Текст книги "Контекстуальность онтологии и современная физика"

Концептуальная идентификация вещи как «той же самой», как принадлежащей к тому же самому виду или как «достаточно подобной» зависит от контекста. Например, то, что в одном контексте есть представление вещи, в другом может быть «той же самой» вещью (также различие между концептуальным/нормативным и реальным/фактическим зависит от точки зрения, контекста). Всякое тождество имеет нормативное измерение. (В одной из более поздних своих работ Бенуа пишет: «Измерять – всегда рассматривать вещи, которые не идентичны, как идентичные. Меняется лишь принцип идентификации» [541, p. 286].) Отметим, что аналогичным образом мы определили тождество как «языковую игру» : А тождественно В, если и только если высказывание (языковая игра) «А есть В» спонтанно (в смысле витгенштейновской спонтанности), то есть имеет обоснование постфактум [335].

Подобие между различными применениями одного и того же концепта есть то, что Витгенштейн называет семейным сходством (у Гуссерля этому понятию соответствует понятие «ориентации» (Orientierung)). Бенуа также называет это подобие нормативным подобием. Мы определили семейное сходство как имплицитное правило/норму. Само семейное сходство зависит от контекста [335].

Концептуальное есть там, где есть норма6161
  Существуют разные нормы («грамматики»): есть, например, физические нормы и есть нормы феноменологические [75, p. 113].


[Закрыть], новизна (а не стандартная повторяемость), где возникает или может возникнуть вопрос «Что это?» или «Что делать?».6262
  «Концепт – ментальная норма, которая позволяет определить, является ли вещь той или иной» [73, p. 133].


[Закрыть] Механическое вычисление, например, не содержит в себе ничего концептуального. Концептуальное возникает лишь тогда, когда вычисление (например, в случае нового вычисления, совершаемого в первый раз) является совершаемым субъектом действием.

Бенуа делает различие между концептом и правилом (концепты «питают» правила), которое он понимает как правило эксплицитное. Как следствие, правильное применение концепта допускает в определённых пределах нарушение соответствующего правила6363
  «Тот факт, что правилам не всегда следуют (…) необязательно означает, что “концепт”, который эти правила предназначен выражать, применяется неверно» [73, p. 192].


[Закрыть] (Бенуа приводит пример с нарушениями иммиграционных правил работниками французской префектуры, которые не являются неправильными применениями соответствующих концептов («духа» правил)6464
  О концепте границы Бенуа пишет: «Насилие (…) не на исходе концепта – в его нарушениях и неправильных применениях, а воистину в его источнике – в самом теле концепта» [73, p. 194].


[Закрыть]). Мы говорим об имплицитных и эксплицитных правилах/нормах.

Язык и мысль по самой своей природе концептуальны. Такие странные понятия, как, например, понятие неконцептуального содержания – следствие неправильного или слишком ограниченного понимания понятия концепта. Концептуальность не означает обязательное использование языка. Мысль, выраженная в языке, и мысль невыраженная имеют одну и ту же природу. Всякая подлинная мысль (а не псевдомысль) в принципе может быть выражена в языке. «Частные мысли», то есть мысли, которые не имеют концептуальной структуры, не являются подлинными мыслями и не могут быть поняты даже их носителями. «Частные» мысли в смысле подлинных, но идиосинкразических (не широко публичных) мыслей, имеют концептуальную структуру и в принципе могут быть поняты другими людьми, но они могут быть также с лёгкостью утрачены, забыты. Мысль, в особенности мысль о том или ином опыте (в том числе и опыте специфическом), ассоциируется с опытом, укоренена в нём, питается им. Утеря некоторого опыта имеет своим следствием утерю соответствующих концептов, способности мыслить об этом опыте.

