Текст книги "Constanta"

Constanta
Время уходит или остаётся с нами – в зависимости от того, чем мы живём в нём. История 90-х о дружбе, ненависти и любви
Игорь Стенин

© Игорь Стенин, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая

Учебное заведение встречало новые лица. По длинному коридору, частицей спешащей на лекцию толпы, вчерашняя абитуриентка шла ему навстречу.

Сон наяву открывался перед Степаном Грековым. Сердце билось на пределе возможного. Первокурсница брала верх над старшекурсником.

Преследуя уходящий призрак, он оказался в помещении комсомольского архива.

Среди учетных карточек членов ВЛКСМ её открылась одной из первых.

Барышинская Илона.

Чёрно-белым бутоном, прекрасная и юная, восемнадцати лет от роду смотрела с фотографии она на него, обещая расцвести при умелом обращении с кодом цветения.

Cудьба? Избранником ее или случайным встречным прими вызов, узнай мальчишка…

Физкультура. Преодоление себя. Возвращение в своё естественное состояние – к истокам.

Незнакомый белокурый юноша, участвуя в перекличке группы, парил высотой покорённой деревянной шведской стенки напротив. Казалось, слитый с ней воедино и возвышаясь над всеми, он изображал ангела. Концентрация внимания была предельной – победа над земным притяжением ковалась прямо на глазах.

Перекличка закончилась. Внимание группы переключилось на преподавателя, в ответ на его команду шеренга заколыхалась, пришла в движение и побежала, демонстрируя уже собственные физические возможности. Юноша продолжал висеть.

Быть висельником Степану не составляло особого труда. Так, в своё время, он отрабатывал прогулы перед завкафедрой профессором Чугуновым – спортсменом до мозга костей, прирождённым тренером, личностью, одержимою чужими рекордами. Вис на бис был излюбленным упражнением обоих, в то время как другим, менее одарённым прогульщикам, приходилось искупать свой грех обычным физическим трудом. Уборщиками, мусорщиками, рабами.

Пробегая мимо шведской стенки второй круг, Илона практически забыла про ангела наверху. До того ли в бегах. И вдруг он прыгнул прямо на неё.

Казалось, настоящая волна обрушилась сверху, подхватила и вынесла её из бегущего потока. Она даже не успела вскрикнуть. Волна овладела ею целиком. Сквозь туман до неё донёсся голос:

– Ты не ушиблась?

Внезапно она увидела перед собой парня, красивого и сильного, почувствовала контакт, тепло, энергию живого близкого мужского прикосновения. Такого с ней ещё не бывало. Волна чуть снова не подхватила её, на сей раз угрожая вынести далеко – за пределы спортивного зала. Встряхнув головой, она высвободилась, попятилась и устремилась обратно в бегущий рядом спасительный поток, бросая на ходу:

– Ты, что, с ума сошёл?

Уже на приличной дистанции от парня Илона окончательно пришла в себя. Возмутитель спокойствия, заняв место в центре зала, вступил в оживлённый разговор с преподавателем. А она усердным сосредоточенным бегом по кругу, плечом к плечу среди своих подруг, принялась анализировать произошедшее событие.

Напасть.

Падение ангела.

Случайность, возносящая до сверхъестественной головокружительной высоты.

Когда парень оказывался спиной к ней, она украдкой устремляла любопытный взгляд на него. Неужели он один из них – простой студент?

Бег закончился. Пришёл черёд других упражнений. Свободно маневрируя по залу, Илона ловила на себе взгляды парня, одновременно отмечая его синхронные перемещения вместе с собой. Всякий раз, когда расстояние между ними сокращалось до опасного минимума, она стремилась уйти в отрыв. Однако это не спасало. Парень неизменно снова и снова оказывался рядом, словно притянутый незримым магнитом. И, вероятно, нарываясь-таки на новую случайность.

Физкультура кончилась. Они перебросились между собой парой фраз. И разошлись. Открыв друг друга.

Сопротивление Илоны длилось несколько недель. Но то была всего лишь дань кокетству. Пришёл день, когда уступая его настойчивости, она согласилась выпить вместе сока. В порядке компенсации за причинённый случайностью ущерб.

