Текст книги "Перекрёсток"

Игорь Ларин
Перекрёсток

© Игорь Ларин, 2023

© Издательство «Четыре», 2023

* * *

Потерянная любовь, пронесённая через жизнь стихами,

Которые читали на Питерской набережной и на пляжах Майами.

Душа в оковах, рвавшаяся наружу,

В надежде на везение и что ещё кому-то послужит.

Увидит живыми тех, кого любит без меры

И с кем не удастся встретиться всё равно.

И есть тому многочисленные примеры.

Почему? Я думаю, не было суждено.

Не отмерено кем-то и согласие не получено,

Ни на земле, где всегда царит равнодушие, –

Да, видимо, и на небе, где тоже есть серые и заблудшие –

Ангелы падшие, пасущие такие же души.

А может, зависть и злость давит кого-то и душит?

А может, хочется унизить поэта и мольбы его слушать…

Этим, кто подписывает бумажки и дарует визу,

Ставит штампики с серьёзным лицом для вида.

А за этими корочками и маленькими листочками

Чья-то жизнь понапрасну перечёркнута строчками,

Обретающими жуткий смысл своей каллиграфией.

Для кого-то рутина, а для него приговор – эпитафия.

Для поэта, давящегося сухими слезами,

Проглотившего стон, уткнувшись в подушку глазами.

И сердце, почти задушенное инфарктами,

Да и без них ранимое и битое разными фактами.

Фатально преподносимые и горестно ожидаемые,

Но всегда невыносимые и скандальные!

Тебе что-то подарено и отобрано что-то,

Как оценить дары и то, что ушло безвозвратно?

И это не подтвердить математическими расчётами,

И не обсудить при личной встрече – приватно.

А может, вымолить у гадалки и звездочёта

Или сухими щелчками сбросить костяшки на счётах…

Вот мне, к примеру, уже пятьдесят девять.

А что он, Иосиф Бродский, сумел бы сделать

За подаренные ему, а не мне три года?

Будь это милость божия или просто природа.

Случай, желание или уже усталость.

А три года – целая тысяча дней или всё-таки малость?

В нашем водовороте и безумной гонке событий.

Не скажет никто… и зачем? Всё равно нам не быть… им.

* * *

Поэзия как зеркало души –

Ей не нужна молва аудиторий:

Общенье, книги, пестрота историй…

Услышал – если сможешь, напиши.

Образование Есенина – семь классов,

И Пушкин аттестатом не блистал,

В ученье Маяковский не был асом,

А Бродский, не осилив восьмилетку,

Одет во фрак и белую жилетку,

В Стокгольме с блеском лекцию читал,

Как лауреат словесности изящной.

Так, значит, дело не в учёбе зряшной,

Феномен в чём поэта, подскажи:

В начитанности, света предпочтеньи,

Ведь точно не в зубрежке и ученьи,

А может, в состоянии души?..

В незримом, чутком, остром восприятии

Того, что неподвластно общей братии,

Весь интерес которых в прибылях лабазных?

А здесь – и лёгкость, и особенность ума,

И тонкость мыслей, чувств разнообразных,

А может, здесь виновница она –

Та женщина: любовь, подруга, муза,

Которой, кажется, поэт любезен стал,

С которой он взойдёт на пьедестал

Иль будет мыкаться и станет ей обузой…

Не знаю и не подскажет вам никто,

За что боготворим и любим их …поэтов,

За жертвенность, за ранние уходы,

За неуменье жить, терпеть невзгоды …эстетов.

За то, что пишут до петли, до выстрела в висок,

На дюйм от смерти и на волосок.

Их любят женщины, за ними ходит слава,

Но это всё пустое – суета, отрава!

Со временем вскипит и выйдет боком,

Так популярность нам грозит уроком –

Дороже, уваженья, денег, криков «браво»,

А муза как пришла любовницей, забавой –

Так и уйдёт, оставив вас ни с чем,

Ну разве несколько томов помогут тем,

Кто прочитает, вас понять и оценить,

И струн аккорд прощально отзвенит…

Портрет

У меня стойкое дежавю последнее время.

Помню книги, прочитанные давным-давно.

Например, Оскар Уайльд «Портрет Дориана Грея» -

Копия нашего времени, ну просто одно в одно…

Как и там персонаж «замороженный» не стареет,

И портрет его никому не показывают.

А книгоманы знают, что он, как зараза, дремлет.

Стоит на мольберте под тряпкой, смердит и преет,

А его «дубликату» спа и подтяжки лица заказывают.

Копит в себе все пороки, полученные от живого,

Который внешне вроде бы чист и почти безгрешен.

