Текст книги "Спартаковские исповеди. Блеск 50-х и 90-х, эстетика 80-х, крах нулевых, чудо-2017"

* * *

– В «Торпедо» не пошел потому, что игра спартаковская больше нравилась. Хотя условий-то особых «Спартак» не предлагал – зарплата была 1200 рублей дореформенными. А вот к «Динамо» я всегда негативно относился.

«Спартак» к тому же быстрее сделал предложение. Я уже дал добро, и слово свое взять назад не мог. В «Торпедо» тогда был знаменитый тренер Виктор Маслов, но он немного опоздал. И еще кое-что повлияло на мой выбор – в «Торпедо» обстановка была страшная. В том смысле, что Эдик Стрельцов и компания были любителями поддать, а я – ни-ни. В «Спартаке» же народ собрался солидный – Симонян, Сальников… Если честно, большей частью даже из-за этого решил пойти в «Спартак», побоявшись, что в «Торпедо» собьют с пути истинного. Хотя армейцам же это не удалось! А там – пили. Ох, как пили! Но те же Демин, Бобров выходили и забивали. Закон был такой: если пьешь, то и играй как следует.

– Послевоенное поколение игроков любило это дело. Однажды после сезона пришли под градусом к нам домой. Открываю дверь, и целая гвардия вваливается: Демин, полузащитник Саша Петров, которого Толя очень любил… А у нас только дочь родилась, ей три месяца, я вся в заботах – жили-то мы в одной комнате. Вошли – и тут же стали смеяться надо мной, поскольку у меня на ногах были Толины кеды (а у него самого – тапочки). Саша заявил: «Ну понятно, почему нам тренироваться не в чем!» Но я не злилась – все это по-доброму было. Раньше народ вообще более доброжелательный был.

– Может, они и сейчас такие, ты же не знаешь! – возразил Крутиков. – Но вернусь к тому, как в «Спартак» перешел. Приехал из ссылки во Львов и пришел на матч спартаковцев в последнем туре. Старостин меня заметил: «Ну-ка иди сюда, красавчик!» Договорились встретиться завтра, я пришел в церковь на Бауманской, где тогда клуб находился. И все быстро решили.

Так «Спартак» стал моей родной командой, которой и по сей день остается. Я – спартаковец, и все мои любимые футболисты – спартаковцы. Вот у меня фотография Черенкова. Всегда его любил не только за игру, но и за то, что у него трудности со здоровьем были – сколько человеку преодолеть пришлось! И он меня любит. Когда встречаемся, Черенков всегда ко мне подходит.

К ЦСКА я равнодушен, даже к «Локомотиву» теплее отношусь – один из внуков за него болеет, хоть спортивными танцами в «Спартаке» занимается. Известный журналист и спартаковец Борис Духон меня этим при встречах попрекает. А внук к «Локомотиву» переметнулся после того, как его любимец Сычев туда перешел.

– В прежние времена вся интеллигенция за «Спартак» болела, артисты всегда в раздевалку приходили, – вспоминает Людмила Николаевна. – А писатель Юрий Трифонов даже домой к нам приезжал! Мы тогда жили на Соколе, в пятиэтажном «спартаковском» доме. Жаль, не додумались взять автограф у него.

– И я у него дома был. Драматурга Арбузова тоже знал. Они на каждый матч «Спартака» приходили. Умные люди, конечно. Но меня эти знакомства не так чтобы очень вдохновляли, хвалебные речи даже знаменитых писателей мне не были особо нужны. Сам себе цену знал. Артисты в основном с Андреем Петровичем Старостиным дружили. Он и выглядел не как футболист, а как этакий барин. Андрей был открытым, а Николай – хитрющим. Оба, правда, называли меня на свой манер – Анатоль. Это была старостинская порода.

– А с Николаем Петровичем у них не складывалось с самого начала. Я на стадионе всегда сидела среди массы народа, слушала очень много разного, в том числе и про наши с Толей отношения, и еле сдерживалась. Говорили, что он грубый, дома пьет, жену бьет – чего только не мололи!