Их знакомство завязывалось. Разницы в целых пять лет как ни бывало. Илоне претило быть и выглядеть младшей. Она чувствовала себя на равных с ним. И даже выше. Ведь источником притяжения была она. Ему выпала судьба испытывать силу её притяжения.

Тем временем спокойную студенческую жизнь ждали перемены. Неожиданно грянули первые ранние заморозки. Пришли холода, а вслед за ними – и весть о мобилизации первого курса. Убирать картошку.

В свои неполные 19 лет яркая голубоглазая брюнетка Илона Барышинская была одной из дочерей страны Советов. Такая же, как все, урождённая воспитанница коллектива. И полная противоположность ему. Осаниста, глазаста и желанна. Достойна провожатого мужского рода.

Они ехали за тридевять земель в картофельное царство вдвоём.

Выделиться среди колхозного десанта особого труда не стоило. Пятилетняя разница в возрасте была налицо. Кнут, пряник, личный пример – властью, данной деканатом, Степан отвечал за то, чтобы не погасла ни одна свеча на ветру, студенты-первогодки остались целы.

Холод, морось, невыносимая тяжесть невольничьего труда. Они прошли всё. Мечта стала явью. Зарею на закате однажды среди бескрайнего поля два сердца соединились в одно…

– Хочу пить!

Слова сорвались и полетели, словно птицы, рассеивая крыльями сладкий безмятежный сон.

Июль.

Окрестности посёлка Солнечное. Граничащая с водами Финского залива песчаная коса. Одно из самых ярких и красивых мест курортной зоны Ленинграда.

Полуденный зной дикого пляжа ожил.

– Джинн услышал тебя! – заявил он, поднимаясь. – Потерпи, я скоро. Отыщу росу, вернусь и напою тебя вволю.

Она улыбнулась. Смотря вслед ему – спешащему творить добро – прищурилась. Как жаль, что кончился лимонад…

В вестибюле пансионата было людно. Дикарей – раз, два и обчёлся.

Доминировала одежда разных фасонов, покроя и цветов.

Слегка освоившись и оглядевшись, он увидел буфет, а в нём – много лимонада в бутылках зелёного стекла. Товарно-денежный обмен был в разгаре. С бумажным советским рублём в кулаке он занял очередь навстречу.

Оживлённый гул сотрясал помещение. В стороне за деревянной шахматной доской шла азартная баталия. Игроки, их секунданты, случайные прохожие – все как один профессионалы – соревновались между собой в поисках ходов личного Шаха или Мата.

Степан совсем не разбирался в шахматах. Да их было и не видно за толчеёй. Гораздо интереснее и забавней было видеть другое – как шахматы играют людьми. Увлёкшись, он не заметил, как оказался у самой стойки буфета и даже вздрогнул, когда вдруг прямо перед ним раздалось:

– Тебе чего, спортсмен?

На него, что-то жуя, в упор смотрело безмятежное румяное лицо буфетчицы.

Он протянул мятый рубль вперёд, коснулся им дна тарелки с затейливым цветастым рисунком.

– Лимонада, на все!

– Эх, – подхватила буфетчица, – гулять так гулять! Тебе на вынос?

– Да.

– Тогда одна бутылка в руки, – подбоченясь, заявила румяная.

– Хорошо.

Рубль исчез одним неуловимым движением. Появилась бутылка, брякнула мелочью сдача.

– Открывашка-то есть? – уже с некоторым участием спросила буфетчица.

– Да обойдусь.

– Ну, на здоровье!

Обратно он шёл той же дорогой, усеянной как и прежде божьими коровками.

Ярко-оранжевая, местами чёрная полоса мёртвых жуков самостоятельной частью суши тянулась вдоль всей видимой кромки воды. Застывшая кульминационным выплеском энергии стихия.

В порыве невольного трепета Степан старался держаться от неё особняком, на дистанции, предпочитая холоду и хрусту под ногами скользящее плавание в горячем и податливом песке.

Показались заросли осоки. Кончалась территория жуков и людей. Начинались владения дикого пляжа. Вступая в их раздольные просторы, Степан вспомнил об Илоне. Предвкушение близкой встречи охватило его. Включился автопилот. И рванулась босая душа вперёд, не разбирая ни дорог, ни преград вокруг.