От него не услышишь ни фамилии чьей-то, ни худого слова

В адрес того, кто скоро будет арестован (или задержан)

И заточён в темницу ну прямо как в старой сказке…

Помните про парня во Франции в железной маске?

И бродит персонаж по дворцу походкою странной.

Ни чихнуть от души, ни крикнуть – везде охрана.

Так и тянется жизнь от массажа до процедуры.

Это чтобы верили и поклонялись ему старые дуры:

«Без него нет страны» (по их мнению).

«И его надо любить» (всему населению).

Ну а как? Вдруг подачки давать перестанут,

И бандиты оружие из подвалов достанут…

А с этим лидером, молодеющим год от года,

Не страшны ни инфляция, ни катаклизмы природы.

Он прочно стоит на двойных каблуках

И власть держит цепко в своих руках.

И глаза наполнены стабильностью и уверенностью…

А может, на самом деле, стагнацией и растерянностью?..

Перекрёсток

Сижу и пью свой чай… с моим вареньем.

Идёт мой снег, идёт моей зимой…

И я пишу… своё стихотворенье

И небо личное с оранжевой луной,

И кружат вихрем рифмы надо мной,

А на душе тепло… и настроенье

Совсем как позднею и ласковой весной,

Иль ранним и ещё не жарким летом:

Когда стоишь на берегу раздетым,

Зажмурившись, а крыша над тобой,

Как будто перевёрнутое море,

Голубизной безбрежною манит

Играет и тихонечко шумит …прибоем,

Мерно подгоняя облака,

А чья-то лёгкая и добрая рука

Мазками редкими картину поправляет –

Рисует формы, тени направляет …с любовью.

На фоне трагифарсов, революций

Сижу и пью спокойно чай из блюдца.

У них бардак, замены конституций…

Встаю, взял шляпу и пиджак –

Снег хлопьями валит и за окном кружа

Проносится, как в пачках балерины,

В салопах и воздушных пелеринах…

Я знаю, будет всё: спокойствие, тревога

И боль потерь, паденье, перемога…

Вот кто-то за поэтом повернул

На перекрёстке, заметённом снегом

(Который видится крестом под тёмным небом)…

А у меня, друзья, своя дорога –

Я чуть подумал… и вперёд шагнул.

Звездочёт

Вы сохранить хотите мрак и темноту,

Вам хорошо, когда глаза не устают?

Зачем другой отыскивать приют,

Искать с восходом солнца красоту?

Соблазн велик, но риски непомерны.

Вот если бы не чиститься от скверны,

Не изменять размеренный режим…

А так – зачем? Зачем, ты нам скажи?!

Ведь слепит свет, показывает раны,

Изнанку бедной, искорёженной души.

От эпитафий перейти на эпиграммы?

И думать обо всём… Зачем – скажи?

Но вы не видите, не знаете, наверно,

Что можно по-другому жить – без скверны:

Писать, переживать, любить и думать,

Самим себя понять, на то, что плохо – плюнуть.

Попробовать и разом изменить,

Убрать, что вам мешает, приструнить

Того, кто в это время врёт и метит

…в миссии,

но он вам совсем не светит,

Он лишь лампадку ветхую палит

И вам молиться, веровать велит:

Что с солнцем плохо, а в потёмках хорошо,

Что он вам цель и истину нашёл…

К прозренью путь и будет вместе с вами

…идти…

…но просто вас

болванит,

Опутывает, лжёт, с пути сбивает

И аналогии в истории стирает.

Ну вот пришли, застряли в тупике…

А где миссия?

…и затихли те,

Кто вам рассказывал про верные дороги,

Про кущи сытные и яркие чертоги.

Остались вы одни и без поводырей.

У вас нет ничего – лишь свет от фонарей,

Коптящих и воняющих без меры.

Вот так вас бросил тот, кто на галерах

(Со слов его)

пахал всю жизнь!

На самом деле бабочкой кружил:

С куста на куст, с бутона – на цветок…

Куда летит теперь: на Запад, на Восток?

В какой галере вам его искать,

С кого спросить и как его достать?

Желание одно: пробив глухую стену,

Спросить за гадкую и подлую измену!

С кого? Кто вам темницу показал,

Преподнося, что это тронный зал:

«Пусть всё черно, но не было бы хуже…»

…и вот сидите в рубище и в луже!

Кто виноват, кому предъявим счёт?

Хохочет и ликует звездочёт,

Предрекший вам плоды от глупой веры.

А тот, кого любили вы без меры,

Сидит на троне, на корме галеры.

