Текст книги "Знакомьтесь – Юджин Уэллс, Капитан"

Глава 10. Издержки славы

Я замечаю среди телохранителей Мариуса. Одного из тех, что сопровождал нас из космопорта. Я рад, что он снова в строю.

– Привет, Мариус!

Он смотрит на протянутую руку недоуменно. Косится на Мишель. Потом осторожно пожимает мне ладонь.

– Здравствуйте, сэр! – вежливо басит он.

– Я рад, что ты выкарабкался. Давай без этих «сэров». Я Юджин.

– Хорошо, сэр. То есть Юджин.

Я улыбаюсь до тех пор, пока ответная улыбка не трогает крепкое, будто вытесанное топором лицо и в глазах Мариуса не появляется осмысленное выражение. Пока он не начинает понимать, что это не блажь богатенького придурка – поздороваться за руку с одним из обслуживающего персонала.

– Спасибо, Юджин. Вы хорошо держались, – говорит он. И снова становится непроницаемым. Напряженно вслушивается в себя, оглядываясь вокруг. Триста двадцатый обнаруживает у него внутри слабенький чип. Полное барахло, а не чип, скажу я вам. Даже у наших аэродромных водителей и то мощнее. Решаю при первой же возможности посоветовать Мишель улучшить оснащение ее охраны.

Мы топаем к машине, припаркованной неподалеку от центрального входа. Яркое солнышко приветствует меня. Немного слепит глаза. Душноватый запах цветов как волна. Тут повсюду цветы. Целые поляны цветов между каменных дорожек. И люди. Вокруг множество людей, и полиция сдерживает толпу, и все возбужденно топчутся на месте. Я решил, что они кого-то встречают. И приготовился к тому, что мы быстренько проскочим по краешку аллеи. Сядем в машину и уедем из этой чертовой стерильной больницы.

Мишель хитро улыбается, отвернувшись в сторону. Чтобы я не заметил. Но меня трудно провести, с моим-то мощным ментосканером. Я чувствую, как она ожидает моего удивления. И она получает его. Неприятная догадка посещает меня.

– Это что, нас встречают? – недоверчиво спрашиваю я.

– Ага. Должна же я позаботится о твоей карьере, – она больше не сдерживает смех. – Пойдем же. Народ встречает своего героя.

– Героя? Нас же облили грязью с ног до головы!

– Ну и что? Это и есть слава.

– Кто эти люди?

– Никто. Богатые бездельники. Рантье, папины наследники, прожигатели жизни и прочий мусор. Улыбайся. Молчи, кивай и улыбайся.

И она подталкивает меня к прозрачному пузырю входа. Еще пара телохранителей охватывают нас с боков. И как только мы появляемся на широкой белоснежной лестнице, толпа подается навстречу. Люди начинают улыбаться и махать мне руками. Каждый норовит дотронуться до меня. Не верят, что я настоящий? Телохранители стараются как могут, отталкивая самых ретивых. Но все равно десятки рук тянутся ко мне, словно щупальца странного животного. Вежливые копы с трудом удерживают коридор.

– Привет, Юджин! Как дела? Нравится у нас? Сколько народу ты уложил? Я хочу тебя! Научи меня стрелять! – несется со всех сторон.

Люди тут разные. Есть молодые. Есть не очень. Есть даже откровенно в возрасте. Вся улыбаются мне, как лучшему другу, хотя, богом клянусь – никого из них я до сих пор не встречал. И внутри у них – вакуум. Как если бы они разглядывали диковинного малахитового скорпиона с Ориона. Того самого, чей яд стекло разъедает. И осторожный страх – вдруг плюнет? – и любопытство, и желание ткнуть пальцем. Просто так, чтобы рассказать друзьям за коктейлем. И еще я замечаю странность. Женщины раскрашены и разодеты в пух и в прах. От шикарных платьев до полупрозрачного новомодного рванья. А мужчины – ну, ей-богу! – все, как один, с короткими стрижками, и все в армейских комбинезонах и высоких ботинках на магнитных липучках. Как у меня. Будто я попал на вечеринку по случаю дня рождения аэродромного начальства. И я улыбаюсь, как приказала Мишель. Чтобы ее не огорчать. И чтобы скрыть то, как я ошарашен. Осторожно уворачиваюсь от жадных рук, норовящих разорвать меня на кусочки.