Согласно Бенуа, мысль реальна (и всегда контекстуальна) в смысле своей укоренённости в реальности. «Реальность – это то, что подразумевается нормой, но также и то, что всегда определяет её границы» [73, p. 11]. (В близком смысле мы говорили о «нормативном реализме» в [335].) Псевдомысль не способна делать различий. Псевдоконцепты не способны различать между случаями, в которых они могут быть применены, и случаями, в которых они не могут быть применены.

Мысль способна содержать в себе сингулярность вещи, она способна постигать вещь в её сингулярности, а не просто формально отсылать к ней. Такого рода мысли составляют феноменологическую субстанцию нашего отношения с миром. «Провал» между опытом и мыслью о нём («описанием» опыта, его «тематизацией») – логический (необязательно реальный).

Вышеизложенное даёт основания считать, что витгенштейновский контекстуализм Бенуа устраняет/решает проблему объяснительного провала (также называемую «трудной проблемой») в философии сознания, которую до сих пор большинство философов считает нерешённой.

В заключение отметим, что в двух эссе Бенуа содержится длинный список философских «ментальных судорог»6565
  Философские «ментальные судороги» являются результатом возлагаемых на идеи неоправданных ожиданий, которые эти идеи дискредитируют. Например, с идеей сингулярной мысли не должно связываться ожидание об отсутствии у сингулярной мысли общности. Сингулярная мысль остаётся мыслью; эта мысль имеет общность сингулярности. (Пример: есть разница между «быть Саркози» и «думать о Саркози».) В известном смысле общность – часть сингулярности (но не наоборот).
  Наиболее общий принцип общности концепта – синтаксический принцип – Бенуа заимствует у Эванса и обобщает его [201]. Эта общность состоит в том, что там, где мыслимо Fa (F – предикат, a – объект), существуют G, H, … такие, что Ga, Ha, … мыслимы. Этот принцип применим даже к опыту, который не может быть воспроизведён (но к нему можно вернуться тысячу раз мысленно). В то же время любой объект, в том числе и идиосинкразический, обладает формой общности, состоящей в его доступности мысли [75, p. 135–136].


[Закрыть], иллюзий, «фантазмов», мифов, ошибок и путаниц, которые он идентифицирует и исправляет, применяя витгенштейновский по духу терапевтический метод. В то же время эссе закладывают фундамент для построения позитивных контекстуалистских философии сознания, феноменологии и метафизики.

* * *

Часть II
Контекстуальный реализм в физике

«Третий способ достижения прогресса – как это происходит в философии: идеи дебатируются, впитываются, доказывают свою силу или слабость, и постепенно удерживаются или отбрасываются. Лично я уверен, что это может случиться с квантовой теорией. Ключом к этому, по моему мнению, является полное принятие взаимодействия между прогрессом фундаментальной физики и некоторыми главными философскими вопросами, такими как вопросы реализма, природы объектов и отношений и идеализма. Принять взаимное влияние означает, в частности, обратить тот способ, каким общие философские установки окрашивают наши интерпретационные предпочтения. То есть вместо того, чтобы позволить нашей философской ориентации определять прочтение квантовой механики, быть готовым к тому, чтобы позволить открытиям фундаментальной физики влиять на наши философские ориентации» [357, p. 11].

Глава 5
«Замкнутая теория» Вернера Гейзенберга как витгенштейновское правило (норма)

«(…) Для реалиста важно не то, чтобы норма была реальной частью самой реальности – категориально она ею не может быть, – а чтобы она реально применялась к реальности – другими словами, чтобы реальность реально соответствовала норме» [87, p. 87].

В данной главе излагаются философские взгляды Вернера Гейзенберга, интерпретируется введённое им понятие замкнутой теории, а также сравниваются взгляды Гейзенберга, Нильса Бора и Поля Дирака на природу интертеоретических связей. Философия Гейзенберга интерпретируется как прагматизм и неметафизический реализм витгенштейновского типа. В отличие от Ализы Бокулич, предпочитающей позицию Дирака относительно природы связей между различными физическими теориями, предпочтение отдаётся позиции Гейзенберга. Предлагается также ответ на поставленные Эрхардом Шайбой вопросы относительно понятия замкнутой теории.

