Текст книги "Ермак. Поход"

Глава 7. Генерал Стессель

Выбравшихся на наш берег китайских солдат насчитали сто два человека, из которых тридцать семь было ранено; трое, на мой взгляд, не жильцы на сто процентов. Да ещё у десяти человек перспектива выжить была минимальной. В общей сложности у меня в форте собралось больше двухсот двадцати пленных, из которых к работам по его восстановлению можно было привлечь около двухсот, для остальных организовали отдельный лазарет, где медиками трудились тройка стрелков, которые хоть что-то смыслили во врачевании. Один из них до службы даже подрабатывал по хуторам, кастрируя хряков. В общем, фельдшерско-врачебный или ветеринарный состав нашего медпункта был ещё тот. Если бы не индивидуальные медпакеты, имеющиеся у каждого стрелка, то дело с оказанием помощи раненым пленным было бы полнейшей глупостью.

А так новоприбывших рассортировали, разоружили, накормили. Правда, пайки пришлось урезать наполовину, как-то не ожидалось, что количество пленных почти удвоится. Будаков чуть с ума не сошёл от этой прибавки, тем более первые китайцы, получив свою порцию мясного кулеша, ели так, будто их неделю не кормили.

Несколько офицеров, захваченных при штурме Таку и в бою с баржей, попросили встречи с новым начальником форта. Во время этих «переговоров» они заверили меня, что, видя такое отношение к раненым и к пленным, готовы выполнять и дальше любые работы по наведению порядка в данном укреплении и просят не передавать их подчинённых японским войскам. Пришлось их заверить, что, пока я командую этим фортом, так и будет, но их дальнейшую судьбу будет решать союзное командование.

Пока я беседовал с китайскими офицерами, почти полностью сгоревшую баржу стащили с мели, освободив фарватер, и при заходе солнца вверх по реке пошла вереница разнообразных судов, перевозящих войска. С большинства из них, при прохождении мимо нашей мини-крепости, над которой развевались флаг России и Андреевский стяг, доносилось громкое «ура».

Уже в сумерках к причалу форта подошёл наш старый знакомый «Двести пятый». Лейтенант Бахметьев, которому я был должен передать рапорт о действиях своего сводного отряда при штурме крепости Таку для адмирала Гильтебрандта, кратко пересказал последние события.

– Тимофей Васильевич, великолепные новости: к устью реки подошли эскадренные броненосцы «Петропавловск», «Наварин», крейсер «Дмитрий Донской», канонерские лодки «Манджур», «Гремящий», «Сивуч», зафрахтованные пароходы, и на них прибыла Третья Восточно-Сибирская стрелковая бригада генерал-майора Стесселя, – радостно произнёс после крепкого рукопожатия командир миноносца. – Теперь дадим бандитам жару.

– Я тоже рад этому, Николай Иванович, а то у меня пленных больше, чем своих солдат. Да и раненых китайцев хватает, а помощь им оказывает великий врач – стрелок Федулов, который по хуторам под Винницей хряков кастрировал.

Бахметьев недоумённо посмотрел на меня, а потом громко расхохотался.

– Господин капитан… Лишь бы ваш Федулов… всех раненых не охолостил… Этого европейское сообщество… не переживёт… – сквозь смех еле произнес лейтенант.

Не выдержав, за командиром миноносца рассмеялся и я, представив заголовки в газетах.

Отсмеявшись, задал вопрос:

– А много войск прибыло?

– Насколько мне известно, всего доставили: девятый Восточно-Сибирский стрелковый полк в полном составе, полубатарею Восточно-Сибирского стрелкового артиллерийского дивизиона, полубатарею пулеметов и третью сотню первого верхнеудинского казачьего полка.

– Поболее полутора тысяч штыков и сотня казаков будет. Неплохо! Жалко, орудий и пулемётов маловато, – задумчиво произнёс я.

– Казаков и полусотни не наберется, – ещё больше огорчил меня Бахметьев. – Лошадей не на чем было перевозить. Но зато германцы доставили две роты третьего морского батальона из Кяочао, англичане готовы выставить пятьсот с лишним нижних чинов морской пехоты из Вэйхайвэя, а также двести американцев и сто японцев. Пара дней, и всех высадят в Тонгку, а оттуда все пойдут на Тяньцзинь и дальше на Пекин.

