Текст книги "Козак. Черкес из Готии"

Поднятые сохранившиеся документы не в Мангупе, где сгорели все документы, а в самой Кафе, свидетельствовали о существовании ранее у владетелей Феодоро вассалов родом от Феодорита Георгио. Что еще более удивительно, если наследники князей Феодоро подтвердят сеньора Ингваря как наследника Георгио Терселе и Георгио Ваша, то открывший недавно счет в банке Святого Георгия молодой маркиз станет наследником довольно приличной суммы, что-то около тысячи дукатов, лежащих на счету банка уже более столетия.

Приняв от меня поклон уважения, мне довели о том, что следствие, проведенное принцами Мангупа, закончено, и подтверждено право носить титул маркиза Мангупа, вассала амангуптских принцев, о чем в канцелярию повелителя вселенной султана Селима II посланы подтверждающие документы. Право именоваться маркграфом Камара Мангупского эйялета, как именовались предки сеньора Ингваря, молодой сеньор сможет получить только после того, как покажет себя, сражаясь за повелителя в рядах тимариотов султана.

На следующий день, в торжественной обстановке на главной площади города, при собрании аристократии города и высшего духовенства, а также собранного со всего Мангупского эйялета полка готских стрелков, семья мангупских принцев приняла вассальную присягу от наследного вассала князей Феодоро, наследника маркграфов Камара Готии, маркиза Камара Мангупа Ингваря сына Теодемира.

Спустя почти сто лет в княжестве Феодоро, теперь уже Мангупского эйялета, вновь появился единственный представитель аристократии, поклявшийся служить семье мангупских принцев в составе – старшего принца Ага-Магмуть, младшего принца Кемаль-бея, старшей принцессы Халии и младшей Нурум, а также Мануила, двоюродного племянника Кемаль-бея.

Самое удивительное было то, что владетелями Мангупского эйялета являлись не амангуптские принцы, а лично султан – повелитель Османской империи. Султан, позволяющий править принцам, наследникам владетелей Готии, с правами набирать личных вассалов, но без права наследования владения земли, переданной в управление.

Стоит только султану решить отобрать землю у семьи мангупских принцев, официальных родственников повелителя, как их вассалы и готские крестьяне сразу потеряют право на землю.

Именно такое владение и получил новоявленный маркиз Мангупа – деревни Камара, Карань и Чоргунь. Деревни, в которых можно жить и набирать вассалов и слуг, собирать налоги и прочее и прочее, и даже не беспокоиться о наследовании владений наследниками.

При одном условии – пока мангупские принцы служат султану! Стоит только семье принца отказаться от власти султана, как их вассалы и подданные перестают иметь право на владение землей. Все очень просто: «Вассал моего вассала не мой вассал».

Еще через неделю я побывал в пожалованных владениях, посетив развалины замка Камара Исар и набрав дюжину вассалов из готских деревень. Закончив дела в Кафе, я на куттере «Азиз Николас» отправился к Ачи-Кале, откуда, не задерживаясь, поднялся по Южному Бугу до маленького островка под названием Александровка, где за последний месяц появились блокгауз и несколько хижин. Островка, на который прибыли новые поселенцы семьи маркиза Ингваря.

Прошла еще неделя, и куттер «Азиз Николас» оказался в Средиземном море в составе отряда кораблей, направленных от крепостной флотилии Ачи-Кале на усиление Средиземноморской эскадры.

Глава 3
Как козаки по морю Средиземному ходили

Наша маленькая флотилия попала в состав галерного отряда, под руководством рийяли (контр-адмирал) Мехмета Сулюка, командира египетских корсаров, в отряд которого временно входили галеры и шайки Черноморского бассейна.

Последняя неделя июля 1571 года стала поворотной точкой новой жизни попаданца в XVI век на территорию Османской империи.

