Текст книги "Его величество и верность до притворства"

– Что это значит? – Луи в ответ даже потемнел в лице.

– Тоже самое, воскликнул и маркиз де Шубуршен, не услышав в ответ достойного ответа, а одно лишь бульканье кружек. Что заставляет маркиза выхватить шпагу и направить свой ход к ближайшему столику – с теми тремя пропойцами (маркиз в таком важном деле, решил быть последовательным). Ну а те, как оказывается, были ещё те, непримиримые с действительностью типы, что уже дальше своего носа не видели и дальше себя не слышали, что сразу же понял подошедший к ним маркиз. Но разве в таком принципиальном деле, для маркиза могут быть отговорки (и тем более авторитеты), тем более их и не последовало, и даже падение под его осуждающим взглядом ему в ноги, одного из явно раскаявшегося в своём поступке типа и то, не смягчило нрав маркиза.

И маркиз, подойдя к этому столу, недолго думая, но всё же, думая за этих сидящих за столом типов, которые совсем не думают о последствиях, которые несёт их воздержанность в плане величания короля, хватает со стола кувшин с вином и под ошалевшие взгляды этих пропойц, в несколько глотков осушает кувшин. После чего маркиз удовлетворённо смотрит на эти, благодаря ему, протрезвевшие рожи пропойц, и дабы закрепить за ними понимание, что нужно себя благопристойно вести в обществе титулованных особ, разбивает кувшин об голову наиболее головастого из них.

Ну а когда правда за тобой и даже в виде кувшина, сила в твоих руках, то она всегда достигает своей цели, отправляя невежду следом за своим товарищем под стол. После чего маркиз переводит свой принципиальный верноподданнический взгляд на третьего, уже не сомневающегося в неизбежности возмездия пропойцу, и уже готов наставить его на путь истинный, как вдруг со спины маркиза, громко звучит возражение:

– Сударь. А не кажется ли вам, что вы слишком шумны и мешаете другим думать? А это заставляет задуматься уже о вашем, непозволительном для дворянина поведении.

Что вызывает ярость на лице у маркиза, вынужденного отложить расправу над однозначно заговорщиком, с которой он поворачивается в сторону того самого столика, где сидящие за ним обладатели мушкетёрских усиков, бородок и шпаг в придачу, сразу же не понравились ему. Для чего, собственно, он и применил этот свой стратегический подход к этому столику, где на его примере, хотел продемонстрировать этим, судя по их форменной одежде – мушкетерам, которые никогда в одиночку не ходят, а строго по трое (почему в таком количественном составе, трудно сказать. И если не считать удобства собутыльничинья и тактической позиции в фехтовании, то над остальным стоит подумать), на что способна крепость его рук. Ну а раз они намёкливых поступков не понимают, объяснением чему, может служить, как их большая привязанность к своему тупоумию, которому способствует количество ими выпитого или же их близость к шпагам на службе короля, то маркиз всегда готов преподать им урок по фехтованию.

Правда, трое против одного, не совсем честно, и маркиз, чья школа выживания в различных уличных переделках учит, что не знание арифметики с её неравенствами, часто больно колется и поэтому, он решает внести раскол в это представляющее для него опасность, единство мнений и шпаг. И маркиз насколько позволяет скоротечность времени, быстро пробегается по этим противостоящим ему лицам, для того чтобы на основании внешних данных, составить о них свой психологический ответ.

– Значит так, тот, кто выдвинулся вперёд, скорей всего заводила. – Начал делать поспешные выводы маркиз де Шубуршен, вглядываясь во внешние представления, выдвинувшегося к нему со шпагой наперевес, наиболее рослого из троих мушкетёров. – Ну, а судя по тому, что у него нет перчаток, то он самый опасный и бедный из них мушкетёр. – Приметив эту особенность одежды первого мушкетёра, на котором между тем, не было одето той форменной отличающей мушкетёров одежды, маркиз де Шубуршен даже несколько засомневался в своём успехе. – Да и шрам под его левым глазом, о многом говорит. – А вот эта приметливость маркиза де Шубуршена, заставляет его развести руки и, расплывшись в улыбке, признать в этом опасном, как он думал мушкетёре, своего дальнего родственника – капитана королевских гвардейцев Николя де Витри, маркиза де л’Опиталя.

