Текст книги "Прародина русов"

5.4. Гибридный характер среднестоговской культурной общности

«В 1934 году Э. Форрер [235] высказал мнение, что индоевропейский язык образовался в результате скрещивания двух неродственных языков. …Н. С. Трубецкой, Х. К. Уленбек и Б. В. Горнунг [236] предполагают, что скрещивание, о котором идет речь, происходило между языком уральско-алтайского типа и языком типа кавказско-семитского. Эта концепция основывается на том, что в системе праиндоевропейского языка имеют место противоречивые явления, которые с наибольшей вероятностью можно объяснить происхождением от различных языковых систем. Противоречие усматривают прежде всего в том, что, согласно «ларингальной» теории, в праиндоевропейском был один только гласный звук е, который не выполнял фонемной функции, а система фонем состояла только из согласных и сонантов, но вместе с тем в нем сложилась триада гласных е, о, а.

Кроме того, указывают на наличие элементов фузии и агглютинации в строе индоевропейского языка, на существование в нем, с одной стороны, регулярного тематического склонения с постоянной основой, а с другой – гетероклитического склонения, в котором номинатив и аккузатив имеют одну основу, а остальные падежи – другую, а также нетематического склонения, в котором передвигается ударение и чередуются огласовки, и различных супплективных образований. Б. В. Горнунг указывает также на сочетание в синтаксическом строе праиндоевропейского черт эргативной и поссесивной структур и др.» [237, с. 26–27].

С. А. Старостин считал, что «праиндоевропейская языковая общность наложилась на некоторый диалект прасевернокавказского языка», причем «мы можем датировать контакты между праиндоевропейским и прасевернокавказским языками началом V тысячелетия до н. э., т. е. эпохой развитого неолита» [268, с. 154]. Эти контакты имели вид ассимиляции индоевропейцами некоего местного севернокавказского языкового субстата. От этого предшествующего населения индоевропейцы позаимствовали большое количество слов (лексем), связанных с животноводством и земледелием, названиями предметов обихода, продуктов питания, с торгово-обменными операциями, а также и некоторые названия диких растений и животных [268, с. 152–153].

Выше уже говорилось, что и в антропологическом отношении носители среднестоговской культуры представляли собой смешение двух расовых типов: неолитического населения Юга Украины со значительной долей южных европеоидов средиземноморского расового типа и поздних кроманьонцев «нордического» расового типа. В неолите представителями этого кроманьонского типа на Востоке Украины были носители днепро-донецкой культуры. «В мезолите и неолите Европы наиболее близкие аналогии кроманьонскому типу населения днепро-донецкой культуры следует искать среди носителей культур более северных лесных и лесостепных территорий. По ряду таксономических признаков к ним ближе всего стоят люди культуры Эртебелле…Центральная Европа была в это время населена в основном людьми средиземноморского вида с грацильными чертами лица» [230, с. 188]. Отмечается в связи с этим явное различие между физическим типом носителей трипольской и днепро-донецкой культур как соответственно представителей средиземноморского и очень массивного позднекроманьонского типов, а также предполагается близость к трипольцам носителей буго-днестровской и сурской культур [261, с. 49–51, 24].

На эту же тему – скрещивания двух неродственных культур – есть что сказать и археологам. С одной стороны, истоки среднестоговской культуры Д. Я. Телегин видел в сурской (сурско-днепровской) культуре эпохи неолита: «Эти культуры сближает некоторая общность в формах посуды и технологии ее изготовления – остродонность горшков, орнаментация их преимущественно в верхней трети прочерченным гребенчатым или ямочным орнаментом, наличие толченых раковин в глиняном тесте и т. д. Как для сурской, так и для среднестоговской культур характерны высокое развитие костяной индустрии, общность приемов обработки рога и одинаковые типы орудий труда из этого материала – мотыги, рыболовные крючки, тесла и пр.

Но в Надпорожье – основном районе распространения сурской культуры – между периодом ее существования и появлением первых памятников среднестоговской культуры заметен определенный хронологический разрыв, который характеризуется безраздельным господством здесь памятников среднего этапа днепро-донецкой культуры» [2, с. 144].