Устанавливается, что замкнутая физическая теория имеет статус витгенштейновского правила (концепта, нормы), или, что эквивалентно, «формы жизни». Её истинность логическая в смысле витгенштейновской «философской грамматики». Она может быть либо применимой, либо нет, но не может быть ложной. В соответствии с данной интерпретацией и в противоположность позиции Карла Поппера критерием устоявшейся («замкнутой») научной теории является её нефальсифицируемость.

Хотя считается, что среди отцов-основателей квантовой физики Нильс Бор был наиболее философски ориентированным физиком-теоретиком, вклад Гейзенберга в философию физики не менее значителен, чем вклад Бора. Гейзенберг, разумеется, размышлял над введёнными Нильсом Бором «принципом соответствия» между классической и квантовой теориями6666
  Принцип соответствия между классическими ньютоновой и релятивистской механиками предложил Анри Пуанкаре.


[Закрыть] (и даже обобщил его первоначальную боровскую версию и использовал это обобщение для построения матричной квантовой механики), «принципом дополнительности» классических и квантовых концептов, к которому Гейзенберг относился амбивалентно, и идеей корпускулярно-волнового дуализма квантовых объектов, рассматриваемую им как образную формулировку свойств квантовых объектов на языке классической физики (с точки зрения Гейзенберга, квантовые свойства могут быть сформулированы точным образом лишь на языке математики). Однако, по всей видимости, наиболее значительным его вкладом в философию физики стало введение и употребление понятия замкнутой физической теории (Гейзенберг употребляет немецкие выражения abgeschlossene Theorie и geschlossene Theorie).

В этой главе мы предлагаем возможную витгенштейновскую интерпретацию данного понятия, в частности, в контексте сравнения философских взглядов Гейзенберга, Дирака и Бора на природу связей между научными теориями.

Мы, в частности, даём наши ответы на вопросы, поставленные Эрхардом Шайбой [205] : «Каков точный смысл понятия замкнутой теории?», «Какова природа связей между понятиями и законами в рамках замкнутой теории?» , «Какова связь между двумя замкнутыми теориями?». Сам Шайба считал, что мы ещё далеки от понимания гейзенберговского понятия замкнутой теории. Нам, однако, представляется, что мы не дальше от правильного понимания этого понятия, чем от правильного понимания философии позднего Витгенштейна (увы, псевдо-Витгенштейн ещё зачастую в моде ! ) и того, каким образом она может быть синтезирована с аналитической философией.

Основная идея, которую мы попытаемся обосновать, состоит в том, что философские взгляды Гейзенберга, в частности его понятие замкнутой теории (а также интерпретация этого понятия Эрхардом Шайбой), могут быть поняты в рамках натуралистического нормативного прагматизма витгенштейновского типа. «Замкнутая теория» – витгенштейновское правило/концепт6767
  Позиция, согласно которой поздний Витгенштейн может быть понят как натуралистический нормативный прагматист, или «нормативный натуралист» (см. также сноску 68), и реалист, не является общепринятой. Некоторые последователи философии Витгенштейна вообще отказываются классифицировать его позднюю философию как некоторый «изм», делая упор на витгенштейновском «терапевтическом методе» (см., например, [273]). В то же время, например, нормативный прагматизм [126] и аналитический прагматизм [129] Роберта Брэндома вдохновляются идеями позднего Витгенштейна. (См. также [130–138; 451–452]).


[Закрыть].

В своей статье «Понятие замкнутой теории в современной науке» [247; 248] Гейзенберг выделяет четыре тесно взаимосвязанных друг с другом критерия замкнутой теории, которые в этом разделе мы интерпретируем в витгенштейновских терминах. (Отметим, что Гейзенберг эксплицитно принимал философскую позицию, согласно которой исследование проблем языка играет важную роль для понимания и решения научных проблем (см., например, [251]). В следующих разделах этой главы мы попытаемся подтвердить правильность нашей интерпретации.

