Текст книги "Кройщик"

А сам ВК теперь уже навсегда, и с членом тоже.

Эти изменения произошли после распада Советского Союза, после ухода с поста президента, пропойцы, прокитайского товарища Цинь Еля.

Когда к власти пришёл молодой русский консерватор.

Поэтому государство именуется теперь РКФ, – Русская Консервативная Федерация.

В ней воцарился ново-старый уклад.

Ничего особенного, людей устраивает, для них неважно какой именно строй сейчас, лишь бы была единой страна, прибавляющейся новыми территориями.

В планах ВВ (верхних властей), забрать взад Аляску.

Как изрекает сам Великий Консерватор, в усадьбе на Валдае, перед сворой прикормленных писцов: «у нас, у русских, свой, особенный русскобольский

путь в истории…»

Да уж, у тех писцов несладкая работа: им не дозволяется использовать «веретено», только китайскую бумагу, чернила, вместе с перьевыми ручками.

Разумеется, писать от руки, аккуратно выводя каждую буковку, каждую запятую.

Консерватор, придумал такое нововведение.

По слухам ВК высказался так: «чтобы каждое мое слово, запечатлевалось на века.

А то взяли моду «Оттуда», в электронном виде подавай.

Нет уж, извольте-с так. Да и красиво уж больно…»

ВК, как известно всем, очень большой любитель красоты во всём: от одной юной гимнасточки, до яхточки.

А фанаты русскоболы во время речи, чуть ли не ссались от восторга.

Как же, всё новости гудели об этом.

Русскобол, – национальное идеологическое объединение:

Русский Большевик. Наречено так в память о прошлом, для скрепления скреп, то есть новых и старых.

У нас в стране всё на старый лад, или на новый, в общем, хрен разберешь.

Так, а это что? Тут наткнулся на горячую новость, слетающую с экрана «веретена»:

«Москва, октябрь. Следствие ТП РКФ объявило сына наместника Краснобольской губернии Артема Усса, задержанного в Италии штата USM, в международный розыск, сообщили в пресс-приказе Красномещанского суда. Накануне суд арестовал Усса на два месяца с момента его задержания в РКФ, или экстрадиции из штата Италия, то есть заочно…»

Красиво, что сказать, – выкусили пиндосы.

Мы своих – не бросаем! А то цапнули сынка ни за что.

Теперь что получается: пиндосы из USM, обязаны вернуть сынка на родину.

Сынок посидит для вида под домашним арестом, потом дело тихо закроют, всё шито-крыто. Красиво делает ПП!

ПП – посольский приказ.

Но вполне вероятно, что сам ВК, приложил твёрдую руку.

Ведь без его участия, ни одна родная муха не может присесть, под внимательным прищуром мудрых очей.

В статье об этом нет ни слова, но это, как сложить в уме дважды два, для человека с мозгами.

Потом вздохнул, закрыл веретено, прошел в зал, чтобы прилечь на диван.

Лёг, а пульт от телика, обнаружился на подголовнике диване.

Стал клацать по кнопке, тут нечаянно попал на музыкальный канал.

Показывали клипы, но только русскоязычные: про родину, славное отечество, про былинных богатырей, опять же про скрепы.

Под эту музыку, немного пришлось убавить звук, быстро вырубился.

В молодости видел клип рок-группы АС/ДС, с хитом «Big Gun».

Он запомнился, врезался в память.

Мне снился сон, будто теперь воочию сам присутствую на концерте группы электричества. Ведь реальность самого сна, существует именно для сна.

Стадион полный зрителями, прозрачная сцена, стреляющие светом лазерные установки, огромный монитор наверху. Началась песня, как обычно: знаменитая проходка басиста по сцене, фронтмен в фуражке, надрывный фальцет, проникающий через речитатив в мозги.

Тут декорации сна полностью сменились.

Никакого стадиона, никакого концерта.

Вроде присутствую, но вроде бы нет, словно наблюдатель свыше.

Сумрачное место, сумеречное небо, на котором вспыхивают багровые всполохи под ритм песни «биг ган».

Она звучит снова с начала, при этом самих музыкантов не видно, будто они играют где-то за занавесом.

Высокая крепостная стена, средневекового замка.

