Текст книги "Повседневная жизнь тайной канцелярии XVIII века"

Императорский «кнутобоец» Степан Шешковский

Приведший Екатерину на трон переворот показал, что объявленная покойным Петром III в манифесте 21 февраля «милость для всех добрых и верных подданных» несколько преждевременна, поскольку «умыслы противу нашего императорского здравия, персоны и чести» оказались отнюдь не «тщетными и всегда на собственную погибель злодеев обращающимися».

Гвардейские солдаты и офицеры, чьими руками совершался переворот, в те дни искренне видели себя «делателями королей» и с нетерпением ожидали наград. Пряников же, как обычно, на всех не хватило. И тогда бравый гвардеец, прогулявший полученную пригоршню рублей, мог с понятным неодобрением смотреть на избранных счастливцев. Зависть и недовольство вместе с видимой легкостью совершения «революции» порождали стремление «исправить» положение. Эту тенденцию выразил один из ближайших к Екатерине лиц Никита Иванович Панин: «Мы с лишком тридцать лет обращаемся в революциях на престоле, и чем больше их сила распространяется между подлых людей, тем они смелее, безопаснее и возможнее стали». На практике это означало, что в 1760-е годы Екатерине постоянно приходилось иметь дело с попытками – пусть не очень опасными – нового заговора. Кроме того, в это время обострилась борьба придворных «партий» за контроль над внешней политикой империи и за влияние на императрицу.

Поначалу Екатерина возложила высший надзор над политическим сыском на генерал-прокурора А. И. Глебова – нечистого на руку дельца, назначенного на этот пост Петром III и удачно изменившего благодетелю. Самого Глебова императрица сначала поставила под контроль Н. И. Панина, а затем уволила. Назначенному на его место князю Александру Алексеевичу Вяземскому секретным указом в феврале 1764 года было велено совместно с Паниным заведовать тайными делами.[109]109
  См.: Сивков К. В. Указ. соч. С. 98–99.


[Закрыть] На этом посту он и оставался вплоть до своей смерти в 1792 году; после чего этими делами ведали новый генерал-прокурор и родственник Потемкина А. Н. Самойлов и статс-секретарь императрицы В. С. Попов, руководивший в течение многих лет канцелярией Потемкина, а потом императорским Кабинетом.

За два года был окончательно сформирован штат Тайной экспедиции. 10 декабря 1763 года именным указом сенатский секретарь Шешковский назначался состоять «по некоторым порученным от нас делам при наших сенаторе тайном действительном советнике Панине, генерал-прокуроре Глебове» с годовым жалованьем в 800 рублей.

С этого времени Степан Иванович Шешковский (1727–1794) сделался на 30 лет фактическим главой Тайной экспедиции при нескольких сменявших друг друга начальниках-аристократах. Теперь руководство политическим сыском императорской России в определенном смысле «раздвоилось», так как изменился сам «дух времени».

В петровскую и послепетровскую эпоху не только генерал или сенатор, но и аристократ-Рюрикович считал не только возможным, но и достойным делом исполнять функции следователя в застенке; только пытать или казнить самому было не принято – но, пожалуй, не по моральным соображениям, а просто считалось «невместным»: для грязной работы были холопы. Хотя петровские сподвижники во главе с царем лично рубили стрелецкие головы…

Через одно-два поколения петровское просвещение дало плоды: подобное поведение было уже недопустимо для благородного дворянина. Отмеченное современниками исчезновение «рабского страха» свидетельствует о том, что за спокойные 1740-1750-е годы выросли представители дворянского общества, более просвещенные и независимые, чем были их отцы времен «бироновщины»: исследования позволяют говорить даже об особом «культурно-психологическом типе» елизаветинской эпохи.[110]110
  См.: Коваленко Т. А. Менталитет русского дворянства в контексте культуры середины XVIII в.: Автореф. дисс. канд. ист. наук. М., 1999. С. 21.


[Закрыть] На смену им пришли ровесники и младшие современники Екатерины II: полководцы, администраторы, дипломаты и целый слой дворян, умевших выражать свои патриотические чувства, не напиваясь до бессознательного состояния во дворце и не заверяя в своей неспособности к чтению книг. Сословная честь и собственное достоинство теперь уже не допускали их личного участия в допросах с пристрастием и пыточных процедурах.