Степан был хорошим пловцом. Несколько раз за день, срываясь и оставляя её одну, он уходил в залив – по пояс, плечи, целиком, пока не сливался с водой так, что совсем скрывался из вида. Заплывы длились бесконечно. И всякий раз, когда ожидание Илоны на берегу достигало пика, он возвращался, выходя из воды медленно, не торопясь, исподволь – обрядом мира и согласия с родной стихией.

Прошло достаточно времени как он ушёл. Она поднялась с песка, отряхнулась, посмотрела вдаль на залив, повернула голову и чуть не вскрикнула. Он возвращался из сухопутного путешествия раненым, хромая на одну ногу.

Илона побежала ему навстречу.

– Поранился?

– Пустяк. Держи свой лимонад.

– У тебя кровь. Давай садись, посмотрим.

– Сейчас. – Он передал ей бутылку, направился к воде, всполоснул ногу и запрыгал обратно на одной здоровой ноге – к брошенному на песок покрывалу.

– Представляешь, – опустился он на ткань, – шёл туда – жуков под ногами видимо-невидимо. Иду обратно – ещё больше.

– Ты не бредишь? – спросила она, внимательно взглянув на него. – Какие ещё жуки?

– Божьи коровки. Павшие.

– Бред, – пожала плечами Илона. – Или какая-то аномалия.

– Море жуков! Последний парад насекомых. Такого я ещё не видел.

– Разберёмся, – сказала Илона.

Она взяла сумочку, вынула носовой платок, пластырь. Устроилась перед ним, положила его ступню себе на колено и принялась внимательно осматривать её.

– Так на что ты напоролся?

– Стекло, – поморщился он.

– И правда – стекло, – нащупав, она ухватила краешек прозрачного осколка. – Стекло – это хорошо. Чище, по крайней мере, ржавого гвоздя. Смотри, – продемонстрировала она вытащенный осколок.

– Малыш, – улыбнулся он через силу. – Если бы ты видела, какого сома вытащил я сам! Вот, – отмерил он длину указательного пальца.

– Охотно верю, – сказала она, приглядываясь к ступне. – Но, кажется, тот сом был не последний.

Он побледнел.

– Я ничего не чувствую.

– Хорошее обезболивание, – улыбнулась она. Проходясь пальчиками по уже пустой ране и изображая схватку, воскликнула:

– Смотри-ка, ускользает!

– Лови! – подбодрил Степан.

– Эх, – щипнув воздух, остановилась Илона. – Поздно, уплыл за первым сомом.

– Туда ему и дорога, – с облегчением вздохнул Степан.

– Да, – согласилась Илона, беря в руки пластырь. – Однако нет худа без добра, продолжила она, распечатывая упаковку. – Тебе, мой друг, заплывы в ближайшие дни противопоказаны. Слышишь? Строгий сухопутный режим. Если честно, я очень рада.

Степан, откинув голову назад, смолчал.

Залепив рану пластырем, Илона подула на него, подняла глаза на раненого.

– Как?

– Стреляет, – отозвался он.

– Так и надо. Теперь всё. Устала, хочу пить.

…Илона задумчиво гладила его по волосам. Туда-сюда. Белокурый жёсткий ёршик ласкал её руку, она – его. Внезапно она нахмурилась и, прерывая сеанс нежности, ущипнула любимого за ухо.

– Короче не мог подстричься?

Он зажмурился, пожимая плечами, выдавил:

– Производственная необходимость.

– Что ты имеешь в виду?

Степан открыл глаза.

– Я имею в виду сборы.

– А-а, – протянула она.

– Все пацаны решили, – продолжал он, – лучше оставить неприкосновенный запас волос, чем лишиться их совсем. Главный военный обещал всем волосатым бесплатную стрижку под ноль.

– И что он себе позволяет! – возмутилась Илона. – Сатрап! Это же самое натуральное подавление личности.

– Точно, – поддакнул Степан.

– Чтобы после сборов не смел так стричься!

– А что плохого? С такой стрижкой вся армия ходит – от солдата до генерала.

– То армия, – заметила она. – У неё кругом враги. А нам с тобой воевать не с кем. Мы люди мирные. Наше счастье – в вихрах. И здесь, как в настоящем хлебном поле – каждый колосок на счету.

