Текст книги "Смерть грабителям, или Ускользнувшее счастье"

4

– Елизавета Самойловна, вы вчерашний день хорошо помните? – спросил Бережицкий.

– Разве ж такой забудешь? – вопросом на вопрос ответила хозяйка, поправляя густые, соломенного цвета волосы и смотря, казалось, свысока голубыми глазами.

– Н-да, – Геннадий Петрович кивал головой со скорбным видом, – трагический случай.

– Вот именно. Я лишилась будуара, и неизвестно, сколько времени нужно, чтобы выветрился этот ужасный запах. Мне кажется, что он останется и после ремонта, – женщина поднесла шёлковый белоснежный платок к губам.

– Елизавета Самойловна, будьте любезны припомнить. Не могли вы забыть погасить спиртовую лампу для щипцов?

Хозяйка метнула в полицейского такой взгляд, что холод пробежал упо спине, но голос оставался бесстрастным:

– Не могла, я точно помню, что погасила.

– Простите, что потревожил вас своим бестактным вопросом, но я вынужден так делать. Служба.

– Я понимаю.

– Елизавета Самойловна, ваш супруг сказал, что перед отъездом он отдал вам на сохранение на семь тысяч рублей ценных бумаг?

– Так и было. Пять я положила в верхний ящик туалетного столика, а две – в нижний. Только не спрашивайте, почему я так поступила. Всё равно не отвечу, не знаю.

– Нет, – улыбнулся Бережицкий, – спрашивать не буду. Вы лучше мне поведайте, при передаче денег кто-нибудь присутствовал?

– Я и Егор.

– Больше никого?

– На что вы намекаете, милостивый государь? – вспыхнула женщина.

– Из слуг никто не присутствовал?

Хозяйка погасила свой гнев и даже позволила себе улыбнуться.

– Нет.

– Вы в точности припоминаете?

Елизавета Самойловна задумалась.

– Нет, никто. Неужели я бы смогла забыть? Нет, присутствовали только Егор и я.

– Не буду вам больше докучать, Елизавета Самойловна. С вашего позволения, могу я побеседовать с вашими слугами?

– Можете, но толку не будет никакого.

Бережицкий искренне удивился.

– Почему?

– Мы с мужем их отпустили вчера, и они покинули квартиру вслед за нами.

– Благодарю за новость, но я обязан опросить и их.

5

– Почему вы сразу не телефонировали в полицию?

– Не пришло в голову.

– Скажите, вы смогли бы опознать человека, напавшего на вас?

– Склоняюсь к тому, что смог бы.

– Опишите его.

– Ростом таким же, как и у меня, ну, может, на полвершка повыше будет, – сощурил глаза Горчаков, вспоминая черты нападавшего, – лет до тридцати, руки сильные, но без мозолей. – Увидев недоумённый взгляд Филиппова, на четверть тона повысил голос. – Представьте себе, я успел разглядеть его ладони. Кстати, на безымянном пальце правой руки он носит то ли кольцо, то ли перстень. Простите, не слишком долго пришлось рассматривать мне сей предмет, – иронически добавил хозяин. – Так, что ему до тридцати лет, я сказал… Никаких приметных пятен и шрамов на лице не было, даже усов.

– Глаза, – подсказал Владимир Гаврилович.

– Заметил, что тёмные. Нос… не толстый и широкий, скорее, греческий, тонкий и острый. Зубы белые, чёрных провалов, когда он что-то говорил напарнику, я не заметил.

– Значит, передние зубы все целые?

– Именно так. Волосы были скрыты под шапкой, но мне почему-то показалось, что пострижены коротко. Не знаю почему, но… и говорил этот человек приятным баритоном, хотя и старался не говорить громко. Видимо, эти бандиты боялись, что возню и шум услышат соседи.

– А второй?

– Вот его мне не довелось увидеть. Он находился всегда либо за моей спиной, либо за дверью. Но голос его напоминал мне скрип телеги, не спрашивайте почему, не отвечу. Просто так показалось.

– Вы запомнили, в чём они были одеты?