То, что якобы пьет, было не без подачи Старостина. Когда нам ЦСК МО дал комнату на Зубовском бульваре, нашими соседями по коммуналке были племянники Семена Буденного. И у Люси, племянницы маршала, муж Женя работал в каком-то НИИ. Там состоялась встреча со Старостиным. Это было в 1959-м, когда Толя только пришел в «Спартак» и команда играла плохо. Николая Петровича спрашивали – почему? Он сказал: взяли вот Крутикова, а он… И щелкнул пальцем по горлу. Женя не выдержал, встал и говорит: «Я его сосед, живу с ним в одной квартире – он вообще не пьет!»

Мне кажется, у них оттого не очень хорошие отношения сложились, что у Анатолия Федоровича характер прямой, твердый, а Старостин таких людей не любил. Кто его боготворил, в рот ему смотрел – тех и он обожал, а Толя не из таких.

– Николай Петрович, конечно, настоящий спартаковец и многое сделал для команды. Песни о нем сегодня поют во многом справедливо, – рассуждает Крутиков. – Но душа его мне не нравилась. Какая-то в ней была подлянка. Я сразу чувствую это. Мне достаточно посмотреть на человека, чтобы понять, одно у него дно или два.

Однажды поехали на сборы в Болгарию. А вернувшись, через день должны были играть в Алма-Ате. Перелет далековатый получался. И Старостин, наверное, не только ко мне, но и ко всем игрокам обращался. Спросил: «Анатоль, как мы должны – сразу в Алма-Ату полететь или сначала домой заехать?» – «Николай Петрович, мы же целый месяц дома не были!» Он объясняет: «Боюсь, что они дома нажрутся» – «Молодежь, может, и да, но мы-то, играющие, не будем!»

Старостин прислушался. Потом приезжаем в Алма-Ату. И рано утром в день игры ко мне приходит кто-то из работников команды: «Пошли на зарядку».

Отвечаю, что спать хочу – разница же во времени! Прогнал его. Тот доложил, что Крутиков отказался идти на зарядку. А я ее вообще никогда не делал. Уж насколько требовательным в ЦСКА был Бобров – и тот спокойно к этому относился. И он, и другие тренеры видели, какой огромный объем работы в игре выполняю. Зачем мне еще и на зарядку силы расходовать?

На установке – Гуляев и Старостин. Николай Петрович говорит: «У нас есть люди, которые вообще к матчу не готовятся», – и на меня указывает. Намек был понятен. И это он мне сказал – человеку, об отношении которого к делу все знали! Во мне все закипело: «Вы мне говорите о том, что я режим нарушаю?! Николай Петрович, вы на кого поперли?!» При всех сказал, потому что он был не прав. От продолжения истории меня спасло то, что в той игре забил. Но он запомнил.

Хотя в книге «Звезды большого футбола» написал обо мне здорово, автограф оставил: «Дорогому однополчанину Анатолию Федоровичу Крутикову с особым чувством. Николай Старостин. 12.02.1968 г., Москва».

– Старостин очень нравился женам футболистов, – рассказывает Людмила Николаевна. – Если бы не его особые отношения с Толиком и не сталкиваться с ним по каким-то делам, то внешне – чудесный! Женщины на него просто гроздьями вешались! Обходительный, вежливый – по сравнению-то с нашими бедолагами. Кто их воспитывал, послевоенное поколение? А у Старостина воспитание было еще дореволюционное.

– Он же прошел такую жизнь! И успехи, и контакты с большими людьми, и тюрьму – что, кстати, чувствовалось. Знал, как ко всем подход найти. И к женщинам тоже.

– Связей у него было – море. Он в Моссовет приходил как в дом родной. Что хотел – то для него и делали. Вроде начальники – но не он их боялся, а они его. Когда Толя играл, Старостин уже немолод был и все на бумажку всегда записывал. Так муж стал мне постоянно говорить: «Записывай все, как Старостин!»

* * *

– Место в основном составе «Спартака» я завоевал легко. У Огонькова болезнь была какая-то, и он, знаменитый защитник, не был реальным конкурентом. В 1958-м «Спартак» стал чемпионом, а на следующий год занял только шестое место. Дело понятное: за четыре-пять лет, проведенные одним и тем же составом, команда все, что могла, отдала. Настало время для смены поколений, и поэтому я быстро стал основным игроком.

