Текст книги "Пришла пора"

…Здесь же, на Фонтанке, они обнаружили маленькую кондитерскую, заглянули туда, подумав о правилах первого визита…

Кадр из «Семейной кинохроники» 1985 г. – «Застой»

Ежеутренний ритуал. Цель – детский сад. Ольга и Лариска тянут сонных сыновей – Серёжку и Антона. Валюшка тоже едет с ними в автобусе того гаража, где командует Лариска. И по тому же адресу. Она там работает воспитательницей в младших группах. Любит детей и своих и чужих.

– Валюшка, тебе не нужно финское пальто? – спрашивает Лариска.

– Какой цвет?

– Дутое…

– Да ладно… Мне Сашка из Чехословакии привезёт. Там скоро чемпионат…

* * *

…С детства знакомый Антону угловой подъезд…

Зимой и летом пять раз в неделю пересекал он этот порог по дороге в детский сад, и обратно – домой. Из этих же дверей вышел он, но не для того, чтобы пойти в первый класс, а чтобы уехать навсегда в Америку. Теперь Антон взрослый профессор, а не маленький Антошка. В его жизни всё поменялось.

В самом же столетнем доме почти ничего не изменилось.

Расхлябанный, но надёжный дореволюционный лифт… Витражи, барельефы, кафель…

Плохо крашенная дверь. Поворотная бронзовая ручка старинного звонка, фарфоровая кнопка нового.

Антон нажал на неё, в руках Кати коробка с большим тортом из кондитерской на Фонтанке.

Замерли в ожидании…

Наконец, дверь открыл молодой блондин с чайником в руке. Антон надел очки.

– Добрый день… Когда-то я жил здесь этажом выше, как раз над вами… Можно ли повидать Валю и Сашу – мужа и жену – Валентину и Александра…

Молодой человек, секунду присмотревшись, попробовал угадать:

– А ты что, знаменитый Антон?.. Из Америки?..

– Из Америки… Это Катя, моя сестра, – представил Антон. – А вы всё ещё здесь живёте?..

– Здесь живём, здесь, – криво усмехнулся молодой человек. – Куда мы денемся!.. Заходите, гостями будете… Иваном меня зовут. Родился уже после вашего отъезда… Петров – фамилия.

* * *

Кадр из «Семейной кинохроники» 1995 г. – «Разлом»

…Роддом. Все Валюшкины подруги в сборе. Их дети с ними… Медсестра выносит в вестибюль очередного новорожденного:

– Петров!.. Кто отец?

– Я – отец! – торопливо отзывается Лариса и принимает на руки младенца.

– Какой красавец! – говорит она Валюшке. – На тебя похож. Быть ему Ванечкой…

* * *

– «Иоанн, Богом данный!» – раздался торжественный и зловещий голос из коридора, уходящего вглубь квартиры. Оттуда и появилась миловидная женщина:

– Здрасьте…

– Это моя сестра Танюшка… – обнял её Иван и передал чайник. – Танюшка, зови всех, видишь – торт принесли…

Танюшка с чайником в одной руке другой взяла у Кати увесистый торт.

– Как вы ласково называете всех женщин, – улыбаясь, сказала Катя. – Наша мать говорила, что всегда была здесь Ольгунькой. А её здешних подруг она называла Лариской и Валюшкой… Мы как раз маму ищем. Может быть, вы знаете?

– Она у нас ночевала пару раз весной… – стала припоминать Танюшка.

– А потом?

– Потом она, по-моему, жила в гостинице… Или уехала назад, к себе – за границу.

И Танюшка с чайником и тортом исчезла на лестнице, побежала на этаж выше. В это же время стали появляться местные обитатели. Иван начал всех представлять:

– Это всё Танюшкины дети, мои бесчисленные племянники – Семён, Архип (который охрип) и Розочка… Ещё один их брательник – Павел…Ты почему не на тренировке?.. Он у нас тренер по скоростному убеганию с занятий.

– Брательник? – не поняла иностранка Катя.

– Ну да… Братан, братуха, брателло – если хотите… Половина из них живёт со мной и бабушкой в этой трущобе, а Танюшка с младшенькими этажом выше – в ваших бывших апартаментах.

– А где ваша мама? – спросила Катя. – То есть бабушка… Валюшкой, кажется, зовёт её наша мать.

– Была в роддоме…

– В родильном доме? – усомнился Антон – Сейчас ей, наверное, уже шестьдесят?