– Про второго я уже вам поведал, он для меня так и остался инкогнито, а вот первый… – Горчаков сощурил глаза и посмотрел куда-то в сторону, сжав губы, потом покачал головой. – На том, что меня душил, добротное пальто, оно оказалось расстёгнутым, так что мне пришлось лицезреть и его рубашку, и костюм. Их тоже не постеснялся бы надеть какой-нибудь из света. Видимо, для того, чтобы дворник и привратник не заподозрили в них обычных разбойников.

– Возможно, – согласился Филиппов. – Вы уже осмотрели квартиру и можете сказать, что они похитили?

– Увы, ещё не успел. Но, как я уже сказал, забрали бумажник чёрной кожи с моими инициалами «АНГ», часы, – это то, что достали из моих карманов.

– Андрей Николаевич, простите, но вы должны составить список, он нужен нам для проведения дознания. Возможно, нападавшие направятся к перекупщикам краденого или в ломбарды. Простите, но я не буду вас утомлять перечнем действий, которые мы предпримем.

– Хорошо.

– Когда должен явиться Ефим?

– Утром.

– Он выпивает?

– Как обычный русский человек, – улыбнулся Горчаков, – когда подворачивается возможность.

Владимир Гаврилович не стал оспаривать последнее утверждение: как говорится, каждый судит согласно своим убеждениям.

Филиппов поднялся со стула, показывая тем самым, что не намерен больше беспокоить пострадавшего.

– Андрей Николаевич, если мне или моим сотрудникам придётся вас навестить для уточнения новых сведений, вы уж не обессудьте, такова служба.

Уже у двери начальника сыскной полиции догнал вопрос Горчакова.

– Вы всерьёз уверены, что найдёте грабителей?

Владимир Гаврилович улыбнулся, но ничего не ответил. Власков вышел вслед за начальником.

– Николай Семёнович, раз уж Лунащук занимается Ефимом, то будьте любезны, проверьте кухарку и дворника. Кто-то же должен был знать, что никого не будет в квартире.

– Я бы и хозяина не сбрасывал со счетов.

– Поясните, Николай Семёнович.

– Мог он сказать кому-то, что дома не будет слуги и его самого?

– Думаю, не мог. В их кругах о таких вещах не разговаривают и не интересуются. Хотя вы правы, исключать такой возможности нельзя.

В фойе первого этажа к Филиппову и Власкову подошли сыскные надзиратели.

– Владимир Гаврилович, – начал тот, что постарше с карими глазами, – к сожалению, из находящихся сейчас в доме хозяев и прислуги никто ничего подозрительного не видел и не слышал. А вот с дворником и швейцаром переговорить мы не успели.

– Хорошо, – сказал начальник сыскной полиции, – с ними мы переговорим сами.

6

Кухарка, женщина лет пятидесяти, с густыми седыми волосами, смотрела на Геннадия Петровича небесно-голубыми глазами, которые, как и добродушная улыбка на губах, прямо-таки кричали о том, что Ульяне можно верить на слово. Но полицейский надзиратель Бережицкий именно к таким людям относился с повышенным подозрением. В начале служебной карьеры он несколько раз поверил свидетелям, которые так искренне давали показания, что Геннадий Петрович был убеждён в правде и получал потом взыскания за упущения в делах по сыскному дознанию.

– Можете звать меня Ульяной, – с губ кухарки не сходила улыбка. Она вытирала передником и без того чистые руки. – Что можно добавить? – пожала плечами. – Мы с Катькой за господами ушли. Они сами нам позволили. Елизавета Самойловна, так та и сказала. Нас, говорит, сегодня не будет, так что в… этих самых, ну, вот, услугах, говорит, ваших с Катькой не нуждаемся. Сделайте себе свободным вечер.

– Так и сказала?

– Именно так. Мы сразу же и засобирались, как хозяева за порог. Я к сестре, давно у неё не была. А Катька… – опять пожала плечами. – Это вы у неё, господин хороший, спросите.

– Скажи, Ульяна, могла хозяйка лампу зажжённой забыть?

Кухарка опустила взгляд на свои руки.