Читал о себе, что в молодости играл грубо. Не помню такого. Почему тогда у меня столько травм, а я ни одной серьезной не нанес? Не Рогов все-таки, который при мне Сальникова сломал, когда тот его, низкорослого, назвал «шибздиком». Вот мои ноги: здесь шипом стопу прокололи, что аж кость выскочила; отсюда во время матча с «Торпедо» фонтан крови бил; тут вот теперь вена вырвана… Суставы все разбиты, межпозвоночную грыжу удалили. Головами с одним венгром стукнулись – и потом с сосудами началось. Все болит!

– Сейчас футболисты бог знает сколько восстанавливаются, а у Анатолия столько травм было, но ни разу не случалось, чтобы он долго не играл. Из-за этой спешки он и играть закончил. Ему ахилл порвали, он вроде восстановился, но хирург просил не спешить. А ему, хоть лет уже и много было, играть хотелось. И он поехал на весенние сборы «Спартака» в 1969-м. Там ему еще раз во время игры в баскетбол порвали тот же ахилл. И с большим футболом он закончил.

– Хотя мог вернуться. Когда второй раз выздоровел и стал играть за ветеранов, меня увидел Лобановский. Он тогда заканчивал карьеру в «Шахтере» и был почти как тренер. Мы с ним ладили, и ему так понравилась моя форма, хотя мне уже тридцать пять стукнуло, что он сказал: «Толя, приходи ко мне! Долечим, все сделаем – еще поиграешь». Но желания у меня так и не появилось. Как вспомнил все эти сборы, режимы – пропади они пропадом. Не пошел.

Чтобы я кого-нибудь ударил умышленно – в жизни такого не было. Мы с крайними нападающими годами соперничали и с уважением друг к другу относились. С Метревели или Численко всегда интересно было в скорости посоревноваться. Мы знали, что все будет честно. Если меня обыграли и соперник убегал к воротам – ни за что его сзади по ногам не ударил бы и за футболку не схватил бы! Тогда это считалось в высшей степени неприличным.

– Сейчас в ЦСКА играют братья Березуцкие, так Толя их бандитами считает. Потому что, если их обыграли, они обязательно нарушат правила.

* * *

– За десять лет в «Спартаке» завоевал всего одну золотую медаль, а спроси, обидно ли мне это – я и не скажу. Не думаю об этом. У меня к славе любви нет – деревенский же мужик. И сам, и «Спартак» при мне, думаю, выжали все, что могли, до конца. Золото, два Кубка СССР, два серебра, две бронзы. В то время как раз Киев вовсю заиграл. Вот вымпел висит, на нем все мои медали приколоты.

– Этот вымпел – память не столько об успехах Толи, сколько о старшей дочери, которой больше нет, – говорит Людмила Николаевна. – Все эти медали у нас валялись в беспорядке, а она взяла и все на вымпел прикрепила.

– Да… Вот спортивные медали, а вот гражданские: «Честь и слава», «За заслуги перед Отечеством». А эту – «100 лет российского футбола» – сам Ельцин вручал.

– В начале 2010 года в «Олимпийском» был матч, посвященный 80-летию со дня рождения Нетто. Мы туда ходили. Там был Мишель Платини. И он Толю узнал! Они однажды в ветеранском матче друг против друга играли…

– А, помню! Это во Франции было. Он хотел меня обыграть, я же показал, что купился на его финт, а в последний момент в другую сторону переложился. Обхитрил – и мяч отнял. Я все-таки прилично старше него, и Платини долго смотрел на меня, удивлялся. Он же не знал, что я, Крутиков, Кубок Европы выигрывал! И, когда увиделись, он сам подошел, руку подал и даже обнял. Он, президент УЕФА, вспомнил эпизод из матча ветеранов!

– Все-таки Толя большим футболистом был, а у них такие вещи запоминаются. Мы с женой Вали Ивакина там сидели, и она говорит: «Ты посмотри – Платини Толю обнял!»