Почти четыре месяца жизни прошли в таком напряженном ритме, что не было времени даже осмотреться и решить, а в ту ли я сторону иду? Местная жизнь подхватила мою судьбу и стала использовать по каким-то своим планам, заставляя меня удивляться и удивляться.

Очередное изменение моего мировоззрения произошло в последнюю неделю перед выходом в действующую эскадру, буквально за несколько дней до выхода.

В Османской империи снаряжение кораблей, участвующих в боевых действиях, осуществлялось за счет государства, в соответствии с утвержденными государством нормами. Даже если они принадлежат частным лицам. Мне открыли арсенал Ачи-Кале и выделили имеющееся на хранении оружие и припасы. Государство также выписало владельцу корабля денежное довольствие на содержание в период боевых действий экипажа корабля примерно на четырнадцать матросов и солдатов. Соответственно для этого экипажа выделили пять арбалетов, остальное холодным оружием, и кожаные доспехи. Не забыта бала и артиллерия. Если, конечно, владелец корабля решил ее использовать.

На вторые сутки снаряжения куттера в Ачи-Кале, после получения пороха и четырех вертлюжных пушек, из арсенала, с боеприпасами к ним и приспособлениями, к пирсу вдруг подошло четыре десятка настоящих казацких «чаек», которые выгрузили на пирс не кого-нибудь, а настоящих запорожцев. По крайней мере, таких, как я себе их и представлял.

Запорожцы в середине XVI века!

Запорожцы, спокойно, с радостными возгласами выпрыгивающие на пирс порта турецкой крепости, не рубящие головы турецким стражникам, а радостно обнимающиеся со старыми знакомыми! Нет, не с обычными знакомыми, а боевыми товарищами!

Гарнизон крепости с шумом и гамом вышел на пирс, встречать пришедшие в порт небольшие кораблики.

– Ты жив еще, старый хрен? – запорожец треплет убеленного сединами маленького, склонного к полноте янычара.

– Что со мной станется? А ты як? – обнимает янычар рослого козака, настоящего великана, с седыми усами и хохолком.

– Да вот собрались по зипуны к папистам. А ты как? Тоже пойдешь?

– Конечно. Уже неделю вашу паланку ждем. Как только вы запасы пополните, так сразу и выходим. С меня кальян.

Два обнимающихся боевых товарища пошли в крепость, за спиной которых слились воедино несколько янычаров и козаков, небольшой группкой следуя за парочкой ветеранов средневековых войн.

Торопунька и Штепсель – парочка украинских юмористов советских времен – вдруг оказалась на пирсе будущего Очакова, турецкого Ачи-Кале, или Галицкого Дешта. Только один из парочки был османским гвардейцем, а другой – козаком-запорожцем, готовым натурщиком всем известной картины Ильи Репина «Запорожцы», или «Запорожцы пишут письмо турецкому султану».

В 1571 году, более чем за полвека до провозглашения независимой козацкой державы, врага турков и татар, в турецкой крепости Ачи-Кале, братаются украинец и турок, собирающиеся в поход на папистов. Невероятно, но факт!

Десятки тысяч запорожцев, с хуторами и семьями, традициями боевого братства, оснащением и обеспечивающей инфраструктурой лучших воинов Европы, появляются не из воздуха, оказываются всего лишь наследниками пограничных войск Османской империи.

Жители поймы нижнего течения Днепра, территории Османской империи, граница владений которой проходила на севере по линии Днепровских порогов, и поэтому для государей Московии или Речи Посполитой, а до этого Великого княжества Литовского, жившие в Низовьях Днепра – ЗА ПОРОГАМИ.

Жители христианской провинции, выделяющие в соответствии с законами Османской империи с каждых двадцати домов холостяка в постоянное войско, – христианских азапов.

Изначально это были легкие лучники азапы, не имеющие брони и какой-либо униформы, с вооружением из щита, ятагана, дротиков, составного лука или арбалета, начинающие бой перед наступающими янычарами и заканчивающие бой в их рядах. Разделяющие с янычарами как радость победы, так и горечь поражения.