Наверху стены зубцы, башенки, островерхие шпили.

Там находиться кто-то, назовём его некто.

Исполняется первый куплет, далее припев:

«Big gun

Big gun number one

Big gun

Big gun kick the hell outta you…»

Перед стеной появляется генерал, а может сам маршал.

Так как он мордатый, пузатый, в парадном кителе усыпанный побрякушками.

– Биг ган! – под припев песни стал орать генерал-маршал.

– Биг ган!

В конце припева некто наклоняется, сбрасывает со стены железяку.

Понимаю, что это большое, стреляющее.

Генерал-маршал, подбирает ракетку, пропадает.

Звучит второй куплет, перед стеной появляется «крепостной», похожий на Терминатора, только одетый не в кожаную куртку, а в старую форму, в салатный ватник, в котором деды-патриоты воевали.

Шварц, вздымает ручищи к верху, подпевает припеву: – «биг ган, биг ган!»

Со стены ему падает какой-то металлолом.

Хотя Шварц не в обиде, он радостно подбирает хлам, тоже исчезает.

Потом следовал большой припев, состоящий из одних «биг ганов».

Появляются призраки людей, или души мертвецов, кто его знает.

Их много, их толпа без счета, пространство перед стеной полностью заполнено.

Все они начинают издавать жуткий вой из слов «биг гана».

Выглядело, будто орда безумцев вырвалось из сумасшедшего дома.

Его сожгли, а персонал вырезали.

Теперь твориться эта вакханалия на трупах.

На этот раз они тянули прозрачные руки без костей, точно зомби прямо ко мне. Словно они видели, что нахожусь здесь, где-то рядом.

Стало трудно дышать…

Рывком приподнялся с дивана, стояла глухая ночь, работал телевизор, мельтеша картинками клипов.

Выругался, нащупал пульт, выключил чертов ящик.

Снова уснул, на этот раз просто без снов.

Утром, с новыми силами приступил к делам.

Вытянул руки, потом сцепил. Глубокий вдох—выдох.

Особенно как с задержкой дыхания входя в привычную медитацию.

Потом тренировался на виртуальном симулякре: сначала идет демо-сонастройка с диагностикой психики подопытного; на память, на эмпатичность, на рефлексию, на синапсы, – много еще такого. О чем не имею даже понятия, ведь приличного образования с дипломом у меня нет, поэтому говорю про себя, отплёвываясь через левое плечо: «вся эта хрень мозгов, ну её в баню!»

С клиентом договорённость, назначена встреча в скрытном месте, уплачен хорошенький аванс переводом на карту.

Всё шло непринужденно, как-то легко. Слишком легко.

Клиент аноним, со мной общались через двух посредников в «Чернете», подобие «даркнета».

Мог плюнуть на всё, запросто сбежать, то есть кинуть клиента на бабки, – но…

Так не шутят, тут не врачебная этика. Это охота, кто кого поймает на крючок, если говорить о рыбной ловле на крупного хищника; акулу, или морену.

Да светит подмоченная репутация полного неудачника.

Клиент не промах, наверняка.

Внутреннее чутьё, подсказывало, что так и есть.

Игровой азарт, тоже в деле: кто кого перехитрит, больше обманет.

До прихода клиента, условленного звонка в дверь, оставалась считанная пора.

Молниеносно перебирал в уме многие варианты:

Для начала можно прикинуться больным.

Притвориться раненым, – какие-то хулиганы порезали ножом.

Могу сам сейчас порезать руку бритвой, как бы пытаться наложить повязку от потери крови.

Можно сделаться пьяным, в бауле лежит бутылка коньяка «Арарата».

А с пьяного эскулапа, какой выйдет сеанс.

Что ж, неплохо. Поднялся с дивана, вынул из баула бутылку, поставил на стол.

Взглянул на висевшие часы на стене, до прибытия клиента оставалось десять минут.

«Значит, успею», – подумал, уселся в позу лотоса, погрузившись в легкий транс воспоминаний.

*

Глава Ludus discendi.

(перевод с лат. яз. – начальная школа)

С бабками у меня всегда был напряг.

Особенно когда учишься в школе.

Знаете, что сделал, будучи взрослым: проник на территорию родной школы, напоил сторожа, покурил в школьном туалете.