Зато в 1960-м, когда сборная после Кубка Европы приехала, всех игроков награждали орденами и званиями заслуженных мастеров спорта. И только об Анатолии забыли[10]10
  На самом деле ордена и звания ЗМС в 1960 году из 11 игравших в финале получили трое: Яшин – орден Ленина, Войнов и Иванов – «Знак Почета». Но остальных участников не забыли: обладателями орденов за ту победу они стали позже (в том числе и Крутиков) или уже имели эти ордена, за другие заслуги.


[Закрыть].

– Потом дали заслуженного, но случайно, – вспоминает Крутиков. – Столкнулся как-то после тренировки, усталый, с председателем спорткомитета. Тот спросил, как дела, на что я ответил: как был мастером спорта, так и остался. «Как так? Завтра все будет!» Самое интересное, что сделали красивую коробочку, передали ее Старостину как начальнику «Спартака». Но Николай Петрович вручил мне ее не перед командой, а чуть ли не в туалете.

– А вот рекомендацию для вступления в КПСС Старостин ему дал. В команду разнарядку прислали: два игрока должны быть членами партии. Посмотрели, кто постарше – и выбрали Толю.

Я всю жизнь ему говорила, что когда он возглавил «Спартак», то сделал одну главную ошибку. Его же тогда вызвали в профсоюзы. Сказали, что хотят видеть тренером только его. Так вот, Толиной с помощниками ошибкой было то, что они пошли на поводу у этих профсоюзов и сказали: с Николаем Петровичем работать не хотим. Если бы они оставили его хоть на годик, чтобы самим за это время как-то набраться сил, то вылета бы не случилось. Уверена в этом на сто процентов. А так они остались «голые», без поддержки такой мощной фигуры.

– Могу опровергнуть твои домыслы! – возражает Крутиков. – Я не взял Старостина не из-за того, что профсоюзы сказали – это просто совпадение, что у них желание было такое же. Мы все – Гиля, Варламов, Исаев – сказали, что хотим попробовать свои силы самостоятельно. Может, это меня и сгубило. Но от команды Старостина отодвинул не по подсказке профсоюзов, а по собственной инициативе.

Последние годы перед тем Николай Петрович всю свою обычную работу перепоручал Варламову. Потому что ему было тяжеловато двигаться. А сам сидел у себя в каморке на Красносельской. Ну что это такое?!

– Когда Толя стал тренером «Спартака», то столкнулись они как-то на лестнице, и Николай Петрович спросил: «Анатоль, почему ты не хочешь меня оставить?»

– Я ему прямо ответил: «Мы, молодые, хотим попробовать свои силы сами». Наверное, его обидел тогда. Но сколько же можно? Если бы он был порядочным человеком и думал о «Спартаке», то все равно помогал бы нам, зеленым. А он ни шагу не сделал в том году, чтобы помочь команде. Если ты родил клуб, если ты – его отец, неужели можешь стоять и спокойно смотреть, как твой ребенок гибнет? Я ему на первом собрании после окончании сезона так и сказал: «Не вы ли, Николай Петрович, помогли нам вылететь?»

* * *

– Когда я в 35 лет второй раз порвал ахилл, через какое-то время подошел Старостин: «Анатоль, мы хотим одного игрока пригласить в команду, а ставка занята». Ставок-то игроков основного состава было определенное число, а я, хоть и больной, ее получал. «Николай Петрович, дайте мне работу, – отвечаю, – и уйду без вопросов!» Вскоре Старостин устроил меня директором детской спортивной школы «Спартака», а знаменитого нападающего 1930-х Владимира Степанова отправил на пенсию. У того не было ступней обеих ног после того, как он попал под трамвай. И для Степанова, как потом выяснилось, я стал врагом, поскольку на его место пришел и деньги у него отобрал. Но я-то при чем, если Старостин мне такую работу подыскал?

– Когда Толя в школе работал, там братья Букиевские выросли. Они всегда звонят, с днем рождения его поздравляют.

– А потом в Нальчик позвали. В российском совете «Спартака» был мужик, который ко мне хорошо относился, на яхте нас катал. Он меня туда и порекомендовал, и я Хусаинова с собой взял. Гиля, живчик, мог прыгать и скакать, лично им все показывать. А мне хоть и было 42 года, как-то раз на спор обогнал самого быстрого футболиста на 50-метровке. Они все сильно удивились.

