Текст книги "Шахматы Сатаны. Часть первая. Илль-тада"

– И ещё, Гасан, относительно твоих бойцов, – после основного инструктажа я перешёл к самому наболевшему вопросу. – Предупреди всех, кто будет пойман на мародёрстве – лично пристрелю! Если не в состоянии с уродами справиться – помогу, чем могу; но советую самому провести разъяснительную работу. Мне уже надоели козлы, обирающие своих же земляков… Подожди! – жестом остановил я порывавшегося высказаться Гасан-боя. – Вы ведёте себя как оккупационная армия! Грабите, насилуете, и кого?! Простых дехкан и их семьи, таких же мусульман! Как вы хотите прийти к миру, если друг друга за людей не считаете и глушите со всей пролетарской ненавистью?

Я уже не раз поднимал этот вопрос, даже писал несколько рапортов руководству МВД республики, но особых результатов это не дало. Такое ощущение, что весь беспредел творился с ведома и одобрения высокого начальства, иначе довольно сложно объяснить отсутствие мер по наведению порядка.

– А ты сам, Шурави, лучше, что ли?! – окрысился спецназовец. – Не корчи из себя святого, все знают, как тебя называют в кишлаках!..

– И как же меня называют твои единоверцы? – с интересом спросил я вскочившего Гасан-боя.

Ответ мне был известен заранее, но хотелось услышать его от моего «друга», в чьих потных губах извивались эмбрионы грязных жатанских ругательств. Сейчас он был даже не самим собой, не кишлачным парнем Гасаном, которого гражданская война сделала непонятно кем, то ли бандитом, то ли офицером; передо мной стояло живое воплощение негативной стороны слияния русской и жатанской культур: алкоголь и ислам, интернационализм и клановое сознание, Конституция и шариат… Всё это уродливо вспенилось в грязном котле восточной независимости, деформируя умы и души людей, для которых уже ничего не значили слова «совесть», «честь», «доброта», «благородство»!

– Ты что сегодня такой нервный, Гасан, месячные начались? – я выпустил в закопчённый потолок «курятника» плотный столб сигаретного дыма. – Ты смотри, какие мы последнее время чувствительные! Слова нам не скажи, сразу материться начинаем, в драку кидаемся… Гасан-бой, прекращай это! Лучше скажи, по твою душу такое стадо прилетало? – Мне всегда нравилось наблюдать за реакцией Гасанова на резкую смену темы разговора. Несколько секунд полной дезориентации, граничащей (в зависимости от количества выпитого) с коллапсом сознания, и постепенное возвращение к осмысленному бытию. Такой процесс сам по себе напоминал всплытие подводной лодки с большой глубины, причём очень старой и ржавой лодки с пьяным экипажем на борту. Иногда мне даже казалось, что я слышу потрескивание черепной коробки Гасан-боя, распираемой работающим на предельном ресурсе мозгом.

– Можешь не отвечать, сам знаю, что по твою… Сто процентов ваше руководство в курсе всех твоих движений, потому и прилетело тебя драть, как кота помойного! А тут их встречает похмельный Гасанчик и сам напрашивается на крупное вливание, что товарищ генерал ему и организовал. А уж если из самой Бешанды прилетают люди наставлять тебя на путь истинный, то не видать тебе перевода никогда! Я так думаю, и скажи, что я не прав… Прав на все сто!

– Э-э, Ваня, ты откуда знаешь, зачем генерал приезжал? – Гасанов присел на ящик и с самодовольным видом закурил. – Кто тебе сказал, что меня драть прилетали, а? Я на очень хорошем счету в министерстве, чтобы ты знал! Гафур Файзуллаевич выразил мне благодарность от лица министра, сказал, молодец Гасанов, к медали тебя представим, – то ли от дыма, то ли от открывавшихся блистательных перспектив Гасан-бой мечтательно прищурился и несколько секунд внимательно наблюдал за огоньком сигареты. – Так что, брат, это моя крайняя операция в Илль-таде…

– Да ну? Пять минут назад ты плакался, как начальство тебя не любит и не ценит! Быстро что-то у тебя всё меняется, нет?