(1) Замкнутая теория – установленная непротиворечивая система аксиом и определений (известно также, что Гейзенберг вдохновлялся аксиоматическим подходом Гильберта), которые в конечном итоге возникают из опыта. К этому добавим, что в других своих работах Гейзенберг говорит о том, что замкнутая теория неизменна (является истиной на все времена).

Этот первый критерий мы интерпретируем в том смысле, что замкнутая теория – витгенштейновское правило (концепт, концептуальная структура, норма), которое, вообще говоря, имплицитно в некоторой опытно-экспериментально-теоретической научной «форме жизни» и которое физики-теоретики делают эксплицитным (см. также критерий (2) ниже)6868
  Для Витгенштейна, как и для Канта, концепт есть правило (которому подчиняется суждение или действие), причём у Витгенштейна это понятие натурализовано (в общем случае концепт/правило имплицитен в практике и может быть определён, например, посредством парадигматических случаев своих применений (экземплификаций), между которыми имеется семейное сходство). У Витгенштейна понятие правила неотделимо от понятия формы жизни. Правила определяются формами жизни и, в свою очередь, определяют их. Наиболее общие правила – осевые предложения форм жизни.


[Закрыть]. Аксиомы и «законы природы» – витгенштейновская «философская грамматика» этой формы жизни. Таким образом, в рамках замкнутой теории концепты/правила и «законы природы» имеют одинаковый статус.

В одной из своих работ Гейзенберг пишет, что правило рычага Архимеда, которое было открыто более 2000 лет тому назад, всегда будет истинным. Используя его же терминологию, можно сказать, что архимедова «теория» рычага является замкнутой теорией. Эта теория состоит из одного-единственного правила/закона рычага.

(2) Согласно Гейзенбергу замкнутая теория «представляет» опыт, что-то «обозначает» во внешнем мире. Аксиоматические понятия теории, однако, не выводятся непосредственно из опыта, не «отражают» его в буквальном смысле (в противном случае теория была бы феноменологической). Как следствие, утверждения теории о внешнем мире не являются «абсолютно достоверными» (концепты теории не отсылают к своим референтам с абсолютной достоверностью). Зато теория обладает необходимой гибкостью, поскольку она не зависит от изменчивого конкретного опыта. Этой гибкости не хватает феноменологическим теориям, хотя, благодаря непосредственной связи с опытом, в некоторой ограниченной области применимости они иногда могут быть более точными.

Для Гейзенберга применение теории либо успешно, либо нет. Отказ от «абсолютной достоверности», таким образом, следует понимать в том смысле, что вместо картезианства и феноменализма он принимает прагматическую позицию. Уже создавая свою матричную механику, Гейзенберг следовал прагматическому девизу «Успех оправдывает средства» (нем. Erfolg heiligt die Mittel). (Письмо Гейзенберга Паули от 19 ноября 1921. См. [145].) Заметим, что Гейзенберг говорит об «успехе», а не о «цели». Апеллирующий к «успешным» (в смысле достижения цели) феноменологическим описаниям вульгарный «прагматизм» Гейзенберг отвергает (см., например, [245]).

В соответствии с (1) мы интерпретируем второй критерий Гейзенберга в терминах употребления концепта/правила (у Витгенштейна употребление есть употребление концепта/правила, то есть языковая игра, то есть нормативная практика). Употребление концепта/правила, если оно не является употреблением уже установленным, а, напротив, является новым употреблением, не является абсолютно достоверным. Более того, оно не является предопределённым. Прежде всего оно не истинно или ложно, а успешно или нет. Прагматический критерий успеха является первичным и более глубоким, чем критерий истины как соответствия (последний, однако, пригоден в области уже устоявшихся применений теории).