Степан озабоченно провёл рукой по ёршику.

– Хорошо хоть корни остались, – сказала Илона, смотря на него и хитро прищуриваясь. – Всё же, какое-никакое, а утешение.

– Да, – улыбнулся Степан.

…Последняя электричка в город уходила через час. На пляж опускались сумерки. Умиротворённо, чуть слышно, словно сожалея о своём дневном неистовстве, плескались волны о песок. Особое чудесное настроение распространялось вокруг. Природа обретала покой, сливаясь воедино стихиями земли, воздуха и воды.

– О чём задумалась? – спросил Степан, нарушая тишину.

Илона откликнулась не сразу. Прошло несколько минут прежде, чем одолевающие её чувства нашли выражение словами.

– Знаешь, наше одиночество обманчиво. Мы здесь не одни. Перед нами наше общее родное начало. Ласковый и нежный, бесконечный океан.

Она повернулась к нему. Глаза её горели.

– Твои жуки не умерли. Круг замкнулся. Они стали частицей океана. Самой бесконечностью.

Степан улыбнулся.

– Прекрасный день для новой жизни, – заметил он.

– Прекрасный, – подтвердила она. – Один из лучших. Такой день остаётся в памяти.

– Да, – соглашаясь, кивнул Степан.

– Навсегда.

Думы и разговоры иссякли. Они сидели перед огромным во всё небо розовым закатом, забыв про всё, наедине с собой и целым миром, в обнимку, словно боясь потерять друг друга, совсем ещё дети, накануне большой и взрослой жизни – прошлым, настоящим и будущим лета тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года…

Глава вторая

Ранним утром 1-го августа трёхкомнатная квартира Степана на Гражданке переживала столпотворение. Вся семья – мать, отец, сестра, суетясь, собирали его в дорогу. Домочадцев угнетала предстоящая месячная разлука. Степан, напротив, был оживлён и весел. Впереди встреча старых испытанных друзей. Жизнь роем.

Ранее, прослышав про сборы, всполошился дед. И тут же условился об обязательном свидании с внуком: для, так сказать, напутственного слова. Свидание состоялось. Вдвоём с Илоной они навестили деда проездом с пляжа, благо до Репино, где дед жил в собственном доме, было рукой подать.

Дед. Бывший фронтовик, морской пехотинец, ныне 70-летний пенсионер Серафим Греков. Здоровый телом и духом, поджарый жизнерадостный белозубый старик.

Дед жил один, потеряв жену – бабушку Степана – несколько лет назад в автомобильной катастрофе. Едва поздоровавшись с гостями, он отправил Илону хлопотать на кухню, а сам уединился со Степаном. Разговор по душам. Серьёзней не бывает. Степан пытался было рассеять серьёзность напускным весельем, но дед не поддался. Терпеливо дождавшись подходящего момента, он устремил взгляд в глаза внука и, приковывая внимание, изрёк:

– Грековы за твоей спиной. Будь достоин на людях всех наших. Гляди, не посрами.

То были части ключевой фразы. Прямое попадание. Он – первый и последний мужчина своего рода на рубеже между прошлым и будущим. До конца вечера, в течение которого дед, веселясь, смешил Илону морскими байками, Степан молча, наедине с собой пожинал плоды. Сила напутственного дедовского слова, ожившая магия древнего обряда, эстафета, терзая и заставляя быть серьёзным, брали своё.

Прощание с Илоной состоялось накануне, во время долгих, чуть ли не до утра, проводов её после пляжа домой. Она поделилась важной новостью. Учёба в институте на инженера-технолога разочаровала её. Посоветовавшись с матерью, она решила переводиться в Медицинскую Академию, пойти по материнским стопам – стать врачом.

Степан возблагодарил небо, что подобная перемена случилась вовремя, после того как ему посчастливилось встретиться со своей половиной. Не повезло Вузу – бедному институту вновь предстояло плодить безликую инженерную братву.

На вокзал Степан поехал вдвоём с сестрой, младшей его на целых 8 лет, 15-летней Викторией.

Жизнь Виктории была размеренна и безмятежна. Она плыла по ней, рассекая волны, и в штиль, и в бурю, на корабле маминой опеки. Мама управляла кораблём от киля до парусов, в то время как Виктория была на нём единственным беззаботным пассажиром.