А ведь именно капитану де Витри, маркиз в своё безоблачное время, косвенно и оставил на память этот шрам на щеке, правда, не просто так (маркиз не столь богат, чтобы разбрасываться, даже чем попало), а в ответ на брошенную ему перчатку. И теперь-то становится понятна истинная причина отсутствия перчаток на руках капитана де Витри, в своё время поклявшегося, что он не оденет перчаток, пока не отправит на тот свет, этого подлеца и не пунктуального на отдачу долгов, маркиза де Шубуршена.

– Я совершенно не понимаю, о чём это ты ведёшь речь? – в ответ на вопрос капитана, когда он соизволит отдать занятый и что не маловажно, совместно пропитый пистоль, маркиз де Шубуршен, искренне изумился в ответ, действительно, не понимая всех этих притязаний капитана де Витри, на его пистоль.

– Не хотите ли вы сударь прослыть не пунктуальным человеком? – приподнявшись из-за стола, в одном, совсем в другом трактире, куда их занесла нелёгкая, потемнев в глазах, начал снимать с себя перчатки капитан де Витри.

– Пунктуальность, прерогатива королей, а я пока что птица не столь высокого полёта. – Усмехнулся в ответ маркиз, незаметно отступая назад к дверям. Ну а капитан де Витри, которого уже вывело из себя это бахвальство маркиза, использующего в своём лексиконе новомодные словечки, о которых он, не бывающий при дворе, ничего не знал, в один момент сорвал с руки перчатку и со словами: «Да подавись ты!», – с сильнейшего размаху, очень ловко забросил себя под стол, где он об осколок кружки и получил этот свой, такой приметливый шрам (и чего недоволен, теперь может хвастаться в женском обществе, указывая на свой героизм). Но это дела давнишних, недельной давности времён, что при их образе жизни, слишком длительный период, о чём уже и не вспоминается. Так что радость их встречи, не могла быть омрачена всеми этими мелочами.

Ну а маркиз маркиза, если вовремя друг друга узнает, то всегда с полуслова поймёт и за свой стол пригласит. И капитан де Витри, чьи мысли уже три дня были погружены на дно кувшина, из-за чего он сразу и не признал своего родственника маркиза де Шубуршена, в чём частичная вина была и на маркизе, чей поистасканный вид, мог претендовать лишь только на титул лавочника из Эльзаса, обняв своего ненаглядного родственника маркиза де Шубуршена, которого он в следующий раз, непременно заколет, если тот не отдаст занятый им пистоль (всё же временами, капитан бредит дурными фантазиями и сказками, в которые кроме него никто не верит), садит его за свой стол. Где для начала, вливает в себя, а затем и в маркиза по кружке вина, ну а после этого, откинувшись на стул, под свой храп засыпает (видимо, как раз сильная усталость капитана и дала ему возможности сразу узнать маркиза), что даёт возможность маркизу, также откинувшись на стул, приступить к знакомству с его верными товарищами по шпаге – мушкетёрами.

– Имею честь представиться. – Поддав под зад мимо проходящей служанке, так образно начал своё представление, сразу же понравившийся маркизу своей непосредственностью общения с женским полом, барон де Сежан, который, правда, представил себя под другим именем – барон да Будь. – Что в развёрнутой версии означает, – барон придвинулся к столу и, посмотрев с прищуром на маркиза, сказал, – Не буди лихо, пока оно тихо. И будь со мною честен и тогда у тебя всё будет.