– Могла, рассеянная она. Иной раз, что положит куда-то, так потом по квартире и ищет.

– А хозяин?.. – хотел спросить, почему Егор Иванович о супруге говорит, как об аккуратистке, но сразу же прикусил язык, сам не понимая почему. Показалось, что время этого вопроса не пришло.

– Егор Иванович – человек степенный, он бы ничего не забыл, да в будуар, – она криво усмехнулась, – не заходит.

– Странно, он говорил, что перед отъездом разговаривал с Елизаветой Самойловной в будуаре и даже ценные бумаги ей оставил.

Кухарка застыла, словно её поймали за чем-то постыдным.

– Не знаю я ни о каких бумагах, – выпалила она, и её щёки побледнели. Это показалось надзирателю странным, но он ничего не стал более выпытывать. Подумал, что придёт срок.

– Хорошо, не видела так не видела. Значит, говоришь, хозяйка могла не погасить лампу?

– Могла, а как же пожар случился без этого?

– Вот и я об этом думаю. Ты мне подскажи, где я могу найти горничную?

– Катю?

– Да, её.

– Может быть, у Елизаветы Самойловны? Я ж не хозяйка, чтобы за прислугой поглядывать.

Действительно, Катю Бережицкий нашёл рядом с хозяйкой.

– Елизавета Самойловна, – с добродушным выражением лица Геннадий Петрович обратился к госпоже Елисеевой, – разрешите похитить вашу горничную на несколько минут?

– Будьте любезны, но только на несколько, – с кокетливой миной произнесла хозяйка.

– Совершенно верно, на несколько.

Полицейский надзиратель посмотрел на Катю. Девица как девица, лет эдак двадцати пяти, с миловидным личиком, ямочками на щеках и немного испуганным взглядом, словно полицейский пришёл её забрать в холодную.

– Тебя, голубушка, Катей кличут, не так ли?

– Да, – едва слышно произнесла девица.

– Ты не расскажешь, что вчера здесь у вас произошло?

– Как что? – глаза Кати округлились от удивления. – Пожар.

– Я знаю, что пожар. Но вот гадаю и клубок распутываю: случай или несчастье?

– Какой случай? – изумление не уходило с её лица.

– Как какой?

– Случай?

– Вот и я гадаю, поджёг кто или само разгорелось?

– Ну, вы, барин… – она облегчённо вздохнула. – Поджёг… От огня, оставленного хозяином, и зарделось.

– Как это – от хозяйского огня? – Бережицкий выказал удивление. – Ведь пожар возник в будуаре Елизаветы Самойловны, а господин Елисеев туда не ходок.

– Как не ходок? – опять изумление на лице девицы. – Это он вам сказал? – она понизила голос почти до шёпота. – Вчера, перед тем как уехать на свадьбу, Егор Иванович заходил к Елизавете Самойловне.

– Ты сама видела?

– Зачем я вас обманывать буду?

Бережицкий пристально посмотрел в глаза Кати.

– А зачем Егору Ивановичу устраивать пожар?

– Нет, – замахала руками девица, – всегда так. Скажу одно в разговоре, а вот и вы подумали другое. Да не устраивал пожар Егор Иванович, а попросту ему Елизавета Самойловна велела загасить лампу, а он позабыл. Вот и занялось… Странно говорите, чтобы хозяин – и устроил пожар. По невнимательности.

– Почему он, а не Елизавета Самойловна?

– Хозяйка у меня строгая и никогда не позволяла себе что-то забыть. Она десять раз проверила бы. Так что только не она.

– А вот… – и Бережицкий тут же умолк, сморщил лоб, – скажи-ка мне, голубушка, вчера, когда хозяин посетил супругу свою, ты слышала, о чём они беседовали?

– Нет, о чём беседовали, не знаю, меня Елизавета Самойловна от себя отослала. Может быть, наша кухарка Ульяна слышала. Я вышла, а она к хозяйке зашла узнать, что завтра готовить. Она могла слышать.

– Ага, – обрадовался Геннадий Петрович, – стало, быть, Ульяна могла слышать?