– Пятьдесят восемь, – засмеялся Иван. – Она в роддоме патронажной сестрой… Детей, видите ли, любит…

– Может быть, позвонить ей, – предложила Катя. – Она, наверное, знает про нашу мать.

– Бесполезно… И нельзя туда…Она наверняка в реанимации. Четвёртый день, как по тревоге, дежурит возле младенца… Тяжёлые там, видать, были роды.

– А отец ваш известный, мама говорила, в своё время хоккеист? Может быть, он знает…

– Давно не видели. Снимается в рекламе… Про какой-то стимулятор. Как он называется?

– Ой, Ваня, прекрати!.. – все засмеялись.

Кадр из «Семейной кинохроники» 1985 г. – «Застой»

Жизнь Валюшки с хоккеистом Сашкой сложилась трудно. Он был знаменит, заносчив, страстен и ревнив.

– Я ему честно сказала: была на дне рождения. У Лариски можешь спросить…

– Кто тебя за язык тянул? – возмутилась Лариса.

– Что же мне врать, если ничего не было.

– А потом?

– Разбил мне бровь… Я его боюсь! Он спросил: танцевала? – Два раза с одним мальчиком… – Он закричал: «Этот тип провожал тебя?..» – Я честно ответила: «Только до остановки»…

Драматический рассказ Валюшки прервал страшный грохот. Дверь закачалась. А затем стали слышны Сашкины стоны.

Валюшка вся дрожала:

– Не открывай… Он… меня убьёт… (через дверь) Сашенька! У тебя же ключица сломана…

* * *

– Пить чай будем у Кречевских! – объявил Иван. – Прошу к столу! – скомандовал Иван Петров.

И вся компания вышла на лестницу.

– У Кречевских? – тихо спросила Катя своего брата.

Он ответил, когда они входили в квартиру:

– Я в ней родился.

В прихожей был полумрак, и Иван дёрнул за верёвочку от бра на стене. Но свет не зажёгся.

– Тридцать лет назад он тоже не зажигался, – вспомнил американец.

Кадр из «Семейной кинохроники» 1985 г. – «Застой»

Скандал Валюшки и хоккеиста Сашки уже угас, когда появился их приятель латыш Герберт. Он был дипломат, и все решили, что он их успокоит.

Ольга встретила его в прихожей, дёрнула за верёвочку от бра на стене, но свет не зажёгся.

– У вас есть отвёртка? – спросил дипломат. – Или нож…

Минута, и в прихожей стало светло.

– Не выношу, когда техника не в порядке… – сказал Герберт.

С этой фразы начались их отношения.

* * *

…«Служебный роман» женатого Вадима Дашкова и разведённой Ольги Кречевской рассыпался в дни так называемой Перестройки, когда рассыпалась целая страна – Советский Союз.

«Брак ради ребенка» с дипломатом лопнул – брошенный Ольгой на дороге в Москву и оскорблённый в лучших чувствах латыш Герберт уехал служить в Швейцарию.

…И тут произошло нечто стремительное. Они повстречались во Внешэкономбанке.

Она была в этом банке в последний раз – оформляла расчётные и налоговые документы, хвосты по заработной плате – их НИИ, лишённое какого-либо финансирования, закрывалось.

Он – менял американскую валюту на шаткие, легковесные рубли.

Они встретились у касс…

– Do you speak English?

– Я учила французский.

– Tres bien…

И вот уже пришлось сдавать квартиру Совету жильцов Толстовского дома – тогда ещё не было никаких приватизаций. Барахло – мелкую мебель, тряпки, книги увезли её родители и брат Витька в Приозерск. Антона выписали из школы, куда он только что поступил.

И вот они уже в Америке… Ольга из товарища Кречевской вдруг превратилась в миссис Бьёрн Хаслунд… Белый коттедж в Санта-Монике с бассейном, садом и садоводом, с гаражом на две машины, с пляжем у океана.

Бьёрн, как и положено викингам, был заядлым путешественником, колесил по свету – главным образом по Латинской Америке. Собирал сувениры. Однажды привёз сушёную голову маори как джазовую погремушку «маракасу». Привезённые из Советского Союза Ольга с Антоном тоже были экспонатами его коллекции.

В конце первого года их жизни в Санта-Монике появилась на свет Екатерина Хаслунд – Катя.

Бьёрн был уверен, что эта рыжая, как и положено норвежкам, девочка – его дочь…

* * *

– … Я родился в этой квартире… – растроганно и тихо повторил в полумраке коридора Антон, озираясь вокруг.

– Кто будет резать торт?.. – возгласил Иван.

– А про себя-то Ваня и не сказал, – скромно заметила его сестра Таня.

