Текст книги "Финское солнце"

Жила Кайса одиноко в большой квартире в доме-неприступной-башне, доме-высоченном-шпиле, как его называл Рокси. В возвышающемся над городом столбообразном небоскребе – «Утюге» или «Пароходе», кому как нравится.

Ходили слухи, что у Кайсы сорокакомнатная квартира в стиле скай-хай-тек, занимающая два верхних этажа. Этакий пентхаус в виде яйца с номером 999. И что будто там нет межкомнатных перегородок, а лишь бетонные столбы, поддерживающие потолок. А на столбах – большие лампы-лепестки дневного света. Окна же в хоромах Кайсы, мол, есть даже в потолке – окна-дыры, окна-люки, направленные, как в обсерватории, на Полярную звезду.

А еще говорили, будто в квартире у нее все из стекло пластика и пластмассы, и даже рамы окон, хоть под дерево, но из заменителя.

Сама же Кайса не любила сидеть в своем огромном пустом доме. Уходила рано утром, еще затемно, и возвращалась поздно ночью, обязательно заходя после работы в какой-нибудь ночной клуб. Иногда она захаживала и в демократичную «Спасательную шлюпку» Артти Шуллера, чтобы послушать Рокси Аутти. Но больше любила клуб «Олимп блаженства», потому что предпочитала электронную музыку.

16

Те из знакомых, кто бывал в доме у Кайсы, рассказывали, что у нее вовсе не сорок комнат, а всего одна, но очень большая и пустая. И будто Кайса снесла все перегородки, устроив из квартиры студию. В самом центре квартиры, словно подиум, возвышалась огромная джакузи с бьющими из мрамора фонтанами, а вокруг – тысячи тюбиков и флаконов с духами, кремами, мазями и шампунями. И всё из натуральных ингредиентов.

Кайса присваивала эманацию всего живого, прибирала к рукам и шее души цветов и животных, чтобы чувствовать себя здоровой и выглядеть на все сто, чтобы пахнуть, как розовый сад, и хоть немного походить на Ювенале. Ведь даже пес, набредя перед свиданием на дохлую крысу, предпочитает извозиться в ее останках, чтобы привлечь свою партнершу.

Запах разложения напоминает, что мы смертные, и снимает всякие там ограничения. С другой стороны, он вызывает дикое возбуждение, отгоняя вон дурные мысли и страх смерти заодно. Не этими ли ароматами Кайса на уровне подсознания вызывала у мужчин бурю эмоций, тем самым заставляя потом сохнуть по себе? А может, она, наоборот, питалась эманациями мужчин, переваривая их в ароматное мыло?

17

А еще в Кайсе жила сумасшедшая алчность. Такая алчность – как трещина в выжженной земле, в пустыне, в которую тут же устремляются все осадки. Алчность, подобная алчности пустыни до воды. И от этой алчности пересыхал весь город. Все мужчины в городе сохли по Кайсе. А Кайсе всё равно было мало. И когда ее друзья спрашивали: «Что в тебе не так, Кайса, какой изъян живет в твоей красоте, в твоих бездонных карих глазах?», она отвечала, не таясь: «Наверное, всепожирающая алчность. Потому что мне всегда мало. Целого мира мало».

Мне казалось, что грусть в глазах у Кайсы появилась от осознания пустоты и тщетности всех устремлений. Да, Кайсе всегда и всего было мало. И ни один мужчина не мог дать Кайсе того, что она хотела. Разве что все мужчины Нижнего Хутора, вместе взятые…

А не поехать ли в какую-нибудь мировую столицу? В Париж, к примеру, или в Мадрид, а? Потому что хотела Кайса ни много, ни мало – всё сразу. Всё – или ничего. Весь мир – и без остатка.

18

К Кайсе, как и к Ювенале, устремлялись все твари: скорпионы и саламандры, пауки и мокрицы, стоило ей обнажиться и начать намазывать кожу благоухающими салфетками и маслами. Но спешили они к Кайсе не ради успокоения, а гонимые похотью.

А первым желанием у тех, кто побывал в доме Кайсы, было броситься с головокружительной высоты вниз головой. Стоило только подойти к стеклянному витражу от пола до потолка и посмотреть вниз.

