Текст книги "Ведун. Слово воина: Слово воина. Паутина зла. Заклятие предков"

– Слушаю, княже… – Вперед из свиты протолкался упитанный, чернобородый, лысый мужик в шитой жемчугом тюбетейке, с готовностью положил ладонь на рукоять длинного кинжала.

– Пошли пяток ратников на устюжскую дорогу, пусть проверят сию историю. Коли водился там василиск такой и пропал, пусть сообщат немедля. Коли нет – тоже.

– Слушаю, Олесь Русланович. Поутру и поедут.

– А тебя, ведун, в гости приглашаю, – слегка склонил голову князь. – Коли правду нам сказывал, получишь шубу с моего плеча. Коли солгал, на кол обоих посажу. Быть посему!

– Дык, княже, – не понял распоряжения воевода. – Прикажешь в поруб их посадить? Не сбежали бы!

– Зачем, – склонил голову набок Олесь Русланович. – Ведун сей, имени своего по сей час не назвавший, словом своим, вижу, зело дорожит. Ну, так дай мне слово, мил человек, что не сбежишь никуда, пока истины я о тебе не узнаю… Чего молчишь?

– Олегом меня кличут, княже, – представился Середин и устало вздохнул. – Не думал я здесь задерживаться, да видно застрял. Что поделать… клянусь!

– Решай дела свои с купцом, да в детинец приходи, – резко развернулся Олесь Русланович и добавил через плечо: – Жду.

Толпа горожан расступилась, пропуская через себя правителя со свитой, потянулась следом.

– Так где товар-то? – поднявшись с земли, требовательно спросил купец. Потом, спохватившись, повернулся к идолу, низко ему поклонился: – Благодарю за милость твою, великий… Так где камни?

– Пойдем, покажу, – кивнул Олег. – Кстати, я пошлину за торговлю так и не заплатил. Это твоя головная боль, Глеб Микитич.

– Заплачу, заплачу, – отмахнулся толстяк. – Ты токмо товар отдай.

Уже выходя из рощи, Середин неожиданно ощутил на себе тяжелый взгляд, резко остановился, оглянулся через плечо.

Метрах в ста стояла мелкая лохматая собачонка, широко расставив лапы и злобно оскалив пасть. Поняв, что привлекла внимание, она щелкнула зубами, развернулась и со всех ног помчалась к темнеющему вдалеке лесу.

Искать купеческого старшину не пришлось – четыре коня новгородского торгового гостя стояли возле лавки с разноцветными тканями, а уже знакомый Олегу бородач с интересом поглядывал на почти ушедшее за крыши домов солнце сквозь крупный яхонт.

– Нравится? – поинтересовался, подойдя ближе, Середин.

Купец дернулся от неожиданности, но, узнав ведуна, облегченно вздохнул:

– Да уж, самоцвет дорогой. Не часто такой в руках подержишь.

– И не долго, – добавил Олег. – Вот, хозяина я привел. Вертай товар и кошели обратно.

– Так… – распрямился бородач. – Князь ведь присмотреть повелел. Ему и распоряжаться, где товар держать, кому возвращать.

– Тебе как больше нравится, – ласково поинтересовался ведун, облокачиваясь о прилавок, – сразу добро хозяину отдать или дожидаться, чтобы я до князя дошел и сказал, будто в мешке камней меньше, чем ранее было.

– В целости все! – мгновенно побелел купец. – Неправда это!

– Ну, так и отдавай. Нечего к чужому привыкать. – И Середин посторонился, пропуская толстяка: – Иди, Глеб Микитич, проверяй, все ли на месте.

Ведун отошел к коням, уже привычно отпустил подпруги, огладил их по мордам, повел к колодцу, зачерпнул воды и вылил в поставленные специально на такой случай рядом лотки. После того, как скакуны напились, повесил им на морды торбы с ячменем. Четвероногие довольно захрустели угощением.

– Надо вам хлебушка купить, – вздохнул Олег. – Заслужили.

– Что говоришь, ведун? – подошел Глеб Микитич.

– Думаю, чем лошадок побаловать. Вон, сколько нас тащили практически без остановок. Может, хлеба им купить? Говорят, лошади хлеб любят.