– Сантехник! – шутя, с поклоном, представился Иван… – По-старому водопроводчик… Работаю здесь, у нас, в нашем доме, в бывшей прачечной. Эту квартиру мне с матерью дал «Совет жильцов и их потомков» за то, что я здесь родился, живу и работаю. Хороший дом, древний, ему сто лет… Здесь и водопровод, и электрические лифты были с самого начала, аж до революции… В те времена я назывался бы «золотарём».

– Золотарь? – переспросила Катя.

– Называемся мы по-разному, но дом-музей не покидаем!.. В отличие, так сказать, от некоторых… – не удержался от ухмылки «золотарь».

– А если бы даже хотели покинуть… Ха-ха! – иронизирует Танюшка… Ты лучше почитай про «дом-киномузей». Это же был и ваш дом, и даже эта конкретная квартира, дорогие зарубежные гости…

– Почитай, Ваня, почитай… – зашумело всё общество.

– Ладно, – согласился Иван. – «Посвящается птенцам гнезда Петровых», сидящим за этим столом.

И пока всё общество занималось тортом, Иван, как и положено поэту, стал читать свои стихи с лирическим подвыванием:

 
И во сне не мог, едва ль,
Шведский зодчий Фрэд Лидваль,
Возводя за домом дом,
Даже помышлять о том,
Что ему судьбой дано
Стать сценографом… в кино!
…В плане был доходный дом,
А возник… ПАВИЛЬОН!
С Троицкой и до Фонтанки
Едут кэбы и тачанки,
«Волги», «Чайки», «Москвичи»  —
Тихачи и лихачи.
Кто-то сломан, кто-то скачет,
В коммуналках дети плачут
У некрашеных дверей
Одиночек-матерей…
… Для столетних декораций
Лишь сюжетам бы меняться.
Так Лидваль уже давно
Стал художником кино…
 

– Замечательные стихи! – восхитилась Катя.

Антон промолчал…

– Лидваль – швед, – как и ваш отец… – закончил своё выступление Иван.

– Наш отец – норвежец, Хаслунд… Бьёрн Хаслунд – возразила Катя. – Мы все – Хаслунды… Но на самом деле отец Антона – поляк, а мой папа – русский.

– Не семья, а Организация Объединённых Наций, – пошутил Иван. – ООН…

– Это действительно ваши стихи? – поинтересовался Антон.

– Действительно… – коротко ответил Иван.

Торт всему обществу нравился.

Иван, услышав звонок, вышел в прихожую и открыл входную дверь:

– Прямо из рая красавица Рая с домочадцами! – вернувшись в комнату, объявил Иван…

Вошла привлекательная рослая женщина в пёстрой блузке-вышиванке и джинсах. С ней трое детей – две девочки-погодки пяти и шести лет и мальчик среднего школьного возраста.

– Раиса – бухгалтер, без пяти минут банкирша, повелительница чужих и не только чужих денег.

Она ответила немедленно:

– Сиди, Ваня, на диване, не считай в чужом кармане!

Тот в ответ тоже немедленно:

– Экскьюз ми, миссис Рая, я здесь первый, вы – вторая… Видите, уважаемые гости, какая у нас поэтическая среда… Бухгалтер с экспромтом, сантехник тоже за словом в карман не лезет. Поэзия возвращается в наши дома!

– Дети, идите к торту… – Раиса направляет их к столу в соседней комнате. – Моя свекровь, Лариса Павловна Русинова, тоже начинала счетоводом. А теперь в Москве половину казённого гаража приватизировала. Она называла вашу мать «замороженной вишней». Знаете ли вы об этом?

Её рассказ прервал дверной звонок.

– Её сыночек идёт, – кивнула в сторону двери Раиса. – То есть мой супруг.

* * *

Кадр из «Семейного архива» 1990 г. – «Перестройка»

Когда вся весёлая компания из Толстовского дома провожала Ольгу с пятилетней Катей в Америку, среди детей выделялся рослый парнишка – это и был Сергей, сын Лариски.

– Серёжка тоже скоро в Америку поедет, – сказала Лариска. – Вот кончит колледж… И туда. Теперь все туда намыливаются… Время великих путешественников.

И вам с Катькой счастливо приземлиться… нет… то есть… приамериканиться.

* * *

…Взрослый дядя под сорок – в тельняшке, вязаная кофта наброшена на широкие плечи, встал, улыбаясь, перед Антоном, протянул руку:

– Сергей.