7

– Значит, ты, Сидор, служишь при доме дворником? – Филиппов с интересом рассматривал высокого мужчину, статью более походившего на медведя. Лопата в его руках казалось детской и не подходящей под пудовые кулаки.

– Так точно, ваше высокоблагородие! Пятый годок пошёл. – Дворник стоял, выпрямившись во весь рост.

– Стало быть, всех проживающих знаешь?

– Так точно.

– Сегодня посторонних в доме видел?

– Никак нет. – В глазах светилась такая честность, что впору хозяину лопаты медаль за бдительность вручать.

– Как же так, Сидор? В квартиру господина Горчакова пробрались бандиты, а ты не видел?

– Ваше…

– Сидор, – поморщился Филиппов, – называй меня Владимиром Гавриловичем. Понял.

– Так точно, ваше… Владимир Гаврилович.

– Как же ты сторонних лиц в доме не заметил?

– Владимир Гаврилович, я ж на улице снег сгребал, мог, извиняйте, – приложил кулак к губам, потом опять вытянулся, – мог по нужде отлучиться. Но я всегда быстро… ворочаюсь. Может быть, они ждали, когда я в дворницкую уйду? – с надеждой в голосе произнёс дворник.

Филиппов тяжело вздохнул, вытянул в трубочку губы и почесал ус.

– Николай Семёнович, – начальник сыскной полиции повернул голову к Власкову, – распорядитесь агентам, чтобы опросили дворников, швейцаров соседних домов. Возможно, наши разбойнички не только здесь побывали, хотя… не думаю, что они знали, что господина Горчакова не будет дома. Но всё равно опросите.

Власков кивнул и направился к выходу, жестом подзывая к себе полицейских надзирателей. Передал распоряжения Владимира Гавриловича, сам же снова приступил к опросу дворников горчаковского дома.

– Значит, ты пятый год службу несёшь?

– Так точно, пятый.

– И говоришь, что всех проживающих знаешь, и кто к ним в гости ходит? – с прищуром спросил Филиппов.

– Истинно так.

– Господин Горчаков часто домой днём возвращается?

– Не скажу, чтобы часто, – в свою очередь сощурил глаза дворник и наморщил лоб, – чаще он в разъездах бывает.

– Что про его слугу сказать можешь?

– Про Ефимку?

– Про него.

Дворник пожал плечами.

– Человек как человек.

– Ты же с ним, наверное, не один раз разговоры вёл?

– Бывало, и перекидывались словами.

– У Ефима в столице родственники есть?

– Есть и брат, и две сестры, и племянники, но вот насчёт числа племянников честно сказать не могу. Что-то говорил, но я слушал краем уха. Какое мне дело до его родственников, если у самого… А, – махнул рукой.

– Жаловался, стало быть, на родственников?

– Бывало, и жаловался, но я же говорю, слушал его вполуха. Мне своих забот хватает, а он о своих твердит.

– Не знаешь, где они у него проживают?

– В этом помочь не могу. Хотя, – дворник поскрёб под шапкой затылок, – да вроде бы здесь, на Петербургской, – прищурил глаза, – нет, на Васильевском, – твёрдо подвёл итог.

Швейцар тоже ничего существенного не добавил. Всё твердил, что мимо него ни одна собака не проскочит, не то, что два неизвестных господина. Мол, научен и наслышан, как такое случается в чужих домах. А тут он не только всех хозяев и их гостей в лицо знает, но и может рассказать о фамилиях и даже адресах.

Полицейские надзиратели обошли находящиеся поблизости дома, но так толком ничего и не узнали. Никто ничего не видел, посторонних в дома не пускал, в лавки покупатели заходили.

– Разве всех упомнишь? – говорили торговцы.

Преступление совершено, но свидетелей нет, кроме самого пострадавшего – главного инспектора состоящего при Министерстве путей сообщения господина Горчакова, да и тот мало что видел. Но немаловажно, что запомнил лицо нападавшего.