Холистическая твёрдость правила и гибкость (множественность) его прагматических применений – две стороны одной и той же медали. Первая есть условие второй (именно потому, что правило неизменно, его применения множественны). Гибкими являются именно теории с твёрдыми правилами (Гейзенберг также называет замкнутые теории «твёрдыми» (нем. harte) теориями. См. раздел 3 ниже). Напротив, нетвёрдость правил феноменологической теории приводит к тому, что теория оказывается поверхностной, ограниченной и зависящей от меняющегося конкретного опыта. Для Гейзенберга примером феноменологической теории является геоцентрическая система Птолемея.

(3) У замкнутой теории есть границы её применимости, которые мы не можем знать a priori, но которые могут быть установлены на практике.

В нашей интерпретации, в соответствии с (1) и (2), третий критерий имеет дело с областью применимости концепта. Границы этой области могут быть раздвинуты, но лишь до определённых пределов, которые не предопределены. Предопределённость области применимости концепта есть результат ретроспективной реконструкции.

В связи с вышесказанным, а также имея в виду последующее изложение, сделаем небольшое отступление в область аналитической реконструкции истории философии.

Согласно Роберту Брэндому (см., например, [135]), у Канта можно выделить две тесно связанные друг с другом революционные идеи – нормативную теорию суждений и действий как применений концептов/правил и прагматическую методологию, принимающую объяснительную первичность пропозиционального содержания (семантика у Канта подчиняется прагматике; концепты понимаются в терминах суждений, а не наоборот, как в докантовской философии. В докантовской философии суждение рассматривалось как предикатирование одного концепта другому).

Эти две идеи Канта унаследовали, в частности, Гегель и Витгенштейн. И они пошли дальше. Несмотря на свой революционный нормативный прагматизм, философия Канта всё ещё содержала неверную предпосылку, которую она разделяла с рационализмом и его противником – редуктивным натурализмом, и которую Брэндом называет «семантической наивностью», или мифом о семантической чистоте. Она состояла в том, что содержание концептов хорошо и полностью определено до и в отрыве от их употребления. То есть семантика имеет смысл в отрыве от прагматики и эпистемологии. У Канта эта предпосылка лежала в основе его двухступенчатой теории, чётко отделяющей семантику от прагматики и эпистемологии, применяющей семантику: (1) концепты имеют трансцендентальный источник (они не зависят от опыта и предшествуют ему); (2) концепты применяются в опыте для формирования суждений или совершения действий [133].

Гегель понял этот недостаток и предложил симметричную теорию суждения, в рамках которой концепт формирует суждение и, наоборот, суждение формирует концепт. Эпистемология (знание) вносит вклад в концептуальность. При этом континжантное превращается в необходимое (относящееся к правилу/концепту) [133].

Тем самым Гегель устранил кантовский дуализм между причинами и рациональными основаниями (нормами) и начал процесс натурализации нормативности как устанавливаемой в социальной практике. Витгенштейн продолжил этот процесс натурализации. У него нормы имплицитны в практике [130–133]. (Брэндом [136] даже называет Витгенштейна Философских исследований неогегельянцем без гегелевского рационализма.)

Мы интерпретируем витгенштейновские языковые игры как практики, которые одновременно естественны и спонтанны (то есть нормативны, управляемы имплицитными или эксплицитными правилами). Новые языковые игры как новые применения правил не предопределены и обосновываемы лишь post factum. В частности, натурализованные кантовские «суждения» – языковые игры.

Знаменитая витгенштейновская проблема следования правилу, как нам кажется, как раз и указывает на неправильность наивного взгляда на семантику. В конечном итоге не существует правила для корректного применения правила/концепта. Если бы правило (концепт) было хорошо и полностью определено в отрыве от своих применений, все его применения были бы предопределены и, значит, всегда (в случае неуверенности) в принципе существовало бы правило для применения правила.