– Капитан-лейтенант Балтийского флота товарищ Русинов, – представил его Иван. – Ему после колледжа обещали Америку, да не тут-то было. Зато от богатой матушки досталась шикарная квартира, здесь же, на нашей площадке…

– Кончай, Ваня! – смутился Сергей. – Нормальное жильё…

Кадр из «Семейной кинохроники» 1990 г. – «Перестройка»

Лариса превратила расселённую ею коммуналку в белый мир – стены, мебель, занавески. Всё белое… Новая планировка – без дверей.

– Ты теперь на «Мерседесе»?

– Мы тоже не валенки… – гордо ответила Лариса. – Как муж-америкос?

– Я с ним не живу… А человек он замечательный. Любит детей.

– Я помню твой лозунг: семья как Родина?

– Наверное, семья там, где родина… – подумав, ответила Ольга.

– …Не видела я твоего, – помолчав, сказала Лариса. – Не возникал… Как в воду канул…

* * *

– Исторический экскурс! – объявил Иван. – Здесь есть и коммуналки, есть и апартаменты. Раньше в них жили баре, дворяне, потом партийная элита, «сливки», секретари, военачальники, а теперь вот… «Квартирный вопрос»!.. Сама же бизнес-леди, то есть Лариска, как вы правильно заметили, берите выше, обитает в Москве, крутая хозяйка гаража какого-то топового министерства…

– Только что-то редко свекруха нас вспоминает… – вставила Раиса.

– Кончай, Рая! – перебил её Сергей.

– Про ГЛОНАСС слышали? – сменил тему Иван.

– Джи-пи-эс? – поправляет Антон.

– ГЛОНАСС – это «Замком по морде», – снова вмешалась ехидная жена Сергея.

– Ну, кончай, Раиса!

– Замком по морде? – поражена Катя.

– Не понял, – нахмурился Антон.

– ЗАМеститель КОМандира ПО МОРским ДЕлам! – довольная старинной шуткой, засмеялась Раиса. – Это же про моего Сергея!.. Его должность… Вот и ГЛОНАССом он тоже занимается.

– Серёга у нас, как хозяин ГЛОНАСС, помогает найти магистрали-пути. Проведёт без запинки и по стёжке-тропинке… – стихами заканчивает этот необычный для заезжих гостей разговор поэт-водопроводчик Иван Петров.

* * *

…Антон и Катя снова на набережной Фонтанки, вышли из дома, в котором только что приобрели много новых знакомых. С некоторыми из них обнаружились невидимые нити связей с какой-то прошлой жизнью их родителей, друзей, соседей. Необычное, странное чувство…

– Что такое «золотарь»?

– Что-то связанное с золотом, вероятно… Goldsmith – то есть «ювелир»… Наверное, из ювелирных династий.

– «Птенцы гнезда Петрова»!.. По-моему, это Пушкин… Или Лермонтов? – гадала Катя. – Иван – славный парень… Ты согласен?

– Болтлив… И развязен.

Но Катя не согласилась с братом.

– Просто вежлив… Антон, я сойду с ума… Идём в полицию.

– Сначала, – упорствовал Антон, – посоветуемся в администрации симпозиума… Зачем сразу в полицию? Мы всё-таки не дома. Пару раз весной она здесь ночевала… – задумался Антон.

– А потом – в гостинице?

– В какой? – размышлял брат. – Сколько здесь гостиниц?.. Или можно обойти или обзвонить?..

– Логика типичного американского сухаря, янки. – Катя была возмущена. – Петербург огромный город. По-моему, больше Парижа… «Обойти, обзвонить…» Ты ведь жил здесь!.. Даже родился! – Катя вновь набрала номер на айфоне.

* * *

Белый телефон на кухне упрямо колотился…

Рядом с кухней в прихожей – несколько пар женской обуви, зимней в том числе. На проволочной вешалке – спортивная потрёпанная куртка, шубка из чёрной каракульчи…

* * *

…Антон и Катя вышли на широкую квадратную площадь (бывшую «Perukka-Saari», бывшую площадь Михайловского двора, бывшую площадь Фердинанда Лассаля).

Ныне это Площадь Искусств, расположившаяся между Инженерной и Итальянской улицами. Брат и сестра, остановившись возле памятника Пушкину, смотрели на Русский музей.

– Париж, не Париж… – задумчиво сказал Антон. – Но что-то общее есть.

– Есть! – согласилась Катя. – Антон, где мама? Идём в полицию.

– Когда мы с мамой уезжали в Штаты, здесь была милиция, нормальная милиция… Когда она успела превратиться в полицию?.. И зачем?.. И так быстро…

– А жандармерия здесь есть? – зная французский порядок, спросила Катя.