Гасан-бой посмотрел на меня с нескрываемым пренебрежением, как пастух на нерадивого и тупого барана.

– Генерал сказал: «Гасанов, всё сделаешь правильно, будешь служить в столице, как я и обещал, но только после того…» – наконец до Гасан-боя дошло, что он начал много болтать, и мой «друг» мгновенно осёкся. – Ладно, Ваня, благодарю за гостеприимство, надо ехать готовиться. До завтра!

– В половине четвёртого утра вы здесь, финальный инструктаж, и поехали. Не опаздывать!

– Так точно, товарищ майор, – шутовски вытянулся Гасанов, – разрешите идти?

– Вали отсюда, клоун…

Мы попрощались, и Гасан-бой укатил к себе. Я стоял, облокотившись о дверь «курятника», смотрел на БТР, быстро тающий в клубах пыли, и думал об очередной «поганке», готовившейся за моей спиной. Что же этот алкаш должен сделать, откуда в нём такая уверенность, что это его крайняя операция в Илль-таде?

Насколько я слышал, Гасан никогда не был на хорошем счету в МВД – во-первых, он не блистал особым умом, во-вторых, любил выпить, что для мусульманина, в общем-то, абсолютно неприемлемо, в-третьих, был болтлив, и, наконец, в-четвёртых, очень любил приукрасить свои рапорта, из-за чего уже имел неприятности. И вот этому собранию пороков один из тузов МВД обещает повышение, «но только после того…».

Сколько я его знаю, Гасан-бой всегда был на подхвате, самостоятельных решений не принимал, да и ответственности побаивался, поэтому поручать ему что-то серьёзное я бы, например, не рискнул. А вот какую-нибудь разовую несложную гадость… Вполне может быть. Осталось выяснить, какую именно, где и как. В любом случае, я уже был морально готов к разного рода гнусностям со стороны моего дражайшего союзника, а это уже большое дело. В конце концов, бывало и хуже, так что прорвёмся.

– О чём задумался, детина? – хлопнув меня по плечу, спросил неслышно подошедший Семёныч. – С нашим пьяницей все вопросы утряс по завтрашней зачистке?

– Основные – все, мелочи доведу утром… Как там наша техника?

– Слава Аллаху и механикам, всё в порядке. Ехать можно хоть сейчас, было бы куда… Бойцы экипированы и рвутся в дело, просто землю копытом роют. Народ распирает энтузиазм и понимание текущего момента, – улыбнулся Семёныч, поглядывая в сторону «казармы», где прямо-таки бурлила жизнь. – Хорошие у нас ребята, в других батальонах, как посмотришь, скопище дебилов и отморозков…

– А здесь филиал Академии наук, – перебил я, – собрание гениев, гуманистов и просто культурных людей!

Буквально тут же раздался хороший добротный русский мат в исполнении одного из сержантов, наставлявшего «чурку тупорылую» обращению с КПВТ.

– Курбанов! – рыкнул Семёныч.

– Я, товарищ прапорщик! – высунулось из люка БТРа загорелое чумазое лицо.

– Чурку ты в зеркале видишь, когда бреешься, понял?!

– Так тут…

– Я спрашиваю, понял или нет, сержант?!

– Понял, товарищ прапорщик, – под дружный хохот солдат нехотя проговорил Курбанов, скрываясь в машине.

– Да, Ваня, ты прав, с культурой есть проблемы, но мы работаем в этом направлении, – стараясь подавить смех, признал Дед. – Ладно, это всё лирика, пойдём о насущном покалякаем.

Мы двинулись в сторону живописной группы вишнёвых деревьев, растущих около забора, окружающего нашу, с позволения сказать, воинскую часть.

– Семёныч, а ты заметил, какая сегодня изумительная погода? Хорошо бы в горы пойти…

– Ну, так завтра и пойдём.

– Да нет, ты не понял, – мечтательно проговорил я, всматриваясь в окружавший нас пейзаж. – Как раньше, до войны, представляешь, а? Девочки, шашлык, палатка, речка журчит…

– Всё как здесь, Ваня, – ехидно вклинился в мои рассуждения Дед, – только девочек нет, хотя при желании можно найти, шашлык сейчас будет, на речку сходим, по горам пошастаем… Последнее, правда, только завтра.

