Текст книги "Войны распавшейся империи. От Горбачева до Путина"

В республике при поддержке Рамзана Кадырова создан центр исламской медицины, где больных лечат, мягко говоря, странными для современного мира методами.

«Здравствуйте, я джинн из Иерусалима, и мне 2000 лет. Я поселился в тело девушки, на которую вы смотрите!» – представляется мне в центре исламской медицины в Грозном молодая миловидная женщина. Нечто подобное мне говорили и другие пациенты центра. «Врачи» учреждения мне объяснили, что я беседовал отнюдь не с душевнобольными, а лишь с людьми, пострадавшими от бесов. По мнению моих собеседников, человек вылечится после того, как джинн будет выгнан из него с помощью молитвы.

Те права, которые сегодня даны Кремлем Рамзану Кадырову, намного больше тех, что добивался Джохар Дудаев от Бориса Ельцина. Бывший советский генерал вовсе не хотел полной независимости, он лишь хотел широкой автономии и уважения. Увы, российский президент попросту проигнорировал «этого выскочку», и тогда гордый горец впал в ярость.

Владимир Путин учел ошибки своего предшественника. Отношения Кремля с Чечней очень похожи на действия царской России в одном из ее протекторатов – Бухарском эмирате. Во внутренней политике бухарцам была предоставлена полная самостоятельность, а вот в политике внешней эмир был обязан подчиняться указаниям из Санкт-Петербурга.

Конечно же, многое из того, что сегодня происходит в Чечне, для россиян, мягко говоря, странно, но если таким образом удается добиться стабильности на всем Северном Кавказе, то так ли уж нам важно, по каким законам живут в Чечне?

2. Чеченский характер

Впервые с народами Северного Кавказа я познакомился, когда работал журналистом на первой войне в Чечне. В первый же день моего приезда в Грозный я взял машину. Таксистом оказался благообразный старик с внушительной седой бородой и в папахе. В дороге старец расспросил меня, кто я и откуда. Когда в конце пути я хотел расплатиться, то шофер категорически отказался брать с меня деньги: «Платить должен вам я, не вы. К сожалению, сейчас у меня нет лишних денег – вчера российская авиация разбомбила мой дом. Поэтому просто огромное вам спасибо за вашу благородную работу!»

Интересно, что в это время в республике совершенно не было антирусских настроений. В отличие от «цивилизованных» чехов и прибалтов, чеченцы не отождествляли простых русских с их правительством. Во время бомбежек российской авиации чеченцы и русские сидели в одних убежищах, и никому не приходило даже в голову обвинять местных славян в том, что Чечню бомбят их соплеменники.

«Остались, как водится, подвалы, из которых выползали люди. Их несомненный национальный облик, как и вообще совершенно русский облик Аргуна, делал произошедшее совершенно ирреальным… Тех двух стариков, которые врезались в наш разговор, звали Василий Кронштан и Мария Троценко. Они услышали слова капитана. «А вы знаете, что тут чеченцы творили с русскими людьми? И заполошно закричали, наступая на вооруженного офицера: «Пока вы нас бомбили, они нас кормили!»» – пишет в книге «Карта Родины» журналист и писатель Петр Вайль, и я безоговорочно ему верю.

Благородство чеченцев просто поражало. В любом селе мне с радостью бесплатно давали кров и еду, таксисты часто отказывались брать с меня деньги за проезд, а когда же я один раз попал под обстрел российских снайперов, чеченские боевики прикрыли меня своими телами.

Правда, один конфликт с чеченцами у меня все же был. Газета, где я тогда работал, опубликовала статью с явным сливом из спецслужб о переброске оружия боевикам из Азербайджана. И хотя я к этой заметке не имел никакого отношения, хозяин дома, где я остановился с коллегой, почему-то решил, что этот материал написал я. Он объявил нас своими кровниками, но, поскольку мы были у него в гостях, разрешил нам уйти. «По нашим законам, я могу вас преследовать только через три дня!» – объявил нам хозяин. Мы благополучно уехали, и, насколько я понимаю, мстить нам никто и не пытался.