Носители этой днепро-донецкой культуры были культурно и антропологически связаны с племенами Прибалтики, а еще далее в глубь времен – с верхнепалеолитическими обитателями приледниковой зоны Европы. Они изготавливали керамику с примесью песка и растительных остатков, хоронили покойников вытянутыми на спине и посыпали их красной охрой.

В то же время средиземноморцы охрой покойников обычно не посыпали, хоронили скорченно на боку («в позе эмбриона») и при этом клали в могилу горшки с едой [230, с. 33–35].

Очевидно, что ближайшими родственниками племен сурской культуры были неолитические племена Крыма, а также соседние с ними племена буго-днестровской культуры. Эти племена тоже изготавливали керамику с примесью толченых раковин. «Хронологическое положение раннего этапа развития буго-днестровской культуры – VI тыс. до н. э. [по калиброванным датам – VII тыс. до н. э. – И. Р.] определяется на основании специфических особенностей посуды этого времени – глубоких прямостенных горшков, которые имеют днище в виде шипа и содержат в тесте примесь толченой ракушки. Аналогичная посуда известна в Днепровском Надпорожье, в Крыму, Северном Приазовье, на Нижнем Дону и в Прикаспийской Туркмении (Джебел). В то же время отмечается несомненное сходство некоторой посуды этой группы (это касается так называемого защипного орнамента) с древнейшей керамикой Балкан, в частности кухонной посудой фессалийского ранненеолитического поселения Неа-Никомедиа» [251, с. 121].

Племена буго-днестровской культуры были впоследствии завоеваны и вытеснены пришедшими с Балкан трипольцами. Очевидно, что часть этих племен мигрировала на восток – в Черкасское Поднепровье, в Надпорожье, возможно, на Северский Донец. Здесь они смешались с племенами днепро-донецкой культуры. «Были созданы синкретические памятники типа Бузьки, утвердились ранние формы производящего хозяйства. Очевидно, произошла взаимоассимиляция пришельцев и аборигенов» [256, с. 30].

Вероятно, некоторые племена буго-днестровской культуры под натиском трипольцев переселились еще дальше на восток, в бассейны Дона и даже Волги: «На стоянках среднедонской культуры найдены фрагменты керамики буго-днестровского типа, по орнаментальным признакам более соответствующие развитым фазам культуры: от конца VII до конца V тысячелетий до н. э.» [246, с. 141]. (Не исключено, что именно эти переселенцы стали создателями неолитической самарской культуры в Поволжье. Там они стали современниками переселившихся уже значительно позднее среднестоговцев («хвалынской культуры»). «Этот процесс некоторого пережиточного существования древних традиций и их носителей характерен для всей [Волго-Донской. – И. Р.] лесостепи» [75, с. 12]. При этом «имеются многочисленные факты, отражающие характер тесных взаимоотношений и взаимовлияний населения самарской и хвалынской культур, видимо, родственных» [307, с. 72–76]).

Но затем нашествие трипольцев на территорию Украины было навсегда остановлено на линии водораздела рек Южный Буг и Ингул. Очень характерно, что на «Ингульском Рубеже» найдена в совместном залегании посуда буго-днестровского, сурско-среднестоговского и днепро-донецкого типов [260, с. 48–49]. Очевидно, что буго-днестровские (и крымские неолитические) племена также сыграли свою роль в процессе формирования среднестоговской культуры. Но еще раз повторимся: они, вероятно, были изначально близкородственны сурским племенам и образовывали с ними единую этнокультурную общность. К этой же общности относилась в том числе и т. н. тубинская культура в среднем течении Северского Донца и на Айдаре: ее истоки связаны с буго-днестровской культурой, она сосуществует с днепро-донецкой, а затем ее население ассимилируется носителями среднестоговской культуры [263, с. 8–11].

Д. Я. Телегин приписывает «днепро-донецким» создание могильников мариупольского типа. Однако поражает то, что на этих же могильниках хоронили своих покойников и носители среднестоговской культуры [75, с. 47–48]. Очевидно, что мы должны включать в состав единой среднестоговской культурной общности и создателей поздних памятников мариупольского типа. Это подтверждается и рядом археологических находок. Например, там обнаружены каменные булавы, отдельные украшения из меди и золотая подвеска [241, с. 18–19]. «На поселениях днепро-донецкой культуры из Собачек и Среднего Стога выявлен даже домашний конь» [230, с. 209]. И что при этом характерно: «Могильники сурско-днепровской культуры пока не известны» [254, с. 138–139]. Сурские и родственные им племена также вполне могли быть создателями ряда ранних могильников мариупольского типа.