– Ваши слова да Богу в уши…

– Что-то не так, Тимофей Васильевич?

– Капитан Хаттори мне сегодня утром сообщил, что его моряки, которые остались защищать Тонгку, видели огромное количество китайских солдат со многими орудиями. По их оценкам, где-то семь тысяч пехоты, около тысячи всадников и сорок пушек, причем большинство – новые полевые Круппа.

– Господин капитан, но вы сегодня ночью убедились, какие это воины. Бегут как зайцы при первых выстрелах.

– Не скажите, Николай Иванович. Японцы рассмотрели пестрые треугольные знамена, украшенные лентами и бахромой, с нашитым иероглифом «Не». А это значит, что это были войска генерала Не Шичэна, командующего войсками Печилийской, но более правильно – Чжилийской провинции. О нём капитан Хаттори отзывался очень уважительно, признавая его военный гений во время японско-китайской войны.

– И что же этот военный гений отступил?

– На это я ответить не могу, но из той информации, что мне удалось собрать за короткое пребывание в здешних местах, и той, с которой знакомился в Академии, генерал Не является или являлся сторонником борьбы с боксёрами и сотрудничества с иностранцами.

– А почему вы сказали «являлся»? – заинтересованно спросил Бахметьев.

– Николай Иванович, а вам бы понравилось, если бы эти иностранцы без объявления войны напали на вашу родину и провинцию?

– Но китайские войска первыми открыли огонь! – возмущённо произнёс лейтенант.

– Если бы всё было так просто, уважаемый Николай Иванович, – задумчиво произнёс я. – Боюсь, что генерал Не, как истинный патриот своей родины, может объединиться с ихэтуанями, и тогда нам придётся худо. Его конницу почти два года обучал лейб-гвардии Гусарского полка полковник Воронов Павел Павлович, за это недавно был награжден императором Цин китайским орденом Двойного Дракона. Так что конница у генерала Не должна быть хорошей, а у нас всего полсотни казаков.

– Тимофей Васильевич, вы какой-то ярко выраженный пессимист. Только не обижайтесь.

– Должность обязывает быть пессимистом. Поверьте, это помогает сохранять живыми подчинённых.

– В этом вам не откажешь. Захватили, считай, три форта, и только один погибший да двое раненых. О ваших действиях уже и здесь сказки рассказывают: «Где Ермак – там победа».

Я усмехнулся про себя, почти девиз морской пехоты из моего времени только что произнёс лейтенант. Да и наш сводный отряд можно было бы назвать морской пехотой. Высадились с реки, во время боя на кораблях форсировали реку. Можно сказать, мечта прошлой молодости стать офицером морской пехоты в этом мире осуществилась.

– Кстати, а откуда вы услышали про Ермака? – вслух спросил я.

– Дорогой Тимофей Васильевич, пока мотаешься посыльным, чего только не услышишь. До Тонгку в последний раз вместе с нами шёл хорунжий из Верхнеудинского полка, его направили, чтобы он определился со стоянкой для полусотни. Извините, не запомнил его фамилии, но этот хорунжий, пока шли по заливу, травил за борт, а когда вошли в реку, всё пытался донести до меня, как было бы здорово попасть в отряд к есаулу Аленину с его пулемётами, тогда «Егорий» точно получит. Так что фразу про Ермака я услышал от него, а также много различных историй о ваших предыдущих подвигах.

Я передёрнул плечами, вспомнив своё прохождение по зыби Чжилийского залива, когда сам еле удержался от травли за борт. Как ни старался избавиться от морской болезни, но во время плавания она иногда возвращалась.

– Представляю, что вам пришлось выслушать, – усмехнулся я. – Там не было истории, что я могу плевком человека убить?

– Нет, но как вы убили из своего ружья-пулемёта сотню китайцев, не дав им выстрелить из десяти пушек по нашим желтолицым союзникам при штурме северо-западного форта, слышал, причем от японского офицера в Тонгку.

– Охренеть, дайте две… – ошеломлённо произнёс я.

Лейтенант Бахметьев вновь жизнерадостно рассмеялся, глядя на моё лицо.

– А вы что хотели, Тимофей Васильевич?! Два голубя, просидевших весь бой на мачте «Бобра» с покровом Богородицы, не идут ни в какое сравнение с рассказами о ваших деяниях.

