Текст книги "Демоны и ангелы российской политики лихих 90-х. Сбитые летчики"

«Я ушел с чувством, что в Кремле обрушились с нападками на Лужкова, – пишет Хоффман, – потому что у них не было преемника для Ельцина, и они не знали, что делать. Жарким и ветреным августовским днем я шел после встречи по выложенной булыжником Красной площади. Осенний политический сезон был еще далеко, интриги и взаимные обвинения казались бессмысленными. Я должен был догадаться, что намеки Кремля не были случайными. Березовский никогда не отдыхал. Всего несколько месяцев назад, защищаясь от нападок Примакова, он скрывался от прокуроров и людей в масках, врывавшихся в офисы его компаний. Теперь этот сгусток энергии вернулся и готовился к нанесению удара».

События не заставили себя долго ждать – Березовский обрушил на Лужкова все подконтрольные СМИ. Изящная игра царедворца быстро подкосила столичного мэра. Ключевой фигурой медиавойны был неутомимый, грубоватый тележурналист Сергей Доренко, который как мог изгалялся над градоначальником. Например, в одном из эфиров он показал ряд быстро сменяющихся кадров. Сначала Лужков в кабинете мэра критикует кремлевский «режим» и больного Ельцина; затем Лужков на эмоциональном митинге в ходе президентской кампании 1996 года поддерживает Ельцина. «Я говорю: Россия, Ельцин, свобода! – выкрикивает Лужков на митинге. – Россия, Ельцин, победа!» Толпа ревет: «Россия! Ельцин! Наше будущее!» Доренко ничего не сказал – в этом не было необходимости. Он разгромил Лужкова.

Даже после смерти Бориса Абрамовича Юрий Лужков не простил ему тотального удара, лишившего шанса претендовать на президентское кресло: «Мне Березовский сделал все, что мог. Но я бы не хотел распространяться по этому поводу, сводить личные счеты, так как речь идет о покойнике. Могу только повторить, что ничего хорошего он своей бурной деятельностью ни в России, ни когда уехал из страны, не сделал. Желания встречаться с таким человеком, про которого даже нельзя сказать «Господь с ним!», так как Господь его не примет, у меня никогда не было».

Действительно, железный хозяин Москвы был растерян: всегда всеобщий любимец – теперь растоптан Доренко, унижен… Он стремительно терял авторитет, репутацию и веру в собственную политическую судьбу. В октябре занимавшийся проведением опросов по заказу Кремля Фонд общественного мнения сообщил, что положение Лужкова пошатнулось. В январе 15 процентов опрошенных сказали, что на президентских выборах проголосуют за Лужкова. В октябре их число упало до 5 процентов. Его жена Елена Батурина тогда заявила: «Политика, с моей точки зрения, очень трудный выбор для Юрия Михайловича. В политике не всегда прибегают к достойным приемам. Он растерян. У него много принципов, а его противники очень часто вообще их не имеют». Лужков был непривычен к критике, к такой игре, которую ему предложил Березовский.

«В конце кампании по выборам в парламент, – вспоминает Хоффман, – уязвленный и расстроенный Лужков провел последний митинг в Москве на Васильевском спуске недалеко от Красной площади. Когда собралась толпа, было уже темно. Сзади сиял собор Василия Блаженного, ярко освещенный прожекторами. Это был трудный момент для Лужкова. На этом самом месте три с половиной года назад он горячо поддержал Ельцина. Теперь ему приходилось выкрикивать обвинения в адрес Ельцина, тщетно кричать на холодном вечернем воздухе, кричать так, что его голос отражался от кремлевских стен, возвышавшихся рядом. Лужков в своей фирменной кепке критиковал правящую верхушку, напомнил о пирамидах ГКО, обвале рубля, массовой приватизации. «Они боятся нас! – заявлял он. – Они боятся нас, потому что мы говорим, что нужно отдать под суд всех тех, кто допустил это беззаконие, разграбление государственной собственности и денег!» Мне показалось, что Лужков совершил огромную ошибку, потратив последние силы на борьбу с Доренко. Он мог провести мощную политическую кампанию, представив Москву в качестве образцового города, но не сделал этого. Я написал в своей записной книжке, что Лужков «хозяин в душе, приложивший определенные усилия, чтобы стать политиком, но Доренко и другие подкосили его, и он не знает, как на это реагировать».