Отныне во главе тайной полиции по-прежнему находилась «знатная персона», пользовавшаяся личным доверием государя – например, А. Х. Бенкендорф при Николае I или П. А. Шувалов при Александре II. Но она не опускалась до рутинных допросов и полицейских хитростей – разве что в особых случаях и с равными себе. «Черную» же работу исполняли не аристократы, а плебеи сыска – знатоки своего дела, не включенные в светский и придворный круг.

Само ведомство в это время не только меняет название. Тайная экспедиция «отстраняется» от особы государя, перестает быть продолжением его личной канцелярии; она становится частью государственного аппарата – учреждением, охраняющим «честь и здравие» любого российского монарха.

В этом смысле Панин и Вяземский исполняли роль шефов – как говорили в XVIII веке, брали Тайную экспедицию под свою «дирекцию». Шешковский же очень подходил на роль доверенного и ответственного исполнителя, хотя отношение к нему было различное. Имена позднейших деятелей политического сыска известны, в лучшем случае, специалистам, тогда как Степан Шешковский уже при жизни стал фигурой легендарной, зловещей; о нем складывали «анекдоты», подлинность которых сейчас трудно проверить.

Его отец, потомок какого-то из польско-литовских пленников времен войн царя Алексея Михайловича Иван Шешковский, был мелким придворным служителем, а затем с началом Петровских реформ «обретался при делах в разных местах» подьячим. В этом качестве он сменил с десяток канцелярий и контор, но за 40 лет беспорочной службы получил только самый низший, 14-й чин коллежского регистратора и закончил жизнь коломенским полицеймейстером. Там же служил и его старший сын Тимофей: «бывал в разных от канцелярии посылках для исправления по большим столбовым дорогам дорог и на них мостов и гатей и верстовых столбов и сыску и искоренения в Коломенском уезде воров и разбойников и неуказных винных куреней и корчемств».

Младший отпрыск продолжил семейную традицию, но повезло ему больше: одиннадцатилетний «подьяческий сын» Степан Шешковский начал службу в 1738 году в Сибирском приказе, а спустя два года по какой-то надобности был временно откомандирован «при делах» в Тайную канцелярию. Новое место юному копиисту так понравилось, что в 1743 году он самовольно уехал в Петербург, и приказное начальство потребовало вернуть беглого подьячего. Шешковский в Москву возвратился – но уже в качестве чиновника, который «по указу Сената был взят в контору тайных розыскных дел». В ведомстве тайного сыска он и оставался до конца своей жизни. Возможно, здесь сыграло роль знакомство с начальником учреждения – в Петербурге семейство Шешковских проживало «в доме его графского сиятельства Александра Ивановича Шувалова, близ Синего моста».

В 1748 году он еще служил подканцеляристом в Москве, но вскоре способного чиновника перевели в Петербург. Его московский начальник, старый делец петровской выучки Василий Казаринов, аттестовал подчиненного лестно: «писать способен, и не пьянствует, и при делах быть годен». В феврале 1754 года Шувалов доносил Сенату, что «в Канцелярии тайных розыскных дел имеется архивариус Степан Шешковский, беспорочно и состояния доброго и во исправлении важных дел поступает добропорядочно и ревностно, почему и достоин быть он, Шешковский, протоколистом». Через три года об усердной службе Шешковского Шувалов докладывал уже самой императрице, и она «всемилостивейше пожаловать соизволила Тайной канцелярии протоколиста Степана Шешковского за добропорядочные его при важных делах поступки и примерные труды в Тайную канцелярию секретарем».[111]111
  См.: Корсаков А. Н. Указ. соч. С. 665–668.


[Закрыть]

В 1761 году он стал коллежским асессором, то есть выбился из разночинцев в потомственные дворяне. Секретарь Шешковский благополучно пережил и временную ликвидацию политического сыска при Петре III, и очередной дворцовый переворот, приведший на престол Екатерину II. В 1760-е годы ее положение было непрочным, и служба Шешковского оказалась как никогда востребованной. Он, так или иначе, участвовал в расследовании самых важных дел: протестовавшего против секуляризации церковных земель ростовского архиепископа Арсения Мацеевича (1763 год); поручика Василия Мировича, задумавшего возвести на трон заточенного императора Иоанна Антоновича (1764 год), и недовольных гвардейцев. Его способности не остались незамеченными: Шешковский в 1767 году стал коллежским советником и обер-секретарем – фактически руководил повседневной деятельностью Тайной экспедиции.