– Звучит обещающе. – Усмехнулся в ответ маркиз, поднимая кружку. После чего звучит громкое: «Будем», – и лица маркиза и барона прикрываются кружками из-под которых только что и слышно, как глотательные движения их глоток. После чего кружки ставятся на стол и наступает очередь мордатого мушкетёра, чей рот, дабы оправдать свою мордатость, всё это время был занят поглощением того, чего в него затолкнут мясистые пальцы обладателя этой мордатости, которую, как выяснилось через барона да Будь, носил на себе тоже барон, правда с другим именем – да Забудь.

В чьих именах, маркиз своеобразно своему мышлению углядел их некую творческую самопризнательность к своему характерному образу жизни, выраженную через это их имя. Что, в свою очередь, навело маркиза на логическую мысль, что возможно, и баронский титул, мог ими также с лёгкостью их фантазии присвоен. Но выпитое вино и гостеприимство товарищей его родственника, отбросило в сторону все эти не способствующие пониманию, мысли маркиза, да и к тому же появление Жозефины, напомнило ему, что он сегодня должен держаться на ногах, и ни при каких условиях и с её стороны лестных предложений, не пасть перед ней или к ней в ноги; в общем, куда он сподобится.

Ну а стоило маркизу только подумать и даже посмотреть в сторону Жозефины, улыбающейся почему-то не ему, а какому-то, непонятно откуда появившемуся, щёгольского вида прощелыге, как внутри маркиза тут же всё закипело. И он уже готов подорвавшись на ноги, на шпагах отстаивать свою стойкость, как вдруг расплывшиеся в отвратительных улыбках лица его новых знакомых – баронов, которые даже приосанились и отвели свои носы от кружек с вином, заставляют его вначале удивиться такому преображению этих гвардейцев, а затем, решив, что это не спроста, повернуть своё лицо в сторону их вожделённых взглядов.

Ну а там маркиз, натолкнувшись на образ небесной красоты, только что, однозначно спустившейся с небес благородной дамы, лицо которой ещё не было прикрыто толстым слоем белил, а губы краснели не от помад, а от всего лишь её любви к землянике, тут же заставил маркиза воспылать к ней любовью и задумчиво припасть к полной кружке. Которая, что странность такая, не успел он подумать, а она уже пустая (об этом стоит подумать трактирщику, не следящему за своевременной наполненностью кружек). Сама же дама, судя по всему, оказавшись здесь по воле каких-то непредвиденных её пьяным кучером дорожных обстоятельств, чувствуя неловкость, под решительными на счёт себя и своих шансов на адюльтер взглядами присутствующей публики, вслед за бравого вида молодцом, занимает самый крайний стол, и как всем своим сердцем чувствует маркиз де Шубуршен, ждёт, когда выпадет возможность вознаградить его своим взглядом.

Правда, исходя из того, что увидел маркиз, бросив на своих новых знакомцев взгляд, то те, судя по их выразительным лицам, имеют на счёт этой дамы свои совершенно не учитывающие его мнения виды. Ну а такие глубокие противоречия во взглядах на предмет своего обожания, разрешаются только одним единственным способом – умелым уколом шпаги, что в каком другом случае непременно предложил бы баронам маркиз. Но маркиз отличался повышенным чувством благородства и он терпеть не мог не благодарности, на которую его подбивали эти виды симпатичной дамы, чью благосклонность можно завоевать и, не используя острую шпагу. А вот на эту мысль его навёл, как бы это не звучало странно, вид любезничающей с этим франтом Жозефины, которая уже из-за одного своего выставленного так близко к носу этого франта декольте, в которое тот уже мог бы пускать свои слюни, заслуживала от него хорошей трёпки по своему крепкому заду.

Ну и маркиз, придя к решению не убивать баронов на дуэли и тем более из-за угла, а вот преподать урок ветреной Жозефине будет в самый раз, хватает кувшин со стола и под изумлёнными и частично жадными взглядами баронов, припадает к нему. После чего, обливаясь вином, выпивает всё содержимое кувшина и, звучно икнув, шумно ставит кувшин на стол, тем самым заставляя обратить на себя внимание у сидящей в трактире публики, в том числе и Жозефины.