Да и на поселениях часто одновременно встречаются памятники и сурско-среднестоговской, и днепро-донецкой культуры. В других случаях это признает и сам Д. Я. Телегин: «На материалах Надпорожья отмечается целый ряд фактов, которые подтверждают сосуществование днепро-донецкой и сурской культуры на определенном отрезке времени. Так, например, в нижнем слое Вовчка выявлено совместное залегание сурской и ранней днепро-донецкой керамики…О сосуществовании днепро-донецкой и сурской керамики свидетельствует не только совместное залегание обломков посуды, но и общие черты ее орнаментации… Таким образом, памятники сурской культуры непосредственно сосуществовали с поселениями первого периода днепро-донецкого типа. Их носители, очевидно, еще некоторое время проживали в Надпорожье и на раннем этапе второго периода (II а) днепро-донецкой культуры [230, с. 190–191]. «Выделение в нижнем энеолитическом слое Александрии на реке Оскол двух основных керамических групп свидетельствует, очевидно, о разном их происхождении – из днепро-донецкой и среднестоговской культур. …Достаточно оснований утверждать факт сосуществования посуды первой и второй групп. …Органичное соединение двух керамических типов отмечается и в комплексе верхнего (II) энеолитического слоя поселения. …Вторая группа керамики (среднестоговской культуры на Нижнем Дону) выделяется, как и в Александрии, прежде всего составом глиняного теста, в котором есть примесь песка и следы растительных остатков» [2, с. 21–23, 26].

Из этого следует факт длительного сосуществования на одной территории носителей двух неродственных культурных традиций: позднекроманьонских носителей днепро-донецкой культуры и потомков первых местных скотоводов – носителей среднестоговской и нижнемихайловской культур. Причем такое сосуществование очевидно не похоже на сосуществование завоевателей и покоренного ими населения. Скорее это выглядит как ставший традицией союз, который со временем привел к формированию двуединого народа.

Так, В. А. Манько вообще пишет о совместном расселении племен азово-днепровской (т. е. «мариупольского» варианта днепро-донецкой) и сурской культур: «Возможно, что образование киево-черкасской культуры и памятников типа Туба-2 является частью одного процесса миграции населения из северо-западного Приазовья на Днепр и Северский Донец. Причинами такой миграции могло стать расселение племен азово-днепровской и сурской культур» [253, с. 162]. «Среднестоговские племена вместе с населением упомянутых групп (днепро-донецкой культуры) принимали участие в формировании древнеямной культуры» [252, с. 171].

«Очевидно, как результат переплетения разных внешних влияний следует расценивать и сосуществование в среднестоговской культуре каменных и кремневых топоров, ножей на пластинах и вкладышей серпов, изготовленных в технике двухстороннего скалывания, наконечников копья подтреугольной и субромбической формы и т. д.» [2, с. 147]. «Таким образом, необходимо признать генетическую связь ранней среднестоговской культуры с культурами мариупольской (днепро-донецкой) культурной общности» [75, с. 48].

Показательно и то, что сосуществование двух обрядов погребения осталось характерной чертой более поздних индоевропейских археологических культур – наследниц среднестоговской: «Безусловными традициями обряда погребений могильников мариупольского типа надо считать и бытование в эпоху меди-бронзы на юге Украины наряду со скорченным трупоположением вытянутого на спине обряда захоронений. Такие захоронения известны в нижнемихайловской и ямной культурах» [230, с. 41]. В культуре шаровидных амфор также можно обнаружить проявления подобного биритуализма. Так, И. К. Свешников наряду с преобладающим обрядом вытянутых погребений отмечает и скорченные (на боку или на спине), причем иногда и те и другие встречаются в одной гробнице [255, с. 13, 15, 40, 42, 54, 55].

Рис. 12. Типичное погребение среднестоговской культуры [2, с. 105]. Среднестоговский похоронный обряд был в основном «гибридным»: хоронили на спине, но с поднятыми коленями, т. е. «скорченно на спине».