К тому времени он уже был хорошо известен Екатерине, и в 1774 году она сочла возможным привлечь его к допросам главных политических преступников – Емельяна Пугачева и его сподвижников, перевезенных в Москву, так как была уверена, что он обладал особым даром – умел разговаривать с простыми людьми «и всегда весьма удачно разбирал и до точности доводил труднейшие разбирательства».[112]112
  См.: Там же. С. 671–672.


[Закрыть] Шешковский немедленно выехал из Петербурга в Москву. 5 ноября 1774 года он уже допрашивал на Монетном дворе Пугачева «от начала его мерзкого рождения со всеми обстоятельствами до того часа, как он связан». Допросы длились 10 дней, и московский главнокомандующий, князь М. Н. Волконский, в донесении императрице отдал должное старанию следователя: «Шешковский, всемилостивейшая государыня, пишет день ж ночь злодеев гисторию, но окончить еще не мог». Екатерина выражала беспокойство – она желала, «чтоб дело это скорея к окончания приведено было»; но исследователи должны быть признательны Шешковскому – благодаря его стараниям (он же лично вел протокол, тщательно фиксируя показания) мы можем теперь ознакомиться с подробным повествованием предводителя восстания о своей жизни и приключениях.[113]113
  См.: Емельян Пугачев на следствии: Сб. документов и материалов. М., 1997. С. 127–215.


[Закрыть]

После окончания следствия суд приговорил Пугачева к мучительной казни; Шешковский, Вяземский и Волконский объявили ему о приговоре 9 января 1775 года. На следующий день вождь повстанцев был казнен, но главный следователь продолжал допросы других пугачевцев еще несколько месяцев. В конце года его ожидала заслуженная награда – чин статского советника.

Впоследствии он столь же ревностно исполнял свои обязанности и пользовался доверием императрицы – в 1781 году получил «генеральский» чин действительного статского советника; сам генерал-прокурор А. А. Вяземский особым письмом разрешил ему в 1783 году знакомиться со всеми бумагами, поступавшими «на мое имя», и делать личные доклады императрице о «нужных и зависящих от высочайшего рассмотрения» делах.[114]114
  РГАДА. Ф. 7. Оп. 2. № 2654. Л. 18.


[Закрыть] Шешковский в 1790 году допрашивал Радищева, в 1791-м – шпиона и чиновника Коллегии иностранных дел И. Вальца, в 1792-м – знаменитого издателя и масона Н. И. Новикова. Закончил свою карьеру Степан Иванович тайным советником, владельцем поместий и кавалером ордена Святого Владимира 2-й степени. В 1794 году он ушел на покой с пенсионом в 2 тысячи рублей.

Он уже при жизни стал – зловещей – достопримечательностью Петербурга, о которой слагали многочисленные байки: будто Шешковский имел в Зимнем дворце особую комнату для «работы» по заданию самой императрицы. Вроде бы он лично сек подследственных, а допрос упрямого арестанта начинал с удара его под самый подбородок с такой силой, что выбивал зубы. Рассказывали, что комната, где производилась у него расправа, сплошь была заставлена иконами, а сам Шешковский во время экзекуции с умилением читал акафист Иисусу или Богородице; при входе в комнату обращал на себя внимание большой портрет императрицы Екатерины в золоченой раме с надписью: «Сей портрет величества есть вклад верного ее пса Степана Шешковского».

Многие верили, что обер-секретарь – человек всеведущий; что повсюду присутствовали его шпионы, прислушивавшиеся к народной молве, записывавшие неосторожные речи. Ходили слухи, что в кабинете Шешковского находилось кресло с механизмом, замыкавшим садившегося так, что тот не мог освободиться. По знаку Шешковского люк с креслом опускался под пол, и только голова и плечи посетителя оставались наверху. Исполнители, находившиеся в подвале, убирали кресло, обнажали тело и секли, причем не могли видеть, кого именно они наказывали. Во время экзекуции Шешковский внушал посетителю правила поведения в обществе. Потом его приводили в порядок и с креслом поднимали. Всё оканчивалось без шума и огласки.[115]115
  См.: Степан Иванович Шешковский // РС. 1870. Т. 2. С. 637–639; Исторические рассказы и анекдоты // Там же. 1874. № 8. С. 781–785.