А у самой машины нас атакуют жужжащие штуки. Камеры. Пикируют сверху, крутятся перед глазами, мешая обзору. Едва в рот не залезают.

– Чем вы собираетесь заняться, капитан? Баронесса, вы берете вашего спасителя под свой патронаж? Вы собираетесь жить на Зеленом Шаре, капитан? Как вы относитесь к однополым бракам? Есть ли у вас домашний аллигатор? – наперебой кричат нам со всех сторон.

Мишель улыбается так, словно вокруг собрались ее лучшие друзья. Хотя внутри у нее – лед. Я поражаюсь ее выдержке. И вслед за ней проваливаюсь в синеватый полумрак лимузина. Дверь-плита отсекает от меня рев за бортом. Совсем как в самолете.

– Фу-у-у, – выдыхает Мишель, и с облегчением вытягивает ноги. – Пробились.

Кожа ее просвечивает сквозь полупрозрачную ткань. Я смущенно отвожу глаза. Она смеется, заметив мою неловкость.

– Ну же, выше нос, спаситель Земли и покоритель женщин! Мариус, вперед!

И мы трогаемся. Ощущение, будто едем в вагоне, так тяжела машина.

– Папа настоял, чтобы я сменила транспорт, – поясняет Мишель.

– Понятно, – отвечаю я, хотя мне ни черта не понятно. – Куда ты меня везешь?

– Для начала мы, как следует, отдохнем. Закрепим твой успех. А потом вместе подумаем, куда тебя пристроить. С такой известностью ты можешь легко претендовать на место исполнительного директора в любой оружейной фирме.

– Я в этом ничего не смыслю. В бизнесе.

– Никто из исполнительных директоров ничего не смыслит в бизнесе. Что с того? А пить коктейль и давать универсальные ответы на деловых раутах я тебя научу. Идет?

– Мишель, мне очень неловко. Мне приятно, что ты со мной возишься. Но я бы хотел…

Она легонько целует меня в щеку. Я послушно умолкаю.

– Юджин, прошу тебя.

– Хорошо, Мишель. Как скажешь, – отвечаю я автоматически. Ладони мои предательски вспотели. – Позже поговорим.

– Сейчас мы едем на концерт. Джаз новой волны. Какой-то напыщенный индюк с мировым именем. Ты, кажется, любишь музыку? Вот и расслабимся. Потом я найду тебе гнездышко. Прошу тебя – не нужно возражать.

Я и не возражаю. Так уж она устроена, эта странная женщина. Может из меня веревки вить. Наверное, не только из меня. Наверное, из других мужчин тоже. Кто же перед ней устоит. И настроение почему-то начинает улетучиваться. Некстати вспоминаю, что она замужем. И еще – этого холеного банкира. Друга семьи. Готлиба.

– Ты просто ревнуешь, чувак, – панибратски извещает меня Триста двадцатый.

– Заткнись, кусок железа, – огрызаюсь я.

Глава 11. Дружба из соображений целесообразности

– Зачем нам такая охрана? Ты всегда так передвигаешься? – интересуюсь я.

– Нет, не всегда, – смеется Мишель. – Только на планетах.

– А без этого никак не обойтись?

– Понимаешь, – скучнеет она. – Есть такая скотина по имени Жак Кролл. Помнишь его?

– Конечно. Я разбил ему морду, когда он к тебе приставал, – с удовольствием вспоминаю я.

– Так вот, теперь из-за моей ветрености и твоей отчаянной глупости тебе постоянно угрожает опасность. Этот человек не может остановиться. По рангу не положено. Кроме того, он очень мстителен. Просто патологически.

– Ничего себе… И долго он будет на меня злиться?

– Пока не убьет. Или…

– Или – что?

– Или пока ты не убьешь его.

– Ты так спокойно об этом говоришь.

– Не мне тебе объяснять, что такое война. Я считаю тебя человеком, способным убить ради выживания.

– С чего ты взяла?

– Ты ведь выжил, верно? Для большинства людей любое из твоих приключений давно бы закончилось фатально.

– Мне просто повезло.

– Везение – это да. Этого у тебя не отнять. Я отношу его к дополнительным твоим достоинствам, повышающим шансы выпутаться. Ты смог выжить не только на Йорке, но и на Земле. В настоящем аду.