Спозаранку она крутилась возле матери, помогая укладывать вещи в походную сумку Степана. При этом постоянно напоминала родителям о необходимости дать денег брату в дорогу, тайком бросая красноречивые взгляды на него самого – в расчёте получить свою долю на вокзале.

Дети уехали, муж отправился на работу, дома осталась одна мать. Прирождённая домохозяйка, проводящая практически всё время в движении. Казалось, не было момента, чтобы можно было застать её без дела. Очереди, доставка продуктов, уборка, стирка, приготовление пищи – хлопот хватало, она успевала везде.

Семья жила на отцовскую зарплату. Крошечная стипендия Степана была не в счёт.

На вокзале Степан купил сестре мороженое. Пересчитав родительские деньги, отдал большую часть ей.

– Мне они ни к чему. Я буду жить на всём готовом, – объяснил он свой подарок. – Не отказывай себе ни в чём, вспоминай брата.

Вика приложила руку к груди и чмокнула брата в щёку.

– Откажу себе во всём, – подсчитала вслух она, – тогда на одну хорошую вещь хватит.

Он был рад, что взял сестру с собой. Школьные каникулы тянулись монотонным однообразием, любое новое впечатление было как нельзя кстати, подобно глотку свежего воздуха оно позволяло скрасить время и выжить. Конечно, Вика могла бы поехать за воздухом и к деду, но «полосатый», как называла она его, неизменно видел её лишь членом экипажа с сопутствующим ворохом обязанностей – от полки грядок до мытья полов. Рассчитывать на счастливое детство в компании с ним не приходилось.

Погуляв ещё некоторое время с сестрой по вокзалу, Степан обнял её, дал несколько напутствий и отправил домой – официальная часть проводов подошла к концу.

Финляндский вокзал. Площадь перед перроном. Аквариум со знаменитой «рыбкой» – паровозом Ильича. Традиционное место сбора путешественников всех мастей. Среди затопившего его людского моря пестрел островок стриженых голов. Неприкосновенный запас волос. Увидев его, Степан поспешил навстречу и, ворвавшись в самую гущу, растворился в нём без следа.

Коротая время в ожидании отъезда, однокурсники прощались с гражданской жизнью. Успеть надышаться, наговориться и ещё кое чего. Самые отчаянные обратились к сопровождающему офицеру.

– Товарищ капитан, исполните последнее желание!

Офицер по фамилии Запарка, высокий, стройный, подтянутый и начисто лишённый эмоций, поднял бровь.

– О чём разговор?

– Жажда мучит. Напиться бы.

– А слёзы мамкины в дорогу – разве не вода?

– Их след давно простыл. Нам бы иной водицы, живой – пивка…

Капитан пожал плечами. Время брить головы наголо, разделять и властвовать ещё не наступило.

– Валяй.

А пива на вокзале было вдоволь. Группами, одна за другой, стриженые потянулись к торгующим ларькам. Примкнул к живой очереди и капитан.

Уносились прочь километры, колёса стучали по рельсам, весёлая эйфория сопровождала путь студентов. И, казалось, и ей, и рельсам нет конца. Вместе им уготована одна бесконечная дорога. Однако пиво, как всегда, оказалось верно своей природе. Минуло совсем немного времени, как стадия фильтрации была завершена.

Терпение – удел настоящего солдата, терпеть были готовы все, но электричка вдруг сбавила скорость, потеряла ход и встала посреди зелёного луга, как деревянный пароход во льдах – на вечный прикол. Убивая все надежды дотерпеть.

Лихорадка пивного бремени охватила вагон. Минута стоянки – и она вырвалась наружу. Стриженые рванули прочь со своих мест, прошли лавиной сквозь полуоткрытые двери, выскочили на луг, заметались под пристальными взглядами набитой до отказа электрички и остановились, смыкаясь тесным кругом одной на всех нужды.

Согретая и вскормленная солнцем зелёная трава затрепетала…

Возвращение было тихим. Дождавшись последнего подопечного, капитан Запарка пробежался насмешливым взглядом по лицам, приподнялся и, хлопая в ладоши, сказал:

– Бис!