Увы, после вывода российских войск из республики я не узнал столь полюбившийся мне народ. В Чечне стали захватывать в заложники журналистов, включая тех, кто делал всё для победы сепаратизма. «Чему ты удивляешься?! Просто вначале они тебе свои хорошие качества показывали. Теперь наступила очередь плохих», – посмеялся над моей растерянностью пожилой русский учитель из Грозного.

Действительно, такое поведение не было удивительным. Горцы славятся своим гостеприимством и широтой души, поэтому практически никто из них не будет мелочным настолько, чтобы ограбить журналиста, путешествующего по Чечне с несколькими сотнями долларов. Другое дело, когда за представителя прессы стало возможным получить миллионный куш. В этом случае искушение часто оказывалось слишком сильным.

Другим неприятным открытием было для меня отношение чеченцев к женщинам. В Чечне меня вызвался бесплатно возить по республике молчаливый мужчина средних лет по имени Зелимхан. Как объяснил мне мой новый знакомый, он хочет показать журналисту «правду о войне» на его родине. Зелимхан мне очень нравился своей тактичностью, бескорыстием и храбростью. К сожалению, мое отношение к этому человеку поменялось после того, как он пригласил меня к себе в гости. Мы сидели за столом, а жена и невестка Зелимхана прислуживали нам. Если блюда запаздывали, то мой приятель прикрикивал на женщин, и они затравленно вздрагивали. «Бабы должны знать свое место. Никогда не сажай их с собой за стол, и уж ни в коем случае не пей с ними!» – обучал меня житейской мудрости Зелимхан.

Возможно, конечно, это крайняя точка зрения, но в той или иной степени отношение к женщине как неравной мужчине характерно для чеченского общества. Например, недавно я смотрел репортаж чеченского телевидения о том, можно ли разрешать женщинам водить машину. Делал его грозненский журналист, известный своими демократическими, прозападными взглядами. Большинство опрошенных репортером жителей было против, чтобы женщина водила машину, но интересно даже не это. Один из респондентов сказал, что в принципе он не против, чтобы женщина водила машину, но своей жене «водить не разрешает». Показательно, что либерального журналиста отнюдь не удивило, что можно запрещать что-то жене, он лишь поразился «двойным стандартам» респондента.

Или еще пример: на социальной страничке известной чеченской правозащитницы обсуждают тему геев. Один из дискутирующих пишет: «Раньше наши женщины даже не могли произнести этого мерзкого слова. Еду в машине с другом и его сестрой. И тут сестра вдруг спросила про якобы «гонения на геев в Чечне». Друг остановил машину и ударил сестру: «Чтобы ты больше никогда не произносила этого страшного слова!» Я же, сочувствуя эмоциям друга, молчал». Самое интересное, что никто из обсуждающих тему не возмутился этим постом.

Практически таково же отношение к женщине и у других горских народов Кавказа. До свадьбы молодые люди не имеют права общаться друг с другом, а подать руку чужой жене считается оскорблением мужа.

Сдержанность в проявлении своих чувств, рыцарство испокон веков культивировались в обществе северокавказских горцев. Однако, с точки зрения той же горской морали, «набег» на чужую территорию являлся не преступлением, а лишь проявлением отваги. Вспомним о традиции абречества, до сих пор культивируемой в кавказском обществе. Если отбросить романтический флер, то, по современным понятиям, абрек – это попросту профессиональный бандит.

При этом с точки зрения ислама некоторые запреты российского уголовного кодекса вызывают сомнения. Вряд ли с точки зрения этой религии является грехом обложить данью бизнесменов-мошенников. Легко «оправдать» и ограбление банка – ростовщичество запрещено в Исламе. В недавнем интервью одному из русских изданий (Лента.ру) бывший заключенный Виктор Луковенко утверждает, что среди верующих заключенных очень много выходцев с Северного Кавказа, причем часто они сидят за ограбления банков.

В Чечне любят подчеркивать, что чеченец – это не национальность, а звание, которое надо еще заслужить. Такое же отношение к своей национальности и у других горских народов Северного Кавказа. В горцах с малолетства воспитывают храбрость. Если человек проявляет трусость, то позор падает на весь его род. Поэтому люди здесь просто боятся струсить.