– Никакой в тебе поэзии нет, Семёныч, одна проза. Даже помечтать не дашь, сразу давишь суровой реальностью. Ты посмотри, какая красота вокруг, здесь надо писать стихи, любить женщин, воспитывать детей, вести философские беседы о смысле жизни и предназначении человека!..

– Не всем быть поэтами, надо и о реальности помыслить, – прервал мои излияния Дед, закуривая свою любимую «Приму», – а посему вернёмся к нашим баранам. Сначала скажи, что вообще думаешь на тему ваххабитской деятельности в Сардачоре?

– Туфта! Никогда там «вовчиков» не поддерживали, и вдруг какой-то склад с литературой, оружием, и где? В мечети у Саида-ака, одного из самых лояльных к нам мулл!

– Согласен, но ты сам сказал – лояльного к нам, – внимательно посмотрел на меня Дед, – не к правительственным войскам, а лично к нам, правильно?

– Семёныч, что-то я тебя не пойму, ты загадки загадывать будешь, или как? Ежу понятно, что правительство здесь все видали в гробу вместе с его армией беспредельщиков! Да, нас в кишлаках более-менее уважают… – Я пару секунд помолчал, наблюдая за ящерицей, греющейся на солнце. – И боятся тоже, без этого нельзя! Всё должно находиться в равновесии, и уважение, и страх…

– Всё верно, командир, всё верно, – задумчиво покачал головой Дед, – только последнее время насчёт уважения туговато, многие думают, что Хашима ты подставил, ну и сам понимаешь, что, где и как… – Несколько мгновений я слышал только слабое шуршание листвы, сопровождаемое стрёкотом цикад и шумом в моей голове, вызванном общением с высоким начальством и возлияниями с Гасан-боем.

– Я подробностей, Ваня, не знаю, в отпуске тогда был.

– Да, Михаил Семёнович, тебя тогда не было. К сожалению!

– Сам ты особо не распространялся, – тяжёлый взгляд в мою сторону, – а говорят всякое! Не знал бы тебя… Э-эх, да что там говорить, – Дед махнул своей гигантской пятернёй. – Подставили тебя, как пацана! Хорошо, хоть жив остался, и то ладно…

4

15 марта 199… года, за один год и два месяца до этого…

Был дождливый мартовский день, обычный для этих мест. Окрестные горы окутаны паранджой низких облаков, стелющихся над землёй. В канавах, оставшихся после недавно прошедшего селя, ещё текли потоки грязной воды, впадавшие в разлившийся Гардж, гневно бурливший в низине. Кривые улочки кишлака превратились в глиняное месиво, пригодное только для бронетехники да ещё, пожалуй, для маленьких упрямых ишаков, бывших для дехкан основным средством передвижения. Кишлак визуально просто вымер, даже собачьего лая не слышно, сильный ливень зачистил все звуки и краски умиротворяющей жатанской природы. Казалось, само небо оплакивает это сказочное по своей красоте ущелье, обильно и регулярно орошаемое кровью.

Я был в гостях у Махкама-бобо, муллы кишлака Чинакар. Мы познакомились три года назад, в разгар гражданской войны, когда вся страна рушилась в пропасть средневекового варварства и зверства.

Я состоял тогда в Народном фронте, формирования которого вели успешные бои с ваххабитами в Илль-тадинском ущелье. Если бы в то время было нормальное отношение к населению окрестных кишлаков, в своём большинстве далёкому от всякой политики и различных религиозных помешательств, то приверженцы радикального ислама вряд ли нашли бы здесь понимание и поддержку, а правительство республики пользовалось гораздо большим уважением. Но, увы, в глазах многих моих соратников каждый житель Илль-тады был «духом» и всегда мог рассчитывать на самое «гуманное» к себе отношение. Так случилось и с Махкамом-бобо…

