Текст книги "Бессмертные"

– Родственник?

– Да. Пятиюродный прадед.

Руин слегка опешил.

– Да уж… Степень родства.

– При чем тут степень родства?! Да хоть десятиюродный! Мы с ним в одном клане, значит, считай, брат и сестра!

Во взгляде принца вспыхнул странных огонек. Он сжал ее руку.

– Послушай, пока надо думать о том, как тебе спастись. Потом будешь горевать о гибели родственника. Держись.

Со сказанным трудно было не согласиться. Реневера сделала над собой усилие.

– А что, у меня есть шанс?

– Шанс есть всегда… Во имя Вселенной, зачем же вы вообще сюда полезли? Ведь это не игрушки. По нашим законам властитель, застукав вас в своем замке, может сделать с вами все, что угодно.

В лице девушки что-то изменилось.

– Случайно, – сказала она. – Нас занесло. Ошибка в заклинании перемещения.

У Руина внутри что-то напряглось. Он не понимал, почему ему показалось, будто собеседница немного кривит душой. Но об этом не хотелось думать, и принц задвинул неподходящие мысли поглубже, решив, что это, в конце концов, не его дело. Даже если двое путешественников с Белой стороны хотели пошарить в сокровищнице, это ничего не значит. Он – не казначей, не обязан стоять на страже отцовских денег. Кроме того, долг мужчины – верить красивой девушке даже тогда, когда она сама себе не верит. Чары красавицы с Белой стороны ошеломляли молодого человека, и он понимал – неважно, почему эти искатели приключений оказались в Провале, важно, что он смог встретиться с Реневерой.

Теперь он взглянул на нее, как не смотрел еще ни на одну женщину. Да и не на кого ему было так смотреть. Все провальские женщины, которые прежде встречались ему, были на его вкус чересчур обычными. Кроме того, все они были напрочь лишены собственного достоинства, и неважно, в чем это выражалось – в неоправданной боязни слово сказать или глаза поднять от пола, или, наоборот, в запредельной вольности поведения, даже развратности. И то, и другое вызывало у принца отторжение. Руин потянулся, убрал с лица Реневеры белокурые пряди, провел по щеке, нежной, как лепесток розы.

Девушка смотрела на мужчину растерянно и очарованно. Глаза мужчины показались ей черными, будто окна в ночь, но теплую, ласковую, расцвеченную звездами и плещущими волнами улыбки. Уютные бездны, в которые хотелось погрузиться навсегда, словно в объятия отца. Золотистые искры, казавшиеся ей осколками ласкового смеха, завораживали, как течение реки в солнечной ряби. Она подставила ему щеку и поразилась, насколько нежно его прикосновение. Реневера и сама не заметила, как оказалась в кольце рук Руина, а он не заметил, когда в первый раз провел рукой по ее груди и бедру. Ощущение упругой теплой кожи под ладонью отдалось жаром, и принц на миг прикрыл глаза. Ощущение было поистине сладостным.

Он и не заметил, как коснулся губами губ, и ее аромат обдал его чуткие ноздри таким предощущением радости, что он почти потерял голову. Отступать уже не хотелось, да и невозможно, и молодой человек обхватил гибкое тело девушки руками и прижал к себе. Она не сопротивлялась, и даже отторжения или равнодушия в ней не чувствовалось. Это было совсем иначе, чем с провальскими женщинами. Инстинктивно Руин почувствовал, что податливость Реневеры не имеет никакого отношения к легкомыслию. Она поступала естественно, делала лишь то, что в данный момент считала самым правильным, ощущение естественности происходящего успокоил ее так же, как его опьянил аромат ее женственности.

А часом позже они лежали рядом на взбитой постели, он гладил ее плечо и, немного смущенный, понимал, что говорить о только что произошедшем будет нетактично. Реневера отдыхала, прикрыв глаза, и ее полудетское личико казалось изысканным украшением, вырезанным из кости мастером-ювелиром. Завитки волос на белой коже едва выделялись, и он подумал о том, как ей пошел бы провальский женский головной убор – расшитая золотом темная лента и черная вуаль на волосах.