– Лошадки ласку любят. Когда с ними поговорят, погладят, почешут, слово доброе произнесут. А хлеб это так – коли душевности от хозяина не получить, то они и ему рады. Ты какого забрать по уговору хочешь?

– А вот гнедого своего и возьму, – потрепал скакуна по морде ведун. – Привык я к нему за эти дни.

– Не к «нему», а к «ней», – поправил купец. – Это кобыла.

– Вот тебе и ква, – усмехнулся Середин. – А я-то думал: жеребец.

– Да кто же на жеребцах ездит, ведун? – несказанно изумился Глеб Микитич. – С ними вообще ничего не сделать. Меж собой грызутся, ревнуют, не слушаются, ржут в самый неподходящий момент во всю глотку. Беда одна с ними. Токмо и годятся, что кобыл покрывать. Вот, держи кошель. Все, как обещал.

– Спасибо за награду, Глеб Микитич. – Олег взвесил в руке мешочек серебра, тянувший не меньше чем на полкилограмма, опустил в свою поясную сумку.

– А теперь скажи, ведун Олег, куда ребят моих подевал, что с тобой бок о бок дрались?

– Справил я, Глеб Микитич, тризну по ним честь по чести, – отвел глаза Середин. – Но тебя пригласить не смог. В беспамятстве ты был.

– Да, – кивнул купец. – Не подумал я как-то об их судьбе, когда пророчество Аскоруново слушал. А ведь он, как и ты в своей клятве, токмо мне и товару благополучие обещал.

– Ну-ка, постой, – насторожился Олег. – Повтори, что за пророчество он сказал.

– Изрек Аскорун, – вздохнул толстяк, – что спасет меня от василиска нежить без рода и племени, да небеса наши. А про воинов моих, и вправду, ни словом не помянул.

– Угу, – кивнул ведун, оглаживая по морде гнедую, как выяснилось, кобылку.

«Аскорун, значит, – напряженно думал он. – Любоводу тоже этот вещий волхв напастей накаркал, и сбылось все в точности. И здесь… Спасение купцу предсказал, про охрану его умолчал, меня, гад, нежитью обозвал… Хотя, конечно, я в этом мире существо странное. А небеса… Интересно, а при чем тут небеса?..»

Олег задумчиво почесал в затылке, потом повернулся к купцу:

– Ты тут еще долго будешь, Глеб Микитич?

– Да неделю, не менее.

– Нет, сейчас, на площади?

– К постоялому двору пойду, – пожал плечами толстяк, – там комнату себе закажу, лошадей в стойла поставлю. Мы ведь люди простые, нас к князьям в гости не зовут…

– К какому двору?

– Да вон, в углу торга. Старшина местный присоветовал.

– За лошадкой моей посмотри, сделай милость? – попросил Середин. – А я, пока совсем не стемнело, хочу в одно место сбегать, задумку одну проверить.

– Ладно, – пожал плечами толстяк, беги. – Лошадь я тогда у привязи оставлю, перед двором. Там и заберешь.

Олег кивнул и побежал к воротам.

Что хорошо в старых городах – так это что все рядом. Через пару минут ведун выскочил за стены, отмахнувшись на упреждение стражи, что ворота скоро запрут, еще через пять, пытаясь отдышаться, вошел в священную рощу, шагнул на территорию святилища, повернул к идолу, возле которого пришел в себя толстяк. Крест у запястья, словно очнувшись от спячки, начал быстро наливаться теплом. Правильно – чай, на пропитанной магическим духом земле находятся.

Олег, соблюдая правила вежливости, низко поклонился истукану, потом принялся растерянно крутить головой, подозревая, что посетителей наедине с богами, конечно, оставляют… Однако и пригляд какой-то должен быть.

Действительно, очень скоро из-за ворот показался волхв – как положено, в длинной белой рубахе, с пеньковой веревочкой на поясе, с длинной, до пояса, бородой. Правда, не седой. Да и глаза у жреца были молодые, никаких морщинок на лице, волосы густые, аккуратно причесанные. Лет двадцать пять парню, не больше.

Волхв приблизился к Середину, но первым заговаривать не стал – а ну, молится человек? Грех отвлекать. Встал боком, лицом к соседнему идолу. Олег закашлялся, сделал шаг к жрецу:

– Скажи, добрый человек, какое имя у этого бога?