Железный мэр потом выигрывал иски по делу о клевете против телекиллера Доренко, но он уже был лузером, политическим мертвецом, его надежды баллотироваться на пост президента рухнули, похоронив мечты сделать Россию по образу и подобию Москвы. В 1999-м его снова выберут мэром, пожурят и оставят без будущего и надежд.

Лужков, безусловно, уже тогда был сбитым летчиком – впереди его ждала еще опала от «технического» президента Дмитрия Медведева. Прослужившего на посту восемнадцать лет, его отправят в отставку с самой жесткой формулировкой: «Отрешить Лужкова Юрия Михайловича от должности мэра Москвы в связи с утратой доверия президента РФ». Жесткая формулировка в указе президента Медведева об отставке Лужкова вызвана тем, что московский градоначальник отказался добровольно уходить со своего поста. «Юрий Лужков не услышал, не понял то, что нужно, не принял более правильного решения, и указ президента абсолютно закономерен», – говорил занимавший тогда должность спикера Совета Федерации Сергей Миронов. Все правильно сказал, но не договорил. А ведь клинч хозяина Москвы и Медведева продолжался не один месяц! Истинные причины, закамуфлированные Останкином и медведевскими подчиненными, озвучила жена Лужкова Елена Батурина.

«Мой муж отказался поддержать планы тогдашнего президента Дмитрия Медведева переизбираться на второй срок. Медведев за это отомстил, отстранив его от власти. Все очень банально», – заявила Батурина в интервью немецкому журналу Der Spiegel. Батурина тем самым подтверждает информацию и из других источников, которые указывали, что приблизительно за год до перевыборов президента к Юрию Лужкову был отправлен «гонец» в виде Бориса Хаита, предложивший мэру войти в команду «поддержки переизбрания Дмитрия Медведева на второй срок». И предупредивший «о чреватости» и «мстительности» в случае отказа. Отказ от вхождения в сомнительный «ближний круг», как мы помним, вылился в громкое увольнение градоначальника, подписанное мстительным Дмитрием Анатольевичем. Лично.

Кроме того, Батурина предполагает, что президент Медведев, отправляя в отставку столичного градоначальника, преследовал, как утверждает и бежавший в Лондон глава Банка Москвы, собственные вполне определенные бизнес-интересы. «Я вполне верю, что могло быть так, – рассказала Батурина. – Москва – как золотое дно, это самый богатый регион России. При слове «Москва» у всех слюнки текут. Что же касается Медведева, я не понимаю, почему ему позволяют до сих пор оставаться премьером – при том, насколько плачевно обстоят дела в нашей экономике». Здесь можно и остановиться: летчик сбит. На этот раз окончательно.

Не интриган, но хозяйственник, он правил Москвой почти два десятилетия. У него был шанс управлять Россией вместо Ельцина, шанс мобилизовать Москву и начать мятеж в столице. С кровью, с оружием. Лужков, любящий Москву, не стал. Уехал в эмиграцию, теперь вернулся. Во время собственного юбилея у него дрожали руки. От обиды ли? От личных счетов с режимом? У Лужкова было два врага – счастливый Борис Абрамович, теперь мертвый; и несчастный Дмитрий Анатольевич – живой. Кстати, методы у обоих были те же – железного хозяина долбили из телепушек, из медиацентров, из Останкина. В сентябре 2010 года на центральных телеканалах вышло несколько наспех склеенных фильмов с жесткой критикой деятельности Лужкова на посту мэра Москвы: «Дело в кепке» на НТВ, затем – «Беспредел. Москва, которую мы потеряли» на «Россия-24». 27 сентября 2010 года он даже передал руководителю администрации президента РФ Сергею Нарышкину письмо на имя президента Дмитрия Медведева, в котором выразил негодование в связи с бездействием президента в отношении появления негативных передач о себе на телевидении. Мстительный Дмитрий Анатольевич тогда не отреагировал.