В святая святых, когда советские педагоги, грудью закрывали заслоны супротив неформальной молодёжи.

Конечно в форточку, как мило и смешно.

Представьте: здоровый парень изгибается под потолком туалета, взобравшись на подоконник, по тихоньку курит в сложенную горстью ладонь.

Аккуратно пуская дым в открытую форточку.

Естественно под покровом ночи.

Всё – гештальт закрыт.

Ещё в школе, понял: что лучше стать выдающимся отщепенцем, чем просто никем, или обычным взрослым трудящимся.

В то время, рос в необеспеченной семье.

Отец укрылся в Польше, отчим ушел из семьи, вскоре после рождения брата, потом не платил алименты. Мать работала на двух работах, чтобы как-то содержать: себя, бабушку, меня, маленького брата. Хотя бабушка получала пенсию, да подрабатывала на базаре; летом продажей урожая с садового участка, а зимой мотками пряжи.

Не было цветного телевизора, не было магнитофона, у меня не было ничего, кроме дранных сандалий. Хотя другие сверстники, красовались в дорогих кроссовках «адидас», или «пума».

Однажды бабушка, не знаю как, наверно по ветеранской квоте, приобрела в универмаге кроссовки.

Они выглядели очень красивыми: оранжевые полоски по бокам, белая натуральная кожа, широкие шнурки, рифлёная подошва.

Какоё-то производство латвийской фирмы, там название читалось по-иностранному. Только вот с размером случилась оплошность. Примерил их, говорю:

– Большие??!!

– Ничего, ничего, на вырост. Подрастёшь, будет впору, – успокаивала бабушка, гладя меня по голове. Я плакал, уткнувшись в родное плечо.

– Поплачь, ничего, вырастешь…

Эти кроссовки оказались 43 размера.

Мерил, ходил в них, правда, по квартире.

Мои ступни утопали в них, не помогали даже крепко завязанные шнурки.

Выглядел в них словно волк из мультфильма «ну погоди».

Только волк мог куда-то шлепать, а я нет.

Через несколько лет бабушка их продала на рынке.

Какому-то верзиле, из деревни, у которого тот же размер:

Конечно, не вырос до 43-го размера, только до 41-го, и то с половиной.

Почему плакал? От обиды, от огорчения, ведь хотел стать человеком, который ходит в нормальной обуви.

А маленький братик донашивал одежду, которая становилась мне мала; курточки, пальтишки, рубашонки, штанишки, – мама их не выбрасывала, а перестирывала, затем аккуратно складывала на хранение в шифоньере.

Еще он игрался в поломанные игрушки, оставшиеся после моих забав.

Мне стукнуло 12 лет, не мог толком ходить, – нет обуви.

Зима, весна, не мог гулять. Так, только до школы, где учился в пятом классе, потом обратно домой.

Имелись валенки, но в них стыдно ходить, одноклассники засмеяли бы.

Были в наличии резиновые калоши, в них топтал снег на улице.

Зимой ноги сильно мерзли, поэтому приходилось надевать толстые шерстяные носки. В самой школе бегал в хлопчатобумажных кедах.

– А ты укради, – посоветовал один одноклассник.

– Как? – удивился.

– Заходишь в раздевалку, или ныряешь в окошко, потом бери что хочешь.

Вот часы там нашел, – он с гордостью показал наручные часы, с металлическим браслетом, в позолоченном корпусе. Тотчас же он их спрятал в карман школьного пиджачка.

– Слышь, только лучше на перемене делать, когда обед. Вахтерша спит, или уходит в сторожку, а дежурный в столовке, – поделился мудростью.

Когда наступила большая перемена на обед, направился в раздевалку.

Школьная раздевалка, располагалась возле главного входа, на протяжении всего пролёта. В ней раздевались ученики, начиная с пятых классов.

Поэтому она сделана очень большой.

Выглядела она примерно так:

Сплошная перегородка во весь длинный пролет, на высоте детского роста окошки, для приема и выдачи одежды. Окошек много, около десяти штук.

А в начале раздевалки, идёт дверца, через которую можно зайти внутрь раздевалки. Возле нее сидел специальный дежурный из школьников, или вахтерша.

