Текст книги "Всевидящее око"

Глава 2. Ях, дочь Луны

Семнадцатая весна ворвалась в жизнь Ях внезапно. Так всегда бывает, когда сильно чего-то ждёшь. Казалось, уже и надеяться не на что, и на тебе – чудо свершилось. Долгими зимними вечерами, греясь у очага и занимаясь рукоделием, Ях мечтала о зарослях сочных трав на речных лугах, шуме листвы, запахе разогретой на солнце хвои и трескотне кузнечика. Но всё вокруг казалось мёртвым. Чёрно-белая пустыня поглотила мир. Даже бойкие языки пламени не радовали девушку. Сердце её пребывало в странном томлении, которому она не могла найти объяснения. Возможно, то в душе дали ростки тёмного колдовства, ведь она – дочь Луны, как в шутку называл её отец. Или, быть может, виной тому стала долгая зима. Или первая любовь…

Керт, пастух, приглянулся ей давно. Красивый и сильный, он легко справлялся со стадом, слыл удачливым охотником, любителем всяческих юношеских развлечений и игрищ. Многие девушки деревни заглядывались на него. Ях не стала исключением. А ещё за ней постоянно ходил Фар, щуплый козопас с большими и грустными голубыми глазами. Он подолгу смотрел на Ях, молчал и тяжко вздыхал. Но дочь вождя не обращала на него внимания, ведь был Керт.

Раньше она видела в нём друга, товарища по забавам. Но этой зимой что-то случилось. Их дружба переросла в нечто большее. Теперь она думала только о нём, искала его взглядом. При виде Керта сердце начинало учащённо биться, девушка стыдливо краснела и опускала глаза. Почти каждую ночь ей снился пастух. Мучимая неясной тревогой, втайне от отца она как-то раз помчалась к старухе Итуш. Та в своё время обучала дочь Луны знахарству и магии. Колдунья на вопрос девушки только улыбнулась. Одно слово и сказала: «Любовь…» И что за любовь такая? Почему она лишает сна и покоя?

Ях росла без матери. Та умерла много лет назад. В беседах с отцом редко затрагивались подобные темы. Он говорил с дочерью об охоте и ратном искусстве. Рассказывал о дальних землях и путешествиях, о стрельбе из лука и повадках зверей. Учил обрабатывать кремень, выделывать шкуры, шить одежды и справляться с горшками, но о любви никогда не говорил. А при упоминании имени матери и вовсе замолкал. Глаза его тогда тускнели, словно озёрная гладь во время дождя. С другими женщинами он не сближался, а расспросы Ях пропускал мимо ушей, делал вид, будто не слышит или слишком занят.

Подружки толком ничего не могли объяснить. Только хихикали, намекали на что-то запретное и постыдное. За свои семнадцать лет Ях не раз видела рождение телят, ягнят и жеребят. Видела, как сходились животные. Но разве то старуха Итуш называла любовью? Разве скотине снится избранник, разве сердце их бьётся чаще при одной только мысли о скорой встрече? Ях злилась на подруг, не верила им. А те отшучивались, называли её глупой мечтательницей.

В тот день девушка томилась тяжёлым предчувствием, не находила себе места. Справившись с домашними хлопотами, решила прогуляться и, как бы невзначай, заглянуть к Керту. Пастух возился со скотом. Накормив овец, позвал прогуляться к реке. Ях, плохо скрывая радость, согласилась. Сердце её трепетало и едва не разрывалось в необъяснимом страхе. Шутки и остроты Керта не слышала, отдаваясь собственным чувствам и переживаниям. Одетая с головы до ног в наряд из медвежьих шкур, она продрогла и стучала зубами то ли от холода, то ли от возбуждения. Керт замолчал, поняв, что подружка его не слушает, а думает о чём-то своём, потаённом.

– Да ты вся дрожишь, бедняга. – Керт заботливо глянул на Ях, усмехнулся и обнял.

Обнял и поцеловал.