– Не говори так про Землю.

– Ладно. Есть еще один момент.

– Какой?

– Опасность угрожает не только тебе. Я тоже определенным образом стою у него на пути.

– Вот черт!

– Именно. Черт, черт, и еще раз черт. В моем гараже уже находили бомбу. Программа автоповара оказалась расстроена и в пудинге откуда-то оказался яд. Если бы не невоспитанная собака моего дворецкого, все могло бы кончиться печально. Во время демонстрации нового автоматического танка снаряд попал вместо мишени в бункер, где я находилась с гостями. По чистой случайности кассету с плазменными зарядами перед стрельбами заменили на учебные болванки. Про мелочи вроде нейтрализованных полицией киллеров, я уже не говорю. Так что я теперь много путешествую, – спокойно сообщает Мишель.

– Ну и скотина! – задыхаюсь я от возмущения. – Неужели ничего нельзя сделать?

– Можно. Конечно, можно. За нами наблюдают. Эта охрана, что ты видишь – только внешняя сторона. На самом деле, ее гораздо больше. Просто она держится вне пределов видимости. Нашу, мою и твою еду, проверяют на предмет ядов. Всех, с кем мы контактируем, предварительно просвечивают. Мой дедушка включил все свои связи. Над этой проблемой сейчас работает прорва народу. Полиция, специальные службы. Нам нужно затаиться на время. Не дать себя прикончить. Подождать, пока зарвавшемуся мафиозо укажут его место.

– Тогда зачем мы всюду светимся, как сигнальные ракеты?

– Ну, безопасность – это одно, а репутация и необходимая деловая активность – другое, – улыбается Мишель. – Я ведь, как акула, вынуждена постоянно плыть, чтобы не утонуть.

– Я бы хотел поговорить обо всем этом подробнее. Что-то придумать. Не привык я, чтобы меня вели на убой, как барана.

– Нас охраняют отличные спецы. Настоящие профессионалы. Уже выяснено, что взрыв у отеля в момент нашего приезда – не случайность. Это не дело рук фанатиков с Шеридана, как его выставили в прессе. Специалисты сомневаются, что Кролл имеет к нему какое-то отношение. Не тот масштаб. И это настораживает.

Я в упор разглядываю напрягшуюся Мишель.

– Выкладывай уж до конца, – вздыхаю я.

– Нам лучше держаться вместе. Для безопасности. Твоей и моей.

– Ты для этого меня искала? И для этого вытащила меня с Земли?

– Почему бы и нет? – уклончиво отвечает она. – По-моему, это неплохой повод быть рядом.

– Дьявол, – волна разочарования окатывает меня. Я-то, дурак, развесил уши. Всюду эти «деловые интересы». Дружба из соображений целесообразности.

– Юджин, ты меня не совсем верно понял, – мягко говорит Мишель, накрывая мою руку ладонью. – Я сказала, что это только повод.

Но я не слушаю. Я чувствую, что она говорит со мной, как с несмышленым ребенком. Скрывая покровительственный тон. Она уверена в том, что я ей подчинюсь. Что и говорить, Мишель славно научилась пользоваться своим обаянием. Привычка манипулировать мужчинами в своих интересах играет с ней злую шутку. Только я ведь не совсем обычный мужчина. У которого инстинкты самца определяют направление мыслей. Со мной этот фокус не пройдет. И я спокойно улыбаюсь встревоженной баронессе, скрывая досаду и разочарование. Встревоженной, потому что она видит в моих глазах непонятный огонек. Которого там быть не должно.

– Задача ясна, – прерывает мои невеселые мысли Триста двадцатый.

– Что?

– Задача ясна. Приступаю к выполнению. Время разработки алгоритма – до одного часа. О начале реализации защитных мер будет сообщено дополнительно.

– Какая задача?

– Защита объектов «Юджин Уэллс» и «Мишель Радецки» от физического уничтожения объектом «Жак Кролл» и дочерними структурами. Параметры вражеского объекта уточняются. Доступ к Сети ограничен пропускной способностью шлюзов. Необходим скоростной канал доступа к Сети.

– С тобой все в порядке?

– Диагностика проведена. Статус всех систем – зеленый.

– Опять играешь в войну?

– Ответ отрицательный. Ситуация классифицирована как угроза второй степени. Неминуемое уничтожение в столкновении с превосходящими силами противника. Это не учебная тревога.