– Сомневаюсь…Такой полиции, как у нас в Штатах, наверняка, тут нет… Поэтому – местная полиция в крайнем случае. Сначала – симпозиум. Там толковые, интеллигентные люди. Но туда ещё рано…

Катя была огорчена.

Тем временем сухарь и педант ударился в воспоминания:

– Вот здесь, в МАЛЕГОТе…

– Где?

– Так называли этот театр – МАЛЕГОТ – Малый государственный оперный театр. Сокращённо… По-старому – в Михайловском театре, – как рассказывала мне мама, – всю жизнь танцевала моя бабушка Софья Николаевна Кречевская… В девичестве – Соня Обухова… У нас в Вермонте есть несколько фото… И в русском Интернете я её нашёл…

– Ты всё знаешь про театр? Откуда?

– Я тут, на этой площади, всё знаю наизусть. Меня на ней выгуливал мой дед Генрих Янович Кречевский. Вот там за углом, на Инженерной – цирк. Вот здесь на углу – оперетта. Рядом Филармония – бывшее Дворянское собрание. Здесь и работал сам дед.

– Кем?

– Он был музыкант…

– Какой?

– Из «духовенства»…

– Ещё и священник? – изумилась Катя.

– Гобой, фагот… – засмеялся Антон. – Медь, то есть трубы. Все, кто дует… Это и есть «духовенство»… Давным-давно дед играл в Персимфансе…

– Опера? – снова удивилась Катя.

– При коммунизме большевики, – начал делиться своими знаниями старший брат. – Они всё хотели сокращать – МАЛЕГОТ, Совнарком, колхоз, совхоз, Наркомпрос… ВКПБ… Аббревиатуры – понимаешь?

– Абривиэйтер, понимаю…

– Персимфанс – это оркестр без дирижёра, «ПЕРвый СИМФонический АНСамбль»… Как теперь здешний ГЛОНАСС…

– Это же везде так, – сказала Катя. – ООН, НАТО, Евросоюз… Брекзит…

…По узкому мостику они не спеша пересекли Екатерининский канал (бывший канал Грибоедова, бывшую речку Кривушу) и свернули в тихий переулок…

– А почему ты не стал музыкантом?

– Был бездарен по этой части… – усмехнувшись, объяснил Антон. – Наверное, мог бы быть только барабанщиком.

На самом деле этот мальчик показывал удивительные результаты и в музыке, и в математике. Известно ведь, что музыка – это мир цифр и чётких формул. Но его американский отчим – математик Бьёрн Хаслунд направил стопы своего талантливого пасынка в Гарвард – в мир цифр и расчётов. Засох парень…

Антон продолжал вспоминать:

– Вот здесь, я хорошо помню, в переулке была их уютная квартира. Как он теперь называется?

Антон стал разглядывать номер на доме.

– Шведский, два… Меня часто отправляли сюда ночевать. И мама приходила сюда за алиментами… Или элементами…

– За какими «элементами»?

– Не знаю, – пожал плечами Антон. – Я запомнил это странное слово… Но никогда их не видел… И даже не представляю, как они выглядят.

* * *

Кадр из «Семейной кинохроники» 1985 г. – «Застой»

…Народная артистка Софья Николаевна Кречевская пощупала пульс своей бывшей невестки Ольги:

– Плохо выглядишь… Прими ванну с бадусаном… Или заведи любовника.

– Есть.

– Значит, хорошего заведи.

– Вроде хороший…

– Вот тебе «элементы», как говорила покойная Дуня.

– Тут не много ли?..

– Твой бывший, наконец, получил за свой учебник…

* * *

Катя и Антон подошли к дому, вошли в подъезд. Там сидела охрана.

– Нас интересует квартира известной балерины Софьи Кречевской, – начал Антон.

– Геморрой? – переспросил охранник.

– Не понял…

– Вы пришли в «Центр израильской медицины „Сан-Клиник“», – вежливо объяснил чоповец…

Уже на улице Антон продолжил:

– Жила здесь и моя двоюродная сестра Алиса по той, польской линии. Но где она – я не знаю… Может быть в Польше… Глупо как-то…

Теперь они сидели на лавочке возле Пушкина.

– Пушкин очень похож на моего бывшего одноклассника в Дюнкерке.

– А не наоборот? – наставительно сказал старший брат.

– Как называются у мужчин волосы на висках?

– Бакенбарды. Это голландское слово… Хиппи любили «бачки».