Мир перед глазами дочери Луны вспыхнул. Показалось, будто кто-то бросил её в огонь. Кровь ударила в лицо. Что-то сладостное, терпкое и волнительное разлилось по всему телу. Первый поцелуй… Ничего подобного доселе ей не приходилось испытывать. Она испугалась, встрепенулась, вырвалась из объятий пастуха и бросилась в деревню, ничего не разбирая на своём пути.

Прибежала в землянку, едва перевела дух и принялась ругать себя последними словами. Какая же она дура! А что подумает Керт? Назовёт её пугливой и глупой дикаркой. Да пусть думает что угодно. Он подарил ей миг блаженства. Разве того мало? Теперь она знала, что такое любовь.

До самой ночи Ях не могла справиться со своми чувствами. Отец не уставал удивляться поведению дочери. Ласковая, заботливая, накормила до отвала и уложила спать. Сама же долго сидела у очага, любовалась огнём, думала о Керте, весне и первом поцелуе.

На следующий день доброхоты донесли отцу о вечернем происшествии. Тот вспылил, принялся корить дочку, но, увидев в её глазах необоримое пламя, унялся, опасаясь навлечь на себя гнев старухи Итуш. Она ведь слыла наставницей Ях в чародейских делах. Иногда он боялся и собственную дочь, поскольку та хорошо усвоила уроки колдуньи. В душе девушки дремала необъяснимая тёмная сила, и отец не хотел пробудить её раньше времени. К тому же Эф посчитал Керта вполне удачным выбором. Сильный и работящий зять сгодится в хозяйстве. Будет кому передать скот и власть старейшины. А там и внучата появятся. О чём ещё может мечтать уважаемый охотник и воин? После некоторых колебаний и размышлений признал дочь вполне взрослой и к концу года пообещал справить свадьбу, если, конечно, Ях не передумает.

Всё шло хорошо, и жизнь не предвещала несчастий. Весна принесла надежду и тепло. Снег сошёл, обнажил прошлогоднюю траву. Река понесла лёд на юг, а вскоре и вовсе затопила окрестные луга. Затем подоспело время сева и выпаса скота. Целыми днями Ях суетилась по хозяйству. Доила коров и кобылиц, растирала зерно, пекла лепёшки, выделывала шкуры, ткала конопляные холсты. Стараясь покрасоваться перед Кертом, она надевала самые изысканные наряды из пенькового полотна, украшенные цветной вышивкой. Не забывала и ожерелье из синих камней. Такого не было ни у одной женщины в деревне. Те довольствовались бусами из кости, речных раковин или вовсе из обожжённой глины. Ях чувствовала на себе взоры завистниц, и её распирало от гордости за подарок отца. Диковинное ожерелье он привёз прошлой осенью, выменяв на зерно у жителей Медных гор. Каждый год после сбора урожая многие мужчины деревни и окрестных селений отправлялись вниз по реке за металлом и кремнем. Там обитало племя даркобов, людей в чёрных одеждах. Медные горы славились залежами зелёных камней, а племя даркобов – рудокопами, кузнецами и магами. Ведь только маги и колдуны могли превратить камень в металл. Даркобы не содержали скот, не сеяли зерно. Они жили обменом с окрестными народами. Те обильно одаривали их плодами земли и лугов, взамен получали медь, олово и кремень.

Соплеменники Ях сплавлялись по реке целых пять дней. Обратный путь занимал, естественно, больше. Идти пешком через степь никто не решался, ведь то были владения диких кочевников-скотоводов. А встреча с ними не сулила ничего хорошего. Воинственные, без оседлости, они шли вслед за многочисленными стадами. Караван торговцев для таких головорезов стал бы лакомой добычей. Иногда в поиске корма и воды для овец они подходили к реке. Тогда случались кровавые стычки с земледельцами. Но степняки долго там не задерживались и, получив достойный отпор, убирались восвояси. Каждый раз земляки Ях после таких столкновений недосчитывались двух-трёх воинов.