Демонстрация превосходства одиночки над толпой. Рассаживаясь по местам, студенты открывали заново своего препода. Оказывается, всё человеческое было ему чуждо. Одно море пива. Казалось бы, следом одна неизбежная потеря лица. Но нет. Армейский волк знал секреты победы над собой. Как будто и не пил ничего вовсе.

Движение по рельсам возобновилось. Около час курс ехал в полной тишине, затем сошёл на землю. Здесь студентов ждали автобусы. Впереди маячило бездорожье, местность всё более напоминала глушь.

Затерянный сельский уголок. Автобусы миновали ворота высокого бетонного забора и въехали на территорию действующей воинской части. Место конечного назначения. Вечерело. Веяло дыханием близкой осени. Вступала в свои права иная форма жизни и бытия.

Начальник кафедры полковник Гайдук, юркий тщедушный, словно сваянный наспех дефицитом любви и времени человечек, бодро вышагивал по плацу перед строем новобранцев. Новобранцы, большие и рослые, тяготясь пристальным вниманием к себе, отвечали откровенной усталостью.

Осмотр мало-помалу распалил полковника. Обуреваемый противоречивыми чувствами, он остановился перед бесстрастным, словно часовым на посту, Запаркой.

– Ну что это за… кха! – размыкнулись полковничьи уста. – Груз призраков, без вести пропавшие, отщепенцы, ей-Богу!

Внезапный порыв увлёк Гайдука прочь от шеренги, к краю плаца. Запарка тенью последовал за ним.

– Здорово, ребята! – загремел полковничий голос. – Спрятаться хотите? А кто служить будет? Может, я один?

Шеренга, слушая, стояла из последних сил.

– Отставить зевать! – гаркнул Гайдук.

Эхо взлетело над плацем. Полковник замер, прислушиваясь. Наверное, вот так же в давние времена предок вояки, настоящий дикий гайдук, брал быка за рога, искушая мирных селян одичать с ним в дремучих лесах – угрозой помещичьему господскому произволу. Война, не жалея себя – до победного конца. Однако истекал XX-й век. Эхо стихло. На плацу царило полное равнодушие.

Гайдук утёрся ладонью.

– Вы, двое там, с конца ряда, – палец полковника замер строгой указкой. – Вам, вам говорю, щёголи волосатые! Я предупрежал о длине волос. Напрасно вы не прислушались. Завтра будете бриты оба до голой макушки.

– Ха-ха-ха! – раздалось из шеренги.

Полковник хищно улыбнулся.

– Вот именно – ха-ха! Перевод дословный.

Он посмотрел на часы.

– Однако уже закат. Жаль, время вышло. Хотелось бы пожелать спокойной ночи, – зыркнул он недобрым взглядом, – но здесь я вам, ребята, никаких гарантий дать не могу. Капитан, командуйте отбой.

В казарме курс был поделён на несколько взводов. Каждый из них обзавёлся местным армейским командиром. Взвод Степана принял лейтенант Фатуйма. Молодой, розовощёкий и несуразный. Ряженый. Объявись Фатуйма в лихой час близ тёмной подворотни – и лучшей приманки для злого промысла было бы не сыскать. Однако сейчас время, место и субординация охраняли Фатуйму. Более того, делали его командиром. Поэтому, скрепя сердце, приходилось подчиняться. Впереди была первая ночь в казарме. Фатуйма знал как скоротать её с удобствами.

В опустевшей казарме их было трое. Оставленные в первый наряд на кухню, они лежали на койках, ожидая начала смены.

– Я засыпал и просыпался частями, по отдельности. Потом упало одеяло. Я – за ним. Едва успел закрыть глаза, забыться – и тут этот крик: «подъём»! Какая пытка – это утро!

Вова Налимов, рыхлый и упитанный, живое воплощение здорового мальчишечьего самолюбия, с оскорблённым видом вертел сапог в руках.

– Мужайся! – подбодрил его Степан. – Ты в армии. Впереди ещё 30 подъёмов.

– И железная строевая вертикаль днём, – добавил вылитый азиат Сергей Ким.

– Не трави душу, Ким, – бросил сапог на пол Вова, – она у меня ранимая.

– Опять раздвоишься, Налимыч? – спросил Степан, с интересом смотря на товарища.