– Когда Толя играл в «Спартаке», он стометровку без шиповок за 11,2 секунды пробегал. Быстрее в советском футболе тогда не бегал никто.

– Я к тому времени институт закончил по специальности тренера-преподавателя. Правда, долго институт этот мучил – десять лет. Все, которые в «Спартаке» играл. Поблажек никаких не давали. Гимнастику сдавать – ужас какой-то. «Ласточку» делать… Даже спину как-то повредил.

– Два года в Нальчике для него стали шоком. Сначала-то его команда шла хорошо, но потом против нее стали жульничать. Он приезжал и говорил, что выиграть там можно только с чемоданом денег, а без чемодана в другие города и ездить нечего. Но работал как мог. Не хочу его хвалить, но задумок у Толи было очень много. Только осуществить их из-за уровня игроков было невозможно.

Несмотря на то что денег не было, как-то он ковырялся. Занял четырнадцатое место в первой лиге, высшее в тогдашней истории клуба. А ведь поехал туда заработать. Наобещали золотые горы. Но у него такой характер, что он всегда любит, чтобы все было по-честному. А там нужно было идти на какие-то махинации. Хотели дать ему бесплатно квартиру, чтобы продал и деньги себе забрал – а он отвечал: «Не могу, такому-то игроку жить негде, у него жена с детьми. Не нужны мне ваши квартиры!» И с машиной – то же самое.

– После Нальчика и возглавил «Спартак». Не жалею об этом и не проклинаю тот день. Я понял, что и неудачи в жизни человека бывают полезными, закаляют его. В конечном счете «Спартак», может, только выиграл от того, что вылетел: им начали как следует заниматься.

А я виноват в том, что взял команду, не зная, куда иду. Когда работал в Нальчике, не видел вообще, как они играют. Один раз только были у меня, товарищеский матч играли – еле-еле 1:0 выиграли. Но, когда меня в «Спартак» позвали, об этом и не вспомнил.

– Даже Гуляев прямо Толе сказал, что «оставил плохое наследство»! Команда просто никакая была. Он мне рассказывал: едва приехали на сборы, а некоторые игроки уже идут пьяные и девок за собой в номера тащат. Ужас!

– А еще меня сгубило то, что мне больше двух игроков не дали в команду взять! Причем юных – Хидиятуллина и Валерия Глушакова из ростовского интерната. Их позвал Иван Варламов, работавший с ними в юношеской сборной. И все!

Ярцева мне тогда не дали взять из Костромы. Приди он в «Спартак» – забил бы то, что мы не забили. Свежая кровь была очень нужна. Но как я его возьму, если лимит выбрал? В той же сборной, что и Хидиятуллин с Глушаковым, был еще хороший вратарь, но мне его взять уже не дали. Хотя голкипер нам был очень нужен. Прохоров перед сезоном попросился в Киев, я ответил: «Если приглашают – иди». Меня совершенно не впечатлял его маленький рост. А потом ему не разрешили там играть, и он стал проситься назад. Я только рукой махнул: «Иди тренируйся». Все равно в воротах никого не было…

Новичков взять не дали. Старостин мог бы помочь, да не помогал, отстранился. Как можно испечь бублик, когда нет муки?

Меня всегда брали, когда совсем некого было. В «Химик» позвали, когда игрока на поле не хватало. В ЦСК МО – когда потребовалось разогнанную «команду лейтенантов» заново собирать с миру по нитке. Из защитников в нападающие переделывать – давай Крутикова! И в тренеры «Спартака» – так же. А еще согласился ради семьи. Два года в Нальчике проработал. Семья – здесь, я – там. Надоело.

– А я не хотела уходить с работы ассистента режиссера на «Мосфильме». Потому что понимала: поработает он тренером – снимут, и опять безработный. А так хоть моя зарплата есть. Сама, кстати, очень не хотела, чтобы он в «Спартак» тренером шел. Толя, правда, сразу согласился, нисколько не сомневался.

– Люся, ты не права!

– Но ты же не сказал, чтобы тебе дали подумать! Только предложили – и уже на сборы скоро поехали. Я все равно думаю, что профсоюзы в отстранении Старостина главную роль сыграли. Они за что-то Николая Петровича не любили. Пока были другие тренеры, пробить его удаление не получалось, а тут сделали это твоими руками. Весь год мы сидели как на пороховой бочке. И звонки какие-то были: «Кто ты такой? Куда полез?»