– Элвис Пресли, – припомнила Катя. – И мой Мохамед…

– Куда всё это делось? – задумчиво спросил Антон у сестры. – Альбомы, книги, мебель, гравюры, бабушкины туалеты?.. У антикваров?.. В комиссионках?.. На свалках? Удивительно… Бездонная дыра, чёрная бездна. Прямо космос какой-то! За то короткое время, что мы с тобой живём на этом свете, исчезла целая страна…

– Почему исчезла?.. Вот она…

Катя обвела рукой вокруг себя.

– Вот мама, действительно, куда-то исчезла… – на глазах Кати слёзы.

Она вытащила из сумки журнал «Вторичка».

– И вокруг дома нашего началась какая-то интрига… Только ведь мама знает, где все документы и застрахован он или нет.

– А разве дом может быть не застрахован?

– …Не застрахован!.. Эх, американец!.. У нас во Франции юристы – самые известные в мире жуки и комбинаторы ещё с наполеоновских времён… Антон, я боюсь!

– А отец твой, дядя Вадим, успел переписать всё на тебя или нет? – спросил Антон. – Это должна знать мама…

– Где она?

– Сначала в офис симпозиума. Перед вечерним заседанием…

* * *

Две уже известные нам дамы – Светлана Евгеньевна и Юлия Ивановна пили послеобеденный кофе, который принёс им «грум» и буфетчик в индийском наряде усатый дядя Костя.

Дамы сидели возле круглого столика в кабинете хозяйки гостиницы.

– Кто же делал эти фотки, если не дорогой наш Аркадий Савельич? – задала вопрос Юлия Ивановна, перелистывая пухлый журнал.

– Кому-нибудь заказал…

– Он что – дожидался смерти Вадима?..

– Всё может быть… Он и на кладбище был слишком оживлённый… – предположила Светлана Евгеньевна.

– И на поминках он тоже был какой-то. А ты – я забыла – была на поминках?

– Нет, – ответила Слоник. – На поминках я, как ты понимаешь, не могла быть…

– Прямо атака какая-то началась… – в голосе Юлии Ивановны проснулось любопытство. – Психическая атака!.. А про родительский дом в Приозерске Бруевич не интересовался?

– Юличка, видела я когда-то этот дом, – засмеялась Светлана Евгеньевна. – Ещё задолго до того, как занялась недвижимостью. Такое Бруевича не интересует.

– Когда успела? – удивляется Юлия…

– Вот успела… Давно продан… Купили «двушку». Там, кажется, живет её брат, Витькой зовут…

– Всё крутится вокруг жилья!.. – развела руками Юлия Ивановна. – Покупают-продают… А я по-прежнему загниваю в своей старой рухляди, несмотря ни на некогда высокие советские чины, ни на обещания интригана Сергеева, ни на свою древнюю вельможную фамилию…

Темпераментный монолог Юлии Ивановны прервал сигнал её же мобильного телефона.

– Алё! – она включила гаджет. – О-о-о!.. Бонжур, месье Али!

Далее короткий разговор по телефону Юлия Ивановна вела на корявом французском языке.

Слоник была чрезвычайно заинтригована и, как только загадочный разговор был закончен, немедленно спросила свою гостью:

– Кто это?

– Некоммерческая контора из Франции. Они мне помогают по кошачьим делам.

– А кто такой Али?.. Азиат?

– Хусейн ибн Али… Милый дядька, врач-ветеринар… Интересовался, нет ли у меня больных животных.

– Всё ясно, – успокоилась Слоник. – А где они находятся?

– В Удельном парке. Серьёзная контора… Настоятельно приглашал в гости…

Хозяйка приюта «Мяу!» встала, бросила в кресло глянцевый журнал:

– Спасибо за кофе… Вкусный… Я поехала… Прав был мямля Дашков – детей надо было заводить… А не кошек!

* * *

Ещё с детства маленький Антон был известен своим упрямством, но и настойчивостью, что было явным признаком польских кровей. Это проявлялось и русском детском саду, и в американской школе, и в Гарвардском университете, откуда он вышел двадцатипятилетним профессором.

Вот и теперь он добился своего – не обратился в здешнюю «сомнительную» милицию-полицию в поисках собственной матери, а дождался вечернего заседания симпозиума.

…Антон вошёл в просторный офис возле зала заседаний в Конногвардейском Манеже.

– Я – профессор Хаслунд… Здравствуйте… Я из Соединённых Штатов…

Перед Антоном сидела возле компьютера строго одетая девушка – очочки на носу, ноль косметики, в петлице – эмблема симпозиума.