Какой-то деятель заподозрил в нём ваххабита и самым непринуждённым образом поставил 70-летнего старика к стенке. Тогда тоже шёл дождь, и щуплый старик с разбитым лицом, с трудом стоящий возле разрушенного БТРом дувала, часто падал лицом в грязную жижу, вызывая довольный гогот стоявших рядом боевиков. Я подошёл к ним в самый животрепещущий момент обсуждения участи пленника. Меня перестало ужасать, что 18–20-летние пацаны обсуждают способы убийства человека, годящегося им в деды, поэтому просто наставил их на путь истинный парочкой добрых ударов, попутно объяснив дальнейшие действия. После такого вразумления старик был доставлен домой к родственникам, а я стал в Чинакаре уважаемым человеком и желанным гостем в доме Махкама-бобо.

Это был умнейший и образованнейший человек, в республике таких были единицы, и к тому же абсолютно лишённый тщеславия. Всё это сочеталось с глубокой религиозностью, и не показной, как обычно бывает, а с настоящей верой, покоящейся на прочном фундаменте знания и доброты, бесконечного терпения и любви к ближним. В Илль-тадинском районе Махкама-бобо почитали за святого, и не удивительно – всем обращавшимся к нему он помогал, не требуя ничего взамен (правда, нужно отдать должное местным мусульманам, они сторицей возмещали старику потраченное на них время и деньги, кто чем – один ухаживал за садом, другой приносил свежеиспечённые в тандыре лепёшки, третий следил за порядком во дворе…).

Я любил бывать у него в гостях. Мне нравился маленький домик, окружённый ухоженным садом, нравилось сидеть около небольшого фонтанчика, бьющего посреди двора, и есть необыкновенно вкусные самсы, которые пекла его племянница, нравилось ощущение мирной жизни и покоя, навеваемого всей атмосферой бесхитростного уклада жизни.

Мы сидели в саду под навесом и пили чай, ведя неспешные беседы о жизни и несовершенстве мироздания, когда к Махкаму-бобо подошёл один из его учеников и что-то прошептал ему на ухо.

– Хорошо, иди, – жестом отослал его старик и, подливая в пиалу ароматный зелёный чай, обратился ко мне: – Мне неудобно обращаться к вам, Иван-ака, но меня просят быть посредником в переговорах между вами и Хашимом. Он хочет с вами встретиться, как вы на это смотрите?

От такого неожиданного предложения я чуть не подавился чаем. Вот это новость!

– Я не против, Махкам-бобо, каковы условия?

– Вы будете один, Хашим тоже. Встреча будет проходить у меня дома, если вы мне доверяете. – Старик огладил свою благообразную бороду и внимательно посмотрел мне в глаза.

– Безоговорочно доверяю, Махкам-бобо, – я поставил тонкую фарфоровую пиалу на столик, – но есть некоторые нюансы…

– Понимаю, – перебирая чётки, проговорил мулла. – Жизнь научила вас никому не доверять и надеяться только на себя. Я не могу настаивать, но вижу – вам не безразлична эта страна, иначе вы бы уже давно её покинули, вам не безразличны люди, хотя про вас рассказывают разное, и хорошее, и просто страшное. – Он протянул мне поднос с халвой. – Попробуйте, очень вкусно… Вы знаете, я не являюсь сторонником ни правительства, ни оппозиции, поскольку никто из них не отвечает моим представлениям о законности и справедливости, но я считаю – диалог необходим, и, в первую очередь, диалог между командирами. Народ устал от войны и неопределённости!

– Всё верно, Махкам-бобо, вы совершенно правы! – Я откусил кусочек халвы. Действительно, потрясающе – забытый вкус детства, вкус мирной жизни… – Только время буду определять я, сами понимаете, играю на чужом поле…

– Как скажете, Иван-джан, последнее слово за вами, – кивнул старик.

Ходили слухи, что Хашим со своими людьми собрался уходить в Пуштунистан и, вполне возможно, перед убытием собирался кое-кого сдать. Но это были всего лишь слухи, хотя и не лишённые основания.

Хашим уже довольно давно не принимал участие в боевых действиях против «неверных», его банда, или отряд, кому как нравится (мне больше импонирует первое определение – более содержательное), последний год занималась исключительно перетаскиванием героина через границу, не утруждая себя борьбой с нынешним правительством, но и не испытывая к нему дружеских чувств.