– Не думал, что у меня сразу столько врагов появится. Чем выше человека поставят, тем больше у него завистников и тех, кто зла желает. Хотя вот, допустим, Симонян в раздевалку заходил, и отношения у нас остались хорошими. Он мне, по-моему, и посоветовал Осянина в центральные защитники перевести, когда у нас некому было там играть. И вначале у Коли все было хорошо, но в одном из решающих матчей, с «Черноморцем», он грубую ошибку сделал, и мы проиграли. Но когда мне шептали, что Осянин ошибся нарочно, я не верил и не верю. Он – порядочный мужик. И при встречах всегда говорит: «Толя, это случай!» То есть до сих пор то падение его гложет.

А вот Николая Петровича я в раздевалке за весь сезон не припоминаю. Да и вообще… Взять ситуацию с Романцевым. Ловчеву он не нравился, а Старостин был с Женей заодно. Мы должны были дать Романцеву квартиру – он с этим условием в Москву ехал. Но Николай Петрович вроде как забыл какую-то бумажку подписать. И квартиру Романцеву не дали, после чего Олег взял чемодан и уехал. Причем даже меня не предупредил – поскольку думал, что это все моих рук дело. А я вообще не в курсе был! Сейчас у Романцева уже осадка не осталось, он, когда видит меня, подходит и даже обнимает. А тогда даже не здоровался.

– Старостин не то что мизинцем в помощь команде не пошевелил, а даже тормозил любую такую помощь, – подтверждает Людмила Николаевна. – У Толи в телепрограмме «Человек и закон» работал друг еще со школьных времен. Он ужасно переживал то, что произошло в 1976-м, и многое знал. До нас только слухи доносились, а у него были сведения. И он все время говорил: «Толя, давай сделаем передачу, где всю правду расскажем». Но муж сказал, что столько лет спустя не хочет все это ворошить. Тем более что конкретных документов в подтверждение этой версии все равно не найти. Короче – отказался.

– Сегодня есть улица, названная именем Старостина. И что, мы будем срывать эту «вывеску»? И на самом деле он был очень заслуженный человек. Но возможности не дать упасть «Спартаку» у него были. А он ими не воспользовался.

* * *

– По ходу того сезона немало странных вещей происходило. Старостин повез Ловчева с Папаевым в какую-то редакцию, кажется, «Советского спорта». И в этой статье Ловчев сказал, что предлагает себя играющим тренером. Когда мы сейчас встречаемся, они с Папаевым всегда просят прощения за те вещи. Особенно Витя – он даже возьмет мою руку и держится за нее, потому что знает, что своим выступлением они сделали еще хуже, чем было.

Мне тоже было очень плохо. Столько лет отдал «Спартаку» как игрок и делал для него только хорошее, а тут вдруг взял и нагадил. Я же понимал, что это такое для наших болельщиков. У нас же такие фанаты есть – они готовы повеситься, лишь бы только их «Спартак» был на высоте!

Но много людей было против «Спартака». Все команды хотели нас сплавить! Надоели мы им всей этой народной любовью. Даже Лева Яшин, великий футболист и мужик хороший, тоже был рад, что мы вылетели. Я с ним встречался потом и чувствовал, что сожаления на этот счет у него нет. А Валька Иванов – тот, паразит, вообще сделал для нашего вылета все, что мог. Сдал игру в последнем туре «Арарату», чтобы нас утопить. Вот его «Торпедо» теперь за это и расплатилось.

– Он всегда говорил, что ненавидит «Спартак». Не тебя, Толя, и не других ребят, а «Спартак» как клуб.

– Когда чувствуешь, что все погибло, начинаешь искать любые пути к спасению. Перед матчем с Киевом у меня был разговор с судьей из Ленинграда, который тот матч обслуживал. Киеву очки были не нужны, «Арарат» мы в том году оба раза обыграли, он не заслуживал того, чтобы в высшей лиге остаться. Я все прикинул, подошел к судье, а он: «Анатолий, ты же знаешь, что это бесполезно». И стало ясно, что если мы сами не сможем что-то сделать, то нам никто не поможет.

