Текст книги "Мистерия в парижском омнибусе"

только что, и убийца непроизвольно выронила иглу. Поначалу она опасалась сама уколоться, подбирая булавку в темноте, а потом уже опасалась обратить внимание на

своё поведение, разыскивая на полу орудие убийства, кроме того не забывай, что в этом случае ей пришлось бы непременно выпустить из своих объятий жертву своего преступления, которая бы непременно упала. И когда настал момент уходить, ей уже не терпелось убежать, ведь, задумайся, какое страшное испытание даже для самого жестокого убийства несколько минут обнимать холодный труп… тест не для слабонервных… и она сбежала с места преступления, как говорится, без задних ног.

– 

Дама могла предусмотрительно подумать, между тем, что впоследствии это осязаемое доказательство её преступления будет обнаружено.

– 

Конечно! Но она надеялась, что служащий, ответственный за уборку омнибуса, сметёт этот предмет наружу вместе с остальным мусором. Что будет дальше её уже почти не беспокоило. Даму не волновало, что булавка может убить случайных людей, которые могли её подобрать, и у них могла возникнуть фатальная идея ею воспользоваться по назначению! Могла произойти целая цепочка смертей. Но злодеи такого масштаба смотрят на смерть человека другими глазами. Жизнь человека для них не имеет никакого значения.

– 

Факт, что эта женщина должна быть чудовищем, монстром: убить так бедного ребёнка, которого она даже не знала, это… злодейство… хладнокровная и бессмысленная жестокость.

– 

Как!– воскликнул Верро,– ты думаешь, что она её убила ради собственного удовольствия, убийство ради убийства… ради апробации своего красивого инструмента, так же, как некогда маркиза де Бренвилье, которая травила клошаров, просивших у нее милостыню, и которых она щедро одаряла отравленными пирожными, чтобы увидеть результат действия ядов, которые она собиралась использовать для своих врагов! Амьен, мой друг, ты зашёл чересчур далеко. Эти опыты вышли из моды, потому что они слишком опасны для производителей. Вспомни, чем закончила маркиза. Это создание прекрасно знало, что делало, играя булавкой со своей соседкой. Именно эту девушку она хотела убить, а не какую-нибудь другую.

– 

Но почему? Что ей сделала эта несчастная?

– 

Я не в состоянии пока ответить тебе на этот вопрос. Мне нужно время, чтобы все выяснить. Но, уверяю тебя, что я все выясню и дам тебе ответ на все вопросы. Сейчас же я могу лишь утверждать, что у любого преступления есть мотив. Это может быть желание избавиться в силу разных причин от жены, например, месть… ревность… жадность …

– 

Но это преступление, зачем его было совершать в омнибусе на глазах пятнадцати человек, вместо того…

– 

Вместо того, чтобы ожидать жертву на углу темной улицы, или убить её дома. Это кажется странным, на первый взгляд, и однако вполне объяснимо. Убийство на дому очень рискованно и его опасно совершить. Предположи, что эта женщина или её сообщник придут домой в квартиру малышки… консьерж или соседи могли бы это заметить. А ведь именно этого эта парочка хотела избежать. Или предположи, что напротив, бедняжка сама пришла бы к ним или к одному из них… и больше не вышла бы из их апартаментов. Это было бы ещё хуже для преступников. Как освободиться от трупа? Это – камень преткновения для всех убийц. Делать своё дело на улице было бы легче, при условии, что они не действовали бы средь бела дня. Но, вероятно, малышка выходила на улицу очень редко по вечерам. И при том нужно было, чтобы улица была пустынной, а жертва в одиночестве. Кто может нам доказать, что вчера вечером до станции омнибусов эту девушку не сопровождал кто-либо… подруга или друг, который её покинул только рядом со станцией? Тогда, без сомнения, преступная пара, которая за ними, возможно следовала, и которая безусловно её подстерегала, решила действовать прямо в омнибусе. Учитывая гениальное орудие убийства, которым они пользовались, ничего не могло быть проще. Трудность состояла лишь в том, чтобы быстро убраться из омнибуса, прежде чем заметят, что пассажирка умерла, и ты сам видел, как умело и успешно они это проделали. И только ты можешь найти их теперь в Париже! Ты узнал бы их при встрече?