Другой сильнейшей чертой горцев является их солидарность. Интересна моя беседа с чеченским таксистом. Он мне с гордостью рассказывал, что его сын шел по Москве и услышал крики на чеченском: его земляки дрались с грузинами. Молодой человек (не зная, кто прав) немедленно вступился за своих и был зарезан ножом. С точки зрения таксиста, его сын поступил как герой.

Самое интересное, что в современном российском обществе эти специфические черты горцев оказываются востребованными и дают преимущества кавказцам по сравнению с русскими.

Мне вспоминается эпизод из фильма «Крестный отец». У итальянца в США изнасиловали дочь, он обращался в полицию, но та ничего не сделала. Тогда он пошел к землякам из сицилийской мафии, и те ему быстро помогли. То же самое действует и в современной России. Если кавказца обидят в Москве, то он скорее предпочтет обратиться в свою диаспору, чем в полицию, на помощь которой можно рассчитывать далеко не всегда. Можно спорить, насколько правильна такая солидарность, но факт остается фактом: любой горец, в отличие от среднестатистического русского, чувствует себя в нынешней России вполне защищенным.

При этом горцы пытаются помогать друг другу не только в беде. Так, например, одному моему знакомому, талантливому журналисту, выходцу с Северного Кавказа, его земляки-бизнесмены оплатили первичный взнос за дорогой автомобиль. Их логика была понятна: негоже нашему земляку, известному репортеру, ездить на какой-нибудь развалюхе.

Кроме того, выходцы с Кавказа зачастую гораздо энергичнее русских. Так, с трудом говорящий на языке Пушкина гастарбайтер покупает в Москве разбитые «Жигули» и начинает без страха «бомбить» в незнакомом городе. Если же на него «наедут» другие частники, то он, не задумываясь, вступит в драку.

В условиях отсутствия правовой защищенности храбрость и защита влиятельного клана – одни из главных факторов успеха в обществе. Поэтому кавказцы часто оказываются конкурентоспособнее в мире «дикого» нецивилизованного капитализма.

«Но почему горцы считают, что и за пределами их исторической родины все должны жить по их законам и уважать их традиции? Что это: высокомерие или невежество?» – можно слышать от москвичей. Ну, во-первых, так, конечно же, думают далеко не все выходцы с Кавказа. Такие взгляды (и то далеко не всегда) скорее характерны для тех, кто приезжает в русские города ненадолго. И такому поведению есть определенное объяснение.

Возможно, здесь на генетическом уровне срабатывает память о набегах на чужую территорию, где можно не следовать той же морали, что и дома. Кстати, сразу же после окончания первой чеченской войны мне приходилось слышать от чеченцев, что теперь, в качестве компенсации за разрушения в республике, им можно «покорять Москву», «делать в ней что угодно». Но все же такой подход достаточно редок.

А вот снисходительное отношение к русским действительно присутствует. Повод для этого дает, конечно, традиционное российское пьянство, но не только. Помню, после того как в Буденновске были захвачены заложники, чеченцы недоумевали по поводу поведения местных жителей: «Да, мы на вас напали! У нас в такой ситуации поднялся бы весь город, а у вас вышел лишь один старик с ружьем! Что же вы за народ?!»

На Кавказе любят силу, и, чувствуя слабину славян, горцы действительно часто ведут себя как хозяева. Способствует такому поведению и любовь кавказцев к показной крутости. Так, например, в Чечне шутят: «Если бы чеченский понт светился, то над Грозным бы стояли «белые ночи».

Но так ли уж виноваты горцы в навязывании своих «правил игры» за пределами их «исторической родины»?

Подобное поведение вполне применимо в мире, где действуют «законы джунглей», но совершенно не эффективно в нормальном правовом государстве, с работающими законами и полицией. Кстати, в США, где я сейчас живу, со времен фильма «Крестный отец» все поменялось кардинально.