Он не гребёт, лишь сладко ест и пьёт,

С ухмылкой молча в барабаны бьёт!

Вокруг испуг и смрад горящей серы…

Пусть не поэтом…

Здесь что думал сказать – это подвиг почти,

Нам бы сделать ещё хоть что-то.

Только всё на прослушке (и ты учти)

Выявлять – это их работа.

Исподлобья взгляд, нас ничто не ждёт,

Мы в бараках, вокруг – охрана.

Ждали – вот он… век золотой идёт,

А пришёл отмороженный, сраный.

Одобрения шум, единение масс,

Безразличие тех, кто умнее.

Разве пара-тройка нашлась среди нас,

Зная, что промолчать больнее.

Осмелев, голос подняли, закричав:

Люди вас обманули, грабят…

Ну а те, кого защитить хотят

…те… молчат,

…Или ложью себя похабят.

Скоро четверть века ми́нет уже,

Как безвременье наступило,

Когда волю и совесть забрали себе:

«Гопота – с подворотни дебилы».

Ты не бойся, не верь, ничего не проси

…Если больно – терпи без звука.

Пусть поэтом тебя не зовут – прости,

Лишь бы не называли сукой.

* * *

Небесный дирижёр готовит свой оркестр,

Внизу устали ждать и нет свободных мест.

Достали инструменты оркестранты,

Листают ноты, поправляют банты,

Переговариваясь, смотрят на него.

Неповторимого и строгого – того,

Который всё начнёт, взмахнув десницей,

И полетит по небу в колеснице,

И зазвучит мелодия дождя –

Такая дивная и разная всё время.

Ни выучить, ни повторить её нельзя,

Без изменения лишь основная тема,

Потоками воды сбегающая вниз.

Не жанр, а так – причудливый каприс,

Фантазиями автора навеян.

И дело не в гармонии, размере,

А в том, как мы его услышим,

Как он звенит и разбегается по крышам.

Не тот, который моросит уныло,

А на душе и зябко, и постыло,

А дождь-оркестр симфонией гремит,

Литаврами грохочет и дрожит,

Гудит фаготом водосточных труб,

И откликается прикосновением

к свирели

чутких губ.

Кого-то он баюкал, нянчил и покоил,

Кого-то разбудил и дал энергии прилив,

Усилив ритм и тон и выделив мотив,

Акцент усилил барабанным боем…

Потом аккордеона дышащие звуки,

И замер дирижёр, и опускает руки.

И пробегают струйки по стеклу,

К которому прижмусь, лицом прильну,

Чтобы услышать шёпот кастаньет…

И всё затихло, и сошло на нет…

* * *

А ведь я тебя родил и вырастил –

От большой любви, не из милости.

Создал образ и сваял во плоти,

И в этот мир выпустил

…прости.

Здесь наивная и чистая душа

Полной грудью не сможет дышать,

А говорить, то что думает,

Станет только тот, кто безумен

…или безудержен –

В том, что сделать что-то пытается

И от равнодушия задыхается,

И удивлён, и досадой мается…

А вокруг либо стена тупости

Либо животный хохот от глупости,

Выражающей общее мнение,

Которое усиливается с появлением

Желания сохранить баланс,

А может, всех загоняет в транс

Всеобщего одобрения и восхищения

…поклонения.

И мне не изменить ничего, не сломать

…нужно время

И можно лишь надеяться, ждать

…какого-то

изменения.

И больше нечего сказать и добавить,

И не уберечь уже, не избавить,

И не оградить от этого срама

…и не спасти,

И хоть я не виноват ни грамма,

И такая всей жизни драма –

Я всё равно говорю:

…прости!

Я и Пастернак

Я вышел из вагона на перрон,

Меня встречали с духовым оркестром –

Прям как героя, прям как вип-персон.

Кружилась голова, покрыта фетром,

Полы пальто распахивались ветром

И всё как наяву, и вроде бы не сон.

Носильщик подхватил мой чемодан,

С улыбкой глядя на меня, как школьник…

Я поискал в кармане, вынул «стольник»,

В другом – платок и мелкие монеты,

Помятые трамвайные билеты…

Где карты, портмоне? – одни вопросы.

В нагрудном – в портсигаре папиросы,

Очки в футляре из простой резины

И зажигалка с запахом бензина

(Курить я бросил, что за чертовщина?!).

Народа нет… Носильщик у такси

Мой чемодан на землю опустил.

Я дал ему купюру из кармана.

Он на меня взглянул, оторопев:

«Такую сдачу… и на день не дали плана…»

(Он по червонцу у коллег собрал у всех).