– 

Я, возможно, опознал бы мужчину… хотя я видел его лишь мельком, а у женщины я заметил только её глаза через вуалетку…

– 

Этого недостаточно. Возможно, что ты слышал её голос?

– 

Да… звучный голос… немного низкий… с парижским акцентом, как мне показалось… впрочем, ничего особенного. Но, если я, как человек, который их хотя бы видел мельком, говорю тебе о том, что был бы не в состоянии их узнать при встрече… я хотел бы знать, как ты, кто их никогда не видел, можешь льстить себе, собираясь их опознать и схватить.

– 

О! У меня в наличии разработанная мной система. Я буду двигаться от известного к неизвестному, как математик. Когда я узнаю, как звали эту убитую девушку и кем она работала, я начну разыскивать людей, которых она посещала, и нужно быть полным идиотом, чтобы не обнаружить среди них тех, кто был заинтересован в её смерти.

– 

Ты забываешь, что мужчина и женщина из омнибуса ей были неизвестны, так как она к ним не обратилась с приветствием и не завела разговор во время поездки, следовательно, она с ними раньше не встречалась.

– 

Просто они действовали в интересах других людей.

– 

Это довольно рискованное предположение. И кроме того, твой план принципиально несостоятелен. Мы не знаем ни имени, ни адреса покойницы.

– 

Прошу прощения! Её выставили на всеобщее обозрение в Морге, и …

– 

Это доказывает лишь то, что при ней не нашли никакого указания на её личность.

– 

Никакого, это правда. Я справился у секретаря этого мрачного учреждения, и как раз собирался рассказать о моем разговоре с этим служащим, когда ты прервал меня, попрекнув, что я пугаю Пию. Он мне сказал, что у покойницы в карманах было только потёртое портмоне, которое содержало сумму в четырнадцать су и маленькая связка ключей, привязанных к стальному кольцу. На её белье не было никаких меток. Впрочем, как и визитной карточки, что не удивительно, но странно, что и даже ни малейшего клочка бумаги.

– 

Клочок бумаги! Ты заставляешь меня вспомнить, что я подобрал один вчера вечером в омнибусе.

– 

Ты нашел бумагу, и не сказал мне об этом?

– 

Клянусь, я забыл о ней.

– 

О чем ты думал тогда?

– 

Представь себе, о моей картине, которую мне необходимо закончить к Выставке, а тебе следовало бы подумать о твоей, то есть о той, что ты хочешь всем продемонстрировать всем уже не один год, и которую ты ещё даже не нанёс ни одного мазка.

– 

Оставь меня в покое… ты способен рассуждать только о своей профессии. А у меня есть страсть к познанию неизвестного. И я вижу, что мне решительно нечего делать с тобой.

– 

О! С

овсем ничего!?

– 

Поэтому я буду действовать самостоятельно. Если ты мне поможешь, то сам того не зная и не желая этого. Итак, посмотрим, что получится из этого! Что ты сделал с этой бумагой? Ты её не сжёг, я надеюсь!

– 

Нет, но я мог её потерять.

– 

Да, ты на это способен. Скажи мне, наконец, куда ты её положил?

– 

Она должна была быть в кармане моего пальто, вместе с булавкой, которой ты отправил на тот свет моего кота. Бедный Улисс!– вздохнул художник, смотря на уже остывшее тело несчастного ангора.

Верро все ещё держал в руке эту грозную булавку, и Амьен с некоторым беспокойством наблюдал, как он ею жестикулировал во время их разговора.

– 

Я буду тебе страшно благодарен, если ты окажешь мне милость и положишь в какое-нибудь безопасное место это опасное средство уничтожения всего живого,– произнёс Амьен.– Ты уже имел бешеный успех у публики в моем лице, убив невиновного зверя. Мне кажется, что на сегодня смертей достаточно.