– Говори проще, Три-два-ноль, – устало прошу я.

– Можно и проще, чувак. Надо взять себя в руки. Напрячь мозги. Иначе нам всем крышка.

– Всем?

– Тебе, мне и Мишель.

– Мишель попадает в сферу твоих интересов? – интересуюсь я.

– Наших интересов, – поправляет Триста двадцатый. – Это перед ней ты можешь притворяться.

Глава 12. Джаз новой волны

Этот джазовый исполнитель – у него оказалось интересное имя. Филодор. И ничего больше. Как кличка у собаки. Мишель рассказала мне, что его группа играет популярный сейчас джаз новой волны. Что это такое, я, конечно, не знаю. И потому с нетерпением жду начала концерта. Я уверен, что получу от живой музыки большое удовольствие.

Огромный зал, больше похожий на стадион под крышей, дальняя стена которого едва виднеется в густом, пропитанном испарениями воздухе, весь бурлит людьми. Люди едят, пьют, бесцельно слоняются, валяются на полу, смеются, ссорятся, целуются, курят. В общем, шум от этого стоит не хуже, чем от прибоя во время урагана приличной силы. Сцена – как огромный пологий остров, залитый цветным огнем. Не сразу и заметишь в ослепительном сиянии двойную цепочку охраны, что выстроена у подножия.

Нас вместе с телохранителями провожают по ярко освещенному длиннющему коридору в место, которое служитель назвал «ложей». Такая маленькая выгородка с барьером, что отделяет нас от жующей и галдящей толпы. Но тут хотя бы сидеть можно. На очень удобных креслах. Только из-за охранников край сцены виден плохо. И от людей, что внизу, довольно сильно пахнет. Наверное, в тех ложах, что выше нас, обзор получше. Тут эти ложи – до самого верха. Как соты в улье. Но я стесняюсь сказать об этом Мишель. Сажусь и начинаю оглядываться.

В зале этом все кажется мне необычным. И отсутствие кресел на мягком полу. И гигантские размеры. И странный рассеянный свет. Наверное, это оттого, что я впервые на концерт пришел. И люди, что за барьером копошатся, тоже привлекают внимание. Свободные, даже развязные. С длинными волосами. В какой-то полувоенной одежде. Многие, в том числе девушки, в таких же, как у меня, комбинезонах. Так что я тут вполне за своего сойти могу. Тем более, что у некоторых парней и девушек головы тоже коротко стрижены. Как у меня.

– Ты теперь законодатель новой моды, – шепчет мне Мишель. И тихо смеется.

В ожидании начала концерта народ из-за барьера тоже на нас таращится. И иногда отпускает замечания.

– Прикольный прикид, брателло, – говорит мне один длинноволосый типчик. – Чьих будешь?

И тут же, отвернувшись и явно не ожидая ответа, начинает обсуждать со своей щуплой соседкой преимущества какого-то «намеренного лау-фиделити на бутлегах».

А второй оценивающе оглядывает Мишель и хвалит:

– Клевая у тебя телка, папик. Бахнешь, подруга?

Незлобно так сказал. Необидно. Так что Мишель не сердится. Знаком показывает, что пива не хочет. И я тоже молчу. Только телохранители немного нервничать начинают и передвигаются поближе к Мишель.

Честно говоря, за весь вечер это были единственные слова из зала, которые я понял. Все остальное оказалось какой-то непереводимой тарабарщиной. Кто-то собирался «накйдаться» после «феста» и «хапнуть гудсов». Несколько совершенно косых от травки парней договаривались «послемовать» и печалились о том, что «у Фильки фронтовик отстойный и регулярное вонялово». Кто-то выпадал в осадок от «гнилой банды». И просил «дудку», заверяя, что иначе его от «этого втиралова не плющит». Девушка с синими волосами взасос целовала лысого юношу с тощей шеей и в нелепых очках, а в промежутке между поцелуями они активно обсуждали, где им «занайтовать» и все прикидывали местонахождение каких-то черепов. «Есть маза вписаться на флэт после сэйшна», – резюмировал очкарик. В общем, жизнь тут кипела и била фонтаном.