Воинскую подготовку мобилизованные молодые холостые мужчины – будущие христианские азапи – проводили в воинских лагерях и поселках, по законам и традициям янычаров. Только не в столице империи, а в выделенных провинцией землях, с центрами управления и делением воинской провинции, управляемой оттоманом-гетманом, по полковой системе с центрами самоуправления – по-турецки «паланка», от греческой фаланги. Их собирали по призыву в один кош (казарму) воинского лагеря со всеми атрибутами укрепленного лагеря, под управлением кошевого оттомана – полковника.

В мирное время козаки (азапи) несли пограничную службу на засеках (границе и заставах), в военное время, участвуя в походах войска султана, привозили домой добычу или жен, но не забавниц, наигравшись с которыми поступали по янычарскому обычаю, как Степка Разин с персидской княжной.

Таких неизвестных истории козаков-азапи в Причерноморье было множество, на Днепре и Дунае, Дону и Кубани. И даже Сенька Разин из их числа.

Найти козаков в османской армии было невозможно, так как еще до времен, которые в российской истории зовутся «Смутными», христианских козаков-азапи звали очень просто – черкесами. Черкесы – как для московитов, так и для османов, для ляхов и для литвинов, татар и персов, грузин и армян, и даже египтян.

Сразу становится видно огромное, задающее тон и традиции во всей Османской империи и за ее пределами, влияние выходцев из черкесов, как христианской, так и мусульманской веры. Один, из которых Дмитрий «Байда» Вишневский – основатель Хортицкой Сечи. Другой – мусульманин Касим-паша – наследник князей Феодоро и родственник христианского кабардинского князя Темрюка Идарова, отца жены Ивана Грозного Марии Темрюковны. И все они черкесы, как и князья Феодоро, как и правители Египта мамелюков. А сколько визирей или султанш из черкесов благородных кровей, родственников византийских императоров и султанов османских, знает история? Черкесы, живущие и промышляющие в пойме нижнего течения Днепра, от порогов до устья реки, приписанные к воинским поселениям в своеобразном треугольнике, созданном торговыми путями – «Чорным и Муромским шляхами». Те черкесы, отцы которых жили ранее в пойме нижнего Днепра во времена княжества Феодоро, были подданными Феодоритов и управлялись из одного из городов княжества, стоящего на Днепре и даже в третьем тысячелетии называемого – Херсон.

Далее – турецкая граница, почти сразу с началом Днепровских порогов, как раз там, где находится остров Хортица, а в будущем появится Днепровская ГЭС и город Запорожье, начинается противостояние двух козацких таможен (застав или засечных постов), турецкой черкесской и московитовской черкесской. Владений черкесского князя Вишневского (козака Байды), владетеля Черкес и козаков верховьев Днепра, вассала при жизни нескольких государей – царя Московского, короля Польского или хана Крымского. Соответственно по указке соответствующего сеньора воюющего то с турками и черкесами низовыми, то с поляками, вместе с черкесами низовыми и татарами крымскими, то с московским царем в союзе татар и турков или поляков.

В будущем именно земли козака Байды и станут центром государства, созданного Богданом Хмельницким, те земли, которые будут выдавать за Запорожье. Те земли, которые в момент, когда в Османской империи и Казанском ханстве будут наступать тяжелые времена, начнут выбрасывать на территорию Черного моря классических ушкуйников из Киевского воеводства, выполняющих заказы геополитиков европейских монархий на кораблях, носящих название «шайки». Это в следующих веках черкесское судно превратится в козачью «чайку».

Почти бесследно исчезнет в истории Томаковская Сеча, объединяющая на своих территориях будущих «Верных казаков» (черноморских) времен второй половины XVIII века, пришедших в подчинение к Екатерине II, почти одновременно с Крымским ханством.