– Ты хочешь пить? – спросил принц неожиданно.

– Хочу, – сказала она. – И есть тоже.

– Что ж, ужин сюда я могу приказать, – рассмеялся Руин и постучал пальцем по деревянной основе ложа.

Из-под кровати высунулась пушистая шевелюра гремлина. Он потянул носом и уставился на принца глазками – пуговками.

Росту в гремлине едва набралось бы на фут (самые крупные особи достигали роста полутора футов), меховые ручки и ножки, чуть вытянутая мордочка, немного похожая на человеческую, и потешное выражение глаз. Несмотря на свой малый рост, гремлины обладали удивительной силой и сноровкой в обращении с вещами, много тяжелее и больше собственных размеров – со шваброй, подносом, сундуком.

– Ужин, – приказал Руин.

– Мигом, хозяин, – пискнул тот и пропал.

– Он пошел не через дверь? – с интересом спросила Реневера.

– Нет. У них какие-то свои ходы. Лазы, – он помолчал, украдкой любуясь бликами свечного огня, дрожащими на матовой коже, на плавных изгибах и впадинках совершенного женского тела. Потом вздохнул и накинул на нее снятое платье. – Ты прекрасна. Но когда я смотрю на тебя, я перестаю думать.

Она открыла глаза.

– Тебе о чем сейчас надо думать? – наполовину в шутку, но, в общем, лениво спросила она.

– Надо думать о том, как вытащить тебя отсюда.

Он воспринимал ее теперь, как свою девушку, за которую в ответе, которую обязан вытащить из любой беды. Провальские женщины традиционно должны были оставаться безынициативными и пассивными, словно и в самом деле представляли собой лишь одну из сторон достояния мужчины. Это давало сильной половине уйму прав – но налагало и немало обязанностей. Руин осознавал, что лежащая рядом с ним женщина не является и не может являться «достоянием», но привычно собирался брать на себя ответственность за нее – как и положено.

Реневера приподняла бровь и покосилась на него. В ее глазах был вопрос.

– Разве ты не можешь просто отпустить меня?

– Если б все упиралось только в необходимость отдать приказ стражнику открыть перед тобой двери, думать и в самом деле было бы не о чем. Только охрана моего приказа не выполнит. В этом мире правит мой отец, и не позволяет никому вмешиваться в свои дела. В общем-то это, пожалуй, правильно. Власть и не должна терпеть наносимый ей ущерб. Но когда сам носитель власти неправилен… если можно так выразиться. Думаю, ты меня поняла.

– Поняла.

– Отец тебя не отпустит, тем более по моей просьбе.

– Почему «тем более»?

– Он меня ненавидит, – сухо и довольно буднично ответил Руин, и девушка поняла, что эту тему лучше не продолжать.

– Так что же делать?

– Ну, я могу тебя украсть.

Реневера с изумлением оглядела своего собеседника. Потом изумление сменилось озабоченностью и задумчивостью.

– Ты рискуешь.

– Конечно. Я всегда рискую.

– Ты считаешь себя обязанным мне? – предположила она. – Напрасно. Ты ничего не должен…

– Что за чушь, – сердито перебил принц. – Какие еще долги? Я делаю лишь то, что считаю нужным. Нужным не для кого-то – для самого себя. И не надо заранее нервничать, Реневера. Есть и другие варианты развития событий, не только банальная кража. Не бойся. Все будет хорошо.

Он положил руку ей на плечо, и под весом этой узкой изящной ладони девушка и в самом деле успокоилась, хотя и не полностью поверила в то, что все будет хорошо.

Руин прислушался, добавил магическое восприятие – охранник по-прежнему дремал снаружи. Он проснется лишь для того, чтоб сдать пост.

– Какие еще есть варианты? – спросила пленница.

– Насколько у тебя сильная магия? – спросил он пленницу.

– Пятый уровень.

– Что это означает? Извини, я не разбираюсь в ваших уровнях. Мм… Скажем так, что ты можешь?

– Ээ… Даже не знаю, с чего начать.

– Ты можешь поставить портал?

– Могу.