[Закрыть]

Таким же образом «в гостях» у Шешковского якобы побывали несколько излишне разговорчивых дам из высшего круга, в том числе и жена генерал-майора Кожина Марья Дмитриевна. Как передает один из собирателей «анекдотов» о времени Екатерины, позавидовав «случаю» одного из фаворитов императрицы А. Д. Ланского, с семьей которого она была знакома, генеральша «по нескромности открылась в городской молве, что Петр Яковлевич Мордвинов попадет при дворе в силу. Гвардии Преображенского полка майор Федор Матвеевич Толстой (любимый чтец Екатерины во время ее отдыха, и которого жена получила в подарок богатые бриллиантовые серьги) из зависти к князю Потемкину, рекомендовавшему Ланского, заплатившего ему неблагодарностью, действительно искал, с помощию других, выдвинуть Мордвинова. Ланские передают брату, а тот императрице. Научают гвардии офицеров Александра Александровича Арсеньева и Александра Петровича Ермолова жаловаться на Толстого в дурном его поведении; хотя Екатерина сие знала, но к нему всегда благоволила, а тут из расположения к Ланскому переменилась. Толстой впадает в немилость. Мордвинов из гвардии увольняется, а Кожина подвергается гневу». Екатерина приказала Шешковскому наказать Кожину за невоздержанность: «Она всякое воскресенье бывает в публичном маскараде, поезжайте сами, взяв ее оттуда в Тайную экспедицию, слегка телесно накажите и обратно туда же доставьте со всею благопристойностью». Более оптимистичный вариант этой истории гласил, что какой-то молодой человек, испытавший однажды процедуру сидения в кресле у Шешковского, будучи приглашен снова, не только не захотел сесть в кресло, но пользуясь тем, что свидание с гостеприимным хозяином происходило с глазу на глаз, усадил его в агрегат и заставил опуститься в подполье, сам же поспешно скрылся.[116]116
  См.: Исторические рассказы и анекдоты, записанные со слов именитых людей П. Ф. Карабановым // Там же. 1872. № 1. С. 137–138; Исторические рассказы и анекдоты // Там же. 1874. № 8. С. 784–785.


[Закрыть]

В официальных документах такие истории, даже если они соответствовали истине, конечно, не отражались. Возможно, многое в этих рассказах преувеличено, что-то основано на слухах и страхах; но характерно, что ни про кого из начальников тайной полиции такие повести не складывались. Все они рисуют облик настоящего профессионала сыска и следствия, служившего не за страх, а за совесть, каким, по всей видимости, и был Степан Иванович Шешковский, ставший при жизни личностью легендарной.

Реальный Шешковский, безусловно, был человеком доверенным, но непосредственно от фигуры просвещенной монархини-законодательницы отстраненным. По особо интересовавшим императрицу делам (например, во время следствия над Н. И. Новиковым и московскими «мартинистами») его иногда приглашали во дворец для личного доклада, как его предшественников. Но обычно доклады Тайной экспедиции поступали через генерал-прокурора или статс-секретарей, которые передавали Шешковскому указания и резолюции Екатерины.[117]117
  См.: Храповицкий А. В. Памятные записки. М., 1990. С. 50, 53, 246, 267, 272, 274.


[Закрыть] В сенаторы его Екатерина так и не назначила. И уж подавно он не появлялся ни на придворных приемах и празднествах, ни тем более на «эрмитажных» вечерах императрицы. Но, по-видимому, он к этому и не стремился, хорошо осознавая свое место в системе «законной монархии» Екатерины. Насмешливый Потемкин, как говорили при дворе, спрашивал обер-секретаря при встрече: «Каково кнутобойничаешь, Степан Иванович?» – «Помаленьку, ваша светлость», – отвечал Шешковский, кланяясь.