– Меня звать Мирославом, путник, – с достоинством поклонился жрец. – А стоишь ты пред великим и могучим Сварогом, богом неба, прародителем мира и людей, дедом нашим кровным, хоть и далеким…

– Ква, – не смог сдержать довольной улыбки Олег. Все правильно: толстяка от василиска спас не только он, но и великий Сварог, Бог неба. То есть, как мудро предсказал вещий Аскорун, – купца спасло небо.

– Я хочу сделать подношение великому Сварогу, – никак не в силах избавиться от улыбки, сказал Середин. – Или как там: подарок, жертву, дар? В общем, хочу сделать ему приятное, но не знаю, что будет лучше всего.

Ведун открыл сумку, достал из одного из кошельков серебряную монету, протянул жрецу:

– Не мог бы ты, волхв, знающий его получше, купить ему что-нибудь от моего имени?

– Разумеется, путник. – Монета растворилась в руке жреца, словно упала в воду. – Сделаю все в точности. Можешь быть спокоен, путник. Отныне милость Сварога будет пребывать с тобой всегда и везде, куда бы ни направил ты свои стопы.

Впрочем, имени Олега волхв так и не спросил.

Слово воина

Аскорун. Аскорун. Аскорун.

– Аскорун, – повторил Олег вслух имя вещего волхва.

Аскорун – вот тот человек, который сможет точно и весомо ответить на заданный книге Велеса вопрос, тот, кто сможет реализовать ключ заклинания. У Середина просто пятки чесались вскочить на коня и помчаться обратно в Новгород… Однако этому мешали два важных момента. Во-первых, в городе уже окончательно стемнело, ворота закрылись, на дороге не видно было ни зги, да еще, в конце концов, он хотел элементарнейшим образом выспаться после долгого пути! И во-вторых – Олег дал слово не уезжать, пока князь не убедится в его победе над василиском. А Середин как-то привык соблюдать данное слово. Все-таки русский человек. Негоже брехать, как блудливому журналисту. И он снова постучал по воротам детинца.

Сложенная из крупных, теперь уже замшелых, валунов, центральная крепость Белоозера, она же – жилище князя, казарма его дружины и последний оплот обороны в случае пролома стен, вздымалась на крутом берегу, над длинными городскими причалами, отступая от самой стены всего на полсотни метров, но возвышаясь над оной еще на пару этажей. И в этом была своя сермяжная правда: при захвате Белоозера из детинца по внешним укреплениям стрелять будет удобно, а вот снизу вверх – особо не повоюешь. Называть цитадель кремлем язык не поворачивался, потому как размерами она не превышала стадион средних размеров. Да и вообще: кремль – это сам город в будущем, когда пригородами обзаведется, обстроится, дополнительные внешние стены поднимет.

– Чего они там, спят все, что ли? – недовольно пробормотал Середин и, обнажив клинок, застучал рукоятью по толстым створкам из мореного дуба.

В то, что внутри спали, верилось с трудом – уж слишком громко звучала музыка, и время от времени доносились дружные радостные вопли. Олег раздраженно сплюнул, постучал снова.

– Да х-хто же ент-то ломится… – наконец приоткрылось небольшое окошко в калитке, и в него сквозь прочные железные прутья выглянуло темно-красное лицо, украшенное пышными усами, короткой бородкой и блестящим шишаком.

– Открывай, гости к князю приехали, – вернул саблю в ножны Олег.

– И-и-и-е-енто х-то? – вытянул губы в трубочку привратник.

– Олегом меня зовут, ведуном.

– А я сейчас по свитку проверю… – гнусным голосом сообщил стражник, прикрыл окошко.

Из-за ворот донеслось протяжное: «Ш-ш-ш-ш… Бдзынь!» – и Олег в красках и лицах представил себе, как потерявший равновесие ратник сполз по стене и брякнулся на мостовую.

Но нет – буквально сразу окошко открылось снова, и красномордый привратник, расплывшись в счастливой улыбке, сообщил:

– Ик-а. Нетути ведунов в списке.

– Ну, так нарисуй мне записку, что не допустил, да я домой пойду, – пожал плечами Олег.