– Я к себе на родину, через миры?

– Могу.

– Отлично, – он повеселел. – Значит, все упрощается. Только подожди ночи. Договорились? Отец к тебе сегодня не придет, я уверен. Он наверняка упьется. К нему приехал старый друг, так что… – принц коснулся ее запястий и провел пальцами по браслетам, которые на ощупь казались цельнометаллическими. Потом нежно поцеловал ее в губы.

Встал и вышел из покоев. Как положено, широко распахнул дверь, прежде чем плотно закрыть ее за собой, чтоб стражник, дремавший за дверью, но мигом проснувшийся, как только на нем остановился взгляд начальства, смог убедиться – пленница на месте. Солдат незаметно одернул мундир, вытянулся перед принцем и красиво отдал честь. Затем заложил засов.

Он был немного смущен, что его застали спящим на посту, и не знал, как себя вести. Но его высочество, похоже, не собирался разносить его на все корки или отправляться ругать офицера. Второе намного хуже, ибо офицер в отместку умеют наказывать провинившихся рядовых куда более жестоко, чем принцы. Хорошо, когда облеченный властью человек решает проявить милость на первый раз. Как правило, у власть имущих плохая память, и снисхождение превращается в целую череду «первых разов».

Руину было не до рассеянного часового. Пусть волнуется, пусть думает, что ему будет за сон на посту. Чем больше нервозность охранника, тем меньше шансов, что он заглянет в «камеру для гостей» и осмотрит блоки пленницы. Принц сдержанно и задумчиво улыбнулся. Даже если он никогда больше не встретится с обворожительной девушкой, все равно, он выполнил свой долг. И, кстати, оставил отца в дураках.

Глава 2

Камни, нагретые солнцем, охотно отдавали тепло ногам, и даже подошвы сапог не становились преградой для этой своеобразной ласки. Мелкие осколки камня осыпались вниз, и вместе с песком узкими ручейками текли к подножию горы, изрытой ходами и взрывами, как магическими, так и пороховыми. Ребятам из ударной антитеррористической группы «Авла» (впрочем, здесь были взводы и из других частей) хуже смерти надоел этот холм и остатки укреплений на нем. Когда-то здесь высился великолепный форт, но десяток лет штурма превратил военную постройку в развалины.

Войска Асгердана (он же Центр – в просторечии) обычно не пользовались огнестрельным оружием. Оно не было запрещено и даже стояло на вооружении армии, но считалось, что большого толка с него нет. От века солдаты воевали с солдатами, то есть с людьми, и ту же функцию выполняла магия. А огнестрельное оружие… Такое впечатление, что оно воюет со строениями. Разрушения, которые провоцируют пороховые взрывы, очень сложно провоцировать. Это неудобно. И, кроме того, достаточно одного хиленького мага, чтоб он смог поставить защиту от любой пушки.

Потребовалось восемь лет, чтоб понять, что в форте нет ни одного мага. По крайней мере, если он и был первые восемь лет, то последние два года никаких следов мага не обнаруживалось, и пушки сумели сравнять каменные стены с землей. Похоже, команда Белокурой Бестии, засевшая там, либо владела запасом артефактов, достаточным на такой долгий срок, либо их маг умудрился от чего-нибудь скоропостижно скончаться. Бывает и такое.

Правда, слишком много времени потребовалось, чтоб разрушить стены, защищавшие отряд от штурмов. Магия против него не помогла – в кладку еще при постройке, как принято, были заложены мощные заклинания антимагии, а солдаты, похоже, укрывались под хоть и ослабевшими, но действующими артефактами. Обнаружив, что магия на них не действует, центриты подтянули пушки. Еще два года они сравнивали укрепления с землей. Защитники форта, разумеется, не сидели сложа руки, они отстреливались как из обычного оружия, так и из магического. Хорошего. Да и попадание, скажем, из обычного гранатомета – малое удовольствие. Когда в магическую защиту врезается ракета, человека относит метров на десять, тут еще бабушка надвое сказала, сломаешь шею и позвоночник – или нет.