– Чем могу быть полезна?

– У меня пропала мать… – заявил Антон.

– У вас?! – изумилась девушка. – Вы с ней приехали?..

– Нет. Она, как мне кажется, здесь в Петербурге живёт. Вероятно, с весны.

– Кажется?.. С весны? Её имя?

– Ольга Кречевская-Хаслунд.

– Я свяжусь с полицией…

– С полицией?

– Да… Слушания начинаются… Я вас найду…

* * *

…Антон сидел в полузаполненном (полупустом) зале, слушал чей-то доклад на английском языке, делал пометки в дорогом делегатском блокноте, зевал, менял позы в неудобном кресле… Томился.

– Профессор Хаслунд… – услышал он девичий голос, обращающийся к нему по-русски.

Он встал. Перед ним была девушка из офиса.

– В полиции спрашивают – есть ли у вашей матери телефон…

– Да, конечно… Но он не отвечает.

– Это неважно. Телефон американский?

– Нет… Вероятно, французский.

– Напишите номер.

– Но он не отвечает.

– Это неважно… Они его будут пеленговать… Это потребует времени.

Антон переписал из своего айфона номер матери, вырвал листок из делегатского блокнота…

– Профессор, у меня к вам есть ещё одно дело… Точнее – просьба…

– Чем могу быть полезен? – улыбнулся Антон и надел очки.

– Меня зовут Динара, – слегка нараспев представилась девушка, – Динара Азизи. Я здесь волонтёром… А вообще-то я из Майданакской обсерватории, в горах Узбекистана… Но стажируюсь в Пулкове. Наш астрофизический молодёжный центр хочет устроить с вами встречу… Повторите, пожалуйста, полное имя вашей матери.

– Ольга Николаевна Кречевская-Хаслунд-Дашкова… – Антон педантично перечислил все личные данные матери.

– Но ведь я через два дня уплываю, – усомнился Антон. – Вряд ли наша встреча получится…

– Жалко… – сказала грустно Динара.

* * *

Вечер этого дня пребывания в Петербурге закончился для брата и сестры Хаслунд скучно и нерезультативно. Они провели его вдвоём в соседнем с Манежем ресторане «Строганов Стейк-Хаус» на Конногвардейском бульваре.

Екатерина Дашкова к этому времени была уже опытной «рестораторшей». У неё за спиной – работа официанткой в школьные французские годы, и стояние за барной стойкой, была она и метрдотелем. Её школьный товарищ французский алжирец Жан-Пьер Мохамед Таруи – своей арабской ремонтно-строительной бригадой помог ей перестроить первый этаж их дома на берегу Па-де-Кале и открыть там кафе «Бистро» на русский манер.

В этот вечер в Петербурге, сидя в огромном зале «Строганова», Катя с братом решили попробовать настоящие русские пельмени. Получилось дорого и невкусно. Краснодарское вино пахло пробкой. Ресторан был почти пустой и полутёмный, заполненный, главным образом, делегатами Астрофизического симпозиума.

– Что тебе сказали на симпозиуме про маму?

– Они будут её пеленговать.

– Что значит «пеленговать»?

– По номеру телефона, который я им дал. Завтра в полиции дадут ответ.

– Это же можно было сделать раньше! Эх, Антон-Антон! Я сойду с ума…

– Десерт? – Антон взял в руки карту ресторана.

– Пойдём спать…

Они вышли на свежий воздух. Ничто не радовало Катю. Ни громада Исаакиевского собора, ни Медный всадник, ни панорама правого берега Невы с Университетом, за которым трещали и сыпались беспорядочные фейерверки со стрелки Васильевского острова… Не радовал ни изящный дворец Меншикова, ни величие Академии художеств.

– Пойдём спать… – повторила она свою просьбу.

– Только имей в виду, – сказал старший брат своей сестре. – Ты в Петербурге впервые… Сейчас здесь белые ночи. Метеорологи их называют «гражданскими сумерками»… Возможно расстройство сна, тревожное состояние, потеря «чувства времени», ложись сразу и плотно задерни шторы…

* * *

…Утро следующего дня, от которого брат и сестра Хаслунд ждали лишь сведений о своей матери, не предвещало лично им никаких неожиданностей и крутых поворотов в жизни. Но они случились. Вот как это было.

* * *

…Катя в одиночестве подходила к дому в стиле «северный модерн» – теперь ей знакомы и дорога, и само здание с несколькими дворами и сквозными арками.