– Я несказанно удивлён! – громогласно оглушил помещение трактира маркиз де Шубуршен, почему-то обращаясь к застывшему в изумлении от такой её выборности, барону да Забудь. – Беспримерной отваге и смелости владельцу трактира, папаше Пуссону. – Теперь уже трактирщик папаша Пуссон, под переместившимися на него изучающими взглядами посетителей, раскрыв рот, обомлел на месте. Ну а подвыпившие гости заведения, чьё любопытство было возбуждено словами маркиза, теперь пытаются понять, как это они раньше не замечали за этим, трусливого вида папашей Пуссоном, таких выдающихся его достоинств. И видимо, противный вид папаши Пуссона, который как все знали, тот ещё прохиндей и хитрая подлиза, не сумел их разубедить в обратном, раз все эти выпивохи, теперь уже с сомнением, перевели обратно свои взгляды на маркиза.

Маркиз же тем временем оставил в покое барона да Забудь и, переведя свой взгляд на папашу Пуссона, отчего последний даже побледнел, сжав руки в кулаки, заявил:

– А ведь на папашу Пуссона, без хорошей винной приправки, и без омерзения и тошноты во всём теле не посмотреть.

Ну а это заявление маркиза де Шубуршена вновь возвращает взгляды посетителей к папаше Пуссону, чья явная не симпатичность, с бородавкой на носу и выдающимся носом и губами, не смотря на их не чёткие зрительские взгляды, уж очень выразительно видна. Что заставляет всех этих наблюдателей согласиться с маркизом, ну а натур чувствительных, представивших, как папаша Пуссон своими губошлёпами, делает пробы вина, тут же припасть к кружкам с вином, а затем под столы с выворотными целеустремлениями. Правда, среди посетителей трактира, были люди и глубокого склада ума, и они всегда доискивались до сути заявлений, где на этот раз, им не была до конца понятна взаимосвязь заявленных на счёт папаши Пуссона объявлений. Но маркиз де Шубуршен и сам не любит всяких намёков и недоговорённостей и он, не дожидаясь, когда возникнут вопросы, заявляет:

– Так вот, к чему я всё это говорю. – Приподнявшись на ноги и, обведя помещение трактира, где на один момент задержался на обращённом на него взгляде симпатичной дамы, маркиз, повысив голос, говорит. – А то, что смелость может исходить, либо в одном случае, из беспримерного мужества, либо же в другом, от беспримерной глупости проявившего эту смелость. Ну а, судя по тому, что папаша Пуссон, на чью рожу без сомнения в природную доброту не посмотришь, не спешит наполнять наши порожние кувшины, тем самым, не давая нам возможности смириться с этим грубым миром и его ярким представителем папашей Пуссоном, то он одновременно – беспримерно смел, раз вынуждает нас ждать и беспримерно глуп, раз думает, что ему за это не воздастся. – Маркиз в подтверждении своих слов, схватил пустой кувшин и уже сам готов им воздать папаше Пуссону по его пустой голове, как папаша своим истеричным зовом: «Жозефина!», – сумел-таки отсрочить сгустившуюся грозу над его головой.

Правда, в самый первый момент, когда папаша Пуссон крикнул Жозефину, у многих в голове закралась крамольная на счёт папаши Пуссона мысль. Что он, не только не смел и глуп, но и к тому же совершенно не проявляет никакого благоговения и почтения к женскому полу (что было), и готов пожертвовать даже самими прекраснейшими его представительницами (спрятавшись за юбкой Жозефины), для того чтобы оградить свою лысину, от теперь уже понятно, что от справедливого удара кувшином по его голове. Ну а такая подлость папаши Пуссона, нестерпима даже для самого последнего подлеца и пропойцы, которых всегда бесчисленно в его трактире, и которая не может не вызвать всеобщую ненависть во взглядах на него и готовностью воздать папаше Пуссону за его гнусность поведения не оплатой счетов, как вдруг выясняется, что папаша Пуссон кликнул Жозефину по другим веским причинам – быстро обслужить заждавшихся титулованных особ.