Легендарный начальник Тайной экспедиции скончался в 1794 году и был погребен в Александро-Невской лавре; надпись на могильном памятнике гласила: «Под сим камнем погребен тайный советник и Св. равноапостольного князя Владимира 2-й степени кавалер Степан Иванович Шешковский. Жития его было 74 года, 4 месяца и 22 дня. Служил отечеству 56 лет». Через два месяца после смерти Шешковского генерал-прокурор Самойлов уведомил его вдову, что «ее императорское величество, помня ревностную службу покойного супруга ее, высочайшую свою милость продлить соизволила и на оставшее его семейство всемилостивейше повелела выдать ей с детьми десять тысяч рублей».

Со смертью императрицы Екатерины произошли большие перемены. Отставленный Самойлов был заменен на посту генерал-прокурора князем Алексеем Борисовичем Куракиным. После ухода Шешковского дела Тайной экспедиции, оказавшиеся в «неустройстве», приводил в порядок его преемник – коллежский советник Алексей Семенович Макаров (1750–1810). Он поступил на службу в 1759 году, был секретарем при рижском генерал-губернаторе Ю. Ю. Броуне, потом служил в Петербурге при генерал-прокуроре Самойлове. При Павле I он оставался управляющим Тайной экспедицией, а в 1800 году стал сенатором; сложившиеся порядки ведения следствия и наказаний при нем не менялись. Макаров, как и его предшественник, дослужился до тайного советника, но фанатиком сыска не был и страшной памяти по себе не оставил даже в суровые времена павловского царствования.

Будущий наместник Кавказа, а в те годы молодой артиллерийский офицер Алексей Ермолов, арестованный по делу нескольких офицеров смоленского гарнизона, обвинявшихся в заговоре, был милостиво прощен, а затем истребован с фельдъегерем в столицу: «В Петербурге привезли меня прямо в дом генерал-губернатора Петра Васильевича Лопухина. Долго расспрашиваемый в его канцелярии, фельдъегерь получил приказание отвезти меня к начальнику Тайной экспедиции. Оттуда препроводили меня в Санкт-Петербургскую крепость и в Алексеевском равелине посадили в каземат. В продолжение двухмесячного там пребывания один раз требован я был генерал-прокурором: взяты от меня объяснения начальником Тайной экспедиции, в котором неожиданно встретил я г. Макарова, благороднейшего и великодушного человека, который, служа при графе Самойлове, знал меня в моей юности и наконец его адъютантом. Ему известно было о дарованном мне прощении, о взятии же меня в другой раз он только то узнал, что по приказанию государя отправлен был дежурный во дворце фельдъегерь, и причина отсутствия его покрыта тайною. Объяснения мои изложил я на бумаге; их поправил Макаров, конечно не прельщенный слогом моим, которого не смягчало чувство правоты, несправедливого преследования».[118]118
  Заметки А. П. Ермолова о его молодости // РА. 1867. С. 367–376.


[Закрыть] Ермолов и много лет спустя помнил о «несправедливом преследовании», но все же считал следователя человеком благородным и великодушным. Макарову выпало заниматься ликвидацией Тайной экспедиции. В апреле 1801 года он подготовил к сдаче на хранение архив своего ведомства «в совершенном порядке» – с делами, разобранными в связки по годам с описями и «алфавитом о бывших в прикосновенности людях». Он же позаботился не только о бумагах, но и о своих подчиненных: отметил их «усердие к службе», каковую они несли «в беспрерывной безотлучности во всякое время», и просил наградить чинами и определить к желаемому каждым из чиновников новому месту работы.[119]119
  См.: РГАДА. Ф. 7. Оп. 2. № 3640. Л. 13.


[Закрыть]

«Прилежные труженики» – рядовые сыска

Теперь, пожалуй, самое время познакомиться с персоналом сыскного ведомства, чьи скромные усилия обеспечивали его непрерывную работу, а для историков оставили тысячи дел с запечатленными в них судьбами «прикосновенных» к этому учреждению лиц.