«Таким образом, с проникновением на юг Украины позднекроманьонских племен в конце неолита – начале медного века здесь складывается своеобразная область культур со смешанным составом населения, для погребального обряда которых характерен биритуализм, когда рядом уживаются два обряда – вытянутых на спине и скорченных (на боку или на спине) захоронений» [230, с. 41].

Из всего этого следует очевидный вывод: индоевропейский этнос сложился на основе смешения двух неродственных этнокультурных групп и скрещивания их языков. Между прочим, и по мнению М. Гимбутас, «процесс языковой консолидации протоиндоевропейцев идет прямо перед вторжением их в Европу» [278, с. 435].

Здесь у нас «точка бифуркации», далее в глубь времен исторический путь наших непосредственных предков раздваивается. В той или иной степени оба народа – и «сурские», И «днепро-донецкие» – являются прямыми предками индоевропейцев, а их языки – «предками» единого «гибридного» индоевропейского языка.

В свете вышесказанного выглядит вполне убедительным предположение о том, что факт заключения союза двух неродственных народов нашел отражение в мифе о двух неродственных племенах богов, которые когда-то заключили союз и затем смешались друг с другом. Следы подобного мифа сохранились в нескольких индоевропейских традициях. Следы эти весьма разрозненны, из чего следует, что миф – очень древний и не слишком хорошо сохранился. Его следы очевидны в арийской (индоиранской), германской, кельтской, нуристанской и отчасти в балтославянской традициях.

Наиболее четкие следы древнейшего мифа сохранились в германской языческой традиции. Так, в знаменитом «Прорицании вёльвы» есть строки, которые исследователи называют «самыми трудными во всей песне»: «В войско метнул Один копье, это тоже свершилось в дни первой войны; рухнули стены крепости асов, ваны в битве врагов побеждали» [257, с. 217, 11]. А в песне «Речи Вафтруднира» есть такой диалог: «Как меж асами Ньёрд появился? Посвящают ему капища, храмы, но сам он не ас. – У ванов в жилище рожден и в залог отдан был асам; когда же настанет мира конец, он к ванам вернется» [257, с. 33]. Отсюда очевидно, что после «первой войны» между асами и ванами был заключен мирный договор с обменом заложниками, причем этот договор по-прежнему действует и будет действовать, пока не «настанет мира конец». В комментариях сказано: «Ваны (боги Ньёрд, Фрейр и Фрейя) – явно боги плодородия. Асы – все остальные боги и обычно боги вообще» [257, с. 217]. В «Младшей Эдде» («Видение Гюльви») сказано, что Ньёрд «родился в Стране Ванов, но ваны отдали его богам как заложника, а от асов взамен взяли Хёнира. На этом боги и ваны помирились» [262, с. 43]. Характерны также связь, по крайней мере, Ньёрда и Фрейра с богатством, морем и огнем и их миролюбие [92, с. 231, 572].

У иранцев и индийцев сохранились древние сборники гимнов богам: соответственно Авеста и Ригведа. В них сохранились общие черты: «К общему мифологическому наследию относится прежде всего существование двух классов мифологических персонажей: вед. deva – авест. daeva и вед. asura – авест. ahura. Различие между Ригведой и Авестой заключается в трактовке этих классов. В Ригведе deva являются богами, а в Авесте daeva – демоны. В отношении второго класса такой резкой противопоставленности нет: ahura в Авесте обозначает только богов, а в Ригведе asura может быть и эпитетом бога (Митры, Варуны и др.), и обозначать класс демонов. Дальнейшее развитие на индийской почве происходило в том направлении, что в поздней ведийской литературе слово asura приобретает исключительно отрицательный характер» [240, с. 438]. Очевидно, что первоначально у индоиранцев и deva/daeva и asura/ahura были просто двумя родами «одинаково хороших» богов. Очень вероятно, что память об этом древнем времени сохранилась в словах гимна к Брахманаспати (РВ II, 24): «Прекрасно розданные (дары) Брихаспати заслуживают того, чтобы их добивались, эти приобретения ясновидца, завоевывающего награду, которого используют оба рода, (все) племена» [239, с. 264]. Нам представляется более правильным по смыслу перевод «оба рода племени (богов)».