– Надо бы Андрею Николаевичу показать альбом наших налётчиков, хотя нет. Более походят на воров, которые по квартирам орудуют. В случае господина Горчакова случайность вышла. Не рассчитывали разбойнички застать хозяина, – Филиппов стоял на тротуаре, рассуждал и строил планы, как этих самых воров в столице найти.

8

С самого утра Бережицкий приступил к просеиванию снега, в который из окна выбрасывали при пожаре мебель, одежду, какие-то безделушки, теперь выглядывавшие из потемневшей кучи.

Геннадий Петрович принёс с собою решето, и теперь наполнял его до краёв насыпанным из кучи снегом и промывал водою из трубы. Вода уходила, а Бережицкий рассматривал оставшееся; всякий мусор: щепки, камни, гвозди, – выбрасывал. Полицейский надзиратель опять наполнял снегом решето и проделывал всё по новой. Но не это занятие стало главным, хотя и должно было дать какой-то результат. Геннадий Петрович в то же время внимательно наблюдал за всеми любопытствующими, в особенности за дворовыми господина Елисеева.

Некоторые вполголоса начали насмехаться, вроде ёрничали, но боялись, что полицейский их заметит.

– Вишь, как шустро из пустого в порожнее переливает, ему бы цены у нас не было. Эх, работничек!

– В решето воду льёт!

– Смотри, к вечеру полное будет!

Бережицкий с исключительным спокойствием делал своё дело, только подмечал глазами самых весёлых.

Между другими он сразу подметил кухарку Ульяну, но теперь её глаза выражали совсем другие чувства, словно она испытывала беспокойство и чего-то боялась.

Геннадий Петрович продолжал свою работу до наступления сумерек, а смеркаться в декабре начинает рано. В четыре часа пополудни начинает окутывать город серый сумрак, через полчаса превращающийся в непроницаемую мглу. Но полицейский был настойчив и продолжил работу в свете принесённых фонарей. И замер, когда увиделв решете сверкнувшее тусклым светом что-то жёлтое.

– Золото? – то ли спросил, то ли ахнул дворник.

– Оно самое, – Бережицкий протёр находку рукавом, блеснул камень, вправленный в золото.

Через минуту Геннадий Петрович выудил из снега угол обгорелой бумаги с частью номера серии.

– Всё же не напрасно трудился! – обрадовался надзиратель. – Не напрасно, – и покачал головой.

Дворник молчал, только поднял повыше лампу.

Вопрос прозвучал, словно выстрел. И Бережицкий с удивлением узнал в спросившей Ульяну.

– Значит, не поджог? – вопрос звучал довольно странно.

– Не похоже на поджог! – ответил он и внимательно взглянул на спросившую.

Ульяна вдруг обрадовалась, но скрыла улыбку платком и лёгкой походкой торопливо направилась к чёрной лестнице.

Поздним вечером Геннадий Петрович докладывал начальнику сыскной полиции.

– Владимир Гаврилович, – полицейский надзиратель развернул тряпицу и положил на стол перед Филипповым бриллиант в оправе и несколько оставшихся после огня клочков бумаги, в которых угадывались номера процентовок, – по всей видимости, в комнате действительно хозяйка оставила лампу, и от неё произошло возгорание.

– Значит, хозяйка.

– Получается, что так, но… – Бережицкий замялся.

– Что «но»?

– Владимир Гаврилович, мне показалось подозрительным поведение кухарки. Когда я высказал, что произошла случайность, то она очень уж обрадовалась.

– Всякие причины для радости бывают, – философски подметил Владимир Гаврилович.

– Но здесь что-то нечисто, позвольте…

– Даю тебе два дня и ни часом больше, – перебил подчинённого Филиппов, – итак дел невпроворот, а здесь с этим, – и он указал рукой на лежащую на столе тряпицу и блестевший в свете электрической лампы благородный камень.

II

1

– Сдаётся мне, любезные господа сыскные агенты, что ничего нам разбойнички не оставили, – Филиппов сидел в кресле за рабочим столом и поглаживал пышные усы.

– Почти ничего, – подал голос стоявший, прислонившись к шкафу, Лунащук.

– Я вас слушаю.