Так что осада форта не напоминала пикник. Когда Белокурую Бестию выкопали из-под обломков еще живым (впрочем, тогда еще не знали, что это Белокурая Бестия), обессиленные боями, разозленные штурмом люди готовы были растерзать пленника, хоть и сознавали, что это военное преступление. Но порыв… Понятен. Вмешался командир. Фэйн из клана Одзэро Неистовых отлично знал, что такое закон, порядок и устав, сам почти не нарушал и другим не давал. Ну, разве что в мелочах.

Никто не поверил, что в форте оставался только один человек. Выкопав одного, солдаты отправились лопатить остальные развалины – но с ходу никого больше не нашли. Сперва пленник находился в бессознательном состоянии, и, пока вокруг него хлопотали медики, копатели успели дважды и трижды взмокнуть. Когда выяснилось, что спасенный противник почти не пострадал, медики отправились готовить эвакуационный госпиталь – на случай, если в развалинах кто-то окажется – а пленника передали командиру.

Фэйн не почувствовал воодушевления по поводу того, что ему навязали пленника, но свое дело готов был в любом случае выполнять свои обязанности четко и неукоснительно. Сейчас он считал своим долгом так называемый «полевой допрос». Подождав пару минут в надежде, что противник сам откроет глаза, командир привел его в сознание пинком ноги под ребра и наклонился пониже.

– Ты один?

Пленный зажмурился и сперва посмотрел на Фэйна одним глазом. Небо, разворачивающееся над ними, сияло ослепительной синевой, напоенной солнечным светом, и, наверное, после долгих лет полутьмы в стенах форта смотреть вверх было больно. У пленника были ясные синие глаза, взгляд которых был очень пристален, даже пронзителен, и белокурые длинные волосы – даже бородка и усы почти бесцветные, теряющиеся на фоне бледной кожи, совершенно нетронутой загаром. Если б командир антитеррористической группы не знал, что пленник несколько лет просидел взаперти (если можно определить подобным образом осажденный форт), он не поверил бы, что цвет его волос естествен.

– Ты один? – повторил Фэйн, на всякий случай поднимая руку для удара.

– Да, – лаконично ответил допрашиваемый.

– А остальные? Где?

– Ушли.

– Куда?

– Подальше.

Фэйн из клана Одзэро Неистовых скрипнул зубами. Выражение его лица не изменилось, но внутри бушевала ярость. По его представлениям пленный не мог шутить над тем, кто его взял в плен, и поведение упрямого противника показалась ему вдвойне издевательским, вдвойне оскорбительным. А подобного командир должен не допускать. Он ударил допрашиваемого по лицу, вряд ли отдавая себе отчет, что в его ярости виноваты не статьи и параграфы устава, а собственная неуравновешенность.

После удара Фэйну стало легче.

– Назовись, – потребовал он.

– Белокурая Бестия.

– Сам? – удивился и не сразу поверил Одзэро. – А чего не ушел с остальными?

– А вот, – и опять получил, на этот раз в живот.

– Мы тут не шутки шутим, – процедил Фэйн. – И ты это поймешь либо сам, либо с моей помощью. С моей помощью будет больно.

– Ну, что ж поделаешь…

И, хотя ответ показался командиру «Авлы» не менее хамским, чем предыдущие, на этот раз он сдержался. Все-таки, лупить пленника за каждое слово – это уже вопиющее нарушение правил.

Дальнейший допрос ничего не дал – то ли Белокурая Бестия в глубине души твердо решил молчать, чего бы это ни стоило, то ли в самом деле не знал. С ним действительно был большой отряд – бывшие солдаты Ордена Серых Братьев. Они куда-то ушли, но куда, когда и каким образом умудрились это сделать – тайна. Пленник, разумеется, должен был хоть что-то знать, ну, хоть что-то. Но добиться внятного ответа не удавалось. Проще было махнуть рукой на Бестию и приказать ребятам с спецподразделения прочесать окрестности. По сути, разговор Фэйна с пленником свелся к обмену репликами, где Одзэро то и дело чувствовал себя оплеванным, а вторая сторона, как ни парадоксально, веселилась от души, даже несмотря на побои.