Характерно в этом отношении также и заявление из Авесты (Яшт Х 2 – гимн Митре): «Никогда не нарушай договора, ибо договор (дословно Miθra – Митра) имеет силу и в отношении носителей лжи, и в отношении носителей правды» [92, с. 154–155]; в другом переводе [297, с. 270]: «обоим принадлежит слово, что Договор скрепило – и праведным, и лживым» [281].

В Ригведе Варуна и Митра часто фигурируют именно как пара богов, также связанных с соблюдением договоров, с властью над водами (Варуна) и над огнем (Митра), причем Варуна наряду с Индрой выступает величайшим из богов, и при этом его часто называют асура. «Само имя Варуна исследователи сопоставляли с хеттским морским божеством Аруной, с древнегреческим богом неба Ураном, наконец, со славянским Волосом (Велесом), литовским Велнясом и т. д. При сохранении ряда неясностей индоевропейские параллели к этому имени несомненны» [258]. При этом и для балто-славянских персонажей также характерны связь с богатством и особенно со скотом, с водой и вообще с «нижним миром», а также противопоставление их небесному богу Перуну.

В мифологии народов северного Нуристана, в частности, кати и прасунцев [159, с. 55–59, 102], сверхъестественные существа также разделяются на богов (Дэлу, Лузу) и демонов (дэвов). Между богами не бывает браков, партнеры могут принадлежать только к лагерю демонов. Характерным примером служит брак бога Судрема (Суджуна) с демоницей Нанги-Вутр. У них рождается дочь Дизани (Дисни) – одна из главных богов пантеона. Со временем Дизани родила сына Багишта (Опкулу) – также от демона [281].

Память о двух племенах богов, иногда (но совершенно не обязательно) враждебных между собой, сохранилась и в кельтской ирландской традиции. Так, в «Книге захватов Ирландии» говорится: «Обрушились Сыновья Миля (предки собственно ирландцев) на демонов и фоморов, иначе сказать, на Племена Богини Дану в битве при Слиб Мис» [91, с. 53]. А в самой архаической ирландской саге «Битва при Маг Туиред» Племена Богини Дану, наоборот, противопоставлены фоморам. Но это противопоставление – именно противопоставление двух равноправных племен: «И случилось Племенам Богини заключить мир с фоморами, и Балор, внук Нета, отдал свою дочь Этне Киану, сыну Диан Кехта. Чудесным ребенком разрешилась она. И это был сам Луг. Приплыли Племена Богини на множестве кораблей, дабы силой отнять Ирландию у Фир Болг» [91, с. 33].

Т. е. важнейшие боги Ирландии родились еще до переселения на этот остров в результате браков между Племенами Дану и фоморами. Например, Руадан – один из воинов фоморов, сын Бреса и Бриг, дочери Дагда, «отправился проведать о кознях Племен Богини, ибо приходился он им сыном и внуком» [91, с. 44]. Сама Бригита (Бриг) – языческая богиня, ставшая затем ирландской христианской святой – выступает в этой саге на стороне фоморов. Фоморов, как и Племена Дану, в этой саге называют Сидами [91, с. 44, 13, 37]. Характерно, что правитель фоморов Элата обращается к своему сыну Бресу, неудачливо правившему Племенами Богини в Ирландии: «Не пристало неправдой захватывать то, что не удержал ты честью» [91, с. 38].

Известны прямые этнографические параллели подобному союзу двух неродственных народов, в частности, среди индейцев Южной Америки: «Аравакские племена гуана в прошлом жили в бассейне Амазонки, но еще в доколумбов период истории Америки переселились на север Чако, в район Парагвая, лежащий недалеко от его современной границы с Бразилией. Здесь они завязали дружеские связи с индейцами мбайя-гуайкуру, которые в отличие от гуана не занимались земледелием, а были охотниками. Гуана и мбайя-гуайкуру заключали между собой браки, обменивались продукцией охоты, земледелия, ремесел. В 70-х годах XVII в. мбайя-гуайкуру, а вслед за ними и большая часть племен гуана освоили лошадь и стали совершать набеги как на соседние племена, так и особенно на испанские поселения в Парагвае» [282, с. 120–121].