– Дворник соседнего двора видел, как из подворотни выскочили два господина. Одного он описал такимже образом, как наш пострадавший: молодых лет, без растительности на лице, в пальто чёрного цвета. Второй в шляпе…

– В такое время года?

– Именно так. Шляпу он надвинул на глаза, но дворник заметил у него небольшую бородку русого цвета. Двигался второй тоже довольно шустро.

– Значит, можно сказать, что и второй молодых лет?

– Я тоже склоняюсь к этому мнению. Они приехали на санях, обычных, без каких бы то ни было примет, так что их найти не представляется возможным.

– Но как дворник рассмотрел издалека грабителя?

– Говорит, тот напомнил ему зятя.

– Зятя? – правая бровь Филиппова поползла вверх.

– Зятя, его я проверил. Он весь день провёл на службе, никуда даже на четверть часа не отлучался, да и служит он у лавры. Не смог бы быстро добраться, и тогда бы на глаза тестю попался бы.

– Вы правы.

– Вот… – начал было Власков, но начальник его не услышал.

– Господа, завтра я попрошу господина Горчакова явится к нам, в сыскное. И здесь вы должны показать альбомы с фотографическими карточками преступников, которые ранее были замечены в грабежах и воровстве. А сейчас – отдыхать.

2

На следующий день Бережицкий прошёлся по соседним с елисеевской квартирам, опросил прислугу. Правда, ничего нового не узнал. Скорее, навестил место преступления для очистки совести.

– Дяденька, – во дворе к надзирателю подошла девочка лет семи, в коротком куцем пальтишке, словно бы с чужого плеча, – это вы пожаром интересуетесь?

– Ну, я, – ответил грубо Геннадий Петрович, но потом смилостивился и даже улыбнулся. – Какое, однако, несчастье случилось. Надо же вот так, на ровном месте.

– Если пятачок дадите, то я вам расскажу, как дело было.

Бережицкий остолбенел от неожиданности.

– Ты… что-то знаешь?

– А как же. Сама внизу стояла и всё видела.

– Не врёшь?

– Дяденька, я всегда правду говорю. Меня тятя так научил, – и она недовольно поморщилась.

– Так что ты видела?

Девочка протянула руку, в которую Геннадий Петрович вложил выуженную из кармана маленькую серебряную монетку.

– Держи.

– Я, конечно, многого не видела, – девочка спрятала за спину руку с пятью копейками, – но… Сейчас по порядку. Огонь появился в окне не сразу, сперва дым повалил…

– Форточка открыта была?

– А вот и нет, – покачала головой собеседница. – Я тут во дворе иной раз за птицами наблюдаю, так вот, – она понизила голос, – сперва кто-то форточку открыл, и оттуда белый такой дым повалил и в комнате огонь запылал, словно свечку большую зажгли. Я не поняла, что пожар начался, иначе я бы деду раньше сказала.

– А дед твой кто?

– Дворником тут служит, – по-взрослому произнесла девочка.

– А ты, случаем, никого не видела потом, когда огонь разгорелся?

– Никого, я же к деду побежала.

– Ты, может, видела, как господин Елисеев с женой уезжали?

– Видела.

– А после них кто из дому выходил?

– Сперва Катя, эта которая горничной у Елизаветы Сам… – девочка споткнулась об отчество госпожи Елисеевой.

– Самойловны, – подсказал полицейский.

– Да-да, а вслед за ними Катя.

– А кухарка Ульяна?

– К той сын пришёл, вот после этого она уехала.

– Сын?

– Ну да, сын Григорий. Он всегда мне гостинец давал, – она надула губы, – а вчера тенью промелькнул и меня даже не заметил.

– Значит, кухарка вместе с сыном ушла?

– Да нет же! Я же говорю, что сперва Катя, потом, когда Григорий прошёл, кухарка, а потом уже сам Гришка.

– Это ты точно помнишь?

– Эдакий вы недоверчивый, я вам в точности рассказываю.

– А Гришка ушёл до того, как ты огонь заметила, или после?

– После.