Я сел в машину, не сказав, куда поеду

(А время на часах как раз к обеду),

Однако мой водитель за баранкой

С шутливою обычной перебранкой

Уверенно довёз и счётчик отключил.

Ему я мелочи с опаскою вручил,

Сказав спасибо, вышел из машины.

Он сам открыл багажник, вынул чемодан

И, что-то ловко отсчитав на сдачу,

Мне пожелал здоровья и удачи…

И завизжали по асфальту шины,

И был таков (не гадан и не ждан).

Иду уверенно, как будто я здесь был

И подхожу к красивому подъезду

(одной высотки),

Что на улице Партсъезда…

Вот только номер почему-то позабыл.

В парадном полумрак и пахнет луком,

На каждой двери до пяти звонков.

Как всех они будили резким звуком,

Потом, освобождаясь от оков,

скрипели двери,

А увидев и проверив (кто позвонил),

цепочку сняв,

Распахивались полностью

и, запустив меня,

С привычным лязгом

закрывались на засов…

Вошёл, не вижу, кто стоит в передней.

Или ушли уже, оставив одного?..

Нащупал выключатель, щёлкнул… что за бредни –

Один, и рядом, правда, никого.

Лишь кот, задравши хвост, о ноги трётся.

Вдруг голос: «Папироски не найдётся?»

Смотрю – субъект в очках и в майке из сатина

И в брюках из потёртого поплина –

Взъерошенный с похмелья мужичок.

Одна рука висит (последствия «удара»)

И запах чеснока и перегара –

На майке красный с Лениным значок.

Отдал всю пачку и шагнул вперёд,

Куда идти – сам чёрт не разберёт

(Ещё и кот прохода не даёт).

Вот дверь направо мне знакома вроде –

Казалось, здесь бывал и при народе:

Стихи читал, курил и пил портвейн.

Крутился возле ног какой-то Рейн,

Ахматова стояла с сигаретой,

Есенин пьяный и почти раздетый,

В меня вцепившись, что-то говорил,

И я его отчаянно… журил…

Чёрт, что со мной?.. Совсем не понимаю –

Шагнул я в комнату, снял шляпу, а снимая,

На зеркале остановил свой взгляд.

И что я вижу? Мне мерещится: свят, свят…

А в зеркале стоит чужой мужчина

(С улыбкой руки уперев в бока),

Довольно молодой – лет сорока:

Высокий, видный, с крупными чертами

На вытянутом, рубленном лице,

С волнистыми густыми волосами,

С морщиной между тёмными бровями

(А мысли о зазнайке-гордеце).

Я посмотрел на ноги, отвернулся,

Себя за нос подергал, обернулся.

«Кто в зеркале?» – возник тотчас вопрос.

И вот ещё – то ли вокруг всё меньше стало,

(А может, мне очков не доставало),

А может, я значительно подрос?..

На кресло кинул шляпу, снял пальто,

Стою в костюме старого покроя.

Задумался… А может, я в запое…

А может, шутит или дурит меня кто?..

Потом ещё взглянул и враз обмяк,

Комок во рту и задрожали ноги –

Ведь в зеркале… ведь это… Пастернак,

О Боже! Что со мною происходит?..

Так, значит, здесь я с ним,

А он со мною там?..

И ходим друг за другом по пятам:

Страдаем, любим, ссоримся, едим…

Наверное, моё второе Я

Смеётся и со мною хороводит.

Или злодей тупой меня изводит,

Играя на границе бытия

И мира параллельной жизни с нами…

Нам не понять: ни веры, чувства, знаний

Не хватит, чтоб подумать, оценить

и описать стихами,

И что скрывается за фразами, словами,

И по кому не будет колокол звонить.

* * *

Чашка кофе и первая сигарета,

Ты в кровати и ещё не одета.

На столе наброски лёгкие, осторожные,

Которые ждёт детвора восторженная,

В коротких платьицах и штанишках,

А может, это автор переживает о книжках,

О сроках и просит ускорить процесс,

Который, скорее, похож на инцест –

Между мыслью и графикой на листке,

С которыми – как прутиком на песке.

А потом берёшь в руку ластик

И вымарываешь на асфальте классик.

И двигаешься от предмета до композиции,

Удовлетворяя желания автора и амбиции.

Договор подписывая от лицензиара,

И не думаешь о получении гонорара.

Обсуждаешь с внуками меню и сюжеты,

Успевая к компьютеру и переворачивая котлеты.

И по телефону, и так разговариваешь,

И при этом никого не расстраиваешь

…и успеваешь…

Быть художником, и бабушкой, и женою,

И громоотводом между детьми и мною.