– Да… Удивили вы меня, Николай Иванович. Но время нам не принадлежит. Вот пакет, в нём рапорт о нашем бое и наградные листы, – произнёс я, передавая лейтенанту свои донесения.

– Господин капитан, позвольте полюбопытствовать о списках?

– Поручика Станкевича – к ордену Георгия четвертой степени за то, что первым ворвался на стены форта и уничтожил прислугу четырех орудий, подпоручика Янчиса – также к Георгию, за захват вражеского знамени. Надеюсь, георгиевская дума не откажет.

– А-а?.. – Бахметьев выразительно посмотрел на мои награды, которые были обязательны к ношению и надеты мною после боя.

– Николай Иванович, за нами служба, за государем милость. В мои годы я и так награждён его императорским величеством сверх всякой меры.

– По подвигам и награды. Честь имею, господин капитан, – произнеся эти слова, лейтенант Бахметьев лихо отдал честь и, четко повернувшись кругом, направился к своему миноносцу.

Я, козырнув в ответ, прошептал, глядя в спину удаляющегося моряка:

– Надеюсь, и вас император не забудет наградить.

Вечер и весь следующий день прошли спокойно. Китайские пленные под охраной стрелков приводили форт в порядок. Бежать никто не пытался, наоборот, было интересно наблюдать, с каким рвением работают китайцы и какой радостью озаряются их лица, когда они получали свои завтрак, обед и ужин. Особенно их удивил обед. Запасы продовольствия в складах крепости оказались значительными, поэтому для пленных готовили как для себя.

Поев мясных щей, а потом каши, также с мясом, китайские солдаты предались послеобеденному получасовому отдыху, тихо переговариваясь между собой. Из услышанного, когда проходил мимо, разговора нескольких пленных узнал, что так сытно они не ели ещё ни разу, за всё время службы в армии. И если Будда смилуется над ними, пусть такой плен продолжается вечно.

В общем, пятое июня прошло очень плодотворно. Китайцы вкалывали не за страх, а за отличную кормёжку, быстро приводя нашу крепостицу в порядок. Мимо стен нескончаемым потоком шли суда с нашими войсками, откуда то и дело звучали приветственные крики. Японцы под командованием лейтенанта Шираиши по приказу вернулись в свой северный форт, оставив меня без артиллерии. Поэтому на шестое число я наметил встречу с кем-то из вышестоящего командования для решения этой проблемы, да и с моим откомандированием и пулемётами что-то решать надо было. По предписанию через две с половиной недели я должен был быть во Владивостоке у генерал-губернатора Гродекова.

Утро шестого июня началось с того, что прибывший по земле посыльный казак с заводной лошадью для меня передал мне приказ срочно прибыть в Таку, где в адмиралтействе разместился штаб третьей стрелковой бригады, пред светлые очи генерал-майора Стесселя.

Данный приказ решил мою проблему о встрече с вышестоящим начальством, но заставил задуматься о моём будущем. Насколько меня просветили Станкевич и Янчис, Анатолий Михайлович Стессель был ярким представителем древнего остзейского дворянского рода, большинство мужчин которого предпочитали военную службу. Ярко выраженный педант и формалист по службе, он тем не менее мог с нижними чинами и офицерами быть ласковым. Сказывалось, что во время русско-турецкой войны был добровольцем-офицером в болгарском ополчении, отряды которого пытались сдержать натиск наступающей к Шипке армии Сулейман-паши. Смелый, отважный в бою, неоднократно ходивший в рукопашную, отличный стрелок, взявший множество призов, включая два императорских. В общем, опытный энергичный командир, умело управляющий своими войсками, любимый офицерами и солдатами, смелый и находчивый. Но что касалось требований устава – большой педант.

Одним словом, пришлось срочно готовить мой мундир офицера Генерального штаба, прихваченный без моего ведома в поход временным денщиком. За что я ему выразил благодарность, наградив серебряным рублем. Судя по всему, генерал Стессель – это не адмирал Гильтебрандт, перед которым можно было предстать в казачьем мундире. Тот даже внимания не обратил на то, что командир сводного отряда стрелков носит другую форму. Морская кость, точнее, кастовость. Для них все другие войска ниже плинтуса.