– Похоже, деваться некуда, – вздохнул Налимыч. – Придётся.

– Ой, только не это! – замахал руками Ким. – Ты смоешься, а нам с твоей мумией жить? Мамочки, как вспомню, так мороз по коже. Такой урод!

– Я за себя в таком состоянии не отвечаю, – пожал плечами Налимыч. – Если тебя что-то не устраивает, держись на расстоянии, не общайся, обходи стороной.

– А может это и наш выход? – произнёс Степан, размышляя вслух. – Мумифицироваться с тобой – за компанию. Как думаешь, Налимыч?

Налимыч устроился поудобнее, закрыл глаза, блаженно потянулся.

– Этой методе нет цены, – тоном бывалого профессионала сказал он. – Попало тело в безвыходное положение – спасай душу. Представь себя сродни космосу, отдай концы и воспаряй – уходи в астрал.

– Я в таких экспериментах не участвую, – решительно заявил Ким. – Парите ребята без меня.

– Тебя никто не агитирует, – открыл глаза Налимыч. И махнул рукой. – Подъёмная тяга не та.

– Что значит – не та? – насторожился Ким.

– Ты – земля. Простой балласт, короче.

– А ты? – привстал Ким.

– Я? Гм… Я – другое дело. Воздух!

Ким слетел на пол, в мгновенье ока оказался перед койкой Налимыча и сходу без остановки прыгнул прямо на него.

– Йё, – выдавил Налимыч, прогибаясь в панцирной сетке.

– Полетели! – закричал Ким, хватаясь. – Даёшь тягу!

Налимыч попытался было отделаться от напасти, но Ким вцепился намертво. Барахтание пары не оставило равнодушным Степана. Он подошёл, постоял, посмотрел и, заряжаясь энергией борющихся тел, упал сверху. Крики, шум, усилясь, сотрясли казарму. Трое летели в космос.

Уже в поднебесье, в разгар борьбы за удобное место в полёте, чей-то голос догнал их.

– Я был о вас иного мнения.

Остановясь, они оглянулись. Святоша Фатуйма собственной персоной стоял на земле, изображая последнюю связь с ней. Конец полёта. Возвращение.

Красные, запыхавшиеся, они стояли перед ним – своим одногодком, увенчанным погонами, теряясь в поисках оправданий. Но Фатуйме было не до их откровений – он раскрывал крылья для собственного взлёта.

– Играете! – заявил он, вздымая голову. – Детства не хватило? Хотите сделать игрище из армии?

– Да какое там игрище, – парировал Ким, отдуваясь. – Так, размялись, просто пар выпустили.

– Узнаю гражданку, – полетел Фатуйма. – Все потери на передовой испокон веков из-за таких, как вы. Откуда в вас столько легкомыслия и безответственности?

– Вы зря всё так воспринимаете, – попытался защититься Налимыч. – Это просто недоразумение.

– Анархии не будет! Армия – это жизнь по уставу. Ясно вам?

Степан поднял глаза в потолок. Тоска – вот попались!

Глаза Фатуймы застил туман. Он достиг самой запредельной высоты.

– Ваше счастье, что есть, кому за вас ответить, – сказал он, паря. – Благодаря тому, что сегодня первый день службы, я обойдусь словесным предупреждением. Но следить за вами отныне буду с пристрастием. Все ваши заслуженные наказания впереди.

Отыграв роль командира и дождавшись на лицах подчинённых выражения запоздалого раскаяния, Фатуйма перевёл дух, придал своему лицу отстранённое выражение и приказал всем троим немедля покинуть казарму – для встречи с объявившим общий сбор Гайдуком.

Приняв, как положено, вид мобилизованного контингента, одетые и обутые, словно братья-близнецы, студенты застыли на плацу. Гайдук в окружении офицеров кафедры маячил чуть поодаль. Все примелькавшиеся родные лица, сменившие затворничество институтских аудиторий на вольную волю. Общение без званий и чинов – на равных. Взрыв смеха, взмах полковничьей руки и компания рассеялась. Гайдук взошёл на плац, прошёл несколько шагов и остановился перед молодёжью – одинокий повелитель судеб величиной с перст.

Несколько минут напряжённой тишины.

– Больные, – рявкнул он. – Шаг вперёд!