С точки зрения витгенштейновского прагматического натурализма расширение области применимости концепта и, в частности, процесс обобщения самого концепта (то есть радикальное расширение области его применимости (см. критерий (4) ниже)) является одновременно естественным и спонтанным (обосновываемым post factum. Успех оправдывает средства!). Лишь ретроспективно этот процесс может быть понят как процесс формально-логического обобщения6969
  Термин «прагматический натурализм» по отношению к философии Вильфрида Селларса и позднего Витгенштейна употребляет Брэндом [134]. (См. также сноску 25 выше.)


[Закрыть].

Переход от классических концептов к концептам квантовым есть такого рода радикальное обобщение. Поэтому радикальная новизна квантовых концептов не означает, что между ними и концептами классическими нет никакой связи. Напротив, наличие связи предполагается (см. критерий (4) ниже) и устанавливается эксплицитно post factum, на стадии формализации квантовой теории и её связи с теорией классической.

(4) В случае, если границы применимости теории преодолеваются, возникает область нового опыта и новые концепты. При этом важно то, что старая теория и её концептуальная система интегрируются в научный язык и становятся его неотъемлемой частью. И в этом смысле она играет роль a priori для новой теории (при этом для Гейзенберга имеются степени a priori. Его позиция располагается между рационализмом и эмпиризмом).

В нашей интерпретации этот критерий говорит о процессе обобщения самого исходного концепта/правила, то есть о процессе перехода к новому более общему концепту. Причём речь прежде всего идёт не о формально-логическом (предопределённом), а о прагматическом обобщении концепта, то есть радикальном прагматическом расширении области действия исходного концепта (см. выше).

Для Гейзенберга такой переход означает переход к другой замкнутой теории.

К замкнутым теориям Гейзенберг относит механику Ньютона, электродинамику (к которой он относит и специальную теорию относительности), термодинамику (к которой он относит и статистичекую физику) и квантовую механику в широком смысле, включающем в себя квантовую теорию поля.

У Гейзенберга были основания сомневаться насчёт статуса общей теории относительности (ОТО). Имеющиеся в то время эмпирические данные, а также установленные между ОТО и другими теориями связи были недостаточны, чтобы её можно было считать замкнутой теорией. Кроме того, до сих пор нет удовлетворительного синтеза гравитации и квантовой теории.

Тем не менее в настоящее время, на наш взгляд, ОТО может считаться замкнутой теорией. Чёрные дыры и гравитационные волны, например, возникли в рамках ОТО как чисто математические конструкции, однако благодаря новым открытиям в области космологии они на глазах приобрели статус реальных физических объектов. Недавнее прямое экспериментальное подтверждение существования гравитационных волн, предсказанных сто лет тому назад, и получение первой фотографии чёрной дыры стали очередными убедительными подтверждениями ОТО7070
  Эрик Курьель обращает внимание на неоднозначность (контекстуальность) концепта «чёрная дыра», который употребляется в различных областях физики. Такую вариабельность он справедливо относит к достоинствам концепта [481].


[Закрыть]. Можно даже сказать, что ОТО вошла в обыденную жизнь. Система глобального позиционирования (GPS) позволяет определить местоположение карманного GPS приёмника с точностью до нескольких метров благодаря принятию во внимание как эффектов СТО (замедление движущихся часов), так и ОТО (замедление часов в гравитационном поле).

Нечто подобное происходило, например, в XIX веке с концептом электромагнитного поля, который поначалу рассматривался как математическая фикция. Альберт Эйнштейн и Леопольд Инфельд пишут, что «была создана новая реальность, новый концепт» :

«Вначале концепт поля был не более чем средством, облегчающим понимание явления с механической точки зрения. (…) Признание новых концептов шло неуклонно, пока понятие поля не затмило собой понятие субстанции. Было осознано, что в физике случилось нечто важное. Была создана новая реальность, новый концепт, для которого не было места в рамках механического описания. Медленно и в борьбе концепт поля занял лидируюшее место в физике и стал одним из основных физических концептов. Для современного физика электромагнитное поле так же реально, как реален стул, на котором мы сидим» [197, p. 157–158].