Сейчас бывший мэр Москвы реставрирует постройки и увеличивает урожайность на собственной ферме в Калининградской области. О Медведеве старается не вспоминать, о Березовском тоже. «Что же, нам танки надо было направлять к Останкинскому телецентру?» – однажды яростно выпалил Лужков, вспоминая события той осени. Может быть, и танки. Но вы же не смогли, не так ли?

Не таким уж железным оказался бывший хозяин Москвы.

Глава 5. Владимир Жириновский. One Man Show

Моей замкнувшейся судьбы круги без квадратур. Любые «если» и «кабы» ведут на новый тур.

Б. Березовский

Вряд ли в России можно найти человека, который не знает Жириновского. Я, признаюсь, видел людей, которые ничего не слышали о Лимонове, но Вольфович – нет, он прочно обосновался в сознании людей в роли эдакого самого современного лидера оппозиции. Конечно, Вольфович не современен, даже наоборот, современный Жириновский стал эпигоном самого себя образца девяностых. Появившийся на политической арене на заре крушения Советского Союза, Жириновский проявил качества талантливейшего организатора, эрудита с волчьим чутьем, которому удалось подвинуть всех вождей ультраправого толка и даже претендовать на власть в государстве. Жириновский девяностых – это сгусток энергии, который умел заводиться и заводить всех вокруг себя, блестящий оратор, он обладал даром убеждения, хотя сам не придерживался никаких убеждений.

Несколько лет назад я энергично месил ботинками грязный московский снег, бегая на многочисленные встречи и не очень удачно предлагая один медиапроект, который потом упал в копилку бойких политических сайтов. Я слышал, что Жириновский организовал собственный телеканал и теперь нон-стопом вещает на кабельном, транслируя собственные выступления, накопленные за несколько десятилетий. Иногда яркие, иногда нет, но то, что Вольфович проявляет живую заинтересованность к разного рода самопиару, было известно давно, что давало шансы возможности сотрудничества.

Это Андрей Николаевич Свинцов, депутат Государственной думы, продиктовал мне телефоны Жириновского и его помощников и договорился о встречах. Явился я к Жириновскому в сопровождении все того же депутата, сразу в Государственную думу. Конечно, к этому времени никаких героических атрибутов становления политической партии, как это было в его штабе в Рыбниковом переулке, не наблюдалась. Ни заколоченных фанерой окон, ни рваных обоев, ни карт, утыканных флажками (предполагалось так отмечать региональные отделения расползающейся, как спрут, партии). Чистота. Экологическая древесина. Подозреваю, что Вольфовичу все эти столешницы-табуретки всучил чудаковатый миллионер Стерлигов, – будучи у него гостях я видел, что такие же табуретки мастерили подневольные стерлиговские дети, которых он сызмальства приучал к деревенской жизни. Тогда, в Думе, Жириновский утомленно буркнул что-то вроде: «У нас полно видеозаписей с моими выступлениями – вот и забивайте ими эфир». Уставший, постаревший вождь партии лишь смутно напоминал того энергичного, молодого Жириновского, который требовал… Даже не важно, что он требовал – расстрелов, мороженого, снова расстрелов, заплывов в Индийский океан или выдачи каждому мужику по бутылке водки, а каждой женщине – этого самого мужика.

Феномен Жириновского заключался в генерируемой им мощной психодраме, цепкости ума и волчьей интуиции. Он мог быть и коммунистом, и фашистом, и либералом – тем, кого сейчас отчаянно требовала публика. Вряд ли кто-нибудь прочитал хоть строчку из программы его Либерально-демократической партии, потому что успех Жириновского не в бумагах, а как раз в его эмоциональной агрессивной манере. Он всегда говорит в лоб, не тратя время на сложные логические конструкции и не делая пауз. Жириновский говорит не языком партократа, но языком улиц, очень понятным простому обывателю.