Или же, когда никого не было, то дверца закрывалась на замок, или на шпингалет.

Хотя дверца, для отвода глаз: внутрь раздевалки можно, при желании, пролезть в окошки, если школьник чересчур не толстый.

Окошки тоже закрывались, какими-то маленькими дверцами на щеколду.

Но часто бывало, что некоторые окошки не запирались изнутри.

Нарочно, по любезной просьбе «старшаков».

Внутри раздевалки, много железных стоек, с большими крючками.

Крючки прономерованы краской.

На один крючок под номером вешалась одежда, мешочек со сменной обувью школьника, за которым закреплен тот номерок.

Принимали утром одежду, также выдавали её после уроков, назначенные два ученика из класса.

Я не ходил в столовую. Уже тогда обеды в школьной столовой стали платными, то ли три рубля в месяц, то ли пять.

Мама не могла заплатить за них, поэтому ел, что собрали дома в пакет, или голодал, сидя одиноко на подоконнике.

В тот день, на обед у меня ничего не оказалось. Наконец, решился.

Прошелся перед раздевалкой, вроде никого нет: ни дежурного, ни вахтёрши.

Бегала мелюзга под ногами, но ничего, она не помеха.

Одним за другим, кулачком простучал окошки, одно окошко приоткрылось.

Не теряя времени, обдирая руки и плечи, тут же нырнул внутрь.

Меня поймали за руку, когда шарил по карманам чужой одежды в поисках наживы.

А до этого, искал, примерял разную обувь.

Одна пара очень приличных ботинок оказалась впору.

Поэтому заранее подменил: свои галоши сунул в чужой мешок «сменки», а те классные ботиночки в родной мешочек.

Но, как говориться, сгубила жадность: надо было быстрее вылезать обратно, а я остался.

Вахтерша всё же не спала, бойкая бабища на мою беду оказалась.

Украденные предметы, пришлось вернуть, ботинки тоже.

Случай обошёлся моральной поркой на педсовете, реальной экзекуцией дома.

Естественно, одноклассники выказывали некоторую брезгливость, считая меня нищетой, оборванцем, жалким отбросом общества.

Уже тогда, в школе ощущалось сильное расслоение на богатых и бедных: у мальчиков наручные часы, электронные с браслетом, марки «монтана» или «сейко» с мелодиями, у девочек висели в ушках золотые серёжки.

Я хотел походить на них, в тоже время нет.

Они с детства приручены к достатку в обеспеченной семье, обеды, ужины, вечерний уют возле цветного телевизора.

У них крутые вещи, джинсы, кроссовки, кассеты, пластинки.

Ближе к выпуску из школы, мопеды, мотоциклы, на которых они с шиком подъезжали прямо к входу.

Мы вырастали, а значит, вырастали потребности.

У кого-то мелкие, у кого-то большие, вплоть до того, как завалить красивую девчонку одноклассницу в постель.

Кроме того, с каждым классом выше, увеличивалась потребность возвыситься над ровесниками, унизить кого-то.

Например, в шестом классе меня подставили на уроке труда.

Сам трудовик ушёл в кандейку: то ли пить чай, то ли читать газету.

Парней оставил, мол, сами разберётесь.

Там надо одну детальку точить из деревяшек, «чопики» называются.

Я мучился, один мальчик говорит:

– Вот ножик, возьми, стругай.

С радостью принял нож. Работа пошла быстрей.

Вдруг что-то отвлекло меня: то ли шум, то ли потасовка.

Конечно, подбежал ближе, а ножик забыл, возле моего места.

А потом вернулся, глядь – ножа нет. Он пропал.

Розыски ни к чему не привели, никто не сознавался, кто его прикарманил.

Пацаны изображали полное неведение, непричастность к пропаже.

Мальчик Владик Драган, хозяин ножа, тоже отбрехивался в голос, рвал на себе одежды, натурально показывая оскорбленную честность: «я его не забирал, он же у тебя в руках оставался. Теперь ищи сам как хочешь!»

«Труды» оказались последними уроками в тот день.

Пацаны давно разошлись по домам, а Владик наблюдал.

При нём, в третий раз перерыл помещение, заглядывая всюду: под верстаки, под станки, под стулья, парты.