Она поднялась пешком по кафельной лестнице, позвонила в знакомую, плохо покрашенную дверь. Стала ждать…

Девочка лет десяти с трудом открыла замки, удивлённо обнаружив на площадке Катю.

– Здравствуй, как тебя зовут? – спросила Катя.

– Тоня.

– Тонюшка? А меня Катя… Позови дядю Ивана.

– Он в подсобке.

– А что такое «подсобка»?

– Это мастерская в среднем дворе… Рядом.

* * *

Полуподвальную мастерскую (бывшая прачечная) можно было угадать сразу – по вспышкам электросварки в низких окнах у самой земли и дверном проёме.

Катя туда вошла. Было дымно. Пахло горелой железной окалиной.

Сварка остановилась.

Стоя посреди подсобки, в окружении труб, фаянса, проволоки и электроприборов, Катя смотрела на Ивана, откинувшего на затылок сварочную маску, восхищёнными глазами.

– Мой дедушка тоже ремонтировал водяные трубы, – сказала Катя. – Когда они с бабушкой гостили у нас в Санта-Монике, он всё время что-то чинил, учил местных чёрных… Звали его Николай Иванович.

– А я – Иван Александрович! – засмеялся молодой человек. – Чем могу?..

– Скажите, Иван, стихи писать трудно?.. Ваше произведение мне так понравилось! Я впервые в жизни увидела живого поэта. Научите… Хочу попробовать.

– «Поэта» – это громко сказано… Не советую… – он вдруг стал совершенно серьёзным. – Стихи легко получаются, когда плохое настроение или жизнь трудная, не удалась… А у тебя…

– Что у меня?

– Америка, Франция!.. На каком языке ты хочешь писать стихи – по-французски, по-английски?

– Я ещё и фламандский знаю… Но я хочу по-русски… Я не люблю англичан – хитрая и мрачная нация, пираты и спекулянты…

– Сколько лет ты во Франции?

– Двадцать… Почти…

– Оно и видно… Французы терпеть не могут англичан. Двести пятьдесят лет назад генералиссимус Суворов нас предупреждал: «Англичанка гадит!»

– Умываются в тазу, – с усмешкой, презрительно сказала Катя. – Греются в постели бутылкой с кипятком или у открытого огня возле дымных каминов. Вся литература у них про преступления… Детективы. Одни трупы… Полицейские да сыщики.

– «Латынь из моды вышла ныне. Её мы стали забывать…» Если хочешь писать стихи – чьи слова?

Катя смущенно пожала плечами.

– Пушкин… «Евгений Онегин»… Не стыдно?.. А ныне не латынь, а «Инглиш» правит миром! – развёл руками слесарь-водопроводчик. Вот послушай…

 
English хозяином стал на планете.
Люди робеют  –  в опасности дети.
 –  Папа!  –  ваш сын начинает. И сразу
Мать поправляет:
 –  Не «папа», а «father».
Песня на конкурс «in English» не спета.
Значит, нет песни… Понятно вам?.. Нету!
Дрейка пираты, их пушек раскаты:
 –  Деньги на бочку!.. Вы все виноваты!..
Слышен не Гамлет, не Лир, не Полоний  —
Эхом доносится окрик в колониях.
Это не Шоу веселое действо  —
То в резервациях ропот индейцев…
 

* * *

 
Летом в порту или возле Невы
В толпах туристов гуляете вы,
Все незнакомы и, всё же, вы близки  —
Всем помогает, конечно, английский.
Но с пассажирами и с моряками
Хочется мне поделиться стихами:
«…Едучи давеча на электричке,
Я обознался с карманной наличкой.
На перегоне  –  тик в тик  –  в середине.
Блин!.. Мне как раз не хватило полтины!..
И я с позором долой выползая,
Каюсь, смекая:
 –  Я заяц!.. Я заяц!..»
Как ни старайся, однако, как видишь  —
Не положить этот русский на English…
 

– Замечательно! – восхитилась Катя. – Но про зайца я ничего не поняла.

– Чтобы понять эти слова, надо здесь жить. У нас в языке, да, наверно, и в других языках, есть словечки, идиомы, говоры, сленг и ругань. Русский – очень гибкий язык.

– Ты написал?

– Один мой приятель…

P. S.

Необходимое предупреждение. Поскольку наша героиня проявляет повышенный интерес к русской поэзии и прозе, вас ожидает большое количество стихотворений, с которыми вас будет знакомить сантехник Иван Петров, тоже неравнодушный к литературе. Судя по всему, в силу природных склонностей – они нашли друг друга.