Как уже было сказано, первоначально Тайная канцелярия создавалась как очередная временная «розыскная» комиссия и формировалась подобным же образом: получив царский указ, гвардейский майор определял себе в помощники нескольких офицеров, набирал в разных приказах подьячих, получал деньги, бумагу, чернила и приступал к работе. Так, по указу Петра I весной 1718 года было «велено ‹…› Толстому по розыскному делу (царевича Алексея. – И. К., Е. Н.) исследовать немедленно и донести его величеству, для которого исследования велено быть дьяку Ивану Сибилеву, да подьячим старым 2, молодым 6 человеком», которые были взяты на время из разных учреждений. Для такой важной миссии выбрали людей опытных – подьячих Т. Палехина и К. Клишина, переименованных по случаю переезда в Петербург в канцеляристов. Палехин – Толстой и Ушаков к нему обращались «господин дьяк – по окончании следствия вернулся в Москву, где работал еще долго. По штату 1723 года в Тайной канцелярии состояли – уже постоянно – секретарь Иван Топильский; канцеляристы Тихон Гуляев, Егор Русинов, Иван Кирилов, Семен Шурлов; подканцеляристы Вителев и Басов – всего семь человек, да еще лекарь Даниель Волнерс. В 1719 году жалованье им полагалось выдавать из тех учреждений, откуда они были откомандированы, „для того, что оные подьячие взяты в помянутую канцелярию на время“. Но, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное. Так и эта комиссия скоро превратилась в одно из самых главных учреждений империи с постоянным штатом и даже своими чиновничьими династиями. Кроме чиновников она включала воинскую команду „для караула денежной казны и колодников“, состоявшую в 1720 году из 88 обер– и унтер-офицеров и солдат, а три года спустя увеличившуюся еще на 50 человек.

Главной фигурой в «присутствии» после начальников был секретарь – правитель дел всей канцелярии, под чьим руководством шли вся текущая работа и делопроизводство. Он принимал и размещал колодников, допрашивал их, но самостоятельно не пытал – посылал докладную записку о первом допросе и спрашивал, «впредь о том что чинить». Он же постоянно докладывал «министрам» о состоянии дел, руководил подготовкой выписок и экстрактов, а затем поступал с подследственными согласно полученным от начальства указаниям.

Секретарь был фигурой непубличной, но на нем держалась вся работа учреждения. Не случайно эти чиновники назначались и перемещались именными указами и жалованье получали высокое: в 1761 году секретарь Шешковский получал 500 рублей в год, а обер-секретарь Михаил Хрущов – 800. На эту должность, как правило, определялись люди, имевшие большой опыт соответствующей работы. Порой они делали неплохую карьеру. К примеру, Иван Иванович Топильский (1691–1761), начав службу подьячим Разрядного приказа, оказался в Рекрутской канцелярии Сената, а оттуда – возможно, по протекции ее начальника Ушакова – перешел вслед за ним в Тайную канцелярию, где работал секретарем. Когда учреждение в 1726 году временно упразднили, опытный чиновник без дела не остался и получил повышение – стал секретарем канцелярии Верховного тайного совета. Оттуда его выпросил к себе президент Ревизион-коллегии И. И. Бибиков. Затем Топильский был секретарем Сената, служил в Коллегии экономии и выслужил дворянство, став асессором Юстиц-конторы. Закончил же он свою трудовую биографию почтенным статским советником и заведующим Московской конторой Коллегии иностранных дел, до последних дней жизни трудясь над приведением в порядок ее богатого архива.[120]120
  См.: Русский биографический словарь. М., 1997 (дополнительный том «Тобизен – Тургенев»). С. 144.


[Закрыть]

Последующие секретари Тайной канцелярии подобных «хождений» по конторам уже не имели. При Анне Иоанновне на эту должность был назначен в 1732 году Николай Михайлович Хрущов. Выходец из старого, но захудалого дворянского рода начинал карьеру петровским приказным; в Преображенском приказе служил с 1719 года и «за многие его труды» дослужился в 1741 году до коллежского советника с необычно большим жалованьем в тысячу рублей, после чего был переведен на более спокойную работу в Москву в Коллегию экономии. Согласно родословным разысканиям, почтенный чиновник вышел в отставку в чине статского советника и скончался в глубокой старости в 1776 году.[121]121
  См.: Сенатский архив. СПб., 1908. Т. 12. С. 40; Веретенников В. И. Из истории Тайной канцелярии. 1731–1762 гг. С. 106; РГАДА. Ф. 7. Оп. 1. № 275. Ч. 1. Л. 64–64 об., 189; Хрущов Ю. К. Родословное древо рода Хрущовых. М., 2000. Т. 3. С. 29.