А ещё совещания и селекторы,

И ковид, и какие-то строительные проекты!

Так бежит, так летит время, наверное.

Ведь не у всех судьба такая – необыкновенная.

И терпения не у всех и на всё хватает,

…и таланта…

Ну а Лариса? – могла быть художником и музыкантом…

И в ней то гармония… то всё без края.

И она везде… она единственная такая!

Первая любовь

Ей принесут цветы с карточкой от меня,

Посыльного потом попрошу рассказать,

Как приняла букет, как читала –

чтобы понять,

Осталось ли чувство, а может, надеяться зря?

На свидание, назначенное в записке,

Такое желанное, но всё больше сомнений,

Как только становится более близким

…время

И ожидание, и понимание намерений.

Стать снова кем-то, а не просто знакомым старым,

Который давно уже от этой жизни усталый –

Хочет погреться у прежнего, не остывшего очага.

А может, это снова молодость и на картине – стога?

И в музее почти пусто, и ничего лишнего,

А может, это всё забытое и пронзительно личное!

Которое не описать и не передать словами.

А может, лучшее – это расстояние… и молчание

между нами?

Ведь сколько прошло – сорок лет, пятьдесят?

Но часы на башне, как прежде, стучат.

И голуби те же снуют под ногами –

Как тогда, когда мы по брусчатке сбегали

Вниз и смеялись, не стесняясь прохожих,

Нарочно, чтобы им стало понятно тоже,

Как нам хорошо, и всё в мире – у наших ног.

И что не предложит теперь сам Господь Бог…

У нас уже есть и другого не надо,

Одна ладошка твоя у меня в руке,

На вторую дышу, целуя, а сам согреваюсь твоим взглядом,

Васильками, плывущими по реке,

Глазами, горящими над листопадом.

Наверное, это не повторить,

Впрочем, как за оградой…

Пусть лучше останется тихая память,

Как над речкой пришлось молодыми плавать,

Сплетаясь руками и лицами над водой,

Но теперь мы уже не напротив друг друга,

Разделённые временем и всяческой ерундой.

Я теперь для тебя просто друг,

Ну а ты для меня лишь подруга…

…а может быть, всё-таки, ну а вдруг…

Да нет, лишнее – видеться нам с тобой,

Слишком поздно… и в ощущениях сложно,

Да и адреса нет – я давно позабыл адрес твой…

Скажешь: «Не может быть?» Да… теперь и такое

возможно!

* * *

Мне шестьдесят – как шестьдесят мелодий,

Рождавшихся во сне и наяву:

Прелюдий, маршей, арий и рапсодий –

Чем я дышал и чем теперь живу!

Всё, что во мне звучало и бродило,

Искало, мучилось, а дверь не находило…

Оркестром не сплеталось воедино,

Не вылилось с натуры на картину…

Пока не пробил час, и муза не пришла,

Глаза открыла, душу обожгла

Огнём, который погасить не в силах.

А нестерпимый жар и страсть – невыносимы…

…Когда не пишешь, бродишь, как в дыму,

Но снова вспыхнет – и опять пойму:

Зачем я, для чего и почему…

* * *

Я часто достаю твоё письмо –

Записку на листочке из тетради.

Читаю вновь и вновь – не скуки ради

…Как мне, любимая, с тобою повезло.

Хоть я и так всё помню наизусть,

Мне снова хочется увидеть почерк:

Дрожанье букв и слов, неровность строчек,

И содержание – в котором столько чувств…

Что прочитал – не объяснить словами:

Когда ком в горле, помутнение в глазах –

Вот только на бумаге и в мечтах

Сумеем выразить, что было… есть меж нами.

На нём нет даты, но я помню этот день,

Когда, поцеловав, записку положила

…в карман пальто –

Шепнув на ухо –

Мол, прочтёшь потом,

И на троллейбусе – взяла и укатила…

А я стоял, остолбенев, как пень, –

Мне раньше писем не давал никто…

А здесь судьба на время одолжила

Кусочек счастья –

Как писал Кокто…

Достать и развернуть, прочесть боялся –

А вдруг в нём всё не то, о чём мечтал?..

Потом читал с волнением, смущался –

Тогда, наверное, я в Бога верить стал.

Ведь Он и есть любовь, которую мы ищем,

Порой всю жизнь стараемся найти

Свою – единственную из многих сотен тысяч…

С которой «Жизнь прожить – не поле перейти».