Рылся среди мусора, всё бесполезно.

Пропавший нож был дорогой, в смысле по деньгам.

Складное лезвие, красивая перламутровая ручка.

Он не по «40 коп», а по три рубля и двадцать копеек аж, в универмаге так стоил, с ценником на витрине.

Тот мальчик оценил его так потом, когда мы вместе вышли из школы.

Владику заявил с обречённым видом, что никак невозможно найти злополучный нож: «тогда гони три рубля Голубь, даю день, иначе не жить тебе сука…»

Конечно, всё подстроено заранее, чтобы развести меня на деньги.

Осознал вечером того дня: нож, сам по себе, никак не мог исчезнуть.

Значит, кто-то из класса приложил к этому руку.

Понимание с трудом дошло до моего сознания, что кто-то так может поступить очень нехорошо со своим же одноклассником.

Владика считал другом, ведь мы жили в одном доме, почти в соседних подъездах.

Не верилось, что он так мог подло сделать

Но деваться некуда, надо раздобывать деньги.

Денег у меня не было, да откуда им взяться.

У меня даже копилки с мелочью не имелось.

Думал вечер, думал ночь.

Утром придумал, – наврать бабушке.

Будто наша классная учительница срочно собирает деньги, на что-то дорогое, именно по три рубля с каждого.

На что, – сейчас уже не помню обмана: то ли на подарок, то ли на концерт.

Так и сделал, перед уходом в школу.

Бабушка, немного поворчав, выдала из кошелька несчастные три рубля.

После первого урока, на перемене, подошел к Владику, швырнул ему в руки эту бумажку. Гордо повернулся, убежал прочь.

Через несколько дней в школе прошло родительское собрание.

На нём мама поинтересовалась, на что пошли деньги.

«Классная» крайне удивилась, сказала, что в этом месяце сбора денег не проводилось.

Мой обман вскрылся, получил в наказание «ремня» от отчима.

Мне пришлось признаться, куда ушли деньги.

Так по цепочке, подстава Владика вскрылась, нож никуда не пропадал, он находился среди пацанов, потом вернулся к хозяину.

Владик получил тоже «ремня» от отца, а бабушка вернула обратно «трёшку» в кошелёк. В итоге, никто никому не должен.

Но до конца ученичества в школе, Владика, я ненавидел лютой ненавистью.

Перед седьмым годом учебы в школе, в наш подъезд заселился один мальчик, с семьей. Папа, мама, все дела.

Я ходил к нему в гости домой, вместе играли во дворе.

Уже готовился к тому, что мы подружимся.

Как началась осень, он стал учиться именно в моём классе.

Но, буквально через неделю учебы, наша предстоящая дружба разрушилась, так и не начавшись. В классе, с первого дня, с первого урока, новичок, стал нарасхват.

Все, абсолютно все, мальчишки и девочки, наперебой лезли записываться к нему в друзья. Не давала покоя ревность, – ведь я же был первым, как ты можешь не уделять времени именно мне?!

Фамилия новичка оказалась – Сосалин.

Не знаю, может его предки такие водились.

Только отгадайте с трех раз, какую кличку ему выдали?

Вот! Никакую. Честно говоря, сам в шоке:

Как так: новичка ведь сам бог велел дрючить!

Но все его звали по имени, Саша и Саша, на уроках, на перемене, в моём дворе.

Такое поведение бесило меня больше всего на свете.

Я с кличкой, да все пацаны с кличками, а он нет.

Пытался придумывать ему сам клички: Сосел, Сосна, Сосулька, Сосун, Сосулед.

Конечно, он знал об этом, ведь мы жили в одном подъезде.

Поэтому отношения у нас с ним сложились не очень дружеские.

Когда на уроке его вызывали к доске, то призывал:

– О, Сосулед пошел!

Рассчитывая на смешки, всё такое прочее.

Но нет, Саша шёл к доске, что-то чертил там мелом, что-то говорил нам, учительнице.

При этом смотря мне в глаза как бы с укоризной, вроде телепатически говоря:

«Ну зачем ты так. А ведь мог стать моим другом…»

Понятное дело, не понимаете, какой он.

То есть, сам тоже ни черта не понимал в жизни.