Именно черкесы Томаковской Сечи, около восьми тысяч морских азапи Силистийского санджака, эйялета Ачи-Кале, пришвартовались на своих шайках к пирсу и берегу крепости Ачи-Кале в июле 1571 года, рядом с собирающимися в поход двумя галерами и куттером «Святой Николай».

Небольшая флотилия, возглавляемая Кали-рейсом, вышла на вторые сутки после прибытия черкесов, пошла вначале к Стамбулу, напрямую пересекая Черное море, следуя за флагманской галерой. Кали-рейс разделил четыре десятка шаек на три неравные части, закрепив за командирами галер двадцать и шестнадцать суденышек, выделив еще четыре в подчинение командиру куттера «Азиз Николас».

Бучма, Миколайчук, Хатко и Занько, попавшие в мой отряд кормчие и атаманы шаек, были словно сошедшие с полотен картин запорожцы. Бучма оказался именно тем высоким козаком, обнимавшимся с янычаром.

Скорее всего, так было задумано еще в крепости, так как маленький и склонный к полноте старый янычар, по имени Селим, оказался в составе корабельной абордажной команды.

Для лучшего учета боевых качеств моего корабля в составе разных типов кораблей и судов империи куттер объявили аналогом крупной бергантины, определив, что в период ведения боевых действий в состав экипажа должно входить до трех десятков гребцов и не менее двух десятков солдат. Так как мой кораблик не относится к гребным судам, то было решено обязать перевозить мне десяток янычар и два десятка крепостных азапи. Для применения установленных мной орудий Мурад-топчи выделил мне трех из десяти крепостных артиллеристов. Вообще со стороны Мурад-топчи мне удалось добиться, казалось бы, невероятной помощи и щедрости.

Не знаю, то ли Гасан-паша повлиял на главного крепостного артиллериста, то ли сам Мурад-топчи решил взять надо мною шефство, над новиком, имеющим отношение к его ведомству. В огромной империи в эти времена в наличии всего тысяча артиллеристов – фактически штучный товар.

В арсенале крепости я нашел заброшенную бомбарделлу – бронзовую микро-пушку длиной 300 миллиметров и калибром 25 миллиметров, прикрепленную к метровой длины колоде тремя железными кольцами, и с раскаленным прутом для зажигания пороха. Выдали мне и четыре десятка метров фитиля. Там же нашел три бочонка старого, еще не зернистого пороха. Подумал и решил – пригодится. Раз дают, то надо брать. Получил еще и целый пуд свинца. На отливку пуль и ядер.

Неожиданно маленький кораблик оказался переполнен людьми. Скученность получилась огромная. Это я так думал. Оказывается, в бергантину помещается 30 гребцов и 20 солдат – в суденышко 16 метров длиной и два метра шириной. Что уж тут мне говорить с моими семнадцатью метрами длины и почти четырьмя метрами ширины куттера.

В эти времена скученность на корабле – обыденное явление. На галерах водоизмещением 350 тонн количество гребцов было до 150 человек, а солдат абордажной команды немного меньше, и это при размерах корабля – 40 метров длины и 5 метров ширины. Что-то сродни большому сундуку можно было назвать каютой капитана, единственного, кто имел корабельную койку.

Пришлось придумывать, где разместить людей и настоящий корабельный гальюн парусника.

На носу и корме установил что-то типа подвесных балконов, с решетчатой палубой и дырками для нужды. На носу определил гальюны для простого народа, а на корме – для себя и пассажиров. Теперь, кому приспичило, переходит через борт на носу или корме и попадает на балкон, решетка пола которого находится примерно на полметра ниже палубы. Простое приспособление вдруг оказалось настоящим местом паломничества козаков с приписанных к кораблю «чаек». Теперь, даже стоя у берега, неприхотливые вояки, посетители мест общего пользования, стали чинно и не торопясь, иногда даже выстаивая в очереди, в которой всегда есть о чем поговорить, ходить в гальюн. Дабы не портить панычу настроения. На своем суденышке я навел порядок почти мгновенно. Не нравится – за борт, а потом на борт ослушнику шага нет. Да и мои люди тому настоящий пример.