Чуть меньше чем через час предстал перед начальником стрелковой бригады.

– Ваше превосходительство, Генерального штаба капитан Аленин-Зейский по вашему приказанию прибыл, – отрапортовал я, войдя в кабинет генерала.

Стессель поднялся из-за стола, внимательно осмотрел меня с ног до головы, задержав взгляд на моих наградах.

– Господин капитан, почему шашка не по уставу? – вместо приветствия огорошил меня вопросом Анатолий Михайлович, при этом его усы с сединой, как мне показалось, ещё больше загнулись вверх, а глаза вылезли из орбит.

– Ваше превосходительство, по предписанию следую в распоряжение генерал-губернатора Гродекова. Надеялся быть приписанным к родному Амурскому казачьему полку. И шашка – памятный подарок, – начал я, но был перебит генералом:

– Ваши надежды и подарки не отменяют правила ношения формы. Если вы офицер Генерального штаба, будьте любезны полностью соответствовать этому… – Стессель неожиданно по-доброму усмехнулся. – Всё, Тимофей Васильевич, будем считать, стружку я с вас снял. А то никто не поверит, что я не заметил нарушений формы одежды. Давайте приступим к делу. Проходите и садитесь.

Дождавшись, когда я сяду на указанный стул, Анатолий Михайлович не смог осилить любопытства и спросил:

– А подарок чей? Девушки?

– Никак нет, ваше превосходительство. Эту шашку семь лет назад мне на день рождения подарил покойный генерал-губернатор Приамурья барон Корф. До этого её Андрею Николаевичу в качестве трофея вручили солдаты двадцатого стрелкового батальона, с которыми он в пятьдесят девятом году охотниками штурмовал Андийский редут аула Ведень, который был штаб-квартирой Шамиля. Барон Корф за этот бой получил орден Георгия четвёртой степени. Больше тридцати четырёх лет этот клинок был у Андрея Николаевича, и за несколько дней до своей неожиданной смерти он передал его мне, с пожеланием, чтобы у этой шашки появился золотой эфес и георгиевский темляк.

– Это действительно ценный и памятный подарок, который можно и даже нужно носить, несмотря на нарушение требований к форме одежды. А эфес и темляк, как я думаю, очень скоро украсят этот клинок, – генерал несколько ревниво посмотрел на мой Георгий. – Но вернемся к нашим делам. Господин капитан, сегодня в течение дня, в крайнем случае завтра с утра южный форт займет отряд моряков Тихоокеанской эскадры. Сводная рота двенадцатого стрелкового полка переходит в моё подчинение. Ваше прикомандирование закончилось. Но… – генерал сделал паузу. – Мне очень хотелось бы, чтобы вы задержались ещё хотя бы на неделю.

Я вопросительно посмотрел на Стесселя.

– Тимофей Васильевич, ваши ружья-пулемёты хорошо зарекомендовали себя при взятии фортов. Полубатареей пулемётов у меня командует отличный офицер капитан Муравский Виктор Александрович, но он никогда не имел дела с вашим новым оружием. Я не могу приказывать, но прошу вас хоть как-то обучить моих солдат обращаться с ним. Насколько я понял со слов вице-адмирала Алексеева, десять ружей-пулемётов со снаряжением и патронами вы готовы передать моему отряду?

– Да, ваше превосходительство.

– Извините за нескромный вопрос, но эти ружья-пулеметы действительно принадлежат лично вам?

– Так точно, ваше превосходительство.

– Тимофей Васильевич, давайте без чинов. И если можно, объясните, зачем вам надо было покупать это оружие и проситься в эту Тмутаракань? Насколько я знаю, вас ждала прекрасная карьера при Главном штабе?

– Анатолий Михайлович, если честно, даже не знаю, как ответить на ваши вопросы, чтобы это не выглядело слишком пафосно.

– А вы попробуйте.

– Если кратко, то хочу доказать на практике эффективность использования ручных пулемётов малыми подвижными группами при ведении боевых действий в современных условиях.

– И для этого вы готовы рисковать своей головой и финансами?

– Да, ваше превосходительство. Я не знаю, какие были бы у моего отряда потери при штурме фортов, если бы не было пулемётов, но с ними потери составили: один убитый и двое раненых.