В книге Б. А. Шрамко о Бельском городище скифской эпохи (городе Гелоне) приводится интереснейшее изображение найденного там бронзового перстня [рис. 13]. «На нем изображены два сидящих друг против друга бородатых человека, которые держат какой-то предмет, видимо, сосуд. …Очевидно, это сцена скрепления какой-то клятвы или договора распространенным в Скифии ритуалом питья из одной чаши. Это хорошо увязывается с ранним этапом истории Гелона, возникшего на основе договора между двумя племенами: будинами и гелонами. Два сидящих человека – вожди или олицетворения этих племен, а само изображение символизирует заключение племенного союза» [250, с. 161].

С последним выводом безусловно следует согласиться. Сравним: в саге «Язык поэзии» сказано: «Все началось с того, что боги враждовали с народом, что зовется ванами. Но потом они назначили встречу для заключения мира, и в знак мира те и другие подошли к чаше и плюнули в нее. А при расставании боги, чтобы не пропал втуне тот знак мира, сотворили человека. Он зовется Квасир». В комментарии к этому месту сказано: «Квасир – слово того же корня, что и русское «квас» (а также квасить в значении «выпивать в дружеской компании». – И. Р.). В основе этого мотива лежит распространенный у первобытных народов способ приготовления растительного опьяняющего напитка при помощи забродившей слюны» [262, с. 101, 231].

Т. е. это кольцо из Гелона подобно известным у германцев, в частности у готов, священным кольцам. Такое священное кольцо хранилось в языческом храме, и на нем давали клятвы [257, с. 221].

Рис. 13. Перстень из Бельского городища (города Гелона) [250, с. 161].

Но вряд ли на перстне были изображены вожди или «олицетворения племен» именно будинов и гелонов. Ведь совершенно очевидно, что изображенные бородатые мужчины – голые. А вожди или олицетворения конкретных племен скорее всего были бы одеты в соответствующую племенную одежду. Нам представляется допустимой гипотеза, что на этом полустертом перстне изображен первый договор между двумя племенами индоевропейских богов.

Любопытно, что родственные связи северян «днепро-донецких» часто усматривают на Юге, а южан «сурских» – на Севере Европы, в той же Прибалтике. Так, «элементы и мотивы орнамента среднестоговской керамики находят аналогии на посуде северных культур гребенчато-накольчатой и ямочно-гребенчатой керамики» [2, с. 146]. Но при этом «бесспорным можно считать лишь тот факт, что подоснова накольчатого (днепро-донецкого. – И. Р.) неолита, судя по микролитично-пластинчатому характеру следов каменного производства, имеет южное происхождение» [246, с. 55]. С другой же стороны: «В Прибалтике примесь толченой раковины начала использоваться также достаточно рано. Она является основной в (неолитической) керамике Эртебелле, Нарвы, Приладожской стоянки. Эта же примесь отмечается в комплексах кампинийской культуры Франции» [230, с. 164–165]. При этом корни, по крайней мере, сурской и буго-днесторовской культуры видят еще в местном мезолите – культуре Кукрек [310, с. 212; 321, с. 115].

Далее перед нами простирается зыбучая завеса тумана, в котором смутно колышутся огоньки пока безответных вопросов. Например: какой из языков дал в индоевропейский больший процент основной лексики? Какой из двух «прото-индоевропейских» языков был ностратическим? На каком из них разговаривали «сурские», а на каком – «днепро-донецкие»? Можно ли вообще разделить эти два лексических пласта? Можно ли считать один из двух «субстратом» для второго? Были ли «буго-днестровцы» еще отдельным третьим элементом? Очевидно, что это все – уже «вторая производная». Путь к ответу хотя бы на часть этих вопросов лежит в русле поисков «ностратической прародины». И не исключено, что эта прародина может отыскаться не на Ближнем Востоке, а, например, в палеолитической Европе.

Во всяком случае, заслуживает внимания мнение В. Н. Станко о происхождении культуры Кукрек из позднепалеолитической анетовской культуры в среднем течении реки Южный Буг. А эту культуру, в свою очередь, создали племена ориньякской культуры, мигрировавшие сюда из Польши в разгар вюрмского (валдайского) оледенения 22–17 тыс. лет назад [321, с. 113–115, 90].