Из последнего такого похода отец Ях и привёз дочери ожерелье из синих круглых камней. О них не могли рассказать ничего вразумительного даже жители Медных гор. Если верить словам даркобов, ожерелье к ним попало от рыбаков, прибывших с берегов моря, что лежало в нескольких днях пути к югу от владений людей в чёрных одеждах. Рыбаки выменяли его у пришельцев, приплывших на огромных лодках с разноцветными парусами. Что за земли лежали за далёким морем, никто доподлинно не знал, а потому ожерелье у соплеменниц Ях вызывало не только восхищение и зависть, но и неосознанный страх, как перед чем-то неведомым, отмеченным тайной. Не без основания синим камням приписывали и магические свойства.

Так текли дни. Ях тихо радовалась скорому счастью, коротая время в домашних заботах, вечерних посиделках с подругами и встречах с Кертом. Однажды, когда река вошла в берега и на пойменных лугах зазеленела молодая трава, Керт с двумя товарищами выгнал на выпас деревенское стадо. Весеннее солнце разморило пастухов, и они беспечно развалились под раскидистым деревом. Ветер ласкал листву, монотонно гудели букашки. Полуденный зной клонил в сон. Оставив стадо на попечение двух собак, юноши предались беззаботному отдыху.

Поначалу никто не обратил внимания на топот копыт. Мало ли, может, какому-то ретивому жеребцу захотелось размять ноги, погонять надоедливых оводов. И только хриплый собачий лай отогнал дремоту. Верные помощники пастухов не станут почём зря поднимать тревогу. Наверняка волк пожаловал в гости. Керт встрепенулся, схватил копьё, колчан и лук. То, что он увидел в следующее мгновение, заставило сердце заходить ходуном и сжать оружие до боли в пальцах. На расстоянии полёта стрелы несколько лошадей с седоками на спинах кружились вокруг стада. Народ Керта разводил лошадей только ради молока, шкур и мяса. Ездить на них никому и в голову не приходило. Ничего подобного Керт никогда не встречал. Слышал только, что дикие степняки практиковали верховую езду для набегов и выпаса стада. Вот и сейчас номады наверняка решили поживиться лёгкой добычей.

Стрелять с такого расстояния Керт не решился. Не прицелишься как следует, да и животное можно поранить. Но скорее всего, стрела пропадёт без прока. Отогнать чужаков! Иного в голову не пришло.

Пришельцы понимали, увести из-под самого носа у жителей реки многоголовое стадо коров, лошадей и овец им не по силам, а потому быстро вычислили барана-вожака и погнали его в степь. Глупые овцы, подчиняясь инстинкту, побежали за ним. Всадникам оставалось только отделить отару от остальных животных и прикрывать тыл на случай возможной погони. Они прекрасно знали: соплеменникам Керта догнать похитителей будет не просто. Не приняли в расчёт лишь то, что пастухи не собирались бросать собственность общины. Керт побежал к ближайшему вору. Тот замешкался, подгоняя краденых животных. Безмозглые овцы блеяли, сбивались в кучу и прыгали друг на друга, препятствуя скорому бегству степняков.

Грабитель не сразу заметил пастуха. А когда увидел, было слишком поздно. Керт изо всех сил ударил копьём в бок вражескую лошадь. Кремнёвый наконечник зацепил ребро и сломался. Скакун дико заржал от боли и встал на дыбы. Не раздумывая, Керт упал на землю, перекатился через спину и ткнул древком в лошадиное брюхо. Зверюга захрипела, из раны брызнула кровь. Тварь на миг застыла, потом забила в воздухе передними ногами и завалилась на бок, увлекая за собой наездника. Номад не ожидал столь стремительного и дерзкого нападения со стороны жалкого пастуха и не успел спрыгнуть со смертельно раненного животного, за что и поплатился. Умирающая лошадь всем телом придавила ему ногу, и он взвыл от боли, принялся грязно ругаться, призывая на помощь степных духов и товарищей.

Керт издал победный клич и стал размахивать руками, приободряя друзей. Те были уже рядом, изготовились к стрельбе. Не теряя времени, Керт вытащил древко копья из мёртвого коня и стал колотить поверженного всадника. Но это уже мало походило на поединок, а скорее напоминало избиение зверя, угодившего в ловушку.

Видя бедственное положение сородича, двое степняков резко повернули назад. Один из них бросился на лучников, а второй во весь опор помчался прямиком на Керта. Пастухи не спасовали. Несколько стрел вонзились в грудь и бока лошади. Она сбилась с галопа, ноги подкосились, и животное вместе с всадником рухнуло наземь, сломав шею себе и наезднику.