Что, впрочем, не отменяет того, что папаша Пуссон, всё-таки гнусный тип, и определённо наживается на слабостях человеческого люда, спаивая его в своём трактире. С чем, скорей всего, не смогли смириться близлежащие к выходу их трактира забулдыги и они, как люди особой чести, решили не прощать папаше Пуссону его явной подлости и больших отпускных цен на вино, и пока папаша Пуссон находился в онемении, быстро выползли из-под столов и из трактира.

Что же касается маркиза де Шубуршена, то он теперь, после всего случившегося, явно не доверяя папаше Пуссону, а в особенности изменнице Жозефине, решил проследовать за ней и проверить, а не собирается ли она там, будучи в заговорщицких отношениях с папашей Пуссоном, слишком сильно разбавить водой подаваемое им вино. «Хотя нет. И этот папаша Пуссон, несомненно настолько подл и хитёр, что решит вообще не разводить вино, для того чтобы мы, упившись, потеряли человеческий облик, а затем, потеряв последний рассудок и, потратив у него в трактире все до последнего пистоли (маркиз не забыл, что его карманы пусты, но разве он, хотя бы из чувства локтя, может быть безучастным к растратам своих товарищей), принялись бы склонять его служанок к разврату», – маркиз даже вспотел от этих подлостей папаши Пуссона, а ещё больше от представших ему задних видов Жозефины, прямо перед ним наклонившейся, чтобы зачерпнуть из огромного чана вина, в этой винной кладовой, куда вслед за ней, зашёл и маркиз.

Ну а маркиз, будучи в задумчивом положении, даже не успел опомниться, как за него всё сделала его, впитанная дворцовым этикетом, галантность, которая терпеть не может, когда на его глазах, дама склоняется под грузом, больше ответственности, чем тяжести, и сразу же приходит на помощь этой даме. Ну а то, что руки маркиза оказались не в тех местах на теле Жозефины, то всему виной её распутство, за которое маркиз её и решил проучить, мягко выбивая пыль из её зада. Правда Жозефина, столь ветреная особа, что не сразу осознала, что маркиз пришёл к ней не шутки шутить, а серьёзно с ней поговорить на счёт её слишком привольного поведения с тем франтом и, принявшись смеяться, даже позволила себе дать по рукам маркизу.

– Отпустите маркиз. Я на вас обижена. – Отбиваясь от маркиза, ещё смеет применять женские хитрости Жозефина.

– За этого распушившегося павлина? – сурово посмотрев на Жозефину, сказал маркиз.

– Он в отличие от вас не скупится на подарки. – Поправляя на плечах платок, хмуро ответила Жозефина.

– Ах, так. Да я его сейчас же на шпагу насажу. – И маркиз, не выдержав этого себе предпочтения, где таким нестерпимым способом была поставлена на одну сравнительную доску его бескорыстность, которой всегда отличаются чистые и благородные чувства, и эта подкрепленная богатством, предприимчивость этого франта, в бешенстве потерял голову и, выхватив шпагу, скорей всего, оттого, что у него уже не было никакого терпения, взял и приставил её к груди Жозефины. Ну а Жозефина в свою очередь, не только в прекрасной форме, но ещё к тому же сама себе на уме, и она вместо того чтобы, как это делают придворные дамы, побледнеть и упасть в обморок, берёт и, надавив грудью на шпагу, так сказать, сама решает проткнуться.