– Сколько было ушедших?

– Много.

– Где вы брали оружие?

– В тумбочке, – даже хлесткая зуботычина не стерла улыбку с лица пленника. – Раз, – отметил он.

– Что – «раз»?

– Удар.

– Будет больше, если не начнешь говорить.

– А я разве молчу? – еще удар. – Два.

– Куда они пошли?

– Далеко.

– Понятно, что не близко. Направление?

– О-о… Пожалуй, что на все четыре стороны.

– Сейчас ты отправишься на все четыре стороны, одновременно! По кускам! – взбесился Фэйн, осознающий, что ни убить, ни по-настоящему взяться за пленника ему нельзя – не та ситуация – только пинки и аккуратные удары. – Конкретно!

– А вот хрен! – тычок под ребра, тяжелый выдох. – Три.

– Со счета не сбейся… Куда они пошли? На север?

– Да в задницу! – несколько полновесных ударов заставили пленника ненадолго замолчать. – Кажется, одиннадцать… Нет, тринадцать… Какое число!

– Придурок! – не выдержал Фэйн и оставил Белокурую Бестию в покое.

Солдаты продолжали обследовать развалины, кляня на чем свет стоит командира, форт, оружие, превратившее его в развалины, Белокурую Бестию и весь Орден Серых Братьев в совокупности. Но среди камней больше не оказалось живых – откопали только несколько обширных подвалов, где еще оставалось немало магически упакованных припасов и, конечно, боеприпасы – и того, и другого должно было хватить еще на несколько лет. Объем подвалов не оставлял никаких сомнений – именно здесь хранились все запасы, на которых существовали и воевали защитники форта. Магия могла с гарантией проследить след человека в ситуации такой явной близости антимагического фундамента лишь в течение восьми-девяти дней. Здесь она не давала результата – значит, все люди ушли, причем ушли не меньше десяти дней назад.

Фэйн оглянулся на своих подчиненных и смерил их уничижающим взглядом, обещающим в скором времени серьезные неприятности. «Не меньше десятка, как минимум десяток… Уроды, одного от десяти не отличили…»

Сержанты, на которых Одзэро обрушился с самыми отборными армейскими «разговорными словечками», лишь разводили руками и объясняли, что в ответ на атаку группы пальба шла почти безостановочно из пяти соседних окошек, и они из расчета «двое на оружие» сделали вывод, что должно быть не меньше десяти. Вывод звучал логично, в самом деле, один стреляет, другой подносит снаряды. С ума сойти, это с какой же скоростью надо бегать, с какой сноровкой заряжать. Разумеется, существуют разные приспособления, и сам Фэйн некогда без помощи магии умудрился палить из трех самозаряжающихся орудий. Но все-таки…

– Как тебе это удалось? – хмуро спросил он пленника.

Тот лишь плечами пожал.

– Уметь надо.

Командир давно служил в армии – сперва в действующей, потом в войсках специального назначения, потом в антитеррористических частях – и умел уважать сноровку. Признания заслуживало и мужество этого человека, который позволил своему отряду уйти, а сам остался прикрывать отход. У Одзэро было весьма веское достоинство – он обладал острым чувством справедливости. Конечно, во многих случаях довольно специфической, но все же. На какой-то миг ему даже захотелось извиниться за пинки, мол, сам понимаешь, служба требует, но эту позорную слабость в себе он поборол.

Фэйн отдал все необходимые распоряжения и уселся неподалеку от связанного пленника; он швырял камушки в ближайшую стену и скучал – пока его люди не обследуют прилегающие территории, уходить нельзя.

Солнце припекало все сильнее, ветер приносил с ближайших полей терпковатый аромат цветочной пыльцы. Форт стоял на обрывистом берегу широкой реки, дальше тянулись луга, покрытые густой роскошной травой, а на горизонте темнела кромка леса и поднимались пологие холмы. Над всем этим изящно возносилось небо, чистое и бездонное. У Белокурой Бестии давно затекли руки, хотелось пить, но он терпел. Пленник был терпелив, очень выдержан – с тех пор, как воспитание в Ордене Серых Братьев научило его выдержке.