Можете себе представить молодого Юпитера, или Аполлона.

Так вот, Саша был красив как бог, или боги, красивее их двух вместе взятых, даже красивее юного Алена Делона.

На его фоне, наша классная икона красоты, вдруг померкла.

Это место занимал Марат Мирсаяпов, по прозвищу Персик, который выглядел как настоящий фруктовый персик: румяным, гладким, очень красивым, и аппетитным.

Девчонки всего класса пищали от восторга, когда Саша с ними говорил, или просто смотрел сквозь них.

Нет, не преувеличиваю, даже приуменьшаю, тот эпатаж.

Возле моего подъезда, прямо под моими окнами, а мы жили на первом этаже, после уроков образовывалось целое собрание.

Там находились почти все, из моего класса, до самого вечера, пока не начинало темнеть.

Харизма, – тогда узнал слово из одной умной книжки.

Даже когда он не выходил из квартиры, или где-то находился, весь класс продолжал тусоваться под моими окнами, видно надеясь, что их кумир, наконец-то объявиться своим поклонникам.

Я не мог ни спать, ни есть.

Ни выйти на улицу, ни поиграть с пацанами во дворе в футбол.

Прятался за занавесками, наблюдая за классом.

Знал, что если выйду туда, то предстоит очередное унижение.

Это была пытка, поэтому молился всем богам, чтобы они избавили меня от этого кошмара. Марат Мирсаяпов тоже исхудал, он даже постриг чудесные черные волосы, в которых он походил, кроме персика, на актера индийского кино.

О да, чудо свершилось, Сосалины, срочно съехали, забрали сына, продали квартиру.

Почему – не знаю. Нет, хотя догадываюсь.

Куда – тоже не знаю, и знать не хочу.

После этого отъезда, а Саша проучился лишь одну четверть школьного года, вся женская, тьфу, девическая половина класса находилась в черном трауре.

Они все плакали и рыдали.

Даже некоторые учительницы, особенно молодые, утирали слёзы.

А что я? Я злорадствовал. На уроках, когда учителя объявляли перекличку, начиналась буква «С», то выкрикивал:

– Эй, а где же Сосалин? Вы забыли назвать Сосалина. Сосалин, выходи, не прячься под партой.

В общем, в таком духе. Марат Мирсаяпов заиграл лицом, щёчки порозовели, волос стал лосниться. А то был сухим и ломким.

Ведь теперь он стал номер один по красоте.

Никто с этим не спорил, не собирался, кроме как Вити Филохова.

Его перевели к нам из другой школы, в мой седьмой класс, под буквой «Д», после того случая с изнасилованием.

Над ним надругался взрослый мужчина, педофил.

Насильника поймали, посадили.

«Д» – наверняка означает дебилы.

«7Д» – уже сборище дебилов и недоумков.

Я находился в полной растерянности: как так – его не гнобят, не обзывают нехорошими словами, Сосалина тоже.

А надо мной тогда развернулся настоящий «буллинг», в полном смысле этого слова.

Андрей Фаттахов, Андрей Скороход, здоровяки из класса, они желали унизить себе подобного. На переменах, они силой затаскивали меня в туалет, расстегивали ширинки штанов, требовали, чтобы им сосал.

Конечно, вырывался, выбегал из туалета с безумными глазами.

Шел жаловаться всем подряд: директору, завучу, учительницам.

Но меня никто из них, ни желал слушать, всем было плевать.

Невозможно описать словами, что чувствовал, что переживал.

Стал думать крепко-крепко, что делается неправильно в этом мире.

Потом… много чего.

На восьмом году учёбы, меня выгнали из моего класса.

Точнее, сам не ходил на уроки.

Прогуливал на улице, или сидел в городской библиотеке за книгой.

Педагоги решили меня, наконец, оставить в покое, чтобы на следующий год прошёл восьмой класс повторно.

Как сказать, не я придумал: «прогуливать, затем остаться на второй год, так будет лучше для всех».

Подсказал новый учитель по физике, Рафаэль Максютович

Я последовал его совету.

Он устроился в нашу школу, когда перешёл в седьмой класс.

До этого, в шестом классе, физику в школе, вела женщина «физичка».

Новый учитель стал одиозной личностью в школе: его никто не любил, ни ученики, ни коллеги, ни начальство.