Керт не слышал радостных возгласов. Прямо перед ним выросла громада храпящего чудовища. Какая-то неведомая сила сковала пастуха по рукам и ногам. Он не мог шевельнуться, стоял как заворожённый злыми чарами и смотрел на приближающуюся смерть.

Он видел, как на лоснящемся теле вздрагивают мускулы, как из-под копыт летит земля вперемешку с травой, как из ноздрей вырываются мелкие брызги, видел оскаленную пасть исполина. Всадник в одежде из меха и кожи резко натянул поводья. Лошадь встала на дыбы и заржала. Всё вокруг на миг застыло, и Керт хорошо разглядел лицо пришельца. Недоброе, заросшее густой бородой, со злой усмешкой. Степняк пренебрежительно ухмыльнулся, показывая жёлтые зубы, и замахнулся. Керт инстинктивно попытался блокировать удар древком копья, но булава сломала его как соломинку и опустилась на голову пастуха. Каменный набалдашник зацепил височную кость, проломил череп и обрушился на ключицу. Керт без чувств повалился на землю.

Степняк не стал рисковать и, оставив мёртвых товарищей, повернул назад. Ещё один номад, бросив стадо, последовал примеру главаря, посчитав, что отара овец не стоит его жизни. К тому же в деревне услыхали собачий лай, людские крики и ржание лошадей. Около полусотни сильных охотников, вооружённых копьями, луками и дубинами, бросилось на выручку пастухам. Оценив обстановку, пришельцы посчитали за лучшее ретироваться и скрыться в степи.

Деревенские жители, возглавляемые старейшиной, выпустили для острастки несколько стрел в сторону разбойников и поспешили на помощь Керту. Он ещё дышал. Старый Эф, отец Ях, приказал двум наиболее ловким и сильным воинам соорудить из копий носилки и бережно положить на них раненого. Те не мешкали, ведь кровь из Керта хлестала как из резаного кабана. Жизнь быстро покидала молодое тело, и каждое мгновение могло стать последним.

Мальчишки, эти любопытные, вездесущие проныры, привлечённые криками, бросились вслед за взрослыми, но, увидав раненого, поспешили назад, призывая старуху Итуш, врачевательницу и колдунью.

Ях, встревоженная воплями и всеобщей паникой, схватила лук, колчан со стрелами и понеслась вслед за мальцами. Уже издали она поняла – случилась беда. Наверняка кого-то убили. О разбойниках она не успела подумать. Вспомнила только, что сегодня черёд Керта пасти общинный скот. Керт! Страшное предчувствие бросило девушку в дрожь. Но мысль о возможной гибели возлюбленного заставила бежать быстрее.

– Живее! Пошевеливайтесь! Итуш! Куда запропастилась, старая? – кричал Эф во всё горло.

– Отец! – Ях остановилась как вкопанная. – Что с ним? – Она уже не сомневалась – случилось непоправимое.

– Эх, дочка! – в сердцах ответил старейшина. – Плохи дела. Боюсь, не доживёт до заката. Да куда подевалась проклятая старуха?

Ях ринулась помогать воинам нести раненого пастуха. С ужасом смотрела на бледное лицо, залитое кровью. К горлу подступила тошнота. Девушке показалось, что её вот-вот стошнит. Никогда прежде ей не приходилось видеть столь тяжёлой раны.

Деревня гудела растревоженным ульем. Все что-то кричали, бегали от землянки к землянке. Каждый хотел помочь, да только не знал чем. Многие, включая женщин и малолетних детей, высыпали на улицу поглазеть на ужасное происшествие. Жизнь земледельцев трудна и скудна, а потому любое из ряда вон выходящее событие приносило в размеренное и унылое существование новые впечатления. Даже чужое горе иногда воспринималось как развлечение и служило поводом хоть на малое время отвлечься от забот повседневности и косности быта.