– Глаз, вижу, у тебя острый, – сощурил глаза Бережицкий и часто задышал, словно гончая, напавшая на след. – А ты, ненароком, не заметила – Григорий один приходил или с товарищем?

– Один, – кивнула головой собеседница.

– Вот что… как тебя зовут?

– Маша.

– Вот что, Маша, вот тебе ещё пятачок, но ты больше никому о том, что мне рассказала, ни-ни. Поняла?

– Никому, – подтвердила девочка и спрятала ещё одну монетку.

Геннадий Петрович хотел сразу же направиться с вопросами к кухарке, но осадил себя.

«Я ещё толком ничего не знаю, а сразу же в галоп, – сказал он себе, – тут надо с чувством, с толком и расстановкой. Сгоряча рубить не стоит».

Для начала полицейский установил полное имя кухарки, откуда она родом, каких лет. Кто-то – то ли Елисеев, то ли его супруга – упомянул, что, действительно, есть у Ульяны сын. На вопрос, как его зовут, только пожимали плечами – мол, а зачем им это знать, если он при них не служит.

Идти к кухарке не хотелось, поскольку, если Григорий в чём-то замешан, то он попросту может скрыться, а тогда ищи ветра в поле.

Поэтому Бережицкий сперва решил навестить хозяйку, которая не осмелилась ослушаться мужа и приняла полицейского чиновника для беседы.

Ничего нового он не услышал, но последняя фраза заинтересовала:

– Геннадий Петрович, простите, что запамятовала, я ж бумаги разделила на две части. Пять тысяч оставила в верхнем ящике, а две засунула в нижний, там же и брошь лежала с бриллиантом.

Владимир Гаврилович внимательно выслушал Бережицкого.

– Таким образом, подтверждаются ваши подозрения, что был поджог, – произнёс он вслух то ли утвердительно, то ли вопросительно.

– Я тоже так думаю, – отозвался полицейский надзиратель. – После того, как я обнаружил в снегу, куда сбрасывали горящие вещи, золотую брошь с бриллиантом и обгорелые остатки ценных бумаг, решил, что произошёл случай. Забыла Елизавета Самойловна зажжённой лампу, а здесь такая вот катавасия. И сын кухарки этот…

– Да, Геннадий Петрович, видимо, поджигатель не знал о том, что госпожа Елисеева разделила ценные бумаги на две части, забрал из верхнего ящика то, что увидел, высыпал из шкатулки драгоценности и устроил пожар.

– Именно так.

– И вы подозреваете, что поджог устроил сын кухарки?

– Он.

– И разговор о ценных бумагах могла слышать кухарка?

– Горничная подтвердила, что могла.

– Но каким образом кухарка могла известить сына о том, что в ящике будуара будут лежать ценные бумаги?

– Владимир Гаврилович, этим вопросом вы рушите все мои построения. Пока не знаю.

– Вот что, любезный Геннадий Петрович, ищите этого самого Григория и посыльного, местного мальчишку, который мог отнести записку: скорее всего, кухарка узнала о том, что дом на время остаётся бесхозным, и вызвала сына. Ищите причину. Видимо, этому Григорию срочно понадобились деньги, об этом знала мать, поэтому и устроили такую импровизацию.

– Владимир Гаврилович, – смущённо сказал Бережицкий, – вы мне отвели два дня на поиски, боюсь, не успею.

– Два дня отменяются, и в помощь тебе отрядим… Кого бы ты хотел?

У Геннадия Петровича на щеках выступили красные пятна, словно от смущения.

– Ивана Бубнова.

Полицейский надзиратель третьего разряда Бубнов был молод, но это компенсировалось вдумчивым отношением и прирождённой сыскной хваткой.

– Ну, вы, Геннадий Петрович… – покачал головой Филиппов.

– Вы же…

– Лучших агентов в помощники просите.

– Владимир Гаврилович…

– Ступай и передай Ивану Бубнову, что я его отрядил вам в помощь.

– Благодарю, – расплылся в улыбке Бережицкий и почти бегом покинул кабинет начальника, боясь, чтобы последний не передумал.