– Щ-щас-с-с… – Стражник исчез, появился снова: – Нетути в ш-ш-спишке…

– Ну, и леший с ним, – пожал плечами Середин. – Мне главное отписку иметь. Что приходил, но не пустили. Чтобы было потом, чем перед Олесем Руслановичем оправдаться. А то как бы не обиделся.

– Ш-ш-с-сфать-то тебя как?

– Да чтоб тебя икота мучила до нового года! – вспылил ведун. – Олегом меня зовут, князю слово взял, что в гости приду! Отворяй калитку или отписку малюй, что не пустил!

– Ик! – неожиданно содрогнулся привратник. – Ик! Ч-час… Спис… Ик! Иски пос… Ик!

Он нырнул под окошко, спустя минуту поднялся:

– Нету в спи…

– Прокляну! – взорвался Олег и саданул по калитке ногой. – А ну, боярина зови, или кто там у вас за караул отвечает! Чтоб у тебя жила стояночная не поднималась ни в ночь, ни в обед, ни в ранний час!

Стражник нырнул куда-то вниз, и через окошко донеслось:

– Ик! Ик!..

Ведун раздраженно сплюнул и оглянулся на ближние дома – там в слюдяных окнах разгорался свет. Пригласил, называется, князь в гости! На постоялый двор, что ли, возвращаться?

Внезапно калитка приоткрылась, за ворота вышел худощавый и низкорослый горбун, одетый, однако, в дорогую парчу:

– Ты, что ли, ведун, о котором тут днем бояре болтали?

– Я, – кивнул Олег.

– Сказываешь, князь в гости звал?

– Если передумал, – пожал плечами Середин, – так я свалю, не обижусь. Дел у меня своих хватает, и все срочные. Не хотел только, чтобы меня в нарушении слова обвинили.

– Ничего про тебя Олесь Русланович не сказывал… Однако же, заходи, – посторонился горбун. – Поутру спрошу.

– А ты кто? – не спешил внутрь ведун.

– Ключник я княжеский, Ослабля. Ты проходи, у меня хлопот много, а помощников ныне мало осталось…

– А ты, что, непьющий, что ли?

– И я человек, – вздохнул горбун. – Да токмо меру знаю. Коня в поводу веди: князь гневается, коли в детинце верхом ездят.

– Это лошадь, – ответил Середин, пригибаясь и проходя в калитку.

– Какая разница? – пожал плечами горбун.

Олег удержал готовую сорваться с языка колкость, огляделся. Во дворе, в пляшущем свете факелов, с трудом различались какие-то бревенчатые конструкции, похожие на буровые вышки, длинные столы, толпа народа, сгрудившаяся в самом центре. Время от времени оттуда доносился громкий лязг железа. Наверное, кто-то рубился на мечах. Под самой воротиной, любовно обнимая пергаментный свиток и равномерно икая, дрых привратник.

– На кол бы его… – мечтательно произнес ведун.

– Тогда всех пересажать придется, – хмуро ответил горбун и пнул ратника ногой. – Вставай, отрыжка болотная! Калитку запри! А ты за мной иди, да поспешай. На мне еще пир вечерний, а на ногах токмо один из трех слуг стоит.

– А хочешь, – предложил ведун, – наговор от пьянства прочитаю, чтобы не хмелел никто?

– Нет, не хочу, – неожиданно добродушно рассмеялся горбун. – Какой же это пир, коли все тверезые останутся?

Они вошли в конюшню, настолько плотно забитую лошадьми, что казалось, втиснуть туда еще одну кобылу невозможно. Однако ключник, перебирая пальцами по загородкам, уверенно открыл дверцу одного из стойл, кивнул Середину:

– Заводи. Седло токмо сними и с собой забери. Гостей много, потом разобрать не сможем, где свое, где чужое.

– Угу. – Олег торопливо расседлал гнедую, перекинул через одно плечо три сумы: одну еще из первой деревеньки, а две другие – оставшиеся от купца вместе с упряжью, на другое накинул попону и седло. Ноги сразу задрожали – и как только лошадь под всем этим постоянно ходит?

– На смотровой башне тебя положу, – сообщил горбун. – Там ночью прохладно, то пока еще места свободные есть.