[Закрыть]

После перевода Хрущова из Тайной канцелярии его место занял другой старый сослуживец Ушакова – Тихон Гуляев. Он начинал подьячим в Тайной канцелярии в 1720 году, а после ее закрытия оказался в провинциальном Ярославле. Там его и отыскал Андрей Иванович и добился перевода в московский филиал Тайной канцелярии под начало столь же надежного управляющего – советника Василия Григорьевича Казаринова. Дьяк Казаринов работал вместе с Ушаковым с 1715 года секретарем Рекрутской канцелярии, затем перешел вместе с начальником в Тайную канцелярию, а с мая 1723 года более четверти века возглавлял Московскую контору тайного сыска. В своих письмах к «министрам» Тайной канцелярии в Петербург Казаринов подробно сообщал о ходе розыска, прилагая докладные выписки и расспросные речи, и просил дальнейших указаний; руководство инструктировало его, как вести следствие, какие вопросы кому из колодников задавать. Начальство доверяло Казаринову и даже требовало основную часть дел решать на месте; однажды Ушаков и Толстой сделали старому дьяку выговор за то, что он стал все дела и колодников пересылать в Петербург, отчего происходили «убыток деньгам и турбация людям».

После смерти Гуляева Ушаков подал императрице Елизавете «доношение» о назначении секретарем Ивана Набокова, служившего по этому ведомству уже более десяти лет и прошедшего путь от подканцеляриста до регистратора. После высочайшего разрешения новый секретарь занял вакантное место, но затем был переведен в Москву. В 1757 году эту должность получил протоколист С. И. Шешковский «за добрые и порядочные его при важных делах поступки и прилежные труды»; одновременно с ним секретарем состоял выслужившийся из подканцеляристов Василий Прокофьев. В Тайной экспедиции при Шешковском место секретаря занимали Илья Зряхов, Андрей Еремеев, надворный советник Сергей Федоров (умерший прямо на рабочем месте в 1780 году), а после него до ликвидации Тайной экспедиции – коллежский советник Петр Молчанов.

В Московском же филиале Тайной канцелярии с 1732 года секретарем служил Степан Патокин. С 1738 года секретарь все чаще болел, но начальство его ценило и в 1741 году пожаловало в обер-секретари с окладом в 600 рублей, придав двух помощников – Т. Гуляева и И. Набокова.

Затем секретарем был Алексей Васильев – также выходец из бывших подьячих той же канцелярии; в 1749 году после «отрешения» его от должности на его место был назначен Михаил Никитич Хрущов – скорее всего, двоюродный брат названного выше Николая Хрущова.[122]122
  См.: Хрущов Ю. К. Указ. соч. С. 35.


[Закрыть] Он начал карьеру копиистом Московской конторы; в 1732 году был переведен в Петербург, где стал сначала подканцеляристом, затем канцеляристом, к 1743 году вышел в протоколисты, а затем и в секретари Тайной канцелярии. Вслед за Набоковым М. Хрущов оказался в Москве – такая ротация кадров между столицами была обычной.

Во время переписи чиновных кадров в 1754 году возглавлявший в это время Московскую контору Тайной канцелярии обер-секретарь и коллежский советник Михаил Хрущов поведал о своей карьере. «В службе находитца, а имянно с 727 году в серпуховской воеводской канцелярии у судных и розыскных дел копиистом, а с прошлого 732 году – в Тайной канцелярии при секретных делах. И кроме Тайной канцелярии, особо в других самонужнейших и важных коммисиях имелся. И по определениям Тайной канцелярии произвожден в прошлом 739-м году подканцеляристом, в 741-м – канцеляристом, в 743-м году сентября 6-го дня – протоколистом. Да по высочайшим именным ее императорского величества указом пожалован в 749-м августа 29 секретарем, а сего 754-го годов февраля 13 чисел – обер-секретарем. А от роду ему, Хрущову, четыре десятой год. Мужеска полу детей у него, Хрущова, не имеется. Испомещин он в Таруском уезде. И мужеска полу душ людей и крестьян имеетца за ним не в разделе з братом ево, Главной полиции секретарем Федором Хрущовым – тритцать три души», – записал с его слов переписной чиновник.[123]123
  Цит. по: Писаренко К. А. Скаски елизаветинской России // Российский архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX вв. М., 2007. Вып. 15. С. 147–148.