Тогда подумал: может, у наших ребят есть друзья в Киеве? А они были и потом говорили: что же вы не обратились, мы бы помогли! И сказал Ловчеву: «Жень, ну что же нам делать? Может, пошлем кого-то к киевлянам и договоримся?» Но он сказал: «Федорыч, не надо». Эти его слова в памяти до сих пор. Я Ловчева тогда не понял.

А потом при счете 1:1 в наши ворота били штрафной. Колотов ударил, а игрок наш, по-моему, Гладилин, испугался и отвернулся от мяча. Мяч влетел в незащищенный вратарем Владющенковым угол. И все.

– Толя не хотел уходить после того сезона. Команда с ним вылетела – и он надеялся сам все исправить. Потому что он не трус, чтобы бежать с тонущего корабля. Вот только без помощи руководства ни он, ни кто-либо другой ничего бы не сделал.

– Да, я до конца бьюсь. Уволили меня не сразу. Поначалу остался тренером, но Старостины не могли с этим смириться. Андрей Петрович пошел к первому секретарю Московского горкома партии Гришину и начал доказывать, что Крутикова нужно менять. Тот спросил, кого они хотят. Андрей Петрович порекомендовал Бескова. И после этого меня уже освободили.

Николай Петрович ненавидел «Динамо», но Бескова – пусть даже руками брата – пригласил. Мы все поражены были этим поступком. Кстати, и с ним в конце концов расстался очень плохо. Тот поехал отдыхать, а Старостин ему в это время ножки-то и подрубил. Но тогда, в 1977-м, они с Константином Ивановичем хоть друг друга и не переносили, а работать вместе начали. Потому что у Николая Петровича было желание доказать всем, что это не он своим бездействием, а кто-то другой погубил наш «Спартак». Не случайно, когда команда возвращалась в высшую лигу, она била 12 пенальти.

– Впрочем, все это наши домыслы, – сворачивает обсуждение Людмила Николаевна. – Мы ничего не знаем, документов нет. А мнения у всех совсем разные.

* * *

– После 1976-го Толя целый год не выходил на улицу. Не хотел никого видеть и ни с кем говорить. Я даже боялась, что с ним случится что-то очень нехорошее – так переживал. Причем все держал в себе. Только летом увезла его на дачу, чтобы начал потихоньку дом ремонтировать и отвлекся. Но он и там, когда дом оббивал, в строгальной машине себе два пальца отрубил.

– Стыдно было болельщикам в глаза смотреть – поэтому и не выходил. А потом в Нальчик опять пригласили те же люди, с которыми я уже работал, за что очень им благодарен. Потому что в то время нам нечего было есть – одной небольшой зарплаты жены не хватало. Да еще малышки на руках! Никак не мог устроиться на работу. Сначала говорят: приходи. А прихожу через два-три дня – место уже занято. Потом оказывается, что туда перед этим мой «друг» заглядывал. И, наверное, все это не без его участия происходило, поскольку Старостин был очень сердит на меня за 1976-й. Ему падение в первую лигу, надо думать, тоже нелегко далось.

– Но в Нальчике Толя всего год проработал – не хотел там без нас жить. А потом несколько лет трудился в детской спортивной школе в Подмосковье и за ветеранов играл. Причем везде, где можно – едва ли не больше, чем когда футболистом был. Думаю, что и на этом Толя здоровье подорвал.

Ловчев правду рассказывает, что однажды, будучи руководителем спартаковской команды ветеранов, он уволил Толю по статье и с записью в трудовой книжке. Его все приглашали, и он поехал за другую команду играть. У спартаковцев подоспел матч, а его нет. Вот Ловчев его за прогул и выгнал.

Но надо отдать Жене должное. Когда у нас дочь Ольга умерла, он узнал об этом и передал нам денег. Толя тогда сказал: «Какой молодец!»

– Да, это с его стороны было благородно. Просто у него «закидоны» бывали иногда. Но человек он неплохой, искренний.

А со школой в Подмосковье мне помог бывший председатель российского совета «Спартака» Иванов Гриша. Много лет там проработал, ездил по разным городам, просматривали мальчишек из детдомов. Но там, как и везде, были сложности с деньгами, и тоже все развалилось.