Из окон Кайсы открывался прекрасный вид на все стороны света и тьмы, на стадион и на мэрию, на головной офис империи Хаппоненов и на розовый чайный домик Ювенале, на центральную площадь и мост, соединяющий верхнюю и нижнюю части города. В общем, на все чего-то стоящие здания и проспекты Нижнего Хутора. Сама Кайса раньше Гидрометцентра определяла погоду на день, потому что ее окна были ближе всех других к верхнему небу. Затем по линиям пробок на дорогах выбирала путь, чтобы на своем «ягуаре» домчаться до работы побыстрее. По воскресеньям же и в часы, выкроенные из будней, она приводила себя в порядок. Ходила в спа-салоны и солярии. Делала педикюры и маникюры.

Но даже в женских клубах Кайса выглядела замкнутой и недоверчивой. Ее нужно было разговорить, развеселить, чтобы выманить какую-никакую эмоцию. Она мало кому открывалась. Лишь Ювенале в последнее время удавалось расшевелить Кайсу, поскольку та уважала Ювенале за гармонию в душе и самодостаточность. К Ювенале она частенько приникала, как к отдушине. Приходила за цветами душицы и руты душистой, из которой Ювенале паровой перегонкой готовила эфирное масло. А порой Кайса даже пыталась подражать Ювенале, душась цветочными ароматами.

19

В тот день, когда Тарья, словно тот атлант, устал держать на своих плечах груз неба, а Рокси Аутти стало совсем плохо, Ювенале и Кайса сидели на диване в розовом домике под висячими цветами, пили можжевелово-малиновый и бузиново-брусничный чаи, а еще – чай со смородиновым листом и отваром шиповника,

Так, попивая чай среди орхидей белой цапли и тюльпанов розовых фламинго (на столе еще красовались розетки с кислой красной клюквой и сладкой синей черникой).

Ювенале в своей обычной манере, как бы невзначай, заговорила с Кайсой о Рокси и его таланте. Будто почувствовала, что Рокси именно сейчас нужна ее поддержка.

– Конечно, сам по себе он гораздо хуже своего таланта, – невозмутимо говорила Ювенале. – Ведь любой человек всегда хуже своего таланта. Ибо талант от неба, а человек – от земли. Он хуже еще и потому, что не может совладать с силой, которая ему дана. Им эта сила крутит-вертит, как волчком. И постоянно подталкивает его к пропасти.

– Это ты на меня намекаешь? – глядя на остывающий чай, ухмыльнулась Кайса. – Говори прямо, не стесняйся! Мы ведь давно друг друга знаем, так что скрывать нам нечего.

– Есть такое растение – росянка. – Ювенале заговорила прямо. – Оно действует точно так же, как ты. С виду оно красивое и ароматное. Но стоит какой-нибудь твари из насекомых очароваться им и подползти на сладкий запах, чтобы полакомиться росой из цветка или погреться на солнце, как шипы-лепестки сжимаются, и росянка хватает жертву мертвой хваткой.

– Допустим… Но я всё-таки тебя не понимаю, – равнодушно пожала плечами Кайса. – Не понимаю, что ты в нем нашла. Мне от этой жизни нужны еще и деньги. А значит, и мужчина мне нужен с деньгами. Потому что деньги – ключи к обладанию всем.

– Не понимаешь, потому что ты из семейства бромелиевых. Тебе не нужна почва, тебе мало пищи и воды. У тебя корни либо отсутствуют, либо предназначены для временного прикрепления. В воронко образных розетках твоей души скапливается дождевая вода, органические остатки и даже развитые флора и фауна. Ты питаешься жертвами влюбленных в тебя, их энергией.

Внешне твоя душа и манеры мягки, как луизианский мох, чьи безлистные нитевидные стебли протянуты ко всему живому. Но луизианским мхом можно лишь набивать матрасы и подушки для мечтаний и снов о тебе. Особая водоносная ткань внутри тебя впитывает воду и питательные вещества этих снов и бесполезных мечтаний. Ты, Кайса, ярче и прекраснее вриезии великолепной, нидуляриума блестящего, бильбергии неотразимой. И даже самой тилландсии. Но растешь ты и процветаешь на мусоре.

– Тебе легко говорить, Ювенале, у тебя есть твой сад с его гармонией. А что у меня?

– Это потому, что я привязана к земле и воде, к солнцу и цветам, а тебе, Кайса, такой гармонии мало. Ты хочешь всего и сразу. Ты как перекати-поле, или борода, что катится себе, не укрепляясь и не задерживаясь ни на одном месте. Ты не останавливаешься на каком-то одном мужчине, а хочешь поглотить их всех.