Предложение было крайне заманчивое! Полевые командиры очень редко шли на контакт, подобных случаев я могу припомнить за свою карьеру один-два, не больше; а тут на тебе… Нужно было всё очень хорошо обмозговать и взвесить, всё-таки переговоры с мусульманином – дело тёмное и скользкое, мотивация их поступков и поведения иногда просто не поддаётся логике… Ну да ладно, мы тоже не первый день с жатанами общаемся и кое-что соображаем!

– Когда Хашим планирует уходить за речку? – с деланно скучающим видом спросил я. – Это меня интересует исключительно в плане определения сроков переговоров, не более…

Дождь понемногу стихал, в серой пелене облаков уже появлялись рваные просветы синего горного неба.

– Если хотите, могу предложить кальян, – радушно предложил старик, перебирая чётки. – Мне недавно привезли табак, говорят – хороший, сам я не курю, держу для гостей. Попробуете? – Я покачал головой, положив руку на сердце в знак благодарности. – Тогда в следующий раз… А что касается вашего вопроса, то я думаю, встречу надо провести в течение двух недель.

– Хорошо, Махкам-бобо, передайте Хашиму – встречаемся в следующую среду. Я буду у вас около трёх часов дня, – сказал я, вставая с низенького топчана и разминая затёкшие ноги.

Пора ехать домой… Дождь закончился, лучи весеннего солнца уже начинали разгонять тучи, метавшиеся в вышине; воздух наполнен ароматами цветов, запахом солнца и воды, звуками пробуждающейся природы. Если бы не грязь, хорошо пройтись пешком, а не калечить гармонию природы грохотом БТРа и смрадными облаками выхлопных газов!

– До свидания, Махкам-бобо, – я помог старику встать с топчана. Последнее время он начал ощутимо сдавать, не расставался при ходьбе с карагачёвой палкой, покрытой искусной резьбой, много времени проводил лёжа. Всё-таки годы берут своё даже у таких несгибаемых дедов!

– Счастливого пути, Иван-ака, удачи вам во всех начинаниях, – пожелал мне на прощание Махкам-бобо, когда мы подошли к калитке, – и да пребудет с вами милость Аллаха!

Я хотел было, как обычно, высказаться относительно милостей последнего в отношении «неверных», но удержался, хотя и с большим трудом. Пожав сухую руку старика, я забрался на ожидавший меня БТР, крикнул «Трогай, ямщик!», и мы тронулись.

По дороге в роту я размышлял на тему информирования своего руководства о своих переговорах с Хашимом и никак не мог определиться, стоит ли это делать.

С одной стороны, поставить бригаду в известность вроде бы и надо, а с другой – поделиться такой радостью в радиоэфире значит оповестить всех илль-тадинских «духов», что ну никак в мои планы не входило. «Бортов» из Бешанды в ближайшие две недели не ожидалось, так что моё родное командование, скорее всего, останется в блаженном неведении, ничего страшного, крепче спать будут. В конце концов, перефразируя священное писание, знание умножает скорбь, так не будем же никого расстраивать и погружать в уныние!

Придя в полный восторг от своей заботливости, я стал ломать голову, как поступить с моими соседями – ротой спецназа МВД, которой командовал капитан Саттаров. Ситуация осложнялась тем, что Саттарова я абсолютно не знал, поскольку прилетел он недавно, примерно неделю назад, и никаких совместных операций в течение этого времени не проводилось. Чёрт дёрнул МВД менять командира роты в такой ответственный для меня момент! Ведь был у руля нормальный мужик – Камол Имамов, с которым мы проработали около полугода и более-менее друг к другу притёрлись; а теперь надо постараться объяснить человеку с улицы, что надо делать и что не надо делать, не рассказав при этом ничего лишнего!

В конце концов, после долгих размышлений я пришёл к выводу, что для начала неплохо бы нанести визит вежливости моим соседям, а там видно будет, как себя вести и что говорить.

– Курбанов! – крикнул я своему водителю. – Едем в гости к ментам!