Только старая Итуш выглядела невозмутимой. Казалось, она знала всё заранее и была готова к любому исходу. Тоном, не терпящим возражений, приказала занести Керта к себе в жилище и потом всем убираться. Одну лишь Ях оставила. Не справиться ей с горшками и колдовским варевом без помощницы.

Старуха наказала живо развести огонь и поставить на очаг большой сосуд с ключевой водой. Сама же бросила в пламя какую-то траву. Землянка наполнилась сладковато-приторным дымом. Теперь злые духи не смогут подобраться к раненому.

После того как вода закипела, девушка отставила горшок. Итуш обмакнула в него кусок холстины и принялась промывать рану. Керт распластался на глиняной лежанке и не издавал ни звука. Сознание давно покинуло его. Он потерял много крови и походил на мертвеца. Старуха очистила рану и велела Ях подать несколько горшочков с толчёными травами и кореньями. Из мелкой посудины, запечатанной воском, извлекла зловонную мазь и смазала ею плечо юноши, а порошком присыпала кровоточивое месиво. У колдуньи на жердях висело множество пучков сушеных трав. Взяв один из них, проворно сунула в огонь. Трава вспыхнула. Итуш затушила пламя. Повалил густой дым. Дымящейся травой стала окуривать Керта и бормотать себе под нос заклинания, призывая в помощь духов реки, лесов и небес. Ях с мольбой и надеждой смотрела на целительницу. А та знай себе пускала дым да что-то бубнила.

– Всё, теперь уходи, – вдруг сказала Итуш.

Ях вздрогнула, нехотя повиновалась. Она бросила взгляд на возлюбленного. Тот лежал на соломе и шкурах. Кровь уже не хлестала из раны как прежде. Девушка испугалась. Она не понимала, радоваться или скорбеть.

– Чего стоишь? Ступай! – зашипела старуха, и девушка, охваченная смутными предчувствиями, выбежала на улицу.

Там столпились в ожидании едва ли не все жители деревни.

– Говори! Чего там? Как он? – послышалось со всех сторон.

– Кровь остановилась…

– И то хорошо, – с облегчением вздохнул кто-то.

– А не помер ли? – засомневался другой.

– Чего несёшь, дурень? – перебил того третий.

– Хватит болтать! – прикрикнул на зевак и спорщиков Эф. – Расходитесь по домам! Да скот пригоните. Не ровён час степняки вновь наведаются.

– Я никуда не пойду! – возразила Ях.

– Конечно, дочка. Побудь здесь. И я с тобой. Глядишь, Итуш чем-нибудь да порадует.

– Спасибо, отец. – Девушка с благодарностью взглянула на Эфа, прильнула к нему, уткнулась в широкую грудь и расплакалась.

– Будет, будет тебе. – Эф крепко обнял дочь. – Перестань, а то и я зареву.

Старейшина отстранил от себя Ях и направился к соседней землянке. Там лежала без всякого прока дубовая колода. Мужчина схватил её здоровенными ручищами, взвалил на плечо и направился к дочери.

– Вот, садись. Так сподручней. – Эф вытер рукавом пот со лба. – Чего понапрасну столбом торчать?

Ях робко присела.

– Ну, ты того, тут побудь, а я, пожалуй, пойду, – неловко проговорил Эф.

Он не хотел покидать дочь, но и смотреть на её страдания был не в силах. Дикарь, повидавший на своём веку множество смертей, так и не смог свыкнуться с женскими слезами. Они воскрешали в памяти покойную жену. Воспоминания доставляли нестерпимую боль, и сердце сжимала неизъяснимая тоска.

– Куда ты, отец?

– Да вот же, пастухи убили двух лошадей. До темноты надобно разделать туши. Наши взяли в плен степняка. У него раздроблена нога и разбито лицо, но жить будет. Допросить бы…

– Хорошо, иди, – отрешённо промолвила Ях.

Эф замялся, переступая с ноги на ногу. Потом махнул рукой и пошёл прочь, упрекая себя за слабость.

Ях не корила отца. Она всё понимала. Он не мог ей помочь. Его сила и любовь не поставят на ноги Керта. К тому же хотелось побыть одной, выплакаться, и в лишних свидетелях она не нуждалась.