– 

Не пугайся, мне известна опасная сила этого тонкого инструмента,– ответил бездарь-живописец, и сыщик в одном лице, который, между тем, и сам думал, что ему уже пора освободиться от смертельного оружия.

И Верро его деликатно поместил на печь, и побежал к пальто, откуда он до этого извлёк смертельную булавку. Он погрузил свою руку в оттопыренный зияющий карман и вытащил изрядно помятую бумагу.

– 

Слава богу! Она была ещё там,– воскликнул он.– Это – действительно она, бумага из омнибуса, не правда ли ?

– 

Полагаю, что да. Но я тебе признаюсь, что подобрал её вчера вечером, не рассматривая, и не сделал этого до сих пор.

– 

Ах! Ты и вправду можешь похвастаться тем, что не любознателен. Это неслыханно! Почему ты тогда подобрал эту бумагу, если не собирался на нее посмотреть?

– 

Вчера у меня было такое намерение, но в этот момент ты меня окликнул… я вошёл в кафе, и твои экстравагантные речи расстроили мой разум. Ладно, какое это имеет сейчас значение. Сейчас этот клочок в твоих руках, эта несчастная бумага. Скажи мне, что это такое.

– 

Это – письмо, мой дорогой,– произнёс с видом триумфатора неудачливый художник.

– 

Без конверта и, следовательно, без адреса,– обратил внимание на бумагу Амьен.

– 

Ничего страшного. Письмо должно мне рассказать о многом. Итак, взглянем на него… Ах! Чёрт! Оно разорвано почти посередине, вдоль листа. Это сильно затруднит чтение… но я обязательно разгадаю этот текст… и что хотят сказать нам майские жуки и птицы, которые оттиск которых украшает бумагу… это будет труднее, чем дополнить недостающий текст до конца строчек… но нас же двое, а один ум хорошо, а два, как говорится, лучше. Послушай : «Дорогая… следующее слово оторвано, значит было дорогая подруга, или: дорогая и какое-то уменьшительное имя. Жаль, что мы его не можем прочитать, но все равно неплохо, потому что мы узнали, что письмо адресовано женщине.

– 

Мужчиной, как мне кажется. Почерк характерно мужской.

– 

Да, он твёрдый, крупный и довольно нерегулярный. И это не коммерческая запись, а личное письмо. Хорошо, почитаем продолжение.

« Наконец, мы здесь. Я уверен, что [оторвано] прибыла в прошлом месяце. Она поселилась на улице [оторвано] выходит редко, но ходит иногда вечером [оторвано] ещё не знаю, к кому, но [оторвано] возвратись к моему первому проекту, так как он больше [оторвано] не нужно, чтобы это тянулось. И ещё, доставь мне удовольствие [оторвано] наше соглашение. Хотим все закончить в течение [оторвано] ни одного слова никому, даже не [оторвано] обнаружили, что та опасается в доме …

Итак, до завтра, моя хорошенькая З … »

– 

О! Имя дамы начинается с буквы З. Это – уже что-то. Есть от чего отталкиваться в нашем расследовании.

– 

А подпись?– спросил Амьен.

– 

Оторвана… отсутствует… не осталось и одной буковки,– ответил Верро, громко прочитавший письмо, нарочито долго останавливаясь после каждой купюры фразы.

– 

Черт возьми! Ты его так оптимистично анонсировал, этот обрывок бумаги, но это письмо абсолютно непонятно. Все, что стало нам известно в результате его изучения, так это лишь то, что покойницу звали Зели, или Зефирин, или Зеноби, или …

– 

Значит ты думаешь, что именно она потеряла эту бумагу?

– 

Боже мой, мне об этом ничего не известно! Но если не она, то кто?