– Понял, товарищ майор!

5

Рота Саттарова базировалась в полутора километрах от нас, в яблоневых садах возле кишлака Турсад. Если бы я выбирал место для пикничка – представьте, масса зелени, речка журчит, горизонт заполнен снежными вершинами гор, красота, что там говорить! – то, скорее всего, здесь бы и остановился; но, учитывая бодрящую обстановку тлеющей войны, альтернативы нашему «курятнику» не было во всей Илль-таде. Но что поделаешь, по непонятным причинам войска МВД всегда старались дислоцироваться в стороне от армии, хотя никакой необходимости в этом не было.

С моей точки зрения, такую тягу к обособленности можно было объяснить двояко, либо склонностью к философскому уединению на лоне природы, либо, что самое вероятное, явным нежеланием посвящать нас в свои достаточно тёмные делишки. Последнее являлось, говоря словами незабвенного Гафура Файзуллаевича, типичным примером нездоровой межведомственной конкуренции.

…БТР выкатился на поляну метров тридцати диаметром, занятую армейскими палатками, и, тяжело всхрапнув, остановился. Я спрыгнул на землю и огляделся по сторонам. Метрах в десяти от нас в тени деревьев стояли три БТРа с открытыми рампами, возле которых копошились механики, чуть вдалеке от них проводились занятия по рукопашному бою.

Ко мне подбежал боец с автоматом и в каске, болтавшейся на его лысой голове, как пустой казан.

– Кто такие? Чё надо?

– Майор Караев, командир батальона ВДВ, – я не спеша закурил. – Где твой командир, солдат?

– Сержант Сафаров проводит занятия, товарищ майор, – тут же вытянувшись по стойке «смирно», доложил тот. Казан на голове бойца медленно сползал ему на нос.

– Сержант твой, уважаемый, меня мало волнует, – сказал я, поправляя его каску. – Ремешок застёгивать надо, вкурил? – Казан качнулся в знак понимания. – Капитан Саттаров где, друг мой?

«Друг мой» не успел ответить.

– Я Саттаров, в чём дело? – Со стороны эмвэдэшной бронетехники к нам подходил по пояс раздетый крепыш, вытирающий перемазанные в солидоле руки ветошью.

– Иди на пост, Каххоров, – отослал бойца капитан, – мы тут сами… Вы наши соседи, насколько я понимаю? Извините, руку не подаю, грязный как чёрт. – Гостеприимный жест в сторону одной из палаток. – Прошу в мой кабинет, там всё-таки удобнее будет.

– Слейте мне на руки, пожалуйста, – попросил он, вынеся из палатки чайник с водой. – Условий у нас, к сожалению, особых нет, но ничего, справляемся. Вы, я слышал, просто по-королевски у себя обосновались… Ф-фу-у, всё, спасибо.

Меблировка в «кабинете» Саттарова почти в точности напоминала мой «курятник», те же ящики от боекомплекта, исключение составлял только невысокий резной столик восьмиугольной формы из карагача.

– Красивая вещь, правда? – спросил он, заметив мой интерес к столику.

– Это Камол оставил, так что историю его появления здесь рассказать не могу, к сожалению…

Саттаров украсил столик двумя кружками, армейской фляжкой и банками консервированной американской ветчины.

– Ну вот, вроде всё готово… Наливайте за знакомство!

Пока я трудился, он высунулся из палатки и зычным голосом крикнул:

– Мамламбеков!

– Я, товарищ капитан!

– Там десантный БТР стоит, накорми экипаж…

– Понял, сделаем!

– За знакомство? Фархад…

– Очень приятно! Иван…

Пару минут мы с аппетитом ели очень вкусную ветчину.

– Фархад, откуда такая роскошь? – спросил я, открывая вторую банку. – В НАТО на довольствии стоите?

– Ха, тут всё ещё интереснее! Какому-то барыге впарили целый вагон этих консервов… Давай ещё по одной! – Кружки снова наполнились. – Не против, что на «ты»?

– Так мы же не на приёме у английской королевы, всё нормально! – Я поднял кружку. – За взаимодействие!