* * *

Закаты, манящие цветом шафрана,

Тоскливо летящее чьё-то сопрано,

Дрожащее взятою верхнею нотой,

Не наши старанья, не наша забота…

Но так хорошо, и покойно, и строго,

Немного тоскливо, и зябко немного,

И в чём-то копается старая память…

Зачем, для чего? – Всё равно не исправить…

* * *

Конечно, не типично для поэтов,

Как я, проснувшись рано поутру,

Писать стихи, встречая день с рассветом.

А мне – приятно, в лад и по нутру.

Когда земли коснётся лучик света,

Когда чуть слышен щебет за окном,

Сажусь в кровати и ищу ответа

На чувства, мысли… и пишу потом.

Уже бежит строка, запела рифма

И закружилась фраз лихая кутерьма,

Мгновенье – и парит, смеясь и плача, нимфа,

И создаёт сюжет, играет с ним сама.

Проснувшись, вижу на полу листочек,

На нём мудрёных букв и слогов хоровод.

Откуда что пришло? Так неразборчив почерк…

Кто это написал – сам Бог не разберёт.

* * *

Стоит предмет, похожий на кита,

Внутри него – натянутые струны.

Углом над декой крышка поднята

И вздыбилась, как паруса у шхуны.

А под губой – зубов блестящих ряд,

Которые молчат, пока не тронешь.

Но лишь коснёшься их – заговорят,

И в звуках какофонии утонешь.

Вот если б дал гармонию избранник,

Трудом взращённый – музы друг и данник.

Он с партитурой, как с подругою, – «на ты»…

А после выступления – цветы…

…к его ногам.

И ликование, и шквал

Аплодисментов…

Так после всех его дивертисментов:

Восторг, овации за выбор, данный Богом –

(Ему видней, кому давать дорогу

К вершинам мастерства)…

…и «аз воздам»:

Усердию,

Терпению,

Таланту,

Созревшему в аскезе музыканту –

Ваятелю серьёзному и миму,

А в нём всегда и всё наполовину…

И, пополам всю партию смешав,

На нотный стан поставит, не спеша,

Судьбу и жизнь… слагая и деля

(Всё, что имел)

На ритмы,

Рифмы,

Доли,

И, смысл для себя определя…

И нет его без отречения и боли.

* * *

Я так люблю семейные дома –

В них всё: начало, продолжение, итоги,

Там у порога вытирают ноги,

Хотя на улице белым-бело, зима.

Дверь распахнул, нагнулся и вошёл,

Встал, огляделся и иконы не нашёл,

Хотя – зачем?.. Не высшей силой послан,

Не бог весть что – не хам и не апостол.

Кладу рюкзак на старый тёмный стол.

Он столько знал! А скольких видел, слышал…

И тихий шепоток о тех, кто только вышел,

Заздравная тому, кто только что вошёл.

Формальные и чистенькие фразы,

Почти газетные статьи или указы

Предупреждали осторожно много раз:

Есть лишний, посторонний среди нас.

А сколько съедено!.. А выпито вина –

«Алаверды», «На брудершафт», «До дна!» –

По поводу и без, в кругу семьи,

Сначала по одной, потом – и две, и три…

С гитарой, с шумом, песнями и дракой,

С каким-то перебравшим забиякой.

А утром, всё забыв, простив буяна,

У самовара, с ха́шем, снова пьяны.

Да, дом сейчас другой, давно не тот,

Услышать можно лишь забытый анекдот.

Ни песен, ни бахвальства, ни стихов,

Зато полно теперь ребячьих голосов.

Всё изменилось: смена поколений,

Фантазий много, меньше фраз, суждений,

Я без претензий – всех люблю, пойму,

Всему есть смысл, и время есть всему.

* * *

Мне шестьдесят. А поделить на два?..

На месте руки, не подводит голова,

И молодым способен выдать фору,

Живой вполне, и бодро лезу в гору.

Пока себя не чувствую готовым

Сидеть в качалке, обернувшись пледом,

С бокалом коньяка, беседуя с соседом

О ценах и погоде, о премьере новом.

Смотрю на ту красавицу, что рядом,

Что заставляет чувствовать себя,

Ну, если не героем, то хотя бы

Мне не даёт стареть: куражусь я, любя.

Когда с улыбкой внуков обнимаю,

Что дед – умом, конечно, понимаю.

Но, чёрт возьми! Когда я всё успел?

«Идут года, а ты чего хотел? –

Подсказывает внутренний мой голос. –

Уж борода седа, и реже волос,

Стал меньше спать, и засыпаешь хуже,

Считаешь пузыри, когда дожди и лужи…»

Похоже, надо подытожить годы,

Сравнить одежду, посмотреть на моду –

Ту, что теперь, и что тогда носили.

Мы были юными, влюбляли и любили!