Белокурая Бестия выглядел настоящим великаном – рост больше двух метров, размах плеч саженный, мускулистые предплечья: едва обхватишь ладонями. С первого взгляда он производил впечатление обычного громилы, не слишком умного, зато способного завязать на бантик кочергу – все из-за стереотипов, существующих в обществе. Но стоило взглянуть в его стремительные глубокие глаза, и ты понимал – этот человек очень умен, сообразителен и дальновиден. Кроме того, казалось, Белокурую Бестию окружала особенная аура – уже через пару часов Фэйну, то и дело от скуки перекидывающемуся с пленником парой слов, показалось разумным ему довериться. Он развязал пленнику руки и поделил с ним свой паек.

Впрочем, Бестия никуда не пытался сбежать – он обстоятельно растер руки и вежливо поблагодарил за половину здоровенного бутерброда с мясом из жестянки. Вел он себя уверенно и просто. И в то же время неуловимо-располагающе. «Он – лидер, – вдруг подумал Одзэро. – Лидер от природы. Вот почему за ним шли люди, вот почему отдавали жизни, вот почему его отряд продержался в форте больше десяти лет – больше десяти лет, шутка ли!? Каким надо обладать даром, чтоб так сплотить людей…»

– Слышь… Бестия…

– М? – пленник поднял на Фэйна свои синие чистые глаза. Рот набит до отказа.

– Я тебе хотел один вопрос задать.

– М?

– Какой у тебя опыт? Командирский опыт? Какое звание?

– Где? В Ордене? Воин.

– Что – рядовой?

– Рядовее некуда.

Фэйн хмыкнул.

– Но почему? Даже мне видно, что из тебя вышел бы перспективный командир. Так-таки совсем не командовал?

– Ну, два года до того, как ваши войска атаковали Байхерат, и эти двенадцать лет, что мой отряд сидел в форте.

– И звание рядового?

– Ну, да. Меня в Ордене не любили. Назначили командиром, но звания старшего воина не дали. Да и не надо. Пусть подавятся. Я командовал тем отрядом, в котором раньше воевал. Ребята сами захотели, чтоб их возглавил я. И потом охотно исполняли приказы.

– Как ты умудрился так их сплотить?

Белокурая Бестия пожал плечами и переменил позу. Он сидел на корточках у бесформенной груды камней, которая когда-то была стеной, и умудрялся не уставать.

– Я люблю их всех. И вместе, и в отдельности каждого. И они это знали.

Фэйн покачал головой. На его смуглом, почти черном лице, которое обычно напоминало вырезанную из дерева маску, отразилось несомненное уважение. У Одзэро были правильные черты лица и такое совершенное сложение, что, когда он замирал в неподвижности, то казался не живым человеком, а статуей, возданной руками самого искусного скульптора. Причем статуей черной, поскольку он, как и все его родственники, Одзэро Неистовые, был темнокож.

– Черт возьми, и почему ты против нас?

– Я не против вас и не за вас – я за себя и своих людей.

– Здрасьте, пожалуйста, а почему тогда ты воевал за Орден Серых Братьев?

– Ха, какой там еще Серый Орден? Когда началась эта заваруха, я собрал своих людей, взял всех, кто пожелал пойти со мной, и повел их подальше. Мы бились только за себя.

– Не понимаю, зачем вообще тогда было биться? Если вы не собирались защищать Серый Орден…

– Ага, и вы бы немедленно поверили, что мы больше Орден не защищаем, и отпустили бы нас. Или как?

– Хм…

Одзэро задумался. Пожалуй, церемониться с ними не стали бы. Тем, кого считали солдатами Ордена Серых Братьев, сдаваться даже не предлагали. Совет Патриархов же провозгласил – никаких договоров с террористами. А поскольку Серый Орден объявили организацией террористической, даже адептам-ренегатам нечего было рассчитывать на снисхождение.

– Но ты же служил в Сером Ордене, верно?

– Служил.

– Ну… И почему?

– А у меня был выбор? – Бестия смотрел на собеседника серьезно, но и с грустью.