– 

Несомненно, другая, та дама, которая уколола её булавкой. И хочешь я тебе скажу, какую службу сослужил этот фрагмент письма? Он потребовался для того, чтобы завернуть в него отравленную булавку. Это хорошо видно. Посмотри, как его смяли. Злодейка боялась уколоться, и она взяла этот кусок бумаги из предосторожности.

– 

Да,– прошептал Амьен, – у нее был весомый повод разорвать письмо. Но, как бы то ни было, невозможно понять, что было написано на этом клочке бумаги.

– 

Ты действительно так думаешь?

– 

Какие выводы ты можешь сделать из этих обрывочных фраз?

– 

Для меня смысл также ясен, как будто перед моими глазами абсолютно целое письмо.

– 

Тогда, я тебе буду чрезвычайно обязан, если ты меня посвятишь в суть своих умозаключений, так как мне оно совершенно не понятно.

– 

Потому что ты не потрудился над ним поразмышлять. Между тем, тебе должно было броситься в глаза то, что письмо было написано мужчиной и адресовано женщине.

– 

Чьё уменьшительное имя начинается с буквы З. Это не вызывает сомнения. Но затем? Что письмо имеет в виду, в чем его смысл?

– 

Отправить в мир иной бедную девушку, которая лежит в этот час на плите в Морге.

– 

Где, черт возьми, ты видишь указание на это?

– 

Да в каждой строчке. Я их для тебя продолжу, и ты тоже все поймёшь. Итак, начнём с первой строчки. Письмо начинается с этих слов: «Наконец, мы здесь!» Этим автор письма хочет сказать: наконец, момент, чтобы действовать, настал. Посмотрим дальше,– продолжил Верро,-»Я уверен, что она прибыла в прошлом месяце!»– Кто?… Несчастная девушка, очевидно! Прибыла, заметь, написано в женском роде. И это очень хорошо согласуется с нашими оценками фактов. Девушка не француженка. Я её хорошо рассмотрел в Морге. Отнюдь не наше бледное солнце позолотило эту кожу.

– 

Это правда. У нее испанский тип лица.

– 

Давай допустим, если ты согласен, что она прибыла из Андалусии. Что она собиралась делать здесь, в холодном Париже? Автор письма это знал, без сомнения, и его первая забота состояла в том, чтобы выследить девушку. Он сначала констатировал, что его жертва выходила иногда по вечерам из дома… но к кому? Он этого ещё не знает, но ему достаточно того, что она куда-то ходит. У него есть план, и он хочет его быстрее реализовать. Этот проект, как мы о нем теперь знаем, назывался – укол булавки.

«Не нужно, чтобы это тянулось”, написал этот изобретатель оперативных способов решения проблем. Этот разговорный язык вполне соответствует облику мужчины, которого ты мне описал, пассажиру с крыши омнибуса …»

« И он добавляет: “ хотим все закончить в течении ” Вот конец фразы, который ясно определяет его ситуацию. Он действует в интересах другого лица. Этот злодей всего лишь наёмный убийца. Хотим… кто это? Вероятно, человек, заинтересованный в смерти девушки и слишком осторожный, чтобы компрометировать себя, действуя лично.

– 

Да,– прошептал Амьен,– твои рассуждения неплохи, но ты не намного продвинулся в своём расследовании, так как все произошедшее для меня по прежнему в тумане.

– 

Прости, но на второй строчке письма есть указание на место… которое довольно точно. «Она живёт»… она… это – разумеется, вновь прибывшая, наша покойница из Морга.. «она живёт на улице … »

– 

Итак! Название улицы в нашей части письма не упомянуто? И как ты надеешься его разгадать? Это было бы большой удачей, более сильной, чем все твои предыдущие успехи.

– 

Обратите внимание, мой дорогой друг, что там написано не rue de…, а rue des, то есть во множественном числе, то есть это говорит о том, что она живёт, например, не на улице каменщика, а на улице каменщиков, что существенно облегчит мои поиски. Сколько в Париже есть улиц rue des? Очень мало, не правда ли ?