– Я слышал об этом, а также о том, что ваши действия позволили избежать потерь у наших союзников. Только слухи эти какие-то сказочные. А что было в реальности? – заинтересованно произнёс Стессель.

– В луче прожектора я увидел, что две пушки готовы открыть огонь по отряду японцев, которые ворвались внутрь северо-западного форта, и из положения стоя начал стрелять из пулемёта по прислуге этих орудий. В общей сложности истратил шестьдесят патронов. Количество убитых и раненых не могу назвать, но китайцы разбежались, а пушки не выстрелили.

– То есть вы стреляли стоя, держа это ружье-пулемёт на весу, в темноте, и в кого-то попали? – удивлённо спросил генерал.

– Да, ваше превосходительство. Стрельба из такого положения требует определенных навыков, но она может быть очень эффективной на расстоянии до двухсот шагов. Ночью стрелять значительно труднее. В этом я убедился в этом бою. Так что надо вводить в обучение пулемётных расчетов и ночные стрельбы, – твердо ответил я.

– Интересно! Ночные стрельбы, говорите, – Стессель в задумчивости начал крутить правый ус. – Действительно интересно. Тимофей Васильевич, прежде чем продолжим наш разговор, ответьте, вы готовы задержаться на неделю?

– Да, ваше превосходительство.

– Что же, тогда перейдем к деталям.

В кабинете Анатолия Михайловича я пробыл ещё больше часа. Во время нашего разговора, в котором я в основном отвечал на его вопросы, мы пришли к соглашению, что я в течение недели буду прикомандирован к полубатарее пулемётов капитана Муравского, занимаясь обучением пулемётных расчетов, большинство которых будет уже из имеющихся в сводном отряде. Стессель был шокирован, что прислуга для ружья-пулемёта Мадсена состоит всего из двух человек. Также удалось договориться с Анатолием Михайловичем о том, что полусотня казаков под началом сотника Смоленского будет прикреплена к полубатарее. Начальник бригады согласился с этим после моих рассказов о том, как мы резвились против хунхузов зимой девяносто пятого и сколько потерь им нанесли, именно с помощью пулемётов.

Вернулся верхами в форт опять в сопровождении всё того же посыльного казака, мило поболтав с ним по дороге. Надо же мне было побольше узнать о верхнеудинцах, с кем придётся неделю послужить, а возможно, и повоевать. Тем более, по меркам Сибири и Дальнего Востока мы почти земляки.

Построив сводный отряд, довёл до них приказ командования, после чего началась подготовка к передаче наших позиций. До этого я думал, что чувство хомячества присуще только казакам. Как оказалось, я был неправ, когда вечером сводная рота направилась в Тонгку, запасы форта полегчали как минимум на пару-тройку тонн.

Будаков оказался гением «мародёрства». Чтобы не возникло конфликта с прибывшими морячками, стрелки заранее скрытно вынесли-вывезли «трофеи» за пределы крепости и припрятали в нескольких местах. При этом безбожно эксплуатировали и китайских пленных. Сдав уже в сумерках форт, сводная рота покинула его стройной колонной с песней:

 
Из тайги, тайги дремучей,
От Амура от реки
Молчаливой, грозной тучей
В бой идут сибиряки.
 

Надо было видеть удивление Станкевича, Янчиса, да и своё лицо хотелось бы увидеть в зеркале, когда при подходе к Таку обнаружилось, что наш отряд обзавелся солидным обозом, который нашелся в речных камышах по дороге.

– Будаков, братец, объясни мне, откуда такие богатства? – поинтересовался я у полкового каптенармуса, прибывшему в голову колонны по моему приказу.

– Ваше высокоблагородие, я думаю, что это китайцы бросили, когда драпали. Не пропадать же добру, – глаза Ивана Фомича были честными и чистыми, как у младенца. – Неизвестно, что нас ждет впереди.

– А если морячки недостачу обнаружат? Что с тобой прикажешь делать, фельдфебель Будаков – под суд отдавать?

– Ваше высокоблагородие, о чём вы говорите? Какая недостача? По бумагам у нас всё прошло без сучка и без задоринки. Кондуктор Паршин, который у меня склады принимал, тоже не первый год служит. Так что там всё хорошо. Да и как всё учесть-то! Мы там несколько разрушенных пушками складов оприходовать не успели. Так что и морячки довольными остались.