– А разве нет?

– Бывает так, что выбор оставляют только один – живи или умри. Чтоб созреть до этого выбора, многим требуется время. Мне хватило тридцати лет.

– А бежать?

– Бежать не удавалось… Я ненавижу Орден. Он отнял у меня все – родину, семью, даже память. Почти всю. Я его ненавижу.

– Как это случилось? – помолчав, спросил Фэйн.

– Я не помню, – буркнул пленник, глядя под ноги. – Я же говорю – и память тоже.

И эти слова как-то махом убедили Одзэро, что собеседник говорит правду. Тот, кто хочет оправдаться, начинает придумывать трогательные истории, чтоб разжалобить – о взятых в заложники родственниках, о похищении, о чем-нибудь еще. А здесь – ничего. Рассказ о проблемах с памятью Фэйна нисколько не удивил – в брошюрках об Ордене Серых Братьев, выданном солдатам для ознакомления, указывалось, что тамошние мастера использовали различные псионические техники для воздействия на создание и для обработки памяти. Применение подобных средств стало одной из причин объявления Ордена вне закона даже в те времена, когда против него еще не начали полномасштабные военные действия в ответ на террористические акты.

– С каких лет ты в Ордене?

– С шести. По крайней мере, так говорили.

– А до того что было?

– Не знаю. Не помню.

– В налете на Технаро участвовал?

– Нет. И ни в каких других тоже. Мне не доверяли.

– А если бы доверили?

– Дал бы деру, наверное. Или просто отказался. Ну, на хрена мне что-то там разрушать?

– А как же обработка?

– О-о… Обработка. Это да. Но, видишь ли, – как-то незаметно командир «Авлы» и его недавний враг номер один перешли на «ты» – от души, – меня обрабатывали пять раз. Понимаешь, почему?

– Нет.

– Потому что действие слетало. Его хватало года на два максимум. Мне удавалось скрывать, так что за тридцать лет оболванивали меня только пять раз.

– Тебе тридцать шесть?

– Нет. Сорок девять. После того, как против Ордена начались военные действия, им уже было не до псионической обработки своих солдат.

Фэйн окинул пленника оценивающим взглядом. Перед ним сидел молодой парень, на вид лет двадцать, не больше, руки, конечно, были грубые, но по-молодому грубые, не так, как у пятидесятилетних, поживших людей.

– Ты долгоживущий? – предположил он.

Белокурая Бестия пожал плечами.

– Не знаю. То ли долгоживущий, то ли бессмертный. Мне не говорили.

– Ну, давай проверим, – предложил Одзэро. Ему было скучно. Солнце припекало все сильнее, хотелось что-нибудь сделать – например, раздеться, нырнуть с обрыва и понырять, или хоть пострелять в цель. Он вынул фляжку, откупорил ее и, отхлебнув, предложил пленнику. Во фляжке был коньяк – тоже нарушение устава, но в данной ситуации невинное. Пленник охотно приложился к горлышку, глотнул, не поморщившись.

– Давай проверим. А как?

– Запросто. Я – Фэйн Одзэро.

– Клановый?

– Именно. Понятное дело, что я бессмертный. Давай проверим, кто из нас сильнее. Если окажемся приблизительно на равных, значит, ты тоже бессмертный. Идет?

– Ну, идет, – Белокурая Бестия утер губы. Вернул флягу. – Только как? Не будем же мы драться.

– Ну, можем армрестлинг устроить, – Фэйн согнул руку в локте.

– Хм, – пленник огляделся вокруг. – Локти некуда ставить.

– Почему некуда? На планшетку. А планшетку – на камень. И сядем по сторонам. На землю.

Командир «Авлы» с уважением оглядывал широченные плечи и крепкие мышцы своего противника. Он уступал Белокурой Бестии в росте на добрые полфута, шириной плеч на пару дюймов, но в клане слыл одним из самых подвижных воинов, мастеров рукопашной. Пленник казался ему слишком массивным и, как следствие, слишком неповоротливым.