Когда они поднялись по закручивающейся тугой спиралью лестнице на пятый этаж и вошли в широкое помещение с восемью бойницами – по две на каждую сторону, – выяснилось, что под «свободным местом» подразумевается кусок пола под окном. Причем пола не ровного, а сучковатого, собранного из тонких бревнышек. Утешало только то, что в таких полевых условиях ведун пребывал не один – у стен лежало еще около десятка седел и свернутых под сумки потников.

– А нужник где? – хмуро поинтересовался Олег, оглядывая местный «люкс».

– Уж не обессудь, во дворе, – хмыкнул ключник. – Сразу за воротами.

– Почему-то я именно так и подумал, – вздохнул Середин.

– Тогда устраивайся, отдыхай, – кивнул горбун и отправился вниз.

Ведун скинул седло к стене, положил туда же сумки, расстелил на полу потник, подошел к окну. И вздрогнул от неожиданности: там лежал открытый космос. Абсолютная, бархатистая чернота, поглощающая в себе любой лучик – но одновременно сверкающая тысячами, миллионами больших и малых звезд. Только спустя несколько минут Олег сообразил, что горбун не отводил его на орбитальную станцию и что в лицо ему дышит не холод беспощадного вакуума, а самый обычный ветерок. Просто перед бойницей раскинулось огромное, спокойное и ровное, как зеркало, озеро. Называть его Белым Середин в этот момент не рискнул.

* * *

Выспался, как ни странно, Олег прекрасно. Сквозь дремоту он слышал, как кто-то поздно ночью приходил, как уходили соседи, когда помещение залил яркий дневной свет, однако осознание, что больше не нужно никуда торопиться, вскакивать при первых лучах зари, мчаться по дороге, не ведая, что ждет за следующим поворотом и когда все это кончится, наполняло душу безмерным покоем и несказанной ленью. Так бы спал и спал… Если б не некоторые потребности человеческого организма, требующие иногда вставать и бежать с пятого этажа вниз.

Во дворе уже опять гуляли гости. То, что ночью представлялось буровыми вышками, на самом деле оказалось высокими качелями, на которых с радостными визгами раскачивались девки в вышитых сарафанах и ребята в нарядных шелковых рубашках. Столы стояли вдоль стен, прогибаясь под княжеским угощением. На них все соответствовало величию хозяина. Уж если жаркое – так целиком запеченный бык, покрытый румяной корочкой, да еще с позолоченными рогами и серебряным кольцом в носу. Если рыба – то осетрина пятиметровой длины, с огромными жемчужинами вместо глаз и перепуганным кабанчиком в приоткрытой пасти. Само собой, яблоки, персики, груши нагромождались грудами, вишня свисала с подставок длинными алыми бородами, пироги возвышались крепостными стенами, вино текло прямо из увешанных бисерными гирляндами бочек. Правда, разумеется, не на пол – просто любой желающий мог подойти к деревянному кранику и налить себе сколько пожелает.

Основная толпа крутилась возле качелей – подзадоривали четыре взмывающие все выше и выше парочки. Олег же, покрутившись возле стола и посоветовавшись с пустым брюхом, взял глубокий ковшик, по виду чистый, налил себе вина, выпил, потом взялся за нож, откромсал себе от бычьей туши ломоть переперченного мяса, прожевал, откромсал еще. Выпил вина и, отложив ковш подальше от края, рядом с блюдом моченых яблок, отошел к длинной деревянной доске с белорыбицей. Выпитое на пустой желудок вино быстро добралось до головы, шепнув на ухо, что здесь можно все, а потому ведун уже более решительно откромсал себе белой, как снег, и рассыпчатой, как вьетнамский рис, плоти, поел. На закуску снял с вишневой «бороды» несколько веточек, бросил ягоды в рот, косточки сплюнул в пустую бочку.

Толпа у качелей взорвалась приветственными выкриками, отхлынула к столам. Олег на всякий случай отступил в сторонку. Увидев пробирающегося вдоль стены горбуна, повернул следом:

– Эй, Ослабля!

Ключник оглянулся.

– Ну что, спрашивал князя про меня?

– Князь велел за тобой приглядывать, но ласку и заботу проявить.

Горбун рванул было дальше, но Середин нагнал его, положил руку на плечо:

– Стой! Помыться я хочу. Почитай, неделю в пути.