– Ну, так вот, – выдохнув после возлияния, продолжил Фархад. – Купил барыга консервы и только потом сообразил, что свинину продать в наше время – большая проблема, русские разъехались, городские жатаны вдруг стали правоверными мусульманами, короче полный п…ц! И тут это тело вспоминает о своём дальнем родственнике в управлении тыла МВД, настолько дальнем, что пришёл он на память только в момент надвигающегося финансового краха. Дальше, естественно, состоялись не очень затянутые переговоры, стороны пришли к консенсусу, – жест пересчитывания купюр, – свинина была переименована в говядину и отправлена по частям нашей бригады… Знатоков английского у нас нет, так что проблемы отсутствуют, и консервы потихоньку списываются на боевые!

Я был поражён, это было и смешно, и дико одновременно. С подобным образцом человеческой жадности и полного пренебрежения традициями и верованиями народа сталкиваешься далеко не каждый день! Такое не одобрил бы даже Чичиков, моральные устои которого были всё-таки повыше, чем у некоторых наших бизнесменов и тружеников тыловых служб!

Фархад внимательно посмотрел на меня и невесело усмехнулся.

– Что, Ваня, не знаешь, как реагировать, то ли смеяться, то ли тупо удивляться? Вот и я тоже… – Он показал на фляжку, я отрицательно покачал головой. – Солдаты у меня почти все кишлачные, да и у тебя тоже, других здесь нет, но не тупые, как некоторые уроды в столице думают! И если уж их сюда притащили, то надо постараться обеспечить им, хотя бы – хотя бы! питание, не противоречащее их вере! Я – ладно! – никогда не был особо правоверным, мне всякие там условности по барабану, я в городе вырос, учился в России, я русский знаю лучше, чем жатанский!..

Я протянул капитану пачку сигарет.

– А ты думал, в сказку попал? – спросил я сквозь облако сигаретного дыма. – Русская пословица есть – кому война, кому мать родная; читай историю, всегда и везде тыловики стремились навариться за счёт боевых частей. Суворов ещё когда сказал – если интендант прослужил на одном месте более десяти лет, то его смело можно расстреливать!.. Так что мой тебе совет – не принимай всё так близко к сердцу! Сложно, понимаю, а что делать, кому сейчас легко; наша задача пацанов этих сберечь, а со столичной шушерой потом разберёмся, если другие не опередят, думаешь, мало кому они нагадили? Очередь ещё занимать придётся, чтобы в толстую тыловую морду врезать!

Фархад смешливо фыркнул.

– Давай, майор, по крайней и поговорим по-трезвому… Ничего, ничего, пять капель, не каждый день общаешься с умным человеком! Давай за тебя, Камол говорил, что ты самый надёжный человек здесь, в случае чего, всегда поможешь… – Спирт снова огненной лавиной устремился в желудок. – Хотя и не любишь «ментов», правда?

Я криво усмехнулся и достал ещё одну сигарету. Слишком много пью и курю, надо завязывать!

– Не люблю, ты прав, и не скрываю этого! – Мы несколько секунд внимательно смотрели в глаза друг другу. Ненавижу блуждающие и бегающие глазки, не люблю, когда отводят взгляд; с моей точки зрения, это показатель неискренности и скрытой подлости. У Фархада в этом вопросе было всё нормально – ясный честный взгляд хорошего человека. – Вас все не любят, чересчур много разной нечисти в МВД. У нас тоже своего дерьма хватает, но до вашей помойки мы, к счастью, не дотягиваем. А с тобой, думаю, сработаемся!

Я мельком взглянул на часы – пора переходить к главному вопросу повестки дня.

– Слушай, Фархад, здесь есть одна маленькая проблемка, даже не проблемка, а так – пустячок… Скажи, вы в районе Чинакара ничего на следующей неделе не планируете? Если не великий секрет, конечно…

– Да пока нет, а что?

Я обстоятельно раздавил окурок в консервной банке и отодвинул её на край стола. Парень он, по-моему, неплохой, почему бы не озвучить все подробности. Рискну быть честным!