Размещение трех десятков человек с оружием и продуктами – тот еще вопрос. Галеры, имея огромное количество людей на малой площади, практически каждому на борту выделяли только сидячее положение или останавливались на ночь у берега для обеспечения сна, отдыха и питания людей на берегу.

Мне такой расклад не подходил. Терять автономность и ходить по телам ночью и днем не хотелось.

Поэтому решил большую часть абордажников разместить на крупноячеистых сетях, вывешенных горизонтально за бортом и натянутых на бревна, один торец которых крепится и упирается к борту, а второй конец фиксируется тросом к вершине мачты. Таким образом, вдоль бортов корабля и вокруг его носа, горизонтально поверхности воды оказалась натянута крупнозернистая пеньковая сеть, на которой три десятка человек, без оружия и с голыми ногами, стали лежать или сидеть на переходе и даже ночью у берега.

Такое экипажам и гребцам шаек и бергантин даже не снилось.

Хотя мой кораблик и не был гребным судном, но объяснение того, что корабль может двигаться с помощью винта древнего Архимеда, с помощью нехитрого приспособления, которое выковал кузнец православной общины Ачи-Кале, прошло с пониманием. Также удалось объяснить, как с помощью паровой машины Архимеда можно вращать ось движителя, помогая гребцам в ускорении корабля, благо макет этой крутящейся и выпускающей пар турбинки, показываемой на школьных уроках физики, сделать несложно.

Лично командир флотилии и священнослужители проверяли механизм педального привода, кинематику которого через раздаточную коробку шпиля выборки трала я вывел на ось гребного винта. Теперь, словно спасательная шлюпка закрытого типа, мое небольшое суденышко было способно идти с помощью гребцов. Чем мы не преминули воспользоваться. В маленьком трюме удалось разместить только шестнадцать посадочных мест для гребцов, крутящих педали кинематических передач и обеспечивающих ход в четыре узла. Там же, в трюме, установили разборный помост, обеспечивающий ведение огня из амбразур крыши трюма.

Трюм и моторный отсек стали местом жительства дюжины моих вассалов, пары матросов, двух будущих корабельных механиков и приписных артиллеристов. Остальные члены экипажа разместились, как и на всех кораблях и шайках, – где придется на верхней палубе и в навесных забортных сетях, под натянутым тентом. Моя каюта превратилась во что-то похожее на баталерку, где живет капитан и брат Фома.

Брат Фома, который из монахов был переведен в священники, получил молодого послушника в подчинение, для руководства переписи документов маркиза Готии, и вновь оказался откомандирован на корабль вельможи.

Теперь в моей маленькой каюте разместилось аж четверо человек. Маркиз и батюшка, спящие на койках и лежащие валетом в проходе подростки – послушник Стефан и слуга Николай.

Устройство и уклад жизни маленького кораблика пришлось отрабатывать буквально на ходу. Хорошо еще, что экипаж куттера рос постепенно. Поэтому, когда возле моего корабля, на пирсе, собралось три десятка дополнительных воинов, я уже не удивлялся.

Да и куда удивляться. Те же самые козаки – сидят внутри небольшого суденышка, словно зерна в бобовом стручке, спят там же, вповалку. В отхожее место ходят также на виду у всех, прямо на ходу шайки.

И это еще ничего, Вот на галерах это вообще для меня ужас! На этом кораблике часть гребцов прикована к своему месту и справляет нужду тут же. Но даже этот запах ничто по сравнению с запахом пота работающих веслами полутора сотен мужчин, стремящихся дать максимальный ход. Поэтому корабельные офицеры и пассажиры обычно пытаются перебить этот шлейф ощущений с помощью ароматных духов.