Время стало невольным мучителем Ях. Глаза её уже иссохли и не могли более родить слёз, а солнце так и не коснулось горизонта. Неужели её любовь столь ничтожна и не способна на большее? Но разве только в слезах заключается любовь? Ях думала о Керте. Свои страдания мыслились никчёмными и мелочными. В приступе отчаяния она воображала себя на месте пастуха, мечтала принять смерть в бою со степняками вместо него. Она возносила молитвы богам и духам, просила их помочь старой Итуш и даровать жизнь возлюбленному. Девушка была готова на любую жертву силам земли и неба ради спасения юноши. В девичьей голове рождались безумные видения. Ях пыталась представить, какая жертва окажется предпочтительней, и фантазия рисовала одну картину ужаснее другой.

Но всё в этом мире имеет конец. Видимо, в том заключена великая тайна. Порой люди не придают ей значения, жалуются на судьбу и несчастья, не задумываясь о том, что всё вокруг имеет меру. Коль судьба предопределена, то каждому выпадет назначенная доля. Страдания и боль уйдут вместе с жизнью, растворятся в земле, улетят в небеса, превратятся в траву и ветер. Память о былом развеется, брошенные могилы зарастут полынью. Останется только вечность.

Ях не думала о том. Ей представлялось иное. Жизнь теперь она воспринимала как череду потерь и разочарований. Дочь старейшины так увлеклась созерцанием разверзшейся пустоты, что не заметила, как подоспел закат.

Девушка встрепенулась, услыхав какие-то посторонние звуки. То Итуш, кряхтя, выбиралась из землянки. Небывалое возбуждение охватило Ях. Она вскочила с колоды как ужаленная и бросилась к старухе, но тут же остановилась. Глаза Итуш поблёкли и сделались подобны выбеленному холсту. Лицо осунулось, сама же она ещё больше сгорбилась и постарела.

– Говори! – не выдержала Ях.

Старуха молчала. Казалось, она оглохла, ничего не слышит вокруг. Или не хочет принести дурную весть.

– Ну? – Девушка теряла терпение.

– Крепись, – едва слышно проскрипела колдунья. – Не жилец он. Если, конечно, не случится чуда. Никому не выжить после такого удара.

– Не выжить? Так он не умер?

– Жив. Пока жив. Я сделала всё, что могла. Теперь доверься богам и духам. Он сейчас в их власти. И если им будет угодно…

– Угодно? – удивилась Ях. – Разве мы не чтим обычаи предков, разве не приносим жертвы?

– Глупая девчонка! – прикрикнула на неё старуха. – Что тебе ведомо о тайнах мира?! Молись!

– Я поняла! – выкрикнула Ях и бросилась со всех ног разыскивать отца.

Она передала ему слова Итуш. В тот же вечер Эф и другие старейшие жители деревни принесли в жертву на алтарь туши убитых в бою лошадей. Лучшие воины до самого утра обходили землянку Итуш с дымящимися пучками целебных трав, выкрикивали магические заклинания, гнали прочь духов тьмы и болезней. Так продолжалось три ночи кряду.

Некоторые стали роптать. Говорили, дескать, по всем приметам Керт покойник. Так зачем изводить на него снадобья? Уж лучше бы помер. Выроют тогда ему могилу на лесной опушке, положат в яму горшок и баранью ногу, кремневый нож и, как уважаемому воину, бронзовый кинжал. Не каждому дано удостоиться столь великой чести. После похорон устроят погребальный костёр, поминальный пир, и вся деревня три дня будет объедаться лошадиным мясом.

Но Ях их не слушала. Она не спала три дня и три ночи. Всё молилась богам и духам, выпрашивая у них милость. Три дня и три ночи не покидала раненого, во всём помогала Итуш, варила зелья, меняла повязки, врачевала снадобьями рану. Каждую ночь обращалась с мольбою к Луне, покровительнице сил мрака и потустороннего мира, обещая тёмной богине собственную жизнь в обмен на здравие Керта. Воистину глупая девчонка, не ведала, что творила. Ведь за всё в этом мире приходится платить. Духи и боги коварны и мелочны. Они ничего не забывают, и время расплаты рано или поздно наступит.