– 

Ты ошибаешься. Много. Если ты пожелаешь, я тебе процитирую по памяти целую дюжину rue des: улица Миндальных деревьев… улица Белых Кающихся грешников… улица Пивных бутылок… улица Четырёх Ветров… улица Двух экю… улица Плохих ребят …

– 

Достаточно! Достаточно! Так ты дойдёшь до того, что перескажешь мне от начала до конца Альманах Боттана со всеми парижскими улицами, а ведь я предпочитаю обращаться к нему исключительно на досуге. Что бы ты не говорил, даже если таких улиц в Париже пятьдесят, я обойду и осмотрю их все. Я пойду от одной двери к следующей, и буду спрашивать, не исчезла ли из дома на их улице молодая девушка.

– 

И, возможно, удача тебе улыбнётся месяца через три или четыре,– тихо произнёс Амьен, пожимая плечами.– Было бы проще отправиться к комиссару полиции и вручить ему булавку и обрывок письма, чтобы он начал расследование и, используя средства, которыми он располагает, быстро обнаружил адрес жертвы.

– 

Отлично. Значит ты собираешься сопроводить меня к этому комиссару полиции.

– 

Я! Ах! Ну нет! Я тебе уже сказал, что у меня совершенно нет свободного времени.

– 

Как пожелаешь. Но я ничего не могу сделать без тебя… Я имею в виду-ничего официального. Если я представляюсь перед комиссаром, мне придётся ему сказать, откуда у меня появился обрывок письма, который я ему покажу… мне придётся также ему рассказать о смерти твоей кошки. Я уверен также, что он попросит показать ему труп Улисса. Будет сделана аутопсия бедного зверя.

– 

Никогда в жизни! Я этого не допущу– воскликнул Амьен.– Я не хочу, чтобы препарировали моего кота. Вполне достаточно того, что ты его убил.

– 

Следовательно, как я понимаю, у меня нет никакой необходимости навещать комиссара, чтобы ему рассказать эту историю,– нагловато прокомментировал его слова Верро.– Цель оправдывает средства, мой дорогой. Если мы посвятим в это дело полицию, ты должен рассчитывать, что окажешься в её руках всерьёз и надолго.

– 

Это – как раз то, чего я не хочу.

– 

И это – то, что несомненно и непременно настигнет тебя. Сейчас никто не верит в преступление. Только поэтому тебя оставили в покое. Но если будет констатировано отравление Улисса со схожими обстоятельствами, все моментально изменится. Будут проведены опыты с булавкой на других животных, принесут в жертву несколько собак и кроликов, врачи напишут длинные отчёты о последствиях воздействия яда кураре, и ни у кого больше не будет сомнений, что девушка из омнибуса была убита. Поднимут на ноги всех агентов полиции, тайных и явных… и, так как ты единственный человек, который видел убийцу и наблюдал за её действиями, а также и за её сообщником на крыше омнибуса, тебя попросят, без сомнения, сопровождать этих господ агентов в их экспедиции по обнаружению преступников… если их конечно удастся найти.

– 

О чем ты говоришь! Ты насмехаешься надо мной?

– 

Я, конечно, немного утрировал и перегрузил свою картину красками… темными мазками… но, не намного. Можешь быть уверен, что тебя будут вызывать каждый раз, когда полиция найдёт подозрительного человека или подозрительную женщину. И ты будешь опознавать всех подозрительных женщин и мужчин Парижа.

– 

Прелестная перспектива! Так придётся все дни проводить в префектуре полиции. Нет, нет! Делай все, что тебе заблагорассудится, лишь бы только мне не пришлось заниматься чем-либо другим, кроме моей картины.

– 

Тогда тебе не остаётся ничего другого, кроме как отдать мне булавку и разорванное письмо… и ты мне даёшь карт-бланш, не контролируя больше мои операции. Согласен?

– 

Скорее всего да, чем нет…! При условии, что ты меня будешь держать в курсе этого дела.