Маркиз же, видя столь близкие и опасные отношения Жозефины с его шпагой, которая начала даже подгибаться под её давлением, даже замер в страхе, правда, за кого или за что, он так пока ещё не разобрался. И трудно сказать, чем бы закончилось это противостояние, если бы маркиз не нашёл нужные и очень своевременно (Жозефина уже укололась) сказанные слова:

– А ну, раздевайся! – Ну а такое, вплоть до венца ведущее предложение, всегда сбивает столку, и приводит к растерянности чувств и вслед за этим одежд, у даже самых неприступных и одетых в дорогие шубы сердец. Ну а если тобою носится, не то чтобы дорогая, а скажем так, незаслуживающая внимания и заплат при порыве одежда, то от неё, только поступи предложение – хочется поскорее избавиться, а для этого надо её срочно снять. Ну а чем у носительниц одежд эта самая их одежда, менее требовательна к себе, то тем требовательней к ним хозяйка. К тому же, в данном случае хозяйка этих одежд, гораздо чаще и охотнее делает подобные попытки к своим переменам, которые больше, конечно, ведут к разочарованиям, нежели к новым платьям. И хотя эти предложения снять с себя потасканную одежду, редко ведут к обновкам, но попытаться всё же стоит.

И, в очередной раз положившись на слово маркиза, сняв с себя одежды и тем самым предоставив себя в его распоряжение, Жозефина вновь была жестоко обманута в своих ожиданиях, когда обнаружила, что маркиз на этот раз, использовав её дальновидность взглядов по поводу их взаимоотношений, теперь уже дезориентировал её прямотой своих предложений (а раньше использовал околичности; до чего же непредсказуем), где как оказывается, ему была нужна не она, а её одежда. А уж такого подвоха от одежды, хоть и поношенной, но всё же своей одежды, она уж точно не ожидала. Но не успевает Жозефина возмутиться, заявив, что ей холодно, как переодетый в её одежду, теперь маркиз де Жозефина, обещая ей вскоре вернуться, согревает её поцелуем. После чего маркиз, чья безволосая лицевая внешность, всегда бросала вызов новомодным усикам и бородкам, на этот раз содействовала его задумке, берёт приготовленный на вынос кувшин с вином, делает из него пару подкрепляющих глотков и направляется в общий зал, чтобы обслужить заждавшихся вина посетителей.

Ну а появление в наполненном винными испарениями и их людскими источниками зале молодой особы с кувшином вина, конечно же, не может пройти незамеченным и не воодушевить некоторые, много о себе думающие натуры. Так в качестве главного препятствия к своей цели – благородной дамы, перед маркизом де Жозефиной, встаёт слишком смелый и нетрезвый непонятного вида, явно не месье, а скорее какой-нибудь пройдоха.

– Красотка, даже не пытайся сомневаться в моей силе убеждения. – Перегородив путь маркизу, плотоядно улыбнувшись, проговорил этот явно пройдоха, и сразу же, решив воспользоваться занятостью руки маркиза, попытался ухватиться за то, что он надумал. Ну а на то, что этот пройдоха нацелился и что себе он беззастенчиво надумал, то об этом маркиз даже в самых безумных снах себе не мог представить и, конечно же, позволить свершиться такому пренебрежению к своей личности не может. И маркиз быстро уловив момент, когда этот плотоядный тип размахнулся для того чтобы отметиться на нём, в один ход сокращает между собой и ним расстояние, и к полнейшему выдоху из себя этого пройдохи, в один удар коленом в то место, которым он в данный момент думал, приостанавливает все его внутренние жизненные процессы.

Ну а пока этот плотоядный тип, согнувшись, пытается кое-как продохнуть, маркиз быстро достигает тот самый столик, за которым под надзором, слишком уж подозрительного ко всем молодца, занимала своё место, завладевшая сердцем маркиза, пусть будет таинственная дама.

– Сударыня! Не знаю, как вас величественно величать, но можете не сомневаться, вас здесь обслужат по-королевски. – Ловко обойдя подозрительного молодца и, приблизившись к даме своего сердца, обратился к ней маркиз де Жозефина. Эта же таинственная дама, как оказывается, весьма избирательна и, она, видимо подражая в подозрительности, тому рядом с ней сидящему молодцу, прежде чем сделать заказ, решает внимательно присмотреться к той, кто будет обслуживать её стол. Для чего она, откладывает на стол свой, не справляющийся со своей задачей, отогнать винные запахи веер и, внимательно вглядывается в лицо маркизу де Жозефине.