«Почти ежедневные нападки на меня и на партию. Политика связана с обманом… Вас хотят обмануть. Мы же избрали нашим оружием сказать правду. Ни одна партия не смогла выдвинуть в июне прошлого года кандидата в президенты. Только ЛДПР смогла… Я один не был связан с номенклатурой, с КПСС. Кадеты и РХДД перекрасились… В августе политические партии ушли в подполье… Ельцин пришел к власти ночью, слабость – когда приходят к власти ночью. 90 % преступлений совершается ночью».

Не давая передохнуть и подумать слушателю, Жириновский окатывал всех очередным поливом: «Самые трагические ошибки – политические… Историю нельзя переделать… Я буду защищать русских на всей территории России и бывшего СССР. Нельзя проводить национальное отделение, если мы пойдем таким путем, у нас будет завтра на месте России пятьдесят, шестьдесят, семьдесят государств. Суверенитет личности – да, но не нации. Если мы дадим всем нациям суверенитет – мы будем в состоянии войны всегда. Говорят – какой выход? Многопартийный парламент ситуацию не спасет. Нужен авторитарный режим. В Турции каждые десять лет приходят к власти военные. Там решили национальный вопрос варварским способом. Военные все исправляют… Наше государство в состоянии больного, которому требуется сильное лекарство… В Германии, чтобы перейти к демократии, требовался американский оккупационный режим…»

Третьим Вольфович сносил публику сравнениями, которые даже невозможно увязать в смысловую цепочку. Они звучали как мантра или песнопения шамана.

«Рыбак с удочкой или с динамитом. Мужчина и женщина… договорился или изнасиловал, большая разница… В Латвии не выходят газеты… В Тбилиси закрыт аэропорт. «Российские вести» сообщают каждый день, где находится Гамсахурдия, а! А американская подводная лодка в это время подошла к нашим берегам… Гуманитарную помощь присылают нам, чтобы разведать наши военные аэропорты, вы поняли? Они знают, что режим Ельцина, режим Попова – временный. Они готовятся… Саддам Хусейн нужен США. Он их ставленник на Ближнем Востоке» – так говорил Жириновский.

Очень часто Вольфович заканчивал свою блестящую речь полным противоречием ее началу, что абсолютно никого не смущало. Говоря о Жириновском, надо уточнить, что в этом случае форма гораздо важнее содержания. Изящная словесная эквилибристика, удачно соединенная с базарной одесской нахрапистостью, делала главного либерал-демократа понятным, своим для благодарных слушателей. Гайдар с его мычанием своим быть не мог. Чубайс был всегда отвратителен. А Жириновский – нет, он свой, он являл собой архетип не отца, но пахана, который разрулит все проблемы у оборванного, униженного народа-победителя. По сути, ему была и не нужна партия, сам по себе человек-оркестр, он мог запросто организовать любой информационный повод. Как, например, было с авантюрной комедией об отправке «соколов Жириновского» в Ирак с хеппи-эндом – об этом я расскажу позже.

Вольфович сейчас в возрасте, в рейтинге ведущих политиков России он занимает 52-е место, а в 2001-м был на 66-м. Что-то тут не так: как Владимир Жириновский, политическая звезда которого была наиболее яркой как раз в девяностых, за пятнадцать лет путинской России прибавил по политическим очкам? Тут все просто и не очень – Жириновского невозможно считывать по экспертной шкале вместе с, упаси боже, Володиным, Баталиной или Миллером. Жириновского можно сравнивать только с дьяволами – Пол Потом, главарем Ку-клукс-клана Дэвидом Дьюком или смолящим сигару экзотичным Муссолини. Не умещается он в рейтинг посредственных политиков и управленцев с квадратными челюстями. Жириновский – человек своей эпохи, динозавр, чья звезда покачивается в информационном пространстве междуцарствия, в эпохе большого рок-н-ролльного надувательства. Как точно заметил как-то адвокат Вольфовича Сергей Беляк, «вам будет противно жить без нас».

