Текст книги "Урал-тау. Травелог об Урале"

Урал-тау
Травелог об Урале
Игорь Михайлович Михайлов

© Игорь Михайлович Михайлов, 2024

ISBN 978-5-0064-4115-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Урал-тау

На Урале сосны звенят, как колокола. Радостно.

Прохладное утро, как взгляд реаниматолога, прокалывает иголочками насквозь.

Березы шуршат листьями, словно из железа. Или это или ветер, слетающий по-орлиному с гор, или эхо, что летит со скоростью света.

Со скоростью эха.

Невидимый, но осязаемый голос гор, как будто тебя окликнули!

Эхо уносится прочь. Горы высокие, эхо маленькое, как птица, пичужка.

В детстве я думал, что стоит подпрыгнуть, оторваться от земли, и я сразу окажусь на небе. Где божьи коровки и облака на веревочке, как воздушный шарик, а купол неба, словно линза старого телевизора.

Горизонт выгнул спину, как кот.

Гора, как праздничный торт.

А сейчас вся эта геометрия поверяется опытом, когда глаза вырываются из орбит, а зрачок прорывает пространство насквозь, как бумажный очаг в каморке папы Карло.

Окру`га округляется, как живот у беременной. Облака, словно выморочный выдох, как будто удивился Творец содеянному, вздохнул устало и выпорхнуло облако, круглое, как воздушный шарик.

Уральский хребет…

Гора, наверное, высечена из букв: г – гордость; о – основа; р – радость; а – первая буква в алфавите и звук счастья при рождении.

Горы – твердая порода несогласных, покоренных радостным возгласом идиота. Алфавит жизненных переживаний и воспоминаний.

Я приближаюсь к горе или гора наступает на меня, как судьба. А я выпутываюсь из лабиринта тропинки, ведущей из леса, минуя мохнатое приведение, медведицу Машу в клетке, обнаружив себя возле подножья.

Маша томится в клетке, обед – на протяжении вытянутой руки или лапы с загнутыми коготками, но клетка превращает ее обед в зрителя, как в театре.

И в театре не ясно, кто зритель, а кто жертва?

Я – всего лишь ленивый зритель, который не верит в Машину игру в медведицу.

Ее взгляд ненадежен и обманчив.

Актриса играет Машу, я играю альпиниста!

Так и у горы все: валуны, березовая аллейка, наверху превращенная в веник, ресторан на горе, напоминающий гнездо орла, – вроде бы рядом, но попробуй дотянись.

Только воображение и спасает.

Подножье горы напоминает башмак, напяленный на чугунную лапу в ремонте обуви.

Гора, видимо, это – ремонт обуви. Все сделано руками, но не человечьими.

Рукой мастера.

Сувенирное изделие под названием «гора». Артикул №2021

Уральский позвоночник.

Урал – ура!

Когда я кричу, позвонки мои, хрящи мои, видимо – звенья одной уральской гряды, цепи.

Гора звенит, как сосны.

Гору обрамляет широкая полоска скошенной травы, которая зимой будет спуском, а сейчас ее, словно прогладили утюгом брючину.

Или же это – белая полоска, что ниже копчика, на теле женщины, которую обычно не подставляют загару.

Где-то высоко за облаками вершина, на которую надо забираться пешком. Нельзя обижать такое стихотворение, как гора, подъемником.

Но человеческий муравей выравнивает все окружающее пространство. Медведя Машу загоняет в клетку, дорогу обувает в асфальт, реку упаковывает, словно стакан с кока-колой, в набережную.

Гора, тебя покорили, тебя, как дикого скакуна, обуздали, и теперь ты покорно подставляешь спину каждому, кто пришел к твоему подножию, похожему на башмак!

И кто заплатил за вход!

Гора напоминает роман, который надо написать! Необозримые объемы, пространства, тяжесть, размер.

Гора – это эпопея!

А кабинка фуникулера – предисловие. Согласные и несогласные выстраиваются в ряд. Я выдыхаю, начинаю, как будто взбираясь, эпизод за эпизодом карабкаться к финалу.

Итак, здравствуй, гора!

И эта глыба берет меня в свои шершавые и надежные руки и сажает на плечи, как папа в детстве!

Папа взрослее меня. На несколько каких-нибудь тысячелетий.

И я плыву над обрывом, под ногами драконий хребет, березы, словно декоративные, тщательно выбеленные стволы. Березы выстроились караулом, слева спуск горной трассы, справа бесконечность, даль в голубоватой дымке, как детская мечта.

Чем выше, тем я младше или меньше. Я уменьшаюсь в перспективе.

В детстве я карабкался на снежные горки, но всегда стремился выше. Но космонавтом не стал. Мечты растворились в млечном пути безумного далека, как чернильное пятно в стакане воды.

Но все еще впереди, вернее в вышине, на серой шапке с голубым подбоем.

Мечты сбываются. Но только там, где и живут, подобно духу святому, как голубь в духовной своей голубятне.

Наверху!

Подъем, медленное восхождение в небесные пределы и чертоги. В вышине, в высоте есть что-то пафосное. Высокое. И теперь спустя время, рассеянно коготочками скребущее циферблат, я, словно отыгрываюсь на горе за свои испарившиеся мечты, я иду искать свою детскую мечту о космонавтах, крановщиках, самолетах.

На фуникулере!

Первый этаж, второй… словно подъем на лифте во вчера.

Лифт выходит кабинкой наружу.

В высотке на Котельнической набережной был такой лифт. Из его про

...

конец ознакомительного фрагмента