– Но я тоже хочу быть любимой и любить! Хочу тепла и уюта, хочу быть нужной! – вдруг расплакалась Кайса. – Хочу гармонии и счастья, как вот у тебя. Почему я не могу стать во всём на тебя похожей?

20

Тронутая слезами подруги Ювенале положила ей руку на плечо.

– Если хочешь, я помогу тебе избавиться от твоих терзаний, – улыбаясь и разливая чай по чашкам, шепнула Ювенале. – Но при одном условии.

– При каком? – вздрогнула Кайса. Она сидела на диване, закинув ногу на ногу. Как всегда в доме Ювенале, расслабленная и разнеженная. Но за полминуты, пока Ювенале собиралась с мыслями, Кайсе стало как-то не по себе, словно внутри подул холодный ветер. Впервые Ювенале что-то просила за свою помощь.

– Отдай мне Рокси! – Ювенале резко повернулась к ней. – Освободи его от своих чар!

– Что-о? – удивилась Кайса.

– Освободи Рокси от своих чар.

– Это невозможно, – грустно выдохнула красавица. – Ты же не хуже меня знаешь, что это просто невозможно!

– Невозможного нет! – со значением усмехнулась Ювенале.

– Но ты не можешь так грубо вмешиваться в жизнь нижних миров. Ты же знаешь, это против установленных правил. Я из своего низшего мира могу вмешиваться в дела среднего мира, а ты из верхней части – нет.

– Но он тебе совсем ни к чему! – отчаянно воскликнула Ювенале.

– Ну-у не скажи. Рокси был такой милый и наивный, признаваясь мне в любви. Словно мальчик из детского садика. Он меня заинтриговал и впечатлил, когда упал передо мной на колени, обнажившись до последнего чувства и не ведая стыда.

– Ты же знаешь: всё это потому, что сила женской магии не сравнится ни с какой другой силой, – намекнула на запрещенный прием Ювенале.

– Вот поэтому ты и не можешь пустить в ход свою магию. Ты знаешь, Ювенале, что это против правил. Ты не можешь влиять на средние и низшие миры. А еще ты знаешь, что не можешь выделять кого-то из поволжских финнов, как бы тяжело им ни было. Как бы ни был несовершенен средний мир с его сложными внутренними отношениями, ты не можешь забирать и спасать его чад. Ведь все финны Поволжья стараются не выпячивать себя, стараются жить скромно, не привлекая гнева богов, не накликивая злых духов. И ты не можешь выделить Рокси без того, чтобы не навредить ему и всем нам, всем поволжским финнам. Нельзя спасать кого-то одного.

21

– Но и тебе ясно, Кайса, что вы с Рокси никогда не будете счастливы, не сможете жить светло и гармонично, – спокойно убеждала Ювенале. – Ты поступаешь с Рокси нечестно. С тобой он будет только мучиться.

– Но и с тобой он тоже не будет счастлив, – тихо ответила Кайса. – Ты ведь тоже обманываешь его. Заманиваешь лаской, уютом и сытным вкусным обедом. Успокаиваешь, подаешь ложную надежду, что всё будет хорошо. Но сама не хуже меня знаешь: вечно хорошо ему быть не может. И Рокси не будет счастлив с тобой, потому что уже целиком, душой и телом принадлежит нижнему миру.

– Но со мной он будет, по крайней мере, спокоен и не сойдет с ума. К этому ты его уже подвела.

– С тобой, – огрызнулась Кайса, – он будет жить с тоской по миру Нижнего Хутора. Оторвав его от родины, от странных маленьких людей с их маленькими страстями и слабостями, ты не сделаешь его счастливым. Он станет еще больше мучиться и тосковать.

– Но ты ведь и есть эта его тоска! – возмутилась Ювенале. – Ты не дашь ему спокойствия. А он из среднего мира, он слабый. Ему нужно творить, нужно петь песни для людей и тем самым утешать их. Для этого нужны силы, а ты их из него высасываешь.

– И ты тоже часть его тоски, – парировала Кайса. – Пусть он из серединного мира, но он еще и из Нижнего Хутора, и его сердце скачет то вверх, то вниз. И, к сожалению, это неизбежно. Так устроен серединный сердечный мир. Его медиумы пытаются удержать равновесие, балансируя между черной дырой и белой вершиной. А недостаток так же вреден, как и переизбыток.

22

– Мир устроен так, как устраиваем его мы, – напомнила Ювенале. При