Будущий партийный вождь, как и положено священному монстру, родился в пестрой Центральной Азии 25 апреля 1946 года. У себя на кухне Эдуард Лимонов рассказывал мне, что видел дом в Алма-Ате, в котором провел детство Владимир Вольфович: убогое ветхое жилье, чуть ли не японской постройки (после войны в Казахстан было депортировано около 60 000 японских военнопленных), отсутствие каких бы то ни было удобств. Такое жилье и «создавало» политика Жириновского. Жила семья бедно, впрочем, как и все остальные после войны. Мать тащила шестерых детей, работая подавальщицей в столовой железнодорожников. Туда часто приходил и сам маленький Вова, поесть и посмотреть на людей в красивой железнодорожной форме. Есть хотелось больше, чем смотреть. Из увлечений у мальчика известны разведение голубей и кроликов, в голубятне он даже оставался ночевать. Птичье увлечение закончилось плохо – кто-то подбросил туда дымовую шашку, и голуби, к несчастью, погибли. Но это только закаляло Вольфовича. Сам он вспоминает детство в своей книге «Иван, запахни душу!»: «Помню, мама в разговоре с нами в качестве самого решительного и веского аргумента говорила: «Все, я сказала. Делайте так!» Мама потом рассказывала мне, что, едва научившись складывать слова в фразы, я на третьем годике жизни поджимал губки и не плакал, когда что-то не так, а, размахивая маленькой ручкой, зажатой в крошечный кулачок, кричал: «Все, я казал!» Именно так – «казал».

Кстати говоря, бранчливая манера Владимира Вольфовича в моменты, когда он раздражается, становится еще более несносной. А раздражается он, когда знает, что не прав. Ну, вот как в детстве. Чем больше наблюдаешь за манерой Владимира Вольфовича, тем сильнее нарастает ощущение хлестаковщины и базара. В этом он мало отличается от таких блестящих, но непоследовательных в своих высказываниях ораторов, как Лев Троцкий и Муссолини. Последний вообще любил повторять, что, «когда заканчиваются аргументы – я беру кастет». Жириновский тоже это быстро усвоит, и драки с политическими оппонентами станут нормой для грузного, склонного к ражей полноте политика. Даже сейчас, в свои семьдесят, Жириновский нет-нет да влезет в очередную инспирированную им потасовку. С этим рукоприкладством в собственном стиле Жириновский, по Лимонову, политик американского типа.

«Его порывы, они живые, – размышляет Эдуард Лимонов, – и, пожалуй, близки манере американских политических или профсоюзных боссов, они народно-хамские какие-то, примитивные, конечно, но это совсем другой подход, чем догматическо-деревянные речи бывших номенклатурных коммунистических дядь. Так крикливо восхваляет свой товар коммивояжер в каком-нибудь штате Нью-Джерси, выхваляет подержанные холодильники или подержанные автомобили. Точно, вот ответ: Жириновский политик американского типа! Родившись в Алма-Ате, как в Атланте какой-нибудь (оба города – захолустная провинция), получился вот такой Владимир Вольфович: еврейский американец, американский провинциальный еврей. Русским это плохо понятно: мне, прожившему в Соединенных Штатах шесть лет, это ясно как божий день. Расистского в моих рассуждениях нет и не пахнет, я лишь определяю его корни и даю ему характеристику, подыскиваю ему аналог – дабы Жириновский был мне понятнее…»

Брюзгливость Жириновского во многом объясняется «ощущением жизни как базара, как нескончаемой сутолоки». Как писал о нем приверженец Сергей Плеханов: «Мой собеседник неизменно подчеркивал: его десятилетиями окружала тусклая и удушливая атмосфера всеобщей бедности, человеческого базара, нет, даже не базара, – это слишком цветистое понятие, – а некоей барахолки». Очень точный штрих, который органично определяет Владимира Вольфовича.