Наверно поэтому его выперли со старого места работы.

Считался правдорубом, почитал академика Сахарова, также в ответ не любил людей, общество, в котором ему пришлось жить.

Проживал он в «хрущевке», в квартире, где маленькое всё, вплоть до унитаза с ванной.

Так вот, историю поведала бабушка.

Хотя тут надо немного рассказать предысторию.

Раньше, бабушка с мамой жили в старом районе городе.

В «хрущёвке», в доме, построенном при жизни того генсека.

Там я появился на свет, кстати.

Через несколько лет бабушка получила другую квартиру, в новом районе.

Мы переехали туда, где обитали тоже в «хрущёвке», но дом построен по другому проекту, а сами квартиры просторней.

Потом когда в школе объявился новый учитель, обмолвился об этом дома.

«А как зовут его?» – спросила бабушка. Я ответил.

«Так это ж наш бывший сосед, где мы жили раньше, когда ты совсем маленький был», – заохала, потом усмехнулась, принялась вспоминать случай.

Он выглядел примерно так;

Возле той, старой «хрущевки», в которой жил физик, как возле тысяч других «хрущёвок», раньше у подъездов стояли по две скамейки.

Так вот: однажды учитель, взял да обмазал лавки, возле своего подъезда, своим же дерьмом.

Бабушка не упомянула мелкие подробности.

Но как понимаю: физик навалил на газету «труд» с килограмм, свернул добро в кулёк, вышел на улицу ночью, обмазал ровным шоколадным слоем.

Идеальное преступление.

Хотя нет, он признался, что совершил именно он, – тут явка с повинной.

Зачем, – по его словам, чтобы бабушки, не сидели возле его подъезда, не трындели, не сплетничали целыми днями, он их называл «курицами».

Видно они его уже достали вконец.

Как его понимаю сейчас, будучи в возрасте, а не глупым школьником.

«Курицы», тоже от него перенялось, в этом он абсолютно прав, как показала сама практика.

Честно говоря, точно также поступил на его месте, если жил бы в то время, в тех же условиях.

Измазал бы скамейки дерьмом, взамен того, что люди мажут тебе на лицо, или за твоей спиной.

Только они словесно, а я физически.

А моя бабушка, ведь она из клана тех же «куриц», конечно, вставала на сторону бедных старушек, которых отогнали от собственного подъезда.

Уже говорил, что учителя по физике, никто не любил, в том числе моя бабушка, но его любил я. Глупой любовью ученика к учителю, ведь он обладает возможностью: передать знания, сделать из мальчика взрослого мужа.

Но, с самого начала возникло недопонимание всего происходящего.

Физичка, в прошлом году, давала предмет спустя рукава, ставила оценки за красивые глазки. У всего класса стояли «пятёрки», «четверки» за год.

Когда пришёл новый учитель, то «неуды» посыпались градом на всех.

Каждый выходил из положения по-разному: для кого-то нанимали репетиторов, отличники зубрили домашние задания.

Лично для меня физика казалась тяжёлой вещью, по многим причинам: неусвоенный толком прошлый курс, заумный учебник, сам учитель во время урока объяснялся тихо-тихо.

Поэтому Рафаэль Максютович, весь учебный год ставил «неуды» в журнал напротив моей фамилии, «двойки» в дневник.

Я злился, от этого ещё больше забросил физику.

Перед летними каникулами, меня оставили непереведённым в следующий класс, из-за «неудов» по предмету.

Назначили наказание: ходить летом в школу на занятия, пытаться пересдать, вроде написание «контрольных», «лабораторных» работ.

В случае даже если заработаю «трояк» в общей сложности, то меня переведут.

Если нет, то нет, остаюсь на второй год.

Поэтому с жаром приступил к битве за перевод.

Дело не в том, что меня подгоняла мать или бабушка, совсем нет.

Мне не хотелось оставаться на второй год, такое смотрелось позорным явлением, внушаемой со стороны общества, в том числе педагогов, от директора до завуча.

Как-то раз, перед каникулами, на школьном складе макулатуры, отыскал старый, книжный том.

Дело получилось так: раньше учеников заставляли сдавать макулатуру, по 25 килограмм в месяц.