Никто не отозвался.

– Хорошо, – отреагировал полковник. – Это обнадёживает. Есть резерв для манёвра.

Он поднялся на цыпочки, сделал несколько пружинящих движений и вернулся в исходное положение.

– Итак, – вновь зазвучал его голос. – Товарищи курсанты! Видимые и невидимые, близорукие и дальнозоркие, юноши… Начинается мероприятие под кодовым названием «муштра». Каждому предоставляется возможность усладиться оным и придти, слегка изменясь, к общему знаменателю. Объявляю обратный отсчёт.

– Короче, спасайся, кто может!

Гайдук уставился в шеренгу. Спустя несколько секунд его пытливый взор выявил среди окаменевших лиц одно живое.

– Отставить! Диалога захотелось, товарищ курсант? Фамилия?

– Боронок, – последовал ответ.

– Как?

– Боронок.

– Знал я одного Боронка. Тот немой был. Настоящий человек. Ничего, дай время – я и тебя очеловечу.

Отвлёкшись, полковник бросил несколько общих фраз, покосился на возмутителя спокойствия и закончил своё выступление. Под крик «Р-разойдись!» плац опустел. Начиналась муштра – повзводно и для каждого в отдельности.

Курилка – четыре скамейки под деревянной крышей – была забита до отказа битком. Весёлое оживление царило внутри. Гвоздём программы был Боронок.

– Видели, как у Гайдука лицо вытянулось? Кто посмел голос подать? Перечить самому главному! Ха-ха!

– Молодец! Охмурил полкаша.

– Так держать!

– Боронок, будь человеком, не обижай армию. Ой, умора!

Среди общего восторга нашлось место и неодобрению.

– Накликал себе приключение. Гайдук злопамятный, покажет ещё тебе, где раки зимуют.

– Испугал ежа голым задом! – парировал худой парень, прозванный за чрезвычайно широкие ноздри Горынычем. – Знал бы ты, какое приключение мы пережили вдвоём перед сборами! Гайдук и вся его армия отдыхают.

Боронок. Брат ветра и солнца, увенчанный боевым убором полубокса – бритым затылком и густой пепельно-серой чёлкой волос. Cложенный по образу и подобию богатыря, таящий ум, хитрость и одержимость оборотня.

Судьба не баловала парня, она вела его путём бесконечных испытаний, растя и пестуя из него своего любимца. Ведомый ею, совершенствуясь, он постепенно обретал характер, облик и черты своего земного героя. Тит Боронок. Судебный исполнитель. Мобилизованный.

Слушая и улыбаясь, он сидел молча – немым участником праздника слова. Последняя реплика Горыныча слегка оживила его. А действительно: приключилась же история неделю назад. Редкой закрутки сюжет. Есть что вспомнить.

…Свадьба общих знакомых удалась на славу. Отгуляв на ней положенное время, Боронок и Горыныч возвращались домой в Купчино, где жили по соседству в одной многоэтажке. Час был поздний. Необходимо было спешить, чтобы успеть добраться до метро, грозящего вот-вот закрыть двери. Успели. Сев в пустой вагон, друзья расслабились, закрыли глаза и уснули.

Сон кончился на конечной – в ста с лишним километрах от родного дома. Тиха, свежа и прохладна была ночь. Метро исчезло. Подземный поезд на глазах вдруг превратился в электричку. Спасаясь от наваждения, потрясённые, они поспешили прочь – в объятия местных спасателей. Те посмеялись над бедой, ободрили и повели за собой. В спасительный оазис. Поначалу Боронок не придал значения исчезновению Горыныча. Подумал, так и надо. Когда же спустя время хватился его, всё стало по местам: оазис – лесом, спасатели – шпаной, он – переодетым оборотнем.

Перепуганная шайка рассеялась. Горыныч был найден и спасён. В отместку разъярённый Боронок бросился в погоню. И неизвестно, чем бы закончилась эта ночь, каких бы дров пришлось наломать, сколько жизней загубить, если бы в дело не вмешалась третья сила – вооружённый милицейский патруль.

Услышав звуки предупредительных выстрелов в воздух, Боронок с Горынычем дрогнули, бросили охоту и устремились вон из леса, на огни близлежащего шоссе.