– А потом уже и здоровье пошатнулось. Однажды нужно было делать операцию – ставить Толе новый тазобедренный сустав. Таких денег у нас не было, мне пришлось бегать и собирать. «Спартак», как всегда, отказал, но ветераны помогли. Особенно Ярцев – он напряг какую-то страховую компанию, и та нашла деньги. И Иван Варламов, который в то время работал где-то в Сибири. Он пришел проведать Анатолия Федоровича и дал нам 500 долларов. Хоть Старостин его в команде и оставил после Толиного ухода, с нами Варламов отношений никогда не рвал. А с Ярцевым интересно – они же с Толей никогда не работали, но взял человек и помог!

– Мы играли вместе за ветеранов, и у нас сложились хорошие отношения. Футболист всегда поймет футболиста, если они нормальные люди.

– Ах да, я же как-то ездила с ними во Францию, когда жен разрешили взять.

– Люся, хочу на Шавло поругаться. Он фонд помощи ветеранам «Спартака» возглавляет и хотел мне помочь. Уже договорились с ним, и вдруг он пропал. В конце 2009-го встретились на банкете перед Новым годом – клуб всегда собирает ветеранов, – так хоть бы подошел и извинился. Никакой ответственности!

– Помню эту историю. Позвонил как-то Слава Егорович. А к телефону всегда я подхожу, поскольку Толя плохо слышит. И Слава сказал, что сейчас с нами будет Шавло разговаривать: если хотим, то можем за счет этого фонда в санаторий поехать. Мы согласились, он поинтересовался профилем лечения. Я только попросила, чтобы это было где-то недалеко, но на вопрос, знаю ли конкретное место, ответила отрицательно. И он пропал на несколько месяцев.

Когда мы были на этой встрече перед Новым годом, хотела подойти к Шавло, но Толя предупредил: «Не смей!» Потом, ближе к весне, муж сказал, что если будут звонить насчет путевки – отказаться, потому что мы на дачу едем. И на встрече, посвященной Дню Победы (а ветеранам по большим праздникам дают в конвертах тысячи по три рублей), подошла к нему и сказала: «Сережа, не надо беспокоиться, мы на дачу скоро собираемся». Такой вот Толя принципиальный. «Спартак» ему настоящей помощи никогда не оказывал, не оказывает и не будет оказывать.

– Вот не могу только понять, почему по отношению к нам используется слово «помощь». Какое-то оно ущербное. Такое впечатление, что мы должны ходить с протянутой рукой. Что мы не заслужили к себе человеческого отношения. Я ведь «Спартаку» тоже благо делал. Голодным буду сидеть, но сам у них никогда не попрошу ничего.

– К нам еще со времен 1976-го было ужасное отношение. Может, не стоит жаловаться, но мы обращались в «Спартак», когда очень нужны были деньги на операции, а мы на одни пенсии жили. Толя не хотел ни с кем разговаривать на эту тему, но на очередной новогодней встрече Романцев сам подошел к столу, за которым сидели Гиля с женой, Ивакины и мы. И кто-то сказал, что Крутикову операцию надо делать. Олег попросил Толю к нему прийти. Я долго его уговаривала: ну где мы денег столько соберем, если клуб не поможет? Еще Романцев попросил заявление написать. Мы сделали это, а Толя внизу приписал: «Да не отсохнет рука дающего». Это – Крутиков…

Пошли вместе. Сначала охранник нас не пускал: мол, кто такие? Но мимо шли двое каких-то мужчин (а я все это начальство в лицо никогда не знала), они его узнали и сказали: «Пропусти, это Крутиков!» Поднялись на второй этаж, к директору Заварзину. Объяснили все двум секретаршам, а они говорят, что тут в кабинет можно попасть только по записи, за два-три дня.

Романцева, по их словам, в офисе не было, хотя он назначил нам время. Мне кажется, он там все-таки был… А Заварзину одна из секретарш позвонила, но он сказал, что не может нас принять. Мы оставили заявление и ушли ни с чем. И клуб так ничего и не сделал. А сделали только ветераны и Ярцев.