– Дык, баню-то для гостей князь каженный вечер топить приказал. Мойся, сколько влезет… – И ключник потрусил по хозяйским делам.

«Ага, значит, забота и ласка мне положены, – мысленно отметил Середин. – Та-ак, где там лежал мой ковш?»

Он стал протискиваться к столу с бычьей тушей, но тут его перехватили, повернули лицом к молоденькому, безусому, остроносому пареньку, глаза которого горели азартом:

– Ты кто? Чьих будешь?

– Олег я… – не совсем понял вопроса Середин.

– А с какой земли?

– Ну-у… – попытался прикинуть ведун. – Ну-у, пусть будет с новгородской.

– Наш! – довольно кивнул паренек. – Так, мы сейчас с местными в шапки биться станем. Пойдешь?

– Как это? – продолжал недоумевать Середин.

– Ну, шапки друг с друга срывать.

– А-а-а… А у меня и шапки нет.

– Согласен, да? Валах! – громко закричал парень. – Сам играть не хочешь, тогда шапку давай! Новгородец за нас драться станет.

Слово «драться» Олегу не понравилось, и он сунул руку в карман, нащупывая кистень. Но парень, метнувшийся к какому-то мужику, уже вернулся с низкой суконной папахой, обитой каракулем, напялил Середину на голову.

– Руку левую за спину сунь, – предупредил он. – И за ремень ею удерживайся. Пошли…

Он вытолкал Олега вперед, в шеренгу из десятка молодых ребят, встал рядом. Перед ними точно так же выстроилась череда парней годков по двадцать, плюс-минус лет пять. Все они были в разноцветных шелковых рубахах, в полотняных и шерстяных штанах самых неожиданных расцветок, от ядовито-зеленых до темно-желтых, сапоги на всех были мягкие и, разумеется, тоже разных ярких цветов. Олег ощутил себя среди них этаким черным рыцарем.

– Э-э! – узнали его в рядах противника. – Да это же ведун! Он колдовать станет!

– Мне больше делать нечего! – возмутился Середин.

И тут прокатился клич:

– За князя!!!

Ряды кинулись друг на дружку.

В первый миг Олег подумал, что сейчас они все просто сшибутся лбами, но юнец, заподозривший его в возможном колдовстве, в последний перед сшибкой момент притормозил, протянул вперед руку. Середин рефлекторно пригнулся, спасая голову, тут же вырос рядом с противником, быстро сорвал с его вихров шапку-пирожок, выпрямился, соображая, что делать дальше. Юнец, схватившись за голову, театрально взвыл и упал замертво. Первый этап схватки закончился: больше половины «бойцов» изображали покойников, еще несколько прыгали друг вокруг друга, пытаясь сорвать шапку с врага и уберечь свою. Олег, будучи одним из победителей, оказался в глупом положении: он просто не понимал, кто из сверкающих шелком и атласом ребят «свой», а кто «чужой». Он разобрался только тогда, когда на него кинулись сразу двое парней – «свои» так не поступают!

Середин развернулся, отбежал на несколько шагов – туда, где под ногами никто не валялся, встал, сунул добытую шапку под мышку. Враги кинулись на него одновременно. Олег чуть присел, широким взмахом отвел вправо протянутые к нему руки, рывком сдернул шапку с мальчишки, что поближе, – и внезапно почувствовал, как голове стало холодно. Как говорят шахматисты – партия.

Зрители закричали, поздравляя победителей и выражая одобрение храбрым бойцам. Олега кто-то тоже обнял за плечи, пару раз встряхнул, кто-то похлопал по спине. Все вместе снова направились к столам, отрезая себе мясо, расхватывая фрукты, наливая вино. Середин почувствовал, что в косухе, а еще в поддетом под нее свитере упарился изрядно. Это ночью так спать тепло было, а на солнце, да еще занимаясь рукопашным боем, пусть даже шутливым, тепловой удар получить недолго.

Середин торопливо взбежал наверх, в башню, разделся, оставшись в одной футболке с алой эмблемой студенческой парусной регаты на груди, спустился обратно вниз.

– Да где же ты ходишь, Олег! – тут же ухватил его за руку все тот же парень. – Белозерские нас на две фибулы обгоняют!

Он запнулся, разглядывая странное одеяние и треугольный рисунок.

– Так, новгородский я… – осторожно намекнул Олег.