А потом мне надоедает сидеть и ждать. Наверное, не одному мне. Какое-то напряжение начинает подниматься над толпой. Сначала недоуменные голоса. Потом отдельные выкрики. Потом на сцену летят пустые пивные банки и всякий мусор. Но так как зал очень большой, большая часть мусора попадает не на сцену, а в охранников. Или в передние ряды зрителей. Отчего местами вспыхивают и быстро гаснут потасовки. То и дело кто-то начинает громко хлопать. И хлопает до тех пор, пока соседи не начинают его поддерживать. И постепенно сотни людей подключаются, бьют в ладоши и топают. Эти хлопки мечутся по залу как штормовые валы. Только затихнут в одном месте – тут же поднимаются снова в другом. И катятся к нам. И опадают, пройдя над головой, где-то в полутьме.

– Даешь Фильку! Хорош динамить! Дирижер – дави на педаль! Кинщик – гуди в гудок! – несутся отовсюду выкрики, перемежаемые свистом. Возбуждение нарастает, подогреваемое пивом и сигаретами с травкой. Охрана сцены нервно топчется на месте, крепко сцепив руки на ремнях соседей и опустив прозрачные забрала на лицах. Концерт почему-то никак не желает начинаться. И неожиданно всеобщее волнение передается и мне. Словно через меня ток пропускают. И я невольно начинаю хлопать, когда волна аплодисментов прокатывается слишком близко. Я замечаю, что и Мишель возбуждена. Глаза лихорадочно блестят. Внутри пустота и нетерпеливое ожидание. Как у наших синюков на базе, когда они смотрят на то, как джин в их стакан льется.

– Это здешняя шпана? – спрашиваю я у нее, кивая на зал. Чтобы она меня услышала, приходится кричать.

– С чего ты взял? – доносится ответный крик. – Шпану из рабочих районов сюда не пустят. Это все отпрыски богатых родителей. Студенты, инженеры, брокеры, клерки. Этно-холл – очень дорогое место. И модное.

Губы ее приятно щекочут мое ухо. Снова склоняюсь к ней.

– Тогда почему они так одеты?

– Это последний писк. После серии репортажей про тебя всю военную одежду расхватали. Включая старую форму на распродажах на вес.

– Ты серьезно?

– Конечно. Через день покажут еще кого-нибудь. Если он будет в шортах, то наутро все будут с голыми ногами щеголять.

– Чудно.

– Тусовка, – пожимает она плечами.

И пока мы так перекрикиваемся, где-то высоко зажигаются яркие огни. И ослепительные лучи начинают метаться по залу, выхватывая из темноты белые лица с зажмуренными глазами. И люди, совсем маленькие отсюда, деловито выходят на сцену и усаживаются за свои инструменты. Что-то пробуют. Где-то ковыряются, издавая неприятные звуки. Толпа приветствует их новыми волнами аплодисментов и свиста. Я не могу удержаться. Тоже свищу, вложив два пальца в рот. Краем глаза замечаю удивленный взгляд обычно невозмутимого Мариуса.

Странно, что я совсем не чувствую Триста двадцатого. Такие зрелища ему тоже должны быть в новинку. И покалывает в плечах. Показалось? Нет, вот опять.

– Триста двадцатый?

– Слушаю.

– У меня щиплет плечи. Твоя работа?

– Веду обмен с ближайшим шлюзом Сети. Работа над приоритетной задачей продолжается. Задействовано 90 процентов вычислительной мощности. Второстепенные задачи отключены.

Озабоченность моего двойника наполняет меня. Становится стыдно. Как я мог быть таким легкомысленным? Пока я расслабляюсь и аплодирую, он один ищет решение проблемы. Проблемы нашей с Мишель безопасности. Я не могу стоять в стороне, когда речь идет о Мишель.

– Я могу помочь?

– Да. Если разрешишь задействовать свой мозг для потоковых вычислений, я решу задачу быстрее.

– А я не буду выглядеть идиотом в это время?

– «Да» и «нет» ты будешь говорить вовремя. И улыбаться тоже.

– Хорошо, – я сажусь поудобнее. С улыбкой киваю Мишель. Публика вновь начинает бесноваться. Главного исполнителя все еще нет на сцене. – Я готов.

И мир превращается в бесцветную, едва шевелящуюся воронку без звука.