В 1964 году веснушчатый Жириновский поступил в Институт восточных языков при МГУ. Изучал турецкий и французский. И в целом плевать хотел на Алма-Ату, школьных товарищей, метил в дипломаты. Это распространенная позиция провинциала – сочно проклясть малую родину и откреститься от старых связей. Конечно, Владимир Вольфович был совсем не прост – он был целеустремлен, видел точно цель и шел к ней. Не всегда удачно: мидовская карьера не задалась из-за желания всем понравиться – это качество ему пригодится в политике, где красивый жест стоит больше, чем монотонная работа. В турецком Искендеруне, куда он попал переводчиком с делегацией строителей, он вызвал интерес полиции, которая заподозрила в переводчике агента Коминтерна. Что неудивительно: в то время за рубеж в качестве презентов везли обычно водку и икру, а вот Жириновский накупил с собой советских значков с изображением персон, которых турецкие следователи идентифицировали как видных большевиков, а самого Жириновского за коммунистическую пропаганду посадили в изолятор. Потом его, конечно, отпустили, но карьеры в МИДе не сложилось – пришлось ехать служить военным переводчиком в Грузию. Высказывались еще версии, что Жириновский перед поездкой в Турцию был завербован КГБ, но это из разрядов салонных рассуждений.

«Мои 70 лет вообще характерны для нашего времени, – говорит сам Жириновский. – Я был свидетелем и участником всех важнейших событий в нашей стране. Родился сразу после Великой Отечественной войны, ходил в сад при Сталине, в школу при Хрущеве, в институт при Брежневе, начал политическую карьеру при Горбачеве, впервые стал депутатом при Ельцине. И каждый год моей жизни был связан с политикой. В детстве я постоянно спорил с учителями, из Казахстана я уехал, потому что там к русским отношение было хуже, по тем же причинам службу в Грузии прервал, в вузе постоянно спорил и не соглашался с преподавателями, на работе я всегда был активным и деятельным: выдвигал свою кандидатуру на всех выборах. В годы перестройки я не участвовал в развале страны, но и коммунистом не был. Мы создали собственную партию, которая предложила свой курс, который мы продвигаем и по сей день».

Промаявшись несколько лет на службе (Жириновский потом пробурчит, что никогда не любил форму и приказы), он с 1972 года работал в секторе Западной Европы международного отдела Советского комитета защиты мира, а с 1975 года – в деканате по работе с иностранными учащимися Высшей школы профсоюзного движения. То была непыльная и ничем не примечательная работа, о которой Владимир Вольфович даже не будет вспоминать, как, впрочем, и о работе юридическим консультантом в издательстве «Мир». Думаю, что Жириновскому было тесно и противно ошиваться там, среди функционеров, потому что уже в 1989 году он организует Либерально-демократическую партию по японскому типу и бросит дрянную работу навсегда. Поступок, достойный революционера или панка – и тем и другим Вольфовича можно назвать по праву. С этого момента молодой политик начнет стремительно набирать популярность, выгодно выделяясь среди остальных своей нахрапистостью, агрессивными выпадами и игрой на опережение.

Критикуя коммунистов, Жириновский подражал одновременно и большевикам, и Муссолини. Вторичность идей он окупал инициативностью, изворотливостью и изобретательностью. Жириновский начинал борьбу сразу в условиях демократии, он сталкивался с политическими оппонентами лицом к лицу и спорил с ними на равных правах. Ничего подобного не было ни в восхождении Владимира Путина, ни Бориса Ельцина, которые шли к власти осторожно и на ощупь. Если Жириновский говорил о своей гениальности, то Ельцин заставлял Гусинского говорить об этом с миллионов телеэкранов. Жириновский аккумулировал вокруг себя преданных и талантливых людей – Путин и Ельцин окружали себя посредственностями. Вот как восторженно писал Плеханов о Жириновском в «Юридической газете» № 15 за 1991 год. Здесь уместно привести крупную выдержку из плехановского текста, так как статья показывает лидера либерал-демократов в самый важный момент его карьеры: в дни перед президентскими выборами 12 июня 1991 года:

«Я сижу на потертом дешевеньком диване рядом с таким же непрезентабельным письменным столом и смотрю на высокого, крупного мужчину в смокинге и ослепительно-белой сорочке. Он поправляет узел галстука перед зеркалом, закрепленным на дверце платяного шкафа.

Это великолепное одеяние совершенно не вяжется с убогой обстановкой, до боли знакомой по десяткам и сотням жилищ сограждан, виденных мной за многие годы. Человек в смокинге, кажущийся посланцем иного мира, неведомой силой занесенным на грешную и сирую русскую землю, – тем не менее хозяин этой бедной двухкомнатной квартирки на четырнадцатом этаже обыкновенного советского дома… Владимир Жириновский в последний раз осматривает себя в зеркале перед тем, как мы отправляемся на теледебаты кандидатов в президенты России…»

Здесь я сделаю небольшое отступление, чтобы указать цель этого описания, которую вполне отражает название статьи «В. Жириновский: «Я такой же, как вы». Жириновский предстает бедным, убогим, стопроцентно советским, как и его избиратель. Такую оголтелую пропаганду, кстати, будет использовать Эльдар Рязанов перед референдумом в 1993 году – на экранах появится пьющий на кухоньке чай Ельцин. «Единая Россия» вообще станет рекордсменом по использованию и тиражированию неинтеллектуальной пропаганды, рассчитанной как раз на такие свойские признаки бедности. Но в 1991-м это было, конечно, новаторством. Продолжим цитировать статью:

«Мы поднимаемся с мест, один за другим выходим из квартиры, ждем у лифта. Распахивается дверца, и нас принимает чрево типичного советского лифта, пропахшее мочой, покрытое нецензурными надписями. Внизу в подъезде все также испещрено рисунками и каракулями, свидетельствующими о необратимом регрессе человечества со времен неандертальцев, забавлявшихся таким же образом на стенах пещер. Здесь же висят бумажки, извещающие жильцов о раздаче талонов на сахар, распоряжения РЭУ. Но нигде ни единого свидетельства о том, что в подъезде обитает кандидат в президенты…

Распахивается алюминиевая дверь с неисправным кодированным запором, и мы оказываемся на улице, перед кортежем разномастных автомобилей. Самый шикарный из них – белый «москвич», принадлежащий Жириновскому. Две старые проржавевшие посудины на изношенных колесах также принимают на борт членов команды претендента на высший государственный пост, и кортеж с невероятной скоростью несется по асфальту дороги, рассекающей парк «Сокольники».

Останкинская телебашня быстро растет, пока не зависает над нами, упираясь в зенит. Мы выходим из машин у входа в телецентр. К доисторическим авто спешат руководители информационной империи и ведущий теледебатов Игорь Фесуненко. Рукопожатия, улыбки, возбужденные голоса – атмосфера, как в преддверии финального матча. Почти сразу же подъезжают черные лимузины с командой Рыжкова. Экс-премьер твердой уверенной походкой идет от «Волги» навстречу Фесуненко. Следует взаимное представление двух кандидатов и членов команд. Рукопожатие у Рыжкова крепкое, отрывистое… Два кандидата в президенты стоят рядом. Они примерно одного роста, стройные, в черном. Но Жириновский смотрится выигрышнее – то ли атласные лацканы и лампасы, то ли молодость в том повинна, – но в сравнении с вчерашним главой правительства он выглядит более импозантно, так и просится на язык: по-президентски… А я почему-то невпопад вспоминаю малогабаритную двухкомнатную квартиру, кабинет, заставленный разномастной мебелишкой, полуоткрытую дверь, обшитую изнутри дерматином…»