– А-а, парус! – сообразил остроносый. – Пошли!

Он быстро вытащил ведуна на середину двора, где уже стояла какая-то девушка, накинул на глаза платок и начал завязывать.

– Что хоть делать-то, скажи!

– Белозерские ей фибулу на одежду прикололи. Ты найти должен, на ощупь. До ста считать станут.

– Закрутить его!

Олега сразу несколько рук принялись крутить вокруг оси. Потом отпустили. Вот только этого ему после четырех ковшей вина и не хватало! И так в мозгах шумит…

– Один! – послышался возглас толпы.

Середин остановился, прислушался.

– Два! – Он услышал чуть в стороне выдох, повернулся туда, сделал пару шагов.

– Нечестно, он колдует! – закричал кто-то, но выкрик тут же перекрыло общее: – Три!

Олег протянул руки и тут же ощутил под ними вполне однозначные округлости. Среди зрителей послышался довольный смех. Девушка задергалась, словно пытаясь избавиться от похотливых ладоней, но не очень сильно.

– Так, здесь нет, – кашлянул Середин, повел руками вниз. Никакой фибулы не нащупывалось, зато он ощутил, как его партнерша втягивает живот. А фигура у нее ничего – Олег невольно задержал руки на бедрах, и мысли у него поползли совсем не в ту сторону. А может, как раз в ту, что нужно, учитывая, что к женщине он не прикасался уже довольно давно. Девушка тоже задышала мельче, а фибула все не находилась, и ему пришлось ощупывать мягкую ткань дальше. Вниз по бедрам, коленям, к голени. Наконец пальцы прикоснулись к голой коже.

– Они снизу, под юбку прицепили! – под общий смех подсказал кто-то из толпы.

Олег полез было под юбку, но вовремя остановился, не поддавшись на провокацию: коли фибула снизу, то все равно должна прощупаться. И стал по второму кругу забираться по ногам наверх, проверил упругую попку, потом с другой стороны, скользнул ладонью по спине, потом опять ощупал тело спереди. Девушка, наверное, реагировала достаточно нервно, поскольку смех в толпе становился все громче и громче.

– Семь десятков! – расслышал Середин среди гогота, торопливо провел ладонями по рукавам. Ничего! Тогда он провел руками под мышками – девица отчаянно взвизгнула – и наконец-то обнаружил злополучную заколку.

– Вот! – воскликнул он и сдернул повязку.

Девушка перед ним имела светло-светло-голубые глаза, острый носик, тонкие, как у берегини, губы и чуть выступающий вперед подбородок с темной ямочкой. Она одновременно и улыбалась, и щеки ее горели жаром. В отличие от общепринятой на Руси толстой косы, темные волосы она собирала на затылке в узел, и над головой высоко выглядывала золотая заколка, украшенная несколькими самоцветами. Сарафан выглядел простеньким льняным изделием, если бы сквозь вышитые на груди и лямках тюльпаны не проскальзывала золотая нить, а на боках, чуть выше бедер, не алели две вшивки мягкого бархата.

– Ну, что уставился, охальник? – Она прикоснулась тонкими пальцами к пунцовым щекам и мотнула головой. – Вина налей, жарко.

Олег спохватился, кивнул, заторопился к столу, нашел свой ковш, налил его до краев бордовым, пахнущим спелым виноградом, вином, вернулся к девушке. Та жадно выпила примерно половину, протянула назад:

– На, выпей тоже. У тебя такой вид, словно ты увидел богиню Мару.

– Просто богиню, – поправил Середин. Не то чтобы хотел поиграть в галантность, а просто… Просто девушка ему понравилась… И очень хотелось прикоснуться к ней еще раз.

Девица улыбнулась, прикусила губу.

– Что дальше? – поинтересовался Олег.

– Жмурки. Если сможешь узнать мой голос, сможешь и поймать…

Жмурки тоже оказались коллективными: парни местные и белозерские с завязанными глазами ловили окликающих их девушек и волокли каждый в свой лагерь – кто больше наберет. Потом качались на качелях кто выше – и Середину опять досталась в напарницы та же девица. Потом были петушиные бои – требовалось выбить врага, скача на одной ноге; потом пятнашки… Все это перемежалось с постоянными перекусами и внушительными возлияниями – слуги только успевали бочки менять. И сами, судя по всему, успевали к ним изрядно приложиться.