Глядя на возмущенно честную физиономию Будакова, я не выдержал и рассмеялся. За мной рассмеялись Станкевич и Янчис, каптенармус продолжал изображать из себя деву Марию, которую обвинили в потере девственности.

– Ваше высокоблагородие, там для вас и ваших пулемётных расчетов пара колясок подготовлена. Не с пустыми руками к казакам да артиллеристам придёте. Я Алимову, который вторым, а теперь первым расчетом командует, объяснил, что где лежит.

– Спасибо, Иван Фомич, – продолжая улыбаться, поблагодарил я Будакова. – Что же, господа офицеры, Таку проходим быстро и грузимся на баржу, приготовленную для нас, также быстро. Лишние вопросы нам ни к чему. А Будаков прав: что нас ждет в ближайшее время, неизвестно. Запас карман не тянет. Тем более мы его так удачно нашли в камышах. Плохие китайцы бойцы. Столько всего для нашего отряда побросали. И главное, ничего испортиться не успело. Правда, Будаков?

– Так точно, ваше высокоблагородие! Сам удивляюсь, как такое получилось. Будто по нашему списку всё уносили.

Я и офицеры вновь грохнули хохотом. В этот раз к нам присоединился и Будаков.

Переправа через Пэйхо много времени не заняла. После неё произошло разделение отряда. Станкевич повел большинство в расположение девятого стрелкового полка, а я с семью пулемётными расчетами, ординарцем и тремя бойцами обслуживания направился туда, где расположилась пулемётная полубатарея. Один расчет потерял ранеными, ещё четверо стрелков отказались, так как дальнейшую службу пулемётчиками объявил добровольной.

Встреча с капитаном Муравским оказалась доброжелательной. Этот офицер оказался фанатом пулемётов и артиллерии. Общий язык нашли через пару минут общения. Когда зашло солнце, к нам на огонёк заглянули сотник Смоленский и хорунжий Тонких, чья полусотня наконец-то прибыла в Тонгку. Как оказалось, Тонких два года назад вместе с Даном, моим названым братом Петром Даниловым из нашего первого десятка, окончили Иркутское юнкерское училище. Ромка Селивёрстов не особо успешно выпустился из училища в прошлом году, отстав из-за слабой теоретической подготовки от Дана на год. И если Петр уже носил погоны хорунжего, то, судя по письму дядьки Петро Селивёрстова восьмимесячной давности, Лис их пока не получил, довольствуясь подхорунжим. Сообщал об этом дядька с чувством горечи. Какой-то сын писаря обскакал его кровиночку.

Посидели хорошо. Очень в тему пришлись «трофеи» Будакова, выделенные нам. Ужин получился просто замечательным. За чаем, который пили с костра, обсудили наши совместные действия на завтра. Потом где-то с час пообщался с Тонких, узнавая подробности его обучения в родном училище. Вспомнили офицеров-педагогов и прочее, прочее, прочее.

Как оказалось, в училище появилась белая мраморная доска с моей фамилией, как георгиевского кавалера. Узнал и о том, что Дан прославился в училище как зубрила, а Ромка – как сорви-голова. Из-за нескольких проказ его дальнейшая учеба стояла под вопросом, но боевые навыки заставляли командование училища закрывать глаза – первый рубака, первый стрелок, рукопашник, знаток ручного и станкового пулемёта, с помощью которых, включая револьвер и винтовку, мог нарисовать вензель императора на мишени. После проверки постов улеглись спать. Утро вечера мудренее.

Утро началось недобро. Не знаю, где взяли алкоголь бойцы, подозреваю, что из «трофеев» Будакова, но все мои пулемётчики, несколько казаков и подчинённых Муравского оказались с глубокого и жёсткого похмелья. Оставив офицеров разбираться со своими воинами, своим устроил «похороны бутылки», которую изображали носилки с камнями весом больше пуда. Пять кругов, каждый где-то с версту, бегом со сменой носильщиков, копка могилы глубиной два метра, захоронение камней и ещё пять кругов. Бойцы чуть не сдохли, но быстро протрезвели. Я же неплохо размялся после длительного плавания от Одессы до Порт-Артура, когда побегать возможности не было. К сожалению, от дальнейшей экзекуции доблестных стрелков-алкоголиков спас вызов меня и остальных офицеров к генералу Стесселю.