– На следующей неделе мне организуют встречу с Хашимом, хочется, чтобы всё было чинно, благородно и тихо, это самое главное. Понимаешь?..

Фархад кивнул.

– Если не случится ничего внештатного, нам в Чинакаре делать нечего.

– Молодец, капитан, – я радостно похлопал его по плечу, – ловишь всё на лету! Поехали дальше… Моё руководство абсолютно не в курсе будущих событий, твоих начальников должна ожидать та же участь, врубаешь, о чём я говорю?

– Вроде врубаю, только к чему такая секретность?

Святая простота! Или я чересчур всё усложняю?.. Последнее вряд ли, поэтому попытаюсь объяснить…

– Видишь ли, Фархад, оповестив своё руководство, ты увеличиваешь круг осведомлённых до критического максимума! – Судя по выражению лица напротив, сказанное мною воспринималось не совсем адекватно. Здесь было два варианта, или мой новый знакомый слегка туповатый, или же слишком правильный, что в Жатанстане было, в принципе, двумя сторонами одной медали…

Был ещё третий вариант, но мне с трудом верилось, что Саттаров работает и нашим и вашим, уж больно положительным было первое впечатление от нашего общения, хотя на Востоке всякое бывает.

– Просто-напросто, уважаемый, за время своей службы в Илль-таде я пришёл к пониманию одной истины – информированность твоего руководства о проводимых мероприятиях обратно пропорциональна их действенности, а также продолжительности жизни, твоей и личного состава! Понимаю, для тебя это звучит парадоксально, если не сказать больше, так ведь? – Фархад согласно кивнул. – Ты ведь здесь всего пару месяцев, так ведь? А до этого чем занимался?

– Раньше я служил в Бешанде, в полку спецназа, – и, помолчав, добавил: – Заместителем начальника службы тыла…

Да, воистину Жатанстан – страна чудес! Замначальника службы тыла, бросив сытое корыто в столице, едет в самую гнусную дыру на Земле заниматься абсолютно незнакомым ему делом! Если бы я не слышал это своими ушами, то никогда бы не поверил!

– И какого же рожна ты припёрся в Илль-таду, позволь узнать? – Меня прямо-таки распирало от любопытства. – Потерял тут что или развеяться решил от столичной жизни?

Фархад молча посмотрел на меня, и, будь я менее толстокожим, мне стало бы неловко за такой вопрос, а так его укоризненный взгляд только разбился об мою каменную морду.

– Ты знаешь, Ваня, может быть, скажу глупость, но просто стыдно околачиваться в тылу, а там сам думай, я правду говорю…

Ну что же, вполне достойный ответ и, судя по всему, правдивый. Значит, есть ещё достойные люди, не всё так плохо! Молодец парень, но дурак («А ты сначала на себя посмотри, сам-то не больно умом блещешь!» – вставил свои две копейки мой внутренний голос).

Я не сторонник комплиментов мужчинам, поэтому просто крепко пожал этому странному (по нынешним меркам) менту руку. После закрепления рукопожатия неизменными ста граммами, я поделился с Фархадом своими теориями в отношении командования, а именно о крайне дозированном информировании последнего о проводимых мероприятиях и вдумчивом выполнении спущенных сверху указаний.

За подобные взгляды во времена Великой Отечественной войны меня, не задумываясь, прислонили бы к ближайшей стенке, но сейчас подобный краткий экскурс по истории саботирования приказов вызывал неподдельный интерес со стороны моего собеседника.

– …Таким образом, придраться к тебе, при сильном желании, можно, но тут уже как напишешь рапорт, – закончил я своё содержательное повествование и посмотрел на часы.

– Что скажешь?

Саттаров развёл руками в стороны.

– А что говорить, довольно дико всё это звучит, для меня, во всяком случае! Даже не знаю… – он замялся, подыскивая нужные выражения.

– Что тут знать, родной! Запомни одну простую вещь – у тебя в тылу такой же противник, как и в горах, только более подлый и непредсказуемый! Когда проникнешься этой мыслью, всё у тебя будет хорошо!

(Я не предполагал тогда, насколько правильным было решение информировать Саттарова о встрече с Хашимом.)