Здесь не меньше мигрантов, чем в России, но большинство из них не нарушает закон – так просто легче добиться успеха в американском обществе. В нынешней Америке былая ковбойская удаль и уж тем более опора на национальную диаспору являются малозначимыми для успеха. Гораздо большее значение имеет образованность и, как это ни патетично звучит, честность.

Большинство американских кавказцев вполне законопослушные граждане. Правда, в отличие от России, им далеко не всегда удается добиться высокого социального положения. В Лос-Анджелесе, например, почти все таксисты – выходцы с Кавказа.

Из США многое из того, что сегодня происходит в Москве, воспринимаешь почти как фантастику. Например, моя московская знакомая рассказывала мне, как ее чуть не задавили кавказцы на «Лексусе» в ее собственном дворе. Бедная девушка комплексует, что испугалась ответить. А в США ей и отвечать не надо было бы. Всего один звонок в полицию. Приезд как минимум двух полицейских машин. Лишение водительских прав водителя «Лексуса», а если он не гражданин США, то и принудительная депортация.

3. Кавказские мусульмане и «люди писания»

Чечня оказалась полезна мне не только в качестве уникального журналистского опыта. Именно в этой страшноватой республике произошло знаменательное духовное событие в моей жизни.

Как-то в самый разгар боев в январе 1995 года я вместе с американским журналистом Юрием Зараховичем пришел в храм Михаила Архангела в Грозном. Нас принял священник Анатолий Чистоусов. Разговор в пустом холодном здании проходил под непрерывный гул разрывающихся снарядов, ожесточенные бои шли буквально на соседней улице, но священник был абсолютно невозмутим. Уходить из храма не хотелось, на улице было очень опасно: кроме вероятности попасть под случайный снаряд, можно было получить и пулю от засевших на крышах снайперов. Но, рано или поздно, нам все равно нужно было покинуть церковь, и наконец мы решились.

– Благословите, батюшка, – попросил Юрий Зарахович.

Священник его благословил и вопросительно посмотрел на меня. Я честно признался, что некрещеный.

Батюшка все же благословил и меня, добавив при этом, что я скоро крещусь, и, скорей всего, в грозненской церкви.

Действительно, летом того же года Анатолий Чистоусов крестил меня в грозненском храме.

Этого человека можно без преувеличения назвать христианским подвижником. Анатолий Чистоусов окончил военное училище по специальности штурман ВВС, работал замполитом в военном летном училище Ставрополя. В 1993-м майор Чистоусов уволился из вооруженных сил, в марте 1994 года был рукоположен в священники и получил свое первое назначение: был направлен в Чечню.

«В декабре 1994 года там (в Чечне. – Прим. авт.) начались широкомасштабные военные действия. Храм оказался в эпицентре боев, несколько снарядов попало в него, был разрушен второй этаж церковного дома. Но богослужения продолжались – теперь уже в подвале. Среди пуль и снарядов отец Анатолий шел к солдатам, к находившимся в подвалах домов жителям города: исповедывал, причащал, крестил.

Его подрясник был прострелен в нескольких местах, но он вновь и вновь шел к тем, кто ждал его», – вспоминает митрополит Ставропольский Гедеон (Докукин). Вскоре после начала боевых действий отец Анатолий оказался единственным православным священником в Грозном, потому что настоятель и благочинный, как только опасность стала слишком серьезной, покинул город, храм и свою паству.

29 января 1996 года отец Анатолий Чистоусов вместе с сотрудником Отдела внешних церковных сношений Московского Патриархата протоиереем Сергеем Жигулиным был захвачен чеченскими боевиками. Обоих священников пытали, били кнутом, не давали пить. В конечном итоге протоиерея Сергея удалось освободить, а Анатолий Чистоусов был расстрелян.

Как вспоминал протоиерей Сергей Жигулин, Анатолий Чистоусов вел себя в плену исключительно мужественно. После очередного допроса отец Анатолий сказал Жигулину: «Слушай, брат, ведь это счастье – пострадать за Христа, умереть с Его именем на устах».

Конечно же, сейчас, когда отец Анатолий стал мучеником за веру, трудно утверждать, что все, что говорят о жизни в Грозном этого человека, – правда. Так, например, у меня вызывают сомнения, что можно выжить и даже не быть раненым, если твой подрясник прострелили.