[Закрыть]

Михаил Никитич, очевидно, был человеком богобоязненным – или по натуре, или работа наводила на соответствующие мысли. Когда в конце 1758 года обер-секретарь тяжело заболел, то «непременное намерение положил ехать в Ростов к мощам святого Димитрия Ростовского помолитца», для чего испросил у Шувалова отпуск «с проездом на десять дней». Однако смог он отправиться на богомолье только «по вешнему воздуху» в мае 1759 года – опять-таки с особого разрешения начальства и при условии – служба есть служба, – что заменять его будет по всем делам протоколист Поплавский.[124]124
  РГАДА. Ф. 7. Оп. 1. № 1897. Л. 1–2.


[Закрыть]

Молитвы и доктора помогли: Хрущов выздоровел, «беспорочно» исполнял свои обязанности до конца елизаветинского царствования, а затем вместе с сослуживцами перешел в Тайную экспедицию. Как свидетельствуют ее документы, он скончался при исполнении обязанностей в ее Московской конторе 30 мая 1771 года после сорокалетней службы, о чем генерал-прокурору А. А. Вяземскому с прискорбием доложил московский главнокомандующий граф П. С. Салтыков.[125]125
  Веретенников В. И. Из истории Тайной канцелярии. 1731–1762 гг. С. 107; РГАДА. Ф. 248. Оп. 79. № 6436. Л. 124–126; Ф. 7. Оп. 1. № 275. Ч. 1. Л. 22; Ф. 7. Оп. 2. № 2049. Л. 19.


[Закрыть]

При Екатерине II московский филиал возглавлял один из его старейших сотрудников – Алексей Михайлович Чередин. В контору его привел отец, подканцелярист Михаил Чередин. В ноябре 1757 года Чередин-сын подал прошение о приеме на службу, в котором сообщил, что «российской грамоте и писать обучен, а к делам еще не определен и желает быть при делах в Тайной конторе». Юношу приказного приняли копиистом с годовым жалованьем в 25 рублей, причем начальство своей резолюцией отметило, что он «к делам быть способен», и не ошиблось – подающего надежды чиновника уже в 1759 году представили к повышению. После упразднения Тайной канцелярии в 1762 году младший Чередин был переведен в Тайную экспедицию. Здесь он тоже служил успешно и вновь обратил на себя внимание начальства: в 1774 году был отправлен в Казань для работы в комиссии, проводившей следствие по делу Пугачева, где выслужил чин коллежского секретаря. В 1781 году «по отличной рекомендации» московского главнокомандующего князя В. М. Долгорукова А. Чередин был определен к секретарской должности с чином коллежского асессора, в 1793 году – пожалован в коллежские советники, а в 1799 году именным указом произведен уже в статские советники с окладом в 1 200 рублей.[126]126
  См.: РГАДА. Ф. 7. Оп. 2. № 2049. Л. 15, 162.


[Закрыть] В глазах молодых дворян конца XVIII столетия этот «великий постник, читавший всегда в церкви апостол, а дома триодь постную и четь-минею», представлялся уже каким-то ископаемым из другой, давней эпохи – но при этом неумолимым хранителем «обряда» своего зловещего ведомства, перспектива попасть в которое – даже не в качестве обвиняемого – пугала далеко не робких людей.

«Полчаса или более стучали мы в железные ворота; наконец, внутри за воротами голос гвардияна спросил: „Кто стучит?“ – вспоминал о своем визите в Московскую контору Тайной экспедиции молодой офицер Александр Тургенев. – Я отвечал гвардияну: „Доложи его превосходительству: адъютант генерал-фельдмаршала Тургенев прислан по именному его императорского величества повелению“„. Явившийся на стук со стражей Алексей Чередин „важно прокомандовал: „Гвардияны, к делу!“ Гвардияны двинулись к кибиткам, в миг отвязали рогожи и вытащили из каждой по одному человеку. Он вполголоса спросил фельдъегерей: „Кто они таковы?“ Фельдъегеря отвечали: „Нам неизвестно, ваше пр-во“. «Понимаю-с, понимаю“, – сказал Чередин и, обратясь ко мне: «Дело предлежит глубочайшей тайне и розысканию!“