Это что, была такая шутка? – осторожно спросил он.

– Да какая шутка. Когда она родила тебя, то была замужем. Естественно, не за мной. Так уж получилось. Она боялась, что муж может что-нибудь сделать с ней и с тобой, когда узнает, что она ему неверна. Ну, и переслала тебя. Привезти сама не смогла.

– Скажи вернее – не захотела.

– Что ж… Это тоже. Не буду отрицать.

– А о том, что я могу умереть в таком путешествии, она не подумала? Запросто – от голода или холода. Могла бы в таком случае просто выкинуть на помойку.

– Ну, кое-что она продумала. В ящике была бутылочка с трубочкой. Еды хватило ровно на три дня – на время путешествия. А вот на то, что я не сразу явлюсь на почту за посылкой, она не подумала. Мне пришло извещение на ящик апельсинов – я решил, что это либо шутка, либо ошибка. В результате пришел только на третий день.

Мэл невольно фыркнул.

– Представляю себе выражение твоего лица. Такое счастье в виде грудного ребенка на твою голову. А?

Мэльдор смотрел очень серьезно.

– Я был счастлив, когда взял тебя на руки. Счастлив, что ты жив, что ты есть. В посылке было вложено письмо, где она все объясняла. Ты был уже совсем слабенький, но живой, и, как мне потом подтвердил врач, совершенно здоровый. Мортимеры, знаешь ли, помимо всего прочего, отличаются огромной выносливостью. Особенно дети, – он помолчал, а потом рассмеялся. – Я вспомнил, как учился обращаться с грудными детьми. Ко мне приезжали когда тетушка Клайра, а когда мама. Моя матушка, Марита. Я вас чуть позже познакомлю. Она была очень рада узнать, что ты жив, что с тобой все в порядке, – Мэльдор помолчал и добавил примиряющим тоном. – Твоя мать, уверен, тоже была бы рада тебя увидеть. Думаю, она сожалеет, что все так получилось.

– Как ее зовут?

– Дебора из клана Диланэй.

Жизнь в доме отца оказалась легкой и приятной. Первые несколько дней Мэл пребывал в своеобразном ступоре – он ничего не делал, только ел, спал и отмокал в роскошной ванне, больше похожей на маленький бассейн. Мэльдор не торопил его, даже не намекал на какие-то перспективы. Наоборот, предлагал съездить туда, сюда и развлечься, сопровождая его, но сын отказывался. Он думал, что ему и так слишком много впечатлений.

Отец ездил куда-то по делам, оставляя Мэлокайна дома, и Мэл ходил по магазинам, даже что-то готовил. Готовить он не умел, но зато очень хорошо помнил присягу, которую приносил в Ордене Серых братьев – «стойко переносить все тяготы военной службы, упорно преодолевать трудности и всемерно способствовать повышению своего боевого умения». В первый же вечер он купил кулинарную книгу, полный набор продуктов и стал разбираться. Рагу, получившееся в результате, оказалось вполне съедобным. Мэльдор съел ужин с удовольствием, нахваливая и приговаривая, что у него-то подобная вкуснятина никогда не получится.

– Ты, я вижу, большой знаток готовки, – сказал он.

– Я бы не сказал. В форте приходилось готовить из консервов, из всяких там круп и макарон. Иногда блудная коза забредала. Еще в самом начале. Делали шашлычки. Изрядные получались.

– Шашлыки, как известно, лучше всего получаются у мужчин. Видимо, у вас в форте сидели настоящие мужчины.

– Вестимо.

Так и пошло. Мэл играл роль примерного домохозяина – он даже научился прибираться, обращаться с пылесосом, стирать пыль и нажимать на кнопочки стиральной машины. В доме воцарился относительный порядок. Правда, этот «порядок» носил своеобразный холостяцкий оттенок, и все вещи, все бумаги, папки и книги продолжали лежать на прежних местах, просто стало меньше пыли, меньше грязи, и в комнатах воцарились приятные ароматы кухни.

Дом Мэльдора располагался в довольно престижном районе. «Престижный» означало «весь в зелени», с невысокими – не более четырех этажей – зданиями, с изобилием магазинов, ресторанчиков и сквериков. Возле каждого домика был участок, засаженный когда деревьями, когда цветами, обязательно с двориком, вымощенным плиткой или булыжником, с большим или маленьким бассейном – по-разному. Здесь жили обеспеченные и богатые люди, как объяснил сыну отец, в основном клановые. Напротив, через дорогу стоял трехэтажный дом с мансардами, окруженный двухэтажной застекленной галереей. За стеклом кустилась самая разная зелень – от фикусов до миниатюрных деревцов. Там жил кто-то из клана Алзара.