В любом случае, не вызывает сомнения, что Анатолий Чистоусов был неординарный и мужественный человек. Показательно, что об этом священнике очень тепло пишет человек, заслуживающий полного доверия: протоиерей Александр Шаргунов (отец известного писателя Сергея Шаргунова).

«Когда у людей военной профессии есть хотя бы капля благочестия, оттого что вся жизнь их сопряжена с опасностью и со служением другим, Господь через эту каплю веры может совершать великое.

Есть понятие «воинский долг», и это понятие должно быть также одним из главных для воинов Христовых. Все лучшее, что есть на земле, существует для возведения к небесному. В эту зиму в плену на Кавказе, который так богат виноградниками, отец Анатолий Чистоусов, глядя на них, не раз, наверное, вспоминал слово Христово: «Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15, 5).

Но что значит пребывать в Господе? Что пережил отец Анатолий, находясь в плену прежде мученической кончины? Существует некий непреложный духовный закон, общий для всех. Когда в сердце благодать, Сам Господь как будто несет нас на руках через все преграды. Но наступает время, когда благодать как будто оставляет нас и мы должны идти сами. Потому наше слово сегодня и всегда – о верности долгу», – пишет протоирей Александр.

Мученическая гибель отца Анатолия показала новую тревожную тенденцию: появление враждебности к христианам у части российских мусульман. Традиционно отношения между мусульманами и христианами в России (да и во всем бывшем Союзе) были достаточно хорошие. Например, во время гражданской войны в Таджикистане даже радикальные исламисты говорили мне, что мусульмане всегда уважали людей писания (христиан и иудеев). У стен душанбинской мечети (внутри здания всем верующим не хватало места) я среди молящихся мусульман наблюдал и крестящихся на мечеть русских юродивых; их никто не трогал.

Отношение к христианам в Чечне стало меняться во время первой чеченской войны. Так, один раз при мне полевой командир заявил пленным русским солдатам: «Вы тут своими нательными крестами не хвастайтесь, нам, мусульманам, это ни к чему».

Достаточно много писали и о российском солдате Евгении Родионове, которого, как утверждает его мать, боевики обезглавили за отказ снять нательный крест и принять ислам. Протоирей Александр Шаргунов и ряд других известных священников выступили за канонизацию Евгения, однако синодальная комиссия пришла к выводу, что нет достаточных доказательств того, что солдат действительно был убит из-за отказа отречься от христианства.

Однако, в любом случае, автор может засвидетельствовать, что если пленный российский солдат принимал ислам, то обращение с ним становилось гораздо более гуманным. Например, я встречал таких новообращенных мусульман в чеченских семьях, живших в них фактически на правах родственника.

Особенно часто нетерпимо относились к христианам боевики-«ваххабиты». Интересно и отношение к христианам чеченского террориста Тамерлана Царнаева, устроившего взрыв на марафоне в Бостоне. Как вспоминают очевидцы, Тамерлан прервал службу в бостонской мечети, когда имам привел пастве в качестве примера Мартина Лютера Кинга. По мнению Царнаева, мусульманину нечему учиться у христианина.

Такой подход к христианам (не как к людям писания, а как к врагам) достаточно характерен для боевиков Исламского государства (ИГ) в Сирии, Ираке и Египте, где нападение на христианские церкви стало уже почти рутинным явлением.

Похоже, что это отношение к христианам получает все большее распространение и среди северокавказских радикалов. Так, 18 февраля 2018 года во время празднования Масленицы в православном храме дагестанского города Кизляр молодой местный житель, накануне присягнувший «Исламскому государству» (ИГ), открыл стрельбу по прихожанам из охотничьего ружья, крича: «Аллах Акбар!» ИГ взяла на себя ответственность за этот теракт, в результате которого погибло пять женщин.

Увы, поскольку количество сторонников Исламского государства увеличивается как на Кавказе, так и в Средней Азии, нет никакой уверенности, что подобные кровавые бойни не повторятся вновь.