Текст книги "В мирах любви"

Игорь Минаков
В мирах любви[1]1
  Рукопись романа «В мирах любви» была совсем недавно обнаружена в архиве одного московского коллекционера, пожелавшего остаться неизвестным. По некоторым стилистическим особенностям можно предположить, что роман этот принадлежит перу малоизвестного русского советского писателя Исидора (Сидора) Лукьяновича Тяжельникова, родившегося в Москве в 1891 году и скончавшегося в 1937-м на Колыме. Точная дата смерти Тяжельникова не установлена. – Прим. публик.


[Закрыть]

Фрагмент фантастического романа «Континуум Витуса»

 
В мирах любви неверные кометы,
Закрыт нам путь проверенных орбит,
Явь наших снов Земля не истребит,
Полночных солнц к себе нас манят светы.
 

Максимилиан Волошин

Загадочный собеседник

Сухая метель била в стекло. Трепетал язычок свечи. Тени прыгали по обоям. Аня спала, отвернувшись к стене. Светлые волосы разметались по подушке. Борису не спалось. Он сидел на постели, спустив босые ноги на ковер, и как загипнотизированный наблюдал за трепетом огненного мотылька. То непостижимое, что предстояло ему, вот уже несколько дней держало его в нервическом напряжении. Громадный груз давил на плечи – не распрямиться, не вздохнуть полной грудью. Странно было думать о том, что ни один человек в миллионном городе не подозревает, какую великую тайну носит в себе скромный приват-доцент Беляев, еще неделю назад безмятежно читавший в университете курс небесной механики. Да и сам он охотно бы счел все неудачной шуткой. Приглашение лететь в мировое пространство? Сказка, бред больного, сновидение в предутренней мгле. Миры разделяли ледяные бездны, одолеть которые под силу лишь метеорам и кометам. Борис сызмальства привык наблюдать за таинственной жизнью этих бездн – отец частенько брал его с собой на ночные наблюдения в обсерваторию. Пороша мерцающих скоплений, теплые шарики планет, выпуклый серебристый щит Луны, сверкающий хвост редкой залетной гостьи – вот и все, что удавалось разглядеть в телескопное око.

Борис не был скептиком. Он разделял воззрения некоторых астрономов, которые верили в обитателей иных миров, но все разговоры о возможной встрече с ними полагал праздной болтовней. Одно время газеты пестрели сообщениями о сенсационных открытиях американца Ловелла, который якобы обнаружил на Марсе признаки высокоразвитой цивилизации. Пулковские высоты пережили кратковременное нашествие репортеров и праздных зевак, полагающих, что ученые анахореты только лишь из чванства не хотят делиться с публикой подробностями светской жизни марсиан. Пожилые коллеги Бориса вынуждены были отрядить его для прочтения популярных лекций, дабы сбить пламя ажиотажа. Университетские аудитории, где проходили лекции, были набиты до отказа. Борис Аркадьевич Беляев даже стал на короткое время знаменитостью. И хотя он стремился всячески остудить горячие головы, намеренно излагая самые консервативные теории относительно природы Марса, достичь поставленной цели ему не удалось.

Впрочем, эти лекции принесли Борису не только недолговечную славу, но и личное счастье. Аня Добужинская сама подошла к нему после очередной лекции. Она о чем-то спрашивала вдруг покрасневшего, тридцатипятилетнего приват-доцента, но он не понимал вопроса, любуясь чистым овалом лица в ореоле пшеничных волос и сияющими синими глазами. Девушка даже рассердилась на него, за непонятливость, и Борис, холодея от мысли, что вот сейчас она повернется и навсегда растворится в толпе осаждающих кафедру студентов, заикаясь, предложил ей встретиться в кофейне «Централь», что на Невском проспекте. Против ожидания, Аня согласилась и сама назначила час. На свидание Борис явился с твердым намерением сделать удивительной девушке предложение. Правда, намерения этого он не исполнил – не хватило духу, но Аня, по ее же собственным словам, с первой минуты прониклась к застенчивому астроному доверием. Они проговорили обо всем на свете до самого закрытия кофейни, а потом долго ехали на извозчике к дому Добужинских на Петроградской стороне, любуясь осенними созвездиями, о которых Борис мог говорить часами.