– Нет, я не могу это надеть, – лениво растягивая слова, заявляет высокий худой мужчина с копной ослепительно-белых волос. Отбрасывает от себя ворох одежды. В одном белье усаживается перед большим, во всю стену зеркалом. Демонстративно закидывает ногу на ногу.

– Но, сэр, вы надевали этот костюм на прошлом концерте, – пытается возражать костюмер, полная женщина в брюках и свободном свитере до бедер.

– Именно поэтому и не могу. Вы должны были позаботиться о доставке моего гардероба. Я не желаю выходить на сцену как какой-то статист – в одних и тех же тряпках.

– Сэр, – терпеливо продолжает привыкшая ко всему женщина. – Ваш гардероб здесь. Вчера вы сами распорядились подготовить именно этот костюм.

– Почему вы со мной вечно спорите, Марго? – обиженно дует губы звезда. Морщится: вечеринка, закончившаяся в седьмом часу утра, все еще дает о себе знать. – И вообще: не видите – я нездоров?

– Сэр, так какой костюм вы желаете?

– Пожалуй, принеси этот, – он шевелит пальцами в воздухе, вспоминая. – С открытой спиной и сандалиями на ремнях.

– Зеленый, сэр?

– Нет, красный. С широкими рукавами. Местная публика обожает красное и плиссированное. Латино, что с них взять.

– Латино были на Ла Плате, сэр, – напоминает костюмер, собирая разбросанную одежду.

– Да? А мы где?

– Мы на Зеленом Шаре.

– О, черт! – Филодор жадно пьет холодное пиво из горлышка. – Моя голова! Где мы, говоришь?

– На Зеленом Шаре, сэр.

– Какая разница. Тащи зеленую рубаху.

– Вы просили красную.

– Красную? А, ну да. Конечно. Точно, ее. И шевелись: публика ждать не будет.

– Одну минуту, сэр, – женщина с кипой одежды в руках выскакивает в коридор. «Чертов алкоголик», – бормочет она на ходу.

– Мисс, это надолго? – спрашивает у нее встревоженный администратор – седой худощавый мужчина в смокинге.

– Кто его знает. Может, минут в пятнадцать уложимся. А скорее всего – полчаса, не меньше, – меланхолично отвечает костюмерша. Ногой распахивает нужную дверь. Сбрасывает прямо на пол цветную кипу. Сосредоточенно грызет ноготь, быстро вращая огромную вешалку с развевающимися на ней тряпками.

– Так… это не то… отлично, штаны… опять не то… это в чистку… ага, вот!

И она спешит обратно.

– Пятнадцать минут? Полчаса? – восклицает администратор. – Мисс, у меня публика зал разнесет, если мы через пять минут не начнем.

– Ничего не могу поделать, – пожимает та плечами. – Это зависит не от меня. Я даже вот как скажу…

– Да?

– Если через полчаса он не выйдет из гримерки, делать ему на сцене будет уже нечего. Он третью бутылку пива приканчивает. После шестой его начнет в сон клонить. Или на подвиги. Если его потянет на подвиги, тогда зал разнесет он.

– Господи! – хватается за голову мужчина. Спохватывается. Берет себя в руки. Быстро оглядывается вокруг. Замечает слоняющегося без дела осветителя. Прикрикивает на него: – Чего разгуливаешь? Марш на место!

– Марго, я не могу надеть эти сандалии, – веско изрекает звезда, доставая из холодильника следующую бутылку. – У меня мозоль на пальце. И лак облупился. Чертовы киношники снова сделают крупный план. Как на Йорке. Будет скандал.

– На Новой Каледонии, сэр.

– Что?

– Я говорю, скандал был на Новой Каледонии. Позвать гримера?

– Зачем?

– Убрать мозоль, зачем же еще? – удивляется женщина.

– Это слишком долго. Неси туфли. Знаешь, те, с синим отливом.

– Под них не подойдут эти брюки, сэр.

– Хорошо, неси другие.

– И рубаха, сэр. Эта не подойдет к синим брюкам.

– Ладно, неси белую. С широким воротом. И галстук.

– Ну что? – снова перехватывает костюмершу администратор.

Она пожимает плечами.

– Четвертая бутылка, – говорит женщина на ходу.

– Эй, есть кто живой? – раздается из гримерной. – Принесет мне кто-нибудь мои таблетки? И нормального пива, а не этой мочи!