– Господа, сегодня в семь утра до Тонгку с большим трудом смогли добраться несколько казаков из Тяньцзиня, доставив сообщение от полковника Анисимова. – Анатолий Михайлович, топорща усы, обвел взглядом собравшихся в большом зале адмиралтейства Таку офицеров союзных войск.

Грассируя, генерал продолжил на безупречном французском, заставив меня поморщиться, слабовато я знал этот язык, особенно разговорный:

– Экспедиционный отряд полковника Анисимова, состоящий из двенадцатого полка, четырёх орудий выторой батареи Восточно-Сибирского стрелкового артиллерийского дивизиона, квантунской саперной роты и шестой сотни первого верхнеудинского казачьего полка, начиная со второго июня, ведёт постоянные бои в полном окружении. Против них воюют не только ихэтуани, но и регулярные китайские войска при поддержке артиллерии.

По залу прошла волна возмущенного перешептывания, которая быстро затихла. Все офицеры с нетерпением ожидали продолжения доклада генерала Стесселя.

– Господа, отряд полковника Анисимова взял под охрану французскую концессию вдоль южного берега Бэйхэ, английскую концессию и немецкий сеттльмент в Тяньцзине. С учетом тех сил, которые до этого имелись в иностранных миссиях, большего Константин Андреевич обеспечить не может. Под его охраной находится больше четырехсот женщин и детей, а в общей сложности почти две тысячи гражданских лиц… – Стессель сделал паузу, после которой продолжил: – Положение отряда очень тяжёлое. Многочисленные правительственные войска и отряды ихэтуаней укрепились в Старом городе и вдоль реки Пэйхо. Они разрушили железную дорогу, открыли шлюзы, чем вызвали частичное наводнение в Новом городе. Иностранные миссии находятся под круглосуточным артиллерийским обстрелом. По сегодняшний день отбито больше десяти атак противника. Отряд несёт большие потери, в том числе среди гражданского населения. Вот такие плохие новости, господа!

Генерал замолчал, чем воспользовался германский майор, который резко встал и спросил:

– Ваше превосходительство, есть ли какие-либо сведения о десанте адмирала Сеймура?

– Господа, полковник Анисимов сообщает, что по последним данным отряд под командованием вице-адмирала Сеймура находится в окружении восставших где-то между Тяньцзинем и Пекином. Сообщений от него не было.

Генерал-майор Стессель выпрямился и, жестким, твердым голосом чеканя каждую фразу, начал:

– С учетом полученной информации первоочередной задачей считаю соединение с окруженной группировкой полковника Анисимова, деблокирование иностранного квартала в городе Тяньцзине, осажденного китайцами… – чуть глубже вздохнув, Анатолий Михайлович продолжил: – Исходя из имеющихся на настоящий момент сил и средств на станции Тонгку, приказываю направить в Тяньцзинь под общим началом полковника Савицкого соединенный десант, состоящий из четвертой, пятой и части восьмой роты девятого полка, а также сводного пулеметного отряда и казачьей полусотни под началом капитана Генерального штаба Аленина-Зейского.

«Ни хрена себе, вот это да, – мысленно присвистнул я про себя, вставая с места и принимая стойку «смирно», так же как это сделал полноватый кряжистый подполковник лет пятидесяти, с орденом Анны третьей степени и медалью «За покорение ханства Коканд». – Из огня да в полымя! В какой-то разнос пошли, товарищ гвардии подполковник. Но, как говорится, кто на что учился».

Стессель между тем продолжал отдавать приказ.

– Основной задачей десанта, господин полковник, является разведать путь в Тяньцзинь, возможность использования железнодорожного пути, наличие источников питья, проходимость реки Пэйхо, а также наличие сил и средств противника по пути следования. В случае обнаружения превосходящих или подавляющих сил противника и невозможности дальнейшего продвижения приказываю в затяжной бой не вступать, а возвращаться назад. Завтра и послезавтра должны подойти второй и третий эшелоны десанта, тогда будет возможность выдвинуться для деблокирования осады большими силами. Вопросы?

– Никак нет! – дружно рявкнули я и подполковник.