Ну а эта таинственная дама, не то, что тот согнувшийся в себе пройдоха, не знающий должного подхода к дамам, даже если в качестве их выступают маркизы, и она с первого взгляда видит и даже понимает, что к чему. Правда, она не спешит докладывать о своих открытиях своему, скорей всего братцу, нетерпимому ко всякому к ней ухаживанию и, приподняв обратно веер, призывно машет им маркизу. Маркиз же, хоть и маркиз, но далеко не дурак и он, поняв этот её сигнал, пригнулся, чтобы не только вдохнуть исходящий от неё аромат весны, который слегка портит запах новомодной флёрдоранжевой воды, но и без примесей внешней обстановки, услышать её голос. И таинственная дама, не то чтобы разочаровала, что уже одним подозрением на это, звучит кощунственно и, пожалуй, требует вмешательство её злобного братца, а как раз очаровала, заставив маркиза даже поправить на себе Жозефинин платок и высунуть по больше ухо.

– А вы разве знаете, как обслуживают на королевских балах? – хитро прищурившись, спросила таинственная дама маркиза.

– Бывал. – И маркиз в пылу чувств, не сдержался и, пожалуй, выдал себя этой таинственной даме. Правда, эта его оплошность, была замечена только таинственной дамой, и даже сам маркиз не заметил, как он, слишком не задумываясь об окончаниях слов, говоря так, тем самым себя выдаёт. Ну а таинственная дама, видимо, слишком сильно любит различного рода секреты и авантюры, раз она не спешит с ними расставаться и, оставляя всё, как есть, не раскрывает перед маркизом открывшееся ей, даже и без этих уточняющих его слов.

– Так может, расскажите? – задержав на руке маркиза веер, вглядываясь ему в глаза, спросила таинственная дама.

– И что, рассказал? – отодвинув в сторону посредника, посредственного рассказчика, заподозренного в однобокости изложения и пойманного на проглатывании слов герцога Шабера, спросил приглашённого к себе во дворец маркиза де Шубуршена король Луи.

– Сир. Я бы вам рассказал. Но, к моему сожалению, непредвиденные мною обстоятельства, не позволили продолжить наше знакомство. – Сделал паузу маркиз. – Так выбежавший из винного погреба, где мною на время была оставлена Жозефина, тот щёголь всполошил всех и я, чтобы не раскрыться перед таинственной дамой, был вынужден срочно покинуть трактир. Правда, я, забежав во внутренний двор трактира, сумел быстро избавиться от женской одежды, после чего, воспользовавшись задним входом, вновь попал внутрь трактира. Где к этому времени, этот ряженый павлин, заручившись поддержкой своей многочисленной свиты, состоящей из хмурого вида бандитов, начал задавать слишком много вопросов оставленным в неведении насчёт меня баронам.

Ну а я, как и всякий дворянин, терпеть не люблю когда так бесцеремонно, за моей спиной треплются и, конечно, сразу же выхватил … – маркиз де Шубуршен своей импульсивностью сказанного, даже на мгновение взволновал короля, забывшего о находящихся вокруг него гримёрах, готовивших его сценический образ для участия в постановке балета «Любовь Рено и Армиды», и повернувшегося в сторону стоящего чуть сбоку от него маркиза. И хотя такое внимание короля, конечно, льстит маркизу де Шубуршену, всё же он вынужден успокоить своего государя.