Делаем короткую остановку в морском арсенале Касым-паши, занимавшемся строительством и оснащением кораблей, организацией судоходства и береговой службы и руководившем военно-морским флотом. Располагаясь на весьма значительном пространстве северного побережья Золотого Рога, оно включает в себя огромную верфь, самую большую не только в Турции, но и во всем мире, и собственно штаб (командование) военно-морских сил.

Пополняем запасы и продолжаем путь в Средиземноморье. Прошло как-то быстро и обыденно, фактически без моего участия. Все решал Кали-рейс и главный выборный походный атаман – гетман Паюк. Я же фактически ходил следом за моими атаманами или за Кали-рейсом и старался вникать в привычный для окружающих смысл и уклад жизни.

Вновь набрал себе того, что дали. Порох и свинец, болты арбалетные и стрелы, немного мраморных ядер к моим орудиям, ткань на навесы и паруса, пеньковые тросы и канаты, обычные бревна для боцмана и ремонта корабля после и во время боя и, конечно же, продукты.

Как понял, нравы здесь были очень простыми. Что решил голова, то и делаем. Вера в старших и опытных товарищей у окружающих меня людей безгранична. Да и как по-другому.

Выжившие в многочисленных боях воины с каждым новым боем все более сплачиваются в семью братьев по крови, прекрасно понимая, что без обученной молодежи ветераны тоже не выживут, холя и обучая новиков. А забранные от семейных очагов парни, привыкшие подчиняться главе семьи, естественно, находят замену семье в опытных ветеранах отрядов, вместе с которыми едят из одного котла.

Как-то сам собой сформировался быт и распорядок маленького отряда.

На идущих рядом галерах еда готовится непрерывно, в огромных котлах, снабжая пищей от 240 до 300 человек на борту. Экипажи идущих невдалеке десятков «шаек» ели что-то вроде сухарей, сухофруктов и вяленого мяса, прямо на ходу, или готовили горячее на берегу, когда ночевали у берега.

Расчет того, что на куттере будет экипаж, слуги и вассалы, примерно два десятка человек, не оправдал надежд. Действительность оказалась иной. Вместе с десантом на корабле разместилось почти полсотни человек. В последний момент пришлось покупать новый огромный казан для приготовления горячего. Благо такой казан на полусотню едоков оказался не редкостью. Полусотня – стандартное количество едоков экипажа шайки и первичной ячейки козацкого коша. Десятки таких котлов оказались в продаже на рынке, один из которых после покупки был почти сразу размещен на корабле с противоположной стороны борта, где устанавливался мангал.

Когда мы, наконец, вышли в поход, на обоих бортах сразу стали готовить кашу типа кулич и шашлык на всех находящихся на борту.

Такое решение оказалось правильным. Ведь, по местным обычаям, воинские люди, собравшиеся и вкусившие еды из одного котла, становятся шайкой или ватагой, так как ели из одного котла на «шайке». Далее идет новое обязательное событие в жизни такого коллектива: определение старшинства в ватаге – определение атамана.

Войны на море в это время еще не пришли к определению того, что капитан корабля на корабле всегда старший. В эпоху ренессанса, как правило, старшим на корабле назначался командир абордажной команды, до тех пор, пока он находится на борту, а командир корабля в этом случае выполнял обязанности командира экипажа. На борту куттера «Азиз Николас» старшим был определен командир янычаров – Селим, с подпольной кличкой Торопунька.

Принятое мной решение по организации общего котлового довольствия оказалось правильным. Буквально за несколько дней вновь созданный коллектив уже стал проявлять признаки чего-то целого.

Правда, не прошло без некоторых нестыковок. Например, на переходе по Мраморному морю Селим решил взять под свое командование готов. Не тут-то было. Вассал моего вассала не мой вассал.

Трифо Йури, самый первый вассал и теперь командир моих недавно появившихся вассалов, категорически отказался подчиняться Селиму.