У всех учителей имелся ручной безмен, которым они взвешивали кипы связанных бечевкой газет, журналов. Прочим бумажным мусором, попадались даже рулоны ненужных обоев.

Учителя взвешивали, потом записывали в специальный журнал: кто приносил много по весу, тех они хвалили, ставили хорошие оценки «за поведение», а кто нет, – того били ногами.

Образное сравнение.

Просто словами, они пытались зачем-то перекроить детские мозги.

Глупая попытка, хотя современная педагогика кишит манипулированием, и тем, что называю, – «кроением» личности.

Будто от того, кто наберет, сдаст больше макулатуры, он в жизни станет хорошим человеком, членом общества.

Существовала газета для школьников «пионерская правда», которая регулярно писала о неких мальчиках, которые сдавали по двадцать тонн в ученический год. Репортаж, фотографии, – я тихо охреневал. Где можно достать двадцать тонн макулатуры…

Школьнику, обычному, простому.

Для меня грезилось так: тот героический школьник, живет возле огромного, всесоюзного склада макулатуры.

У него есть папа, завсклад того склада.

Ночью папа дает ему ключи от склада, грузит макулатуру на самосвал, вывозит втихаря в укромное место.

А утром, тот школьник, с белозубой улыбкой победителя, как у Гагарина.

Вместе с папой, въезжают на склад, вываливают на поддон, где взвешивают груз, ту гору макулатуры.

Гром аплодисментов, вспышки камер, журналисты.

Меня раньше мучил вопрос; ну зачем?

Это же жульничество чистой воды!

Хотя интересно: где же они сейчас, те герои репортажей «пионерской правды»?

Где они, кем выросли, чем занимаются.

Неужели они стали лучше, чем я?

Хотя от той правды, которая печаталась в «правде», вряд ли они стали лучше и правдивей.

Везде обман и ложь, хорошо тогда усвоил, из тех страниц газеты «пионерской правды».

Так вот: «классная» учительница, Надежда Петровна, после уроков доверила нам ключи от школьного склада, чтобы мы отнесли макулатуру, принесённую за неделю.

Её накопилось килограмм сто или двести, в общем много.

Но что такое, для десятка учеников, среди которых был я.

Пацаны открыли склад, перенесли макулатуру, стали копаться в залежах, в поисках чего-то интересного.

Конечно, они все искали журналы, или газеты с девками, где они с голыми сисями и попами. По школьным слухам, в нашем складе один мальчик нашёл журнал «плейбоя».

Вот что значит кому-то повезло!

Все они теперь в ажиотаже рылись, в поисках эротики.

Стояла пыль столбом в железном ангаре от десятка жадных рук, переворачивающих всё и вся.

Тогда нашёл, ту книжку.

Точнее сказать, она прилетела сама под ноги.

Её швырнул в меня одноклассник, Фаттахов Андрей:

– На Голубь, это тебе.

– Не ссы, будешь ботаном в квадрате, когда прочитаешь.

Его подпевалы дружно заржали шутке.

Что мог сделать, ему, им.

О, как бы смог сейчас пояснить на деле тем пацанам из детства, что такое ненависть, когда можно превратить мозги в фарш.

Я их ненавидел, а они меня презирали, унижали, как личность, как человека, считая меня вроде бессловесного животного, в которого дозволяется плевать.

Наверно в этом таится вся суть педагогики, тоже перекроить мозги заблудшей овце из стада.

Ведь физически дать сдачи обидчикам, не мог.

У меня не получалось, это было бесполезно.

Никто не учил драться по-настоящему.

Герои в книгах, которые читал, в индийском кино, часто дрались за свою поруганную честь, но так было только в книжках, да в кино, где всё выглядело обманом.

Я мечтал научиться драться, пойти в секцию бокса, но как в неё запишусь, ведь туда ходили те же самые хулиганы из класса, – Скороход и Фаттахов.

Правда, пробовал драться несколько раз, в пятом и в шестом классах, но это было больно, очень больно, для моего лица и тела.

Со временем понял, лучше покориться, стерпеть унижение, получить тумаки, оплеухи, обидные пендали под зад, или постыдно сбежать с поля боя, чем безуспешно драться со всеми.