Впрочем, в армрестлинге ловкость не имеет значение – только сила. Гибкий и подвижный Фэйн своими небольшими для мужчины ладонями гнул огромные гвозди и ломал подковы. Сила бессмертного всегда превышала силу смертного, даже самого крепкого, и потому Одзэро нисколько не смущали габариты противника. Установили камень, положили планшетку и устроились по обе стороны, скрестив ноги.

Примеривались недолго, сцепили руки, а в следующий миг рука Фэйна пошла вниз. Хватка двоих мужчин была такой чудовищной, что между ладонями, наверное, расплющилась бы даже монета. Командир сопротивлялся около полуминуты, а потом сдался. Белокурая Бестия осторожно опустил его руку на планшетку, чтоб не вывихнуть противнику плечо, и отпустил. Взмыленный, встрепанный, Одзэро потер локоть.

– Ну, ты даешь… Здоров, черт, – он фыркнул и вытащил флягу. – Будешь?

Когда за пленником прибыли конвоиры, как предположил кто-то, из разведывательной службы, командир «Авлы» попрощался с ним за руку.

– Может, еще увидимся, – ободряюще предположил он.

Белокурая Бестия в это очень сомневался.

Разведывательная служба пленником почти не заинтересовалась. Было проведено несколько простых допросов, после чего бывшего адепта Серого Ордена отправили в Асгердан, в Центр, в тамошнюю тюрьму Биалú, считающуюся неприступной. Холод охватывал любого, кто просто из любопытства приближался к ее стенам – массивным, нависающим, словно олицетворенный рок, где окошки, и те узенькие, были прорезаны на головокружительной высоте. На вратах Биали, несмотря на всю нежность ее названия, вполне можно было начертать слова «Оставь надежду, всяк сюда входящий».

Тюрьма предназначалась для самых опасных преступников – предполагаемых убийц, насильников, грабителей и террористов. Отсюда либо выходили на городские улицы – если везло с адвокатом, и суд выносил оправдательный приговор; либо отправлялись на Звездные каторги – самое страшное место Вселенной, как о ней говорили.

Огромное многоэтажное пространство Биали было поделено на тесные камеры-одиночки. Решетки, замкú, глазкú и в придачу к ним – сложная магическая система слежения. Узник мог пользоваться всеми необходимыми удобствами, получать передачи и проверенные цензурой письма, читать книги, даже раз в неделю выходить на пятиминутную прогулку в тюремный садик, но все это время он оставался в одиночестве – если не считать, конечно, охранников и адвоката. Ни свиданий, ни даже возможности хотя бы украдкой взглянуть на родных и близких из окошка у него не было. Страшная тюрьма совершенно изолировала его от окружающего мира.

В главной тюрьме Асгердана Бестии понравилось – здесь терпимо и обильно кормили, через день позволяли мыться и стелили на кровать самые настоящие чистые простыни. С тех самых пор, как сотенный отряд Белокурого оказался заперт в форте, ни один из них не жил в таких роскошных условиях. Впрочем, и до того существование воина Ордена представляло собой далеко не курорт. Бестия знал, что его ждет высшая мера наказания, но это заключенного мало беспокоило – за последний десяток лет он привык чувствовать смерть за своим плечом, как-то примирился с нею. На поверку она оказалась совсем не страшной старухой.

Обидным лишь то, что судить его примутся за преступления, которых он не совершал. Просто повесят на шею первого попавшегося «яркого представителя» коромысло вины всей организации. А то, что гроссмейстеры Ордена вытворяли самые разнообразные, часто страшные, часто омерзительные вещи, пленник знал. Конечно, знал. Часть этих омерзительных вещей он испробовал на себе. А теперь за них же придется отвечать. Ирония судьбы.

Он не негодовал. Не злился. Не кусал локти. Тогда, отправляя своих ребят по подземным ходам, о существовании которых двенадцать лет даже не догадывался, он понимал, на что идет. Он знал, за кого и чем расплатиться. И теперь его грело ощущение правильности собственных действий. Бестия не знал, что это ощущение называется «чистая совесть». Он не знал, что человеку с чистой совестью и верой в лучшее даже умирать легче.