Мое появление на верхней палубе предотвратило попытку Селима арестовать Трифо Йури. Услышав громкие голоса на палубе и какую-то странную возню, я, немедленно схватив пару арбалетов, поднялся на палубу.

– Стоять. Что происходит? – мой возглас остался без внимания.

Двое янычаров начали заламывать руки моему подчиненному. Рядом стоящие готы обнажили ножи, но, услышав мою команду, остановились, едва сдерживая себя.

– Я приказал стоять! – выпускаю под ноги Селиму арбалетную стрелу. Звук ударяющего по деревянной палубе болта громким щелчком заставляет всех обратить внимание на меня. Селим и его подчиненные оборачиваются.

Достаю из-за спины второй арбалет и направляю его на Селима. Из трюма начинают выскакивать готы с оружием в руках, собираясь за моей спиной.

С другой стороны, за спиной появившегося претендента на абсолютную власть янычара, начали собираться его товарищи, готовые обнажить оружие.

– Еще раз повторяю. Что происходит? Селим, говорите.

Налитые кровью глаза показывают, что командир погрузившегося на мой корабль подразделения переполнен яростью и отступать не собирается. Вот она проверка на вшивость. В этом случае есть несколько вариантов действий, один из которых броситься с оружием или без на гвардейца султана и погибнуть, оставив кому-то в наследство все свое нажитое… кому-то, кто заказал эту игру. Другой путь – раболепно начать кланяться перед простолюдином, хоть и из гвардии султана. Итог аналогичен первому. Самозванец из простолюдинов, туда ему и дорога. Голова с плеч, а кому-то… опять тому, кто заказал игру.

Наверное, надо сразу пустить стрелу в гвардейца повелителя. Сей момент освободить вассала, а позже отправиться на суд, где за убийство раба султана… опять голова с плеч… тому, кто заказал игру.

Может быть, броситься с голыми руками, без оружия, соглашаясь на банальную драку и оставив вассала без внимания, получить синяки и утирать кровавую юшку через челки синяков под глазами, в лучшем случае, если не убьют ради… того, кто заказал игру.

Выбрал абсолютно другой путь.

– Всем стоять. Всем встать за моей спиной. Приготовить оружие. Косте, перезаряжай. Николай, иди сюда, – обращаюсь своим к людям. Не глядя, передаю разряженный арбалет готскому новику Косте сыну Тодора. Мои люди, получая команды, начали перегруппировываться за моей спиной. Переходя сквозь строй столпившихся на баке и шкафуте янычаров и азапи.

Движение подчиненных противника также начало приобретать более осмысленные действия. Янычары тоже стали группироваться за спиной Селима и стоящих возле него бойцов, заломивших руки Трифо.

На маленьком кораблике скопление полусотни человек на верхней палубе фактически не оставляло свободного места.

– Я здесь, сеньор, – Николай, напомнил о себе.

– Николай, принеси ножницы и кусочек ткани. Быстро.

Мальчонка почти мгновенно испарился. И тут же мне в руки вернулся заряженный арбалет. Я вспомнил о Косте и еще четырех новиках.

– Косте, бери Николая и новиков и с арбалетами в трюм, будете помогать. Закрыться. Без команды огонь не открывать.

Слышу за спиной крики Косте, собирающего моих малолетних вассалов. Практически каждого третьего. Топот ног и громкое закрывание люка. За спиной новое шевеление – перестраивающихся готов. Почти одновременно с закрытием люка рубки начали закрываться люки рубки и открываться бойницы рубки и крыши трюма. Еще несколько мгновений – и из бойниц появляются наконечники болтов взведенных арбалетов.

Приготовившиеся к бою янычары первой шеренги и приподнявшиеся над ними янычары второй шеренги вдруг начали перебирать ногами и пытаться отодвинуться от появившихся прямо у ног столпившихся людей амбразур. Наконец пелена ярости в глазах турецкого командира спадает, а расширенные глаза желающего боя бойца превращаются в две щелки. Он пытается переосмыслить изменившуюся ситуацию.