Перечитать всё то, что мы читали,

Припомнить, что мы ели, как не спали,

Ходили где, с кем пели и плясали,

Как брали в долг, и как взаймы давали,

Как жили мы одной большой семьёй,

И как гордились собственной страной.

Потом – застой, развал и перестройка,

Растерянность, надежда и попойка.

Теперь – стабильное невежество и хамство,

Безвременья застывший анекдот,

Когда в чести и уваженье тот,

Кто спину гнёт перед ничтожеством и чванством.

Надежда умирает после всех,

А до неё всё было: радость, смех,

Рождение детей, уход родных и близких,

Стремленье ввысь, побег от мыслей низких…

Ну, всё – кто насчитал за шестьдесят,

Пусть посидят в сторонке, помолчат,

А кто за то, чтобы умножить два на тридцать,

Пускай сейчас заздравную кричат,

И я не буду пыжиться, бодриться,

Что есть, то есть, – пусть без меня грешат.

* * *

Почему вы решили, что мужчины не плачут,

Потому, что не видно бегущих слёз?

А может, у них всё по-другому – иначе,

Или они не всё воспринимают всерьёз,

Или боятся спугнуть недотрогу-удачу,

Или живут в мире без сантиментов и грёз…

Да нет – они плачут, но сухими слезами,

Которые без всхлипываний и не видны глазами,

А жгут и изнутри палят нестерпимо,

Порой изнуряюще и невыносимо…

И сердца стянуты проволокой и задушены,

И бьются в конвульсиях, и стенают их души…

Но это внутри, и не заметишь сразу,

Разве что врачи-кардиологи расскажут,

Расшифровав скупые доплера[1]1
  Доплер – исследование сосудов методом ультразвука.


[Закрыть] данные,

И посмотрев монитор и кардиограмму…

Но, как обычно, – всегда поздно,

И не курабельно, и невозможно

Исправлять и выравнивать показатели,

Разве что поддержать, и чего-то дать им:

Душе и сердцу, израненным и изношенным…

А ведь, если задуматься, то, по-хорошему,

Надо замену иметь в запасе,

Как для машины – в гараже запчасти:

Взял, поменял, а старую выбросил,

Только вряд ли получится, и не хватит сил

Всё заново пережить, накопив под спудом.

Да и не отчитаться потом перед Божием су́дом,

Столько набирается боли и скверны,

Да и не нужно, если подумать, наверное.

Ведь есть, наконец, и предел прочности,

Который, взвалив на весы, – не взвесить,

Да и погрешностей много и неточностей,

Да и столько можно накуролесить…

Смертных грехов, или заслуг и почестей,

Которые можно собрать за одну жизнь.

А главное – надо ли? Ведь позади уже очередь…

Вот такая она сложная штука – жизнь.

* * *

Бежишь навстречу пробуждающемуся рассвету,

Волосы по плечам пополам с ветром.

Руки, как крылья, распахнуты в стороны,

Земли касаясь едва – паришь, невесомая,

С улыбкою лёгкою, чистою, как первоцвет,

И танцуешь, и смеёшься, и счастливее нет

На земле. И даёшь остальным света лучик,

А сама – отражение солнца, и даже лучше,

Ярче, потому что живая и радуешь,

И вселяешь надежду, и собою облагораживаешь.

И поёшь, и раскрываешь чистую душу,

Разбиваешь преграды, и темницы рушишь.

Пустоту содержанием наполняешь и смыслом.

Там, где ещё не зажглось, даришь искру.

Мгновение – и очищающее пламя:

Огонь, сжигающий недоверие между нами…

И любовью греешь, и ободряешь сердца.

И зарождаешь жизнь новую в продолжение цикла земного

и природы движения.

И всё по кругу, и снова,

И без конца…

Но ведь это и есть

Вечность и воля Творца.

И не надо искать лучшего определения

Тому, как природа с чудом повенчана.

А итог? А итог – это она, Женщина!

* * *

Что есть любовь?..

Подборка комплекса ферментов

Иль совпадение в таблице элементов,

Гормоны, попадающие в кровь?

С любовью не понять! А что есть вера?

Когда во что-то веришь, не пристало

Ни сомневаться, ни бояться непрестанно,

Лишь твёрдо верить – быть другим примером.

Примером… Как и что мне делать до́лжно,

Чтоб ясно все вокруг могли понять,

Что я люблю, и веру не отнять?..

Ответить просто – просто невозможно!

Живите для других, себе назначив малость,

Отдайте всё родным своим и близким,

Старайтесь быть собой – не пафосным, не низким,

Не в строчках, так в делах добро оставить.