Плакать хочется от злоключений Владимира Вольфовича! Получился парадный портрет Жириновского в смокинге с лацканами и лампасами…

Адвокат Сергей Беляк вспоминает, что познакомился и начал работать с Жириновским в том самом августе 1991-го, сразу после «путча ГКЧП», когда Вольфович особо нуждался в юридической помощи. После победы над гэкачепистами, 22 августа, мэр Москвы Гавриил Попов издал распоряжение «О приостановлении деятельности организаций КПСС и ЛДПСС г. Москвы, оказавших путчистам помощь в организации переворота». У коммунистов отобрали здания райкомов, горкома, ЦК и всего прочего, а у ЛДПСС ничего, кроме одного номера в гостинице «Москва», не оказалось. Поэтому все ограничилось направлением в гостиницу электриков, которые выкрутили лампочки, извинились и ушли. Выглядело все это, конечно, комично. Но что могло последовать дальше – никто не знал. А могло последовать что угодно. И через несколько дней Жириновский, от греха подальше, перебрался в гостиницу «Центральная» на улице Горького, с номерами без туалетов и скрипучими полами длинных коридоров. Потом, уже осенью, Вольфовичу случайно подвернулась освободившаяся двухкомнатная квартира на последнем этаже в Рыбниковом переулке, а в начале следующего, 1992 года он со своим штабом перебрался уже в трехкомнатную квартиру в соседнем доме.

«Пока мы регистрировали ЛДПР, жириновцы Архипов, Жариков, Венгеровский, Митрофанов, Курский, Иванов-Скуратов и примкнувший к ним Лимонов создали свою Национал-радикальную – праворадикальную партию. Такое длинное и странное, на первый взгляд, название было вызвано тем, что Лимонов предлагал создать партию со словом «национал» в ее названии, а Архипов и все остальные бывшие жириновцы делали упор на слове «правая», – рассказывал адвокат.

Но в том, что партия должна быть радикальной, – сходились все.

Однако спустя месяц или два Лимонов покинул своих однопартийцев, определив их как беспомощных болтунов, и загорелся идеей создания уже своей собственной партии, получившей в итоге название Национал-большевистская и заслуженно вошедшей в новейшую историю России…»

Если Лимонов понимал национализм как обособленное явление, то самовлюбленный Жириновский ловко преподносит себя на праздничном блюде вперемешку с националистическими лозунгами, которые ловко заимствует у знаменитого общества «Память». Тогда старейшая организация националистов уже сидела бирюком в роли духовного наставника и сторонилась большой политики. Предприимчивый Жириновский не чурался использовать чужие лозунги и выплевывать их уже в вольном пересказе. Его верный оруженосец, пресс-секретарь Андрей Архипов как-то рассказывал, что во время выступлений вождя поднимал листочки с лозунгами, после чего Жириновский красиво их пересказывал публике. С национализмом получилось ровно то же самое.

Писатель Эдуард Лимонов в своей статье «Выкидыш национализма», опубликованной в «Новом взгляде», точно подмечает: Жириновский раньше других понял, что русские люди отзовутся на национальные идеи, что, кусаемый со всех сторон шавками латвийских, эстонских, татарских и коми-хохлацких национализмов, русский медведь наконец выходит из состояния добродушной грусти, в которой он обыкновенно пребывает, как и всякий многочисленный имперский народ. Собиравшийся еще в 1990 году прийти к власти с помощью демократических пяти принципов (правовое государство, многоукладная экономика, президентская форма правления, многопартийность, деидеологизация всех государственных институций), он быстро сообразил, что такая программа обрекает его партию на вечное сидение на задних скамьях политической галерки. А будучи прирожденным (и талантливым!) реальным политиком, Жириновский немедленно эволюционировал (можно называть это же качество оппортунизмом) в русского националиста, подвинув и Васильева, и Баркашова, и Макашова.