– Твой слуга не подчинился мне и должен быть наказан, – наконец заговорил янычар.

– Это мой вассал, а не слуга и тем более не раб. На моем корабле только я имею право командовать своими людьми. Раб повелителя на корабле может командовать только рабами султана. Кто ты такой, чтобы распоряжаться моими вассалами? – пытаюсь опустить значимость командира маленького отряда янычаров и азапи.

– Я главный командир отряда на твоем корабле! – наивный вояка попадается легко и просто в ловушку софистики.

– Да, раб повелителя Селим! Ты главный командир отряда янычаров и азапи на моем корабле. Повторяю, на моем корабле, который везет твой отряд в бой. Отряд из рабов султана и азапи – это и есть твой отряд. Почему ты решил, что рейс и тимариот султана, маркиз Ингварь должен подчиняться простому неграмотному рабу? Ты решил, что ты ровня маркизу, бею или паше? – решил спровоцировать простого рубаку, поставив его в состояние противостояния с сословием власть имущих.

Декларация прав еще не значит их соблюдение, а понятие кастовости в любой монархии соблюдается неукоснительно. Раб не есть сеньор! В противном случае он бунтарь.

– Этот гяур не выполнил мой приказ, – «закусивший удила» янычар уже с некоторой неуверенностью повторил ранее сказанное.

– Почему мой вассал и лейтенант отряда моих вассалов на моем корабле, в море, а не в бою, должен выполнять приказы пассажира, даже если он временный командир рабов султана? Селим, ты что благородный? Сколько лет твои предки служили нашему повелителю?

Простой вояка все более тонет в опасной игре слов, называемой в философии софистикой.

– Нет. Я с детства в янычарах, – что-то еще пытающийся доказать полуграмотный вояка окончательно сник. Начав бегать глазами вокруг, ища поддержки среди толпы, уже явно не поддерживающего его окружения. Не тут-то было. В это время все знают свое место в иерархии. Почтение старшему сословию в крови. Даже держащие моего вассала янычары ослабили хватку и начали озираться, ища поддержку среди своих побратимов.

– Род моего вассала и слуги Трифо Йури сотни лет назад уже служили моей семье и моим предкам – вассалам Мангупа, тогда, когда род повелителя правоверных и вселенной еще не владел великим Стамбулом. Не тебе, безродному рабу повелителя, командовать вассалами маркиза, азабагахази (командира морских пограничников) и рейса флота султана, – давлю на простого солдата, хоть и дослужившего до седин. – Думаю, зря тебе доверили столько людей, наверное, придется просить у паши взять всех азапи под мое командование. Ты явно не справляешься с доверенной тебе честью командира маленького отряда, путешествующего на моем корабле. А теперь докладывай, почему ты посмел арестовать лейтенанта Трифо? – Все, теперь эта деревенщина явно попала в психологическую ловушку беседы опытного карьериста, выходца из общества, где уже шестилетний ребенок создает логические комбинации в беседе ради своих целей.

Хочешь – не хочешь, а докладывать надо. Иначе – бунт. Отвечать о том, что Селим не знал, что Трифо тоже из благородных и даже лейтенант, о том, что он думал, что тот слуга эфенди Ингваря… Далее началось обычное несвязное бормотание пытающегося собрать свои мысли человека, оказавшегося «не в своей тарелке» и, как говорится, «играющего не на своем поле». Его собственное окружение уже было явно не на его стороне, побратимы янычары сами не могли понять, а что же такого произошло и почему их брат по оружию вдруг сделал такую глупость? А какую глупость? Тоже вопрос!

Ясно одно – решил сравняться с благородным! Ничего себе! За такое и голову потерять можно! Что на него нашло?