– 

Считай, что я уже все это делаю. Я буду занят только охотой на этих негодяев, и поскольку я так или иначе вижу тебя каждый день, мне ничего не останется делать, кроме как рассказывать тебе о том, что я сделал накануне. Это соответствовало бы твоим желаниям, не правда ли? И мы обойдёмся без комиссара.

– 

Да и между тем …

– 

Что ещё?

– 

Я спрашиваю себя, имеем ли мы право хранить у нас эти предметы и все то, что мы знаем. Долг хорошего гражданина своей страны состоит в том, чтобы просветить юстицию, а ты хочешь запереть, как говорится, свет под ведром.

– 

Прошу прощения! Я как раз таки намерен посвятить юстицию во все нюансы этого дела… но… не сейчас… а когда настанет нужный момент… Ох уж эта юстиция!… Как говорится, когда я буду держать за горло эту преступную парочку… то тогда… о… да юстиция должна будет меня благодарить за то, что я за неё выполню почти всю работу, и судебный процесс против этих негодяев будет мною уже наполовину подготовлен, когда я их предоставлю в руки этой самой юстиции на блюдечке с голубой каёмочкой.

– 

В действительности… ты даже не поверишь… но я тобой восхищаюсь. На сколь… как ты уверен в своём таланте и способностях!… И, без сомнения, ты будешь действовать в одиночку…?

– 

Не совсем так. Я много, долго и самостоятельно занимался вопросами, находящимися в сфере профессиональных интересов юстиции, знакомился с трудами знаменитых сыщиков, и у меня есть все основания полагать, что я стану первоклассной полицейской ищейкой, но практика… мне её катастрофически не хватает. В начале расследования мне понадобится некий советник… инструктор, но не для проведения основного расследования, его я в состоянии завершить и сам, ведь моего инстинкта следователя вполне достаточно для этого, а лишь только для того, чтобы показать мне маленькие хитрости и уловки этой профессии. И такой человек у меня под рукой.

– 

Неужели… не может быть. Где же ты с ним познакомился? Я то думал, что ты сосредоточен исключительно на холсте к выставке!

– 

Мой Бог, да. Но совершенно случайно именно этого господина я стал очень часто встречать в одном кафе, где я размышлял о сюжете о будущего шедевра… но не этом квартале… и он мне предложил свою дружбу, потому что однажды вечером я сделал его портрет карандашом… и абсолютно точный. Он мне сказал, что полиция часто приглашает художников, чтобы сделать портрет предполагаемого преступника, и сделанный мной набросок очень хорош. Я почти уверен, что прежде он работал в полиции.

– 

Черт возьми! Тебе повезло завести прекрасное знакомство.

– 

Что ты хочешь от меня? Я не могу проводить все мои вечера в шикарных салонах предместья Сен-Жермен, как ты. Меня, почему-то, всегда забывают на них пригласить. Но если бы ты знал этого бравого Фурнье, ты понял бы, что мне нравится в его обществе. Он полон остроумия, злословия… и забавных анекдотов.

– 

Я в этом не сомневаюсь, но я тебя легко и непринуждённо хочу избавить от необходимости представить меня ему, и даже больше… прошу тебя даже не упоминать этой личности обо мне. И теперь, когда мы достигли соглашения по всем вопросам, доставь мне удовольствие и освободи меня от всего, что может мне напомнить об этой мрачной истории. Унеси с собой письмо, булавку… и даже тело бедного Улисса.

– 

А я не прошу тебя о большем,– ответил Верро,– и со своей стороны я тебя собираюсь освободить от обаяния своей персоны. У меня хватает и своих дел.

– 

Но… последняя рекомендация,– добавил Амьен.– Не говори никогда ни слова об этом деле в присутствии Пии. Она очень раздражительна и нервна, и я боюсь, что…

– 

Что потом она проболтается кому-нибудь. Не бойся. Я ей ничего не буду рассказывать. И если она у меня спросит, что стало с твоим котом, я ей отвечу, что он умер от паров мышьяка, полизав палитру с твоими волшебными красками.