Олег и не заметил, как солнце подкатилось к закату. Двор начал постепенно пустеть. Кое-кто не справился с выпитым и благополучно посапывал возле стола, некоторые молодые люди разошлись парочками, кто-то продолжал разговоры с ковшами в руках. Часть гостей шумели где-то за стеной.

– Чего головой крутишь? – поинтересовалась девушка, которая захотела перед сном покачаться с ним на качелях.

– Ослабля, ключник, говорил, что баня будет вечером протоплена. А где, я спросить не догадался.

– Так это за стеной! Останавливай, я покажу.

Разумеется, шум доносился именно из бани. Темный в ночи сруб стоял у одного из причалов, и на глазок в него могло войти одновременно человек пятьдесят. Девушка, взяв его за руку, вошла в низкую дверь. Здесь, в свете трех расставленных по углам свечей, были видны длинные лавки, заваленные одеждой.

– Все сюда перебежали, – хихикнула девица. – Замерзли, наверное.

Она вынула из волос заколку, тряхнула головой, позволяя волосам просыпаться на плечи, а потом так же непринужденно сняла через голову сарафан, оставшись совершенно нагой. Олег невольно сглотнул.

Хлопнула дверь посреди простенка, выпустив клубы пара, сразу несколько человек пересекли предбанник, прогрохотали по причалу, а следом послышался плеск.

– Раздевайся, – кивнула девушка и ушла в парилку.

Середин не меньше минуты боролся с искушением сбежать – но соблазн рассмотреть свою сегодняшнюю напарницу обнаженной оказался сильнее. Он скинул футболку, снял ботинки и джинсы, трусы и, собрав волю в кулак, шагнул в пар.

Тело сразу обняло влажным жаром, пахнуло пряностями и вином. На нового гостя никто особого внимания не обратил – все уже успели собраться в группы по интересам, обнаженные мужчины и женщины сидели бок о бок, не чувствуя никакой ущербности. Середин пробрался дальше в помещение, увидел свою красотку на самой верхней полке, полез туда.

– Разогреться сперва нужно, – сообщила она, положив подбородок на скрещенные руки. – А как пот пойдет, так и грязь сама вся слезет.

В свете доброго десятка прогорающих вдоль стен свечей Олег увидел ее спину – ямки под лопатками, изгиб спины над позвоночником, легкий пушок на пояснице, на котором поблескивали капельки пара, изгиб бедер, гладкая кожа на двух холмах соблазнительной попочки. Середин ощутил страшный жар, причем во вполне конкретном месте.

– Как тут натоплено, – пробормотал он, скатился с полки, выскочил на улицу, пробежался по причалу и с разбегу сиганул в озеро.

Холодная вода приняла измученное тело в себя, подняла, покачивая, отнесла на несколько шагов от берега, остужая эмоции. На душе стало немного легче.

– Интересно, какой идиот от медицины утверждал, что долгое воздержание для мужчин совершенно безопасно? – пробормотал Олег, глядя в сторону бани. Девица, что осталась там, походила на сыр в мышеловке. Мучила и близостью своей, и недоступностью; и терпеть невозможно, и сил уйти не было.

– Ну, как? – с коварной усмешкой поинтересовалась она, когда Олег снова растянулся на полке.

– Хорошо, – ответил Середин, действительно наслаждаясь пробуждающимся в теле после холодного купания теплом. – Скажи, а когда же сама свадьба начнется? Мы ведь на нее приехали?

– Так она уже идет, – тихо хихикнула девушка. – Мы, чай, не простолюдины – за один день все окрутить. Вчера и сегодня гуляли и веселились, завтра плакать будем. Мы – плакать, невесту в саван одевать. Вы – Игоря собирать. Потом спаленку им пшеницей засыплем, курочек пустим, постель раскроем, да и оставим… А сами – за стол. До завтрашнего вечера гулять.

Она внезапно вся вытянулась, выгнулась, словно кошка, перевернулась на спину, продемонстрировав ровный животик, розовые острые соски, темный треугольничек внизу живота.

– Что-то прилипло. Лист, наверное, – обратилась она к Середину. – Посмотри.