* * *

А знаешь, я ведь лучше остальных,

Тех, что вокруг стараются не очень…

Тех, кто болтает так и между прочим,

А ты вполне обходишься без них.

Я тот, кто видит дальше, лучше слышит,

Без комплементов и восторженных речей –

Но в унисон поёт, страдает, дышит,

Чьи чувства откровенней и острей.

Я постоянен в главном, Бог же с мелочами…

Важней всего, когда вдвоем сначала…

Когда и боль, и бедность, и беда…

Об этом забываем иногда.

Всё потому, что в голове на первом месте

Воспоминания о тех, с кем мы по сто и двести…

Походы в клубы, фитнес и еда…

Всё суета-сует, пустышка, ерунда –

Без темы бесполезная беседа,

Поездки в никуда, без смысла, так –

с соседом.

И скука, и зевота за обедом (почти всегда),

И каждый день – такая же беда…

И всё кончается в мгновение одно,

Когда забудем, что единственно оно –

Здоровье – важно! Ну, а остальное – блажь…

Так – приложенье, бесполезный антураж.

А всё поймёшь, прочувствуешь, когда

Окажешься один (одна)

И на больничной койке,

И наплевать на всё вообще тогда:

И на работу грузчиком (посудомойкой),

И деньги, положенье – ерунда…

И не нужны ни слава, ни наряды,

А важно лишь одно – кто с вами рядом…

* * *

Мы встретились как будто невзначай,

Ни времени, ни дня не назначая,

Сидели врозь в кафе и пили чай,

Отчаянно смущались и молчали.

Потом смеялись, часто вспоминая,

Как шли в кино, сидели, обнимаясь,

Немея от восторга и до дрожи

На пальцев кончиках, с мурашками по коже,

Как целовались – и летела ввысь душа,

Казалось, что, стесняясь и робея,

Так сладко было взять и не дышать,

Очнуться, но прервать полёт не смея.

И слышать ход часов, а времени не знать,

И позабыть так обо всём на свете,

И, замерев, не думать, а мечтать –

О море, о цветах, любви и лете.

* * *

По посыпанным снегом тропинкам

И неспешном снежинок скольжению,

По раскрашенным инеем кронам

Я читаю зимы приближение.

Протянув свои руки к камину,

На огонь я смотрю, не мигая:

Искажённые бликами лица

Мне тебя не забыть помогают.

Кружку с чаем сжимаю в ладонях,

Кипятком мысль ударит в мгновение:

Как порою тебя не хватает –

С головой у меня на коленях!..

Ничего в этой жизни не жалко.

Всё готов подарить и отдать я,

Лишь бы помнить и чувствовать образ

В этом сером с пестринкою платье.

* * *

Твой поезд прогудел и отошёл,

Махнув хвостом последнего вагона,

А я иду понуро вдоль перрона –

Понять пытаюсь, что произошло.

Приехала, о жизни рассказала:

Семья, работа, дети (как у всех),

По выставкам, музеям пробежала.

И снова: про подруг, про политех…

Гостиница, бессонной ночи сладость,

И разговоры, ревность и скандал…

Потом я понял, что вся жизнь не в радость

Была мне до сих пор, а я не знал.

Уехал поезд, увозя судьбу, –

Ту, что могла всё подарить без края,

А я остался, с грустью понимая,

Что жить, как раньше, больше не смогу.

* * *

С трудом бреду, а за спиною – муза,

Поникшая, уставшая со мной,

Любовница, не ставшая женой,

В итоге не жена, а так – обуза.

Не может дать того, чего не знаю,

Я не запомню то, что вдруг приснилось,

А рассказать боюсь и не желаю,

Что всё во мне застыло и забылось.

Не знаю, сколько нам вдвоём идти осталось,

А может, порознь удачней наперёд?..

Остаться одному… а вдруг пройдёт усталость?

Но вот боюсь – и вдохновение уйдёт…

* * *

Гадают девы, что склонились над водой,

Плывут желания, одетые венками,

Их волосы сплелись в одно с ветвями

Плакучих ив, толпящихся гурьбой.

Всё рядом, вместе и слилось едино –

Волхвы и пастыри, сто вер и ворожба,

Цветущий папоротник и руны славянина,

Моление, экстаз, характеры, судьба.

Не каждый день в гармонии с природой

Вода и воздух, очищение огнём.

Здесь выбор меж угодой и свободой –

К чему стремимся и куда уйдём.

* * *

Стихи – что это: мысли, думы, чувства?..

Часть ремесла словесного?.. Искусство?..

Наверное, всего немного и совместно,