– Сир. Поспешу вас успокоить, но я выхватил не шпагу, а куриную ножку из рук сидящего рядом со мной за столом горожанина, который уж серьёзно увлёкся разговором со своей полной кружкой и слишком демонстративно выставил напоказ эту куриную ножку. Но я ведь, как-то должен был обратить на себя, этого стоящего ко мне спиной нахала. Вот я и выхватил эту ножку и, дабы она из-за своей жирной массивности, не причинила большого вреда этому щёголю, вначале, откусив, избавил её от лишнего мяса, а уж затем, один ловким попаданием в затылок этому щёголю, напомнил ему о правилах приличиях.

Что, при виде его недовольной физиономии, которую он продемонстрировал, повернувшись ко мне, им было не только понято, но и достаточно близко принято к сердцу. Ну а, судя по его дёргающимся усикам и бегающим из стороны в сторону глазам, он был к тому же очень нервным типом. Так что, мне теперь нужно было учитывать, не только фактор поднявшихся из-за столов со своими злодейскими рожами и шпагами наперевес подручных этого щёголя, но и то, что их хозяин проявлял все признаки неуравновешенности, а это значит, что с ними договориться по-хорошему не удастся.

А это уже требовало от меня срочных соображений, как дальше действовать при таких ограниченных помещением трактира обстоятельствах, где против меня, не считая этого щёголя, выступило сразу шесть угрюмых противников, главарём которых выступал пришедший в себя, уже раз получивший, тот самый неугомонный пройдоха. Ну а такой количественный перевес противника, даже не смотря на поддержку волнующегося за меня взгляда таинственной дамы, заставляет меня искать помощи, которую мне могут оказать лишь только капитан де Витри и его друзья мушкетёры.

Но их отстранённый и несколько усталый вид, говорит о том, что они вследствие того, что слишком долго не вставали из-за стола, потеряли связь с окружающим и главное, с частями себя – головой и ногами, и для того чтобы заручиться их поддержкой, мне не стоит полагаться на их природные позывы, а непременно нужно шумно взбодрить их. При этом нужно было действовать как можно сообразительней и быстрее, ведь и противник, не стоял на месте и, судя по наличию в левой руке их главаря даги, то они скорей всего бывалые вояки и настроены более чем серьёзно.

И я, Сир, чтобы перехватить у них инициативу и заставить занервничать их сердца и задрожать руки, выхватив на этот раз свою шпагу, что есть силы, закричал столько раз меня спасавшую фразу «Да здравствует король!». И судя по изумлённым лицам этих злодеев, в один звуковой момент натолкнувшихся на невидимую стену оглушительного недоумения, заставившую их, замявшись на месте в поиске ответа, посмотреть на своего хозяина – щеголя, то я действовал верно. Но всё же, звучащий в этой фразе посыл, означающий ваше покровительство, Сир. – Маркиз де Шубуршен сделал поклон учтивости королю и, получив разрешение продолжить рассказ, принялся рассказывать. – Так вот, и хотя этот посыл, уже вряд ли мог отвратить от своего преступного пути, закореневшего в своём грехе преступника, но всё же заблудшие души, соблазнённые денежными увещеваниями этого подлого щёголя, находясь в сомнении на счёт своего выбора, увидев угрозу, которая в виде петли, несёт в себе намерение присоединиться к этим злодеям и выступить против верноподданного короля, уже оставят эту попытку обогатиться за мой счёт.

Но противостоящие мне злодеи, были не простыми с большой дороги злодеями, а весьма закоренелыми преступниками, готовыми на самую последнюю подлость, чтобы добиться своих целей. Так они, для того чтобы всё-таки склонить на свою сторону сомневающихся в их рояльности, и подвергнуть сомнению истинность моих слов, уже в свою очередь прокричали: «Да здравствует король!». – И видимо напряжение в этот момент в трактире достигло своей наивысшей точки кипения, раз маркиз де Шубуршен, вспотев, замолчал, для того чтобы перевести дух. Между тем и король, почувствовав себя использованным этими негодяями, которые, наверное, и не мылись никогда, до степени не сдержанности разнервничался и крепко, уже до степени появления сливы, схватил за нос в наклоне близстоящего к нему, нерасторопного гримёра.