Слышится звон разбитого стекла. Вытирая испарину со лба, администратор мчится на поиски импресарио звезды. Волны возмущенного рева из зала доносятся, словно отголоски грозного прибоя.

– Марио! – кричит мужчина в свой коммуникатор. – Давай группу на сцену. Запускай свет. Начинаем. Скажи им – пусть делают что хотят, но полчаса без лидера продержатся. Скажи им, если выстоят – лично от меня – бесплатный поход в «Крошку Таню».

– Понял. Начинаем без главного говнюка. «Крошка Таня» на халяву, – доносится ответ.

– Достал меня этот слабак. Уйду я. Каждый раз одно и то же, – в сердцах заявляет бас-гитарист, выслушав новость.

– Не надо было его вчера к рому подпускать, – говорит ударник, потягиваясь. – Ты вчера с ним пил – тебе за него и отдуваться.

– Попробовал бы я отказаться, – оправдывается басист. – Ты сам-то пробовал его удержать? И текста я не знаю. Пускай Варвар рулит.

– Ничего. Сымпровизируем. Не впервой. Двинули, что ли? Есть у кого закинуться?

Я выныриваю из серого беззвучного омута. Прямо в красно-желто-синие сполохи огня. Прожектора из чернильной тьмы сверлят глаза. «ХЛЕ-Е-БА! ХЛЕ-Е-БА!» – оглушительно скандирует зал. А мне чудится неясное «слева». И я никак не могу понять, что они орут. И почему. Толпа, расцвеченная разноцветными вспышками, хаотично разрывающими темноту где-то высоко под невидимым куполом, кажется мне черной скользкой грязью, отражающей блики звезд. Грязь идет волнами. Черные камыши гнутся от ветра. Это руки. Тысячи взметнувшихся рук. Белые пятна в бордовых бликах – лица. Запахи косметики, травки, пива, горячих тел. Прохладный бриз на мгновенье касается лица.

Сцена залита сиреневым светом. Туман затягивает ее. Остров курится, как огромный вулкан. Дым стекает на плечи охранников из оцепления. Головы в стеклянных забралах торчат из вселенского пожара, стекла отражают вспышки. Замысловатые призрачные чудища высотой с хороший дом ходят, летают, плавают в тумане. Навсегда исчезают в глубинах сцены. Растекаются цветными ручьями, пронзенные лазерными вспышками. И Мишель положила ладонь на мой локоть. Я только сейчас почувствовал ее руку.

Басовый аккорд наполняет пространство. Перекрывает шум ревом разогреваемого авиадвигателя. Разом глотает жалкие потуги толпы перекричать себя. Звук так плотен, что я с трудом подавляю желание коснуться ушей. Иглы прожекторов выхватывают из сиреневого дыма яркие фигуры людей в легких одеждах. Лица их одинаковы под слоем грима. Они выдвигаются к краю сцены, бросив на произвол судьбы клавишника. Ударник возмущенно сыплет им вслед яростным звоном тарелок. Бас еще раз гулко бьет по ушам и переходит на ровный ритм. Длинноволосый трубач роняет в пропасть с края сцены длинный хриплый звук. Смешно надувает щеки. И джаз-банд выдает что-то бодренькое. Бравурное. Что-то, чего я никогда не слышал. И толпа постепенно успокаивается. Волны перестают сотрясать ее. Потасовки стихают сами собой. Парочки вновь начинают обниматься. Кто-то уже сидит на полу, кто-то лежит, опираясь на локоть. Зал начинает напоминать огромный бивак под лунным небом. Самые активные ручейками стекаются поближе к сцене. Туда, где шеренги охранников стоят по грудь в клубящихся волнах, отгородившись от толпы металлическими стойками.

Я жадно ловлю плотный звук. Пытаюсь разобраться в своих ощущениях. Не скажу, чтобы он мне нравился, это самый джаз новой волны. И на джаз в моем понимании он вовсе не похож. Но звук удивительно хорош. Атмосфера зала заводит не хуже наркотика. Тепло от ладони Мишель делает ложу самым уютным местом в мире. Я забываю свою недавнюю обиду. И продолжаю вслушиваться.

– Алгоритм защиты разработан, – вмешивается в идиллию Триста двадцатый.

– Ты поэтому меня отпустил? Закончил расчеты?

– Подтверждение.

– И что это за алгоритм?