Они встретились еще несколько раз, прежде чем Борис решился. Последняя листва облетала в Летнем саду. Хмурые рабочие обшивали стыдливо обнаженные статуи чехлами из ветоши и досок, готовя античных божеств к суровой питерской зиме. Борис и Анна скромно обвенчались в университетской церкви Святых Апостолов Петра и Павла, в присутствии немногочисленной родни и коллег новобрачного. Сняли небольшую, но уютную квартирку, неподалеку от университета, и зажили счастливой, размеренной жизнью молодоженов, мечтая скопить денег на свадебное путешествие за границу. В ту пору Борис не подозревал, что скоро ему предстоит путешествие гораздо более дальнее. Не знал он и того, что его лекции, разоблачающие беспочвенные фантазии о мудрых марсианах, привлекли к нему внимание не только самой прекрасной девушки на свете. Погруженный в вихрь любовных переживаний, Борис не замечал, что за ним пристально наблюдают. Возможно, он не раз сталкивался в людных местах с бледным до болезненной синевы, большеглазым, хрупкого телосложения человеком, который передвигался, прихрамывая, тяжко налегая на толстую трость. Сталкивался, но не ловил на себе странно холодного взора, которым большеглазый простреливал ослепленного счастьем приват-доцента навылет.

Человек с тростью окликнул Бориса на исходе декабря, у входа в магазин «Бриллианты ТЭТа», куда внимательный муж собирался заглянуть в поисках рождественского подарка супруге. Борис оглянулся в недоумении, предполагая увидеть кого-нибудь из знакомых, но перед ним стоял чужак. Нелепое, будто с чужого плеча, пальто, нелепый же котелок, низко надвинутый на глаза, которым, похоже, тесно было на узком, костистом лице. Обеими руками незнакомец опирался на массивную трость, словно боялся упасть.

«Филер или попрошайка», – подумал Борис, на всякий случай нащупывая в кармане горсть мелочи.

– Чем могу служить? – осведомился он.

– Простите, Борис Аркадьевич, что отвлек вас, – четко, как иностранец артикулируя слова, произнес большеглазый. – Но я уполномочен сообщить вам нечто чрезвычайно важное, касающееся вашей науки.

– Вы астроном?

– В некотором роде, – отозвался незнакомец и вдруг качнулся вперед.

Борис едва успел подхватить его под локоть, удивляясь птичьей хрупкости костей, которые прощупывались под грубым драпом пальто.

– Простите, – пробормотал большеглазый. – Мне очень трудно стоять… Не могли бы мы переговорить в уединенном месте? Уверяю, мое сообщение вас чрезвычайно заинтересует.

– Да, да, разумеется… почту за честь… – пробормотал Борис, смущаясь неловкостью создавшегося положения.

Незнакомец мог оказаться жуликом или умалишенным, но бросить его на промороженной улице одного или подозвать городового сын известного петербуржского профессора счел для себя постыдным. В конце концов, этот человек столь хрупок, что регулярно посещающему гимнастический зал и занимающемуся английским боксом молодому приват-доценту не составит труда управиться с помешанным, если тот окажется буйным.

Бориса вдруг осенило.

– Если не возражаете, – сказал он, – мы могли бы переговорить у нас на кафедре… Это недалеко.

– Мне это известно, – отрезал большеглазый. – Кафедра астрономии Императорского университета – наиболее подходящее для нашей беседы место.

– Вот и славно… – проговорил Борис, оглядывая улицу в поисках извозчика.

Проскрежетали на оголенных торцах мостовой полозья. К двум господам, явно уже принявшим за воротник, подкатил закутанный по самые брови лихач. Приват-доцент помог своему нежданному собеседнику взобраться в сани. Лихач укрыл их медвежьей полостью.

– К университету! – велел Борис.

Звонко щелкнули на морозе поводья, лошадка, мохнатая от инея, легко прянула вдоль запруженной экипажами линии. Борис покосился на большеглазого, в расширенных зрачках которого отражались электрические фонари.

– Прошу прощения, – сказал приват-доцент, – с кем имею честь?

– Я забыл представиться, – безжизненно, как автомат, произнес незнакомец. – Мое имя Лао.

«Китаец?!» – подумал Борис, а вслух сказал:

– Очень приятно… Вы иностранец?

– В некотором роде, – однообразно откликнулся Лао.

Борис решил отложить дальнейшие расспросы, предвкушая, как по возвращении домой будет рассказывать Ане о своем приключении.

Они благополучно доехали до университета. Сторож Василий нехотя отворил господам двери.

– Забыли чего, Борис Аркадьевич? – ворчливо осведомился он.

– Коллегу встретил, – смущенно откликнулся Борис. – Нужно обсудить кое-что… Ты вот что, Василий, ты дай мне ключи от кафедры, я сам открою.

Сторож долго возился, отцепляя нужный ключ от общей связки. Свалившийся как снег на голову «коллега» страдальчески морщился, всем телом налегая на палку. Борис начал опасаться, что Лао вот-вот упадет в обморок.

– А что, Василий, самовар у тебя в сторожке небось горячий?

– Да как водится, Борис Аркадьевич, – отозвался старик.

– Будь любезен, принеси-ка нам чаю, – кляня себя за гоголевские обороты, проговорил Борис.

– Будет сделано, Борис Аркадьевич, – с удивительной покладистостью согласился сторож.

– Ну вот и славно…

Борис сунул старику пятиалтынный, подхватил полуобморочного «китайца» под локоток и повлек к парадной лестнице. Передвигались они медленно. Василий вскоре догнал их с двумя стаканами чаю в мельхиоровых подстаканниках. Спустя еще с десяток минут приват-доцент Беляев и его гость утвердились в кожаных креслах в кабинете заведующего кафедрой, знаменитого профессора Глазенапа. Мягко светила большая настольная лампа под стеклянным абажуром. Поблескивали золотые корешки книг в шкафу. В высокие окна скреблась стужа. Над горячим чаем курился парок.

Без пальто Лао казался совсем хрупким. В глубоком покойном кресле сидел почти мальчик, правда, необычайно, даже болезненно субтильный и большеголовый. И еще – совершенно лысый. Невольно возникали мысли о врожденном уродстве или болезни, но Борис гнал их от себя – в огромных глазах Лао светился недюжинный ум, сильная воля и глубокая, нездешняя печаль.

– Итак, я готов выслушать вас, господин Лао, – сказал астроном.

– Благодарю вас, господин Беляев, – откликнулся «китаец». – Прошу отнестись к моим словам со всей возможной серьезностью. Не скрою, вам потребуется широта научного кругозора и известная гибкость ума. Доказательства правдивости своих слов я предоставлю, но мне хотелось бы, чтобы вы поверили мне без доказательств.

– Ничего заранее не обещаю, – сказал Борис. – Прежде всего, мне хотелось бы знать, откуда вы прибыли… Вы ведь не русский, господин Лао? – «Китаец» покачал головой. – И даже не подданный Империи? – Лао кивнул. – Тогда откуда вы?

– Я гражданин Конгрегации Северного Полушария, если перевести название моего государства на ваш язык.

– Никогда не слышал о таком…

– Северного полушария… Марса, – уточнил Лао, испытующе глядя приват-доценту в глаза.

«Все-таки помешанный, – подумал Борис. – А жаль… Как бы его спровадить повежливее…»

– Ну и как у вас жизнь, на Марсе? – осведомился он, не скрывая иронии.

– Трудная у нас жизнь, господин астроном, – печально проговорил «марсианин». – По сути, мы вымираем. Наша планета стремительно теряет атмосферу. Пустыни поглощают плодородные земли. Холод спускается в долины.

– А как же каналы? – спросил Борис скорее из вежливости, чем из любопытства. – У нас тут немало энтузиастов, искренне верящих в эти исполинские водные артерии, наполняющие, так сказать, дряхлеющие жилы Красной планеты.

– Каналы… – вздохнул Лао. – То, что видите вы, земные астрономы, не более чем обмелевшие русла, забитые зеленоватым илом, прибежищем примитивной жизни. А высшие формы вынуждены напрягать последние силы, дабы окончательно не уступить свой мир существам, достойным всяческого презрения…

Приват-доцент Беляев слыхал, что психически больные, страдающие шизофренией, способны чрезвычайно подробно детализировать свои бредовые концепции. Ему стало любопытно, до какой глубины проработана безумная теория этого странного человека, и он решил подыграть «марсианину».

– А что именно предпринимают ваши правительства для борьбы с засухой? – осведомился Борис. – Если обычной ирригации недостаточно, значит, нужны какие-то экстраординарные меры.

– К сожалению, правящие партии двух самых крупных государств нашей планеты – Северной Конгрегации и Федерации Южного Полушария – заняты политическими интригами и военными столкновениями, а не спасением цивилизации.

– Но кто-то же все-таки озабочен этой проблемой? – продолжал приват-доцент странную игру с безумцем. – Вы, например, кого представляете?

– Я представляю Союз Инженеров, – отозвался Лао. – Сотня лучших умов Марса объединились, чтобы найти выход. В нашем распоряжении высшие достижения науки и техники, но нам не хватает взгляда со стороны, понимаете?

– Пока не очень, – искренне ответил Борис.

– Лучшие среди нас – это представители древних родов Марса. Аристократы, как сказали бы здесь, на Земле. Им порою трудно согласиться друг с другом. И если в узкоспециальных вопросах они еще находят общий язык, то в главном – в поисках путей спасения – порой опускаются до мелочной свары. Двадцать лет главные лица Союза Инженеров не могут прийти к единому мнению, и этому противостоянию не видно конца.

– Распри в академических кругах – это мне знакомо, – проговорил Борис, забыв, что вовлекся в игру с помешанным. – Если я правильно вас понял, господин Лао, вы решили искать советчика на стороне?

– Вы не верите мне, я знаю, – вздохнул «марсианин». – И тем не менее вы правы. Глава Союза, великий мыслитель Шэ, принял единоличное решение послать на Землю этеронеф – междупланетный корабль на аппергической энергии. Я, инженер-астроном, и трое моих товарищей-этеронавтов отправились сюда, чтобы найти человека, который мог бы нам помочь.

– И вы… – проговорил Борис, невольно чувствуя холодок под ложечкой. – Избрали для этой миссии мою скромную персону?

– Я посещал лекции в вашем университете. Мне необходимо было понять, кто из земных ученых способен, с одной стороны, принять истину о существовании высокоразвитой жизни вне Земли, а с другой – быть достаточно молодым, крепким душой и телом, чтобы решиться совершить междупланетное путешествие.

– Если вы внимательно слушали мои лекции, господин Лао, то, должно быть, поняли, что я скептически отношусь к теории обитаемости Марса…

– Да, именно это обстоятельство и стало для меня решающим, господин Беляев, – откликнулся «марсианин». – Скепсис поможет вам взглянуть на наши беды непредубежденно.

– Звучит весьма логично, господин Лао… – со вздохом произнес Борис. – Осталось лишь получить доказательства.

– Было бы лучше, если бы вы доверились мне без доказательств, – печально проговорил «марсианин», – но… извольте.

Лао достал из кармана подержанного пиджака, явно с чужого плеча, пакет из блестящей, словно металлизированной, бумаги, открыл, вытряхнул на зеленое сукно стопку глянцевитых фотографических отпечатков. Подтолкнул к приват-доценту. Отпечатки рассыпались веером. Борис машинально взял один из них. Взглянул… Посреди черной бездны висел бело-голубой шар, похожий на испачканный мелом гимназический глобус.

– Это Земля, – пояснил «марсианин». – С расстояния примерно двести тысяч верст… А вот так она выглядит с северного полюса Луны.

Он протянул астроному другой отпечаток. Серая, пыльная пустыня с редкими всхолмьями, черное, беззвездное небо и голубоватый, с рыжинкой, рогами вниз опрокинутый полумесяц. Борис схватил третий фотоотпечаток. На нем было штормовое море, беснующееся под тускло-желтым небом. Над самой водой, чиркая по гребешкам волн кончиками заостренных перепончатых крыльев, парил громадный летающий ящер.

– Венера, – сказал Лао. – Великий экваториальный океан.

Все еще не веря, приват-доцент взял четвертый отпечаток. Посреди равнины апельсинового цвета возвышалась решетчатая башня, ощетинившаяся множеством металлических игл. Над шаром завис фантастический летательный аппарат, похожий на осу. У горизонта синела неровная линия гор, над которыми бледными ноготками на фоне темно-синего неба застыли две луны.

– Планета Марс, – торжественно произнес «марсианин». – Башня энергоцентрали в пустыне Сырт.

Не зная, что и думать, Борис торопливо перебрал остальные фотографические отпечатки. На одних были звезды, снятые столь отчетливо, словно между ними и линзой телескопа не было вечно колеблющейся дымки атмосферы. На других были запечатлены плотные, почти молочной белизны сгустки, разделенные провалами абсолютной тьмы. И в сгустках, и в провалах Борису почудилось нечто знакомое, словно он уже видел их где-то…

– В объективе телескопа, – подсказал Лао, и Борис подумал, что последние слова произнес вслух.

– Как вы это делаете?!

Приват-доцент взял еще один фотоотпечаток, с изображением опоясанной полосатым кольцом планеты, косо восходящей над близким горизонтом мирка, покрытого оранжевыми джунглями.

– Очень просто, – отозвался «марсианин». – Прибываем на место и фотографируем… Собственно, это даже и не фотографии, а отдельные кадры магнитной записи движущегося изображения, сделанной при помощи отдаленного потомка ваших синематографических аппаратов.

– Великолепно… – выдохнул Борис, протягивая руку к фотографическим копиям знакомых звезд. – Спика, Альдебаран, Плеяды, Южный Крест, Секстант – все сразу, и все, как на ладони! А ведь вместе их можно увидеть, только находясь далеко за пределами земной атмосферы…

– Верно рассуждаете, – поддержал его Лао. – Это и снято за пределами атмосферы… Вы сможете все это увидеть собственными глазами. Вам стоит лишь принять мое приглашение.

– Ну если вы не гениальный изобретатель и мистификатор в одном лице… – произнес Борис, чувствуя, как восхищение фантастическим зрелищем миниатюрной Вселенной сменяется беспокойством. – Тогда вы и в самом деле… прилетели с Марса.

Он взял свой подстаканник и отхлебнул уже остывшего чаю.

– Да, Борис Аркадьевич, – проговорил марсианин. – Я не человек. Хотя наши расы очень близки. Эту загадку еще предстоит разрешить. Мы знаем, что наши предки некогда спустились с Экваториальных нагорий и заселили берега Великого Северного океана. Да-да, в те далекие дни на Марсе был океан… Сейчас он большую часть года сух, как ваша Сахара, и бури в нем бывают лишь пыльные.

– А как же северная полярная шапка? – спросил Борис, все еще желая поймать своего странного собеседника на мошенничестве – осознанном или неосознанном. – Она хоть и намного меньше южной, но все же должна по весне наполнять водой столь значительную впадину.

– Увы, весенние воды лишь слегка увлажняют скудные посевы немногочисленных фермеров, которые рискнули забраться так далеко на север, – сказал Лао, и Борис только развел руками.

– Простите, – проговорил он. – Вы, кажется, начали рассказывать о своих предках.

– Я отвлекся, – узкие, почти бескровные губы марсианина тронула слабая улыбка. – Так вот, наши палеонтологи не обнаруживают останков примитивных форм нашей расы. Марсиане, или, как мы сами себя называем, эолы, того периода лишь немногим отличаются от эолов современного типа. Наши предки как будто упали с неба. Кстати, они были значительно выше и крепче нас, своих потомков. Неудивительно, ведь древние жили охотой и собирательством, не в пример нам, избалованным изобилием, непрерывно создаваемым обслуживающими нас машинами.

– Мы тоже мало похожи на своих предков-троглодитов, – подхватил Борис. – Правда, в нашем мире слишком много грязной, тяжелой работы, и до избалованности услугами машин нам еще далеко.

– Этот путь вы пройдете быстро, – сказал Лао. – Сто, сто пятьдесят земных лет, и ваш мир сравнится с нашим. Вот только у вас и тогда будет слишком много воды, растительности и воздуха…

В голосе марсианина прозвучало столько неприкрытой зависти, что Борис невольно насторожился. Ведь если Лао не ловкий мистификатор, а самый что ни на есть выходец с четвертой планеты, то его появление здесь, на Земле, и явное нежелание вступать в сношения с официальными властями можно истолковать как шпионаж.

Междупланетный шпионаж!

«Впрочем, – подумал Борис, почувствовав страшную ответственность, которая вдруг свалилась к нему на плечи, – со шпионами пусть разбирается жандармерия… Мое дело – узнать как можно больше…»

Мысль Бориса Аркадьевича Беляева работала, как никогда четко.

Стать представителем рода человеческого там, среди существ иного мира, давать советы или, по крайней мере, пытаться рассудить мыслителей, которым он, скромный приват-доцент Петербургского Императорского университета, быть может, и в подметки не годится, – редкостное нахальство. Возможно. Но вправе ли он отказаться от предложенной ему миссии? Разумеется, нет. И дело даже не в том, что ученый должен стремиться к увеличению человеческого знания, а не бежать от него, прикрываясь высокопарными словами, дело в том, что в голосе Лао, существа, с легкостью преодолевшего пустоту между мирами, прозвучала зависть! А ведь зависть – лишь первое предвестие ненависти. А что, если марсиане-эолы давно приняли решение? И это решение – колонизация Земли! Конечно, если судить по состоянию, в котором сейчас пребывает Лао, на нашей планете марсианам-колонистам придется туго. Первому поколению. Следующие уже будут чувствовать себя среди наших полей и лесов, как дома. Можно ли допустить такое? Проще всего поднять трубку телефонного аппарата и попросить барышню соединить с Охранным отделением. Но кто поверит человеку, утверждающему, что его собеседник – соглядатай с Марса? Лао легко отречется от этого дикого обвинения, предъявит жандармам дипломатический паспорт какого-нибудь восточного государства. При технических возможностях, которыми, вероятно, располагает господин Лао, нет ничего проще подделать любые документы. И что тогда? Тогда его, приват-доцента Беляева, отволокут на съезжую. Для начала.

Следовательно, не советчиком приват-доцент Беляев должен отправиться на Марс, а соглядатаем. Увидеть, как можно больше, и еще больше понять, чтобы почувствовать приближение беды, если она нагрянет. Эта задача важнее прочих.

– Что ж… – проговорил Борис. – Я принимаю ваше предложение.

– Иных слов я и не ожидал, – произнес марсианин. – Мотивы, побудившие вас принять мое предложение, я сейчас обсуждать не хочу. У вас мало фактов, чтобы судить о нас, но и у меня недостаточно сведений, чтобы судить о вас. Будем присматриваться друг к другу и воздерживаться от скоропалительных решений.

«Дьявол, – подумал Борис. – Он что, и впрямь мысли читает?..»

– Простите, – отозвался Лао. – Забыл вас предупредить… Разумеется, мы не умеем читать мысли – это невозможно, но мы хорошо чувствуем эмоциональное состояние собеседника и способны делать правильные выводы о содержании его мыслей.

– Спасибо, что хоть сейчас предупредили, – пробурчал Борис. – Но я не собираюсь извиняться за содержание своих мыслей.

– От вас этого и не требуется. Я прошу только об одном – постарайтесь сохранить непредвзятость. У нас это будет трудно сделать, но вы постарайтесь.

– Это я вам обещаю.

– Замечательно! – Лао неторопливо собрал удивительные фотоотпечатки в пакет и спрятал их в карман.

– Когда мы отправляемся в путь? – поинтересовался Борис, которому очень хотелось прекратить этот разговор и остаться наедине со своими мыслями, не опасаясь, что их содержание станет кому-либо известно.

– Начинайте сборы. Время дорого… Каждый день, проведенный в вашем тяжелом мире, убавляет наши силы. Завтра я пришлю вам письмо с инструкциями, касательно ваших дальнейших поступков. А теперь проводите меня, пожалуйста, до извозчика… Я очень устал…