– Не смогу объяснить в двух словах.

– Ты можешь просто показать. До сих пор у тебя неплохо получалось.

– Не стоит тратить время. Ты все равно не поймешь. С вероятностью 80 процентов алгоритм обеспечивает надежную защиту от любого нападения, исключая атаку с применением армейской техники или авиации. Защита на малых дистанциях будет производиться имеющимися средствами.

Снова начинает пощипывать плечи.

– Программа защиты задействована. Выход на расчетный уровень защиты в пределах данной планеты через десять часов.

– Теперь можно не бояться?

– Бояться не следует. Следует соблюдать осторожность.

– Спасибо, дружище. Что бы я без тебя делал?

– Сидел бы на Джорджии в полной безопасности, – ворчит мой помощник.

Отчего-то мне кажется, что он не договаривает. Скрывает от меня часть правды. Расставляет акценты в нужном порядке. Никогда между нами такого не было. Мне казалось, что я понимаю свою электронную половинку. И доверяю ей.

– Все будет в порядке, – успокаивает Триста двадцатый. Еще бы. В отличие от него, мне невозможно скрыть свои мысли.

И все же мне становится легко. Согласитесь, насколько лучше жить, зная, что тебя не прихлопнут, как насекомое. И постепенно я забываю о странном недоверии, посетившим меня. Смутная мысль, что, возможно, я забываю об этом не без чужой помощи, какое-то время бродит внутри. Но потом гаснет и она. И я вновь погружаюсь в волну звуков. Волна накрывает меня с головой.

Композиция заканчивается длинным соло на ударных. Зал одобрительно плещет хлопками. Взрывается свистом.

– Добрый вечер, придурки! – вопит в темноту, опасно нависая над краем сцены, бас-гитарист. Темнота отвечает гулким нестройным ревом. – Еще не подохли со скуки? Я надеюсь, что наша музыка поможет вам испортить себе настроение. Доведет вас до самоубийства. До прыжка с моста. До петли. Обещаю вам трудную смерть. Внимание: мы начинаем!

И под громовую овацию стайка бэквокалисток с неестественно длинными ногами и тонкими талиями высвечивается из тумана. Покачивая бедрами, они что-то томно шепчут на разные лады, пока клавишник заводит публику пассажем с постепенно раскручивающимся темпом.

– Филодора на сцену! Филодора! – беззвучно орут в передних рядах, обнаружив подвох, самые продвинутые. Но их никто не слышит. Музыка топит их крики. Гитарист самозабвенно терзает струны. – Филодора! Фи-ло-до-ра!

Крики расползаются по толпе, как круги по воде от брошенного камня. Вот уже они мечутся из конца в конец зала. Отталкиваются от стен. Набирают силу. Азарт публики придает им организованности.

– ФИ-ЛО-ДО-РА! ФИ-ЛО-ДО-РА! – скандирует зал, почти перекрывая музыку.

В конце концов, после шести бутылок темного пива и двух таблеточек «успокаивающего», Филодор, покачиваясь, выползает из своей гримерной. Срочным порядком вытащенный из артистического буфета импресарио поддерживает звезду. Все вокруг уверены, что парочка просто держится друг за друга, чтобы не свалиться. На Филодоре ослепительно белая рубаха, строгий черный галстук и мерцающие синим свободные штаны. Свет ламп отражается от синих же башмаков. Вокруг откуда-то образуется небольшая толпа. Технический директор, который что-то настойчиво спрашивает, но его никто не слушает. Хореограф – томная дамочка с тонкой сигаретой в ярко накрашенных губах. Администратор в сопровождении пары распорядителей. Тайно снимающая все происходящее корреспондентка местного молодежного издания, прикинувшаяся приглашенной медсестрой. Даже бригадир рабочих сцены зачем-то затесался. Всем интересно происходящее. В воздухе носится аромат назревающего скандала. Личный телохранитель идет впереди и с некоторым презрением поглядывает на перекрывших все входы и выходы местных охранников.

– Где моя гитара? – громко вопрошает звезда.

– Твоя гитара на сцене, Фил, – заверяет импресарио.

– Ты уверен?

– На все сто. Слышишь – вон она играет.

– Действительно, – говорит Филодор. – А почему без меня?

– Потому что ты здесь, а она там.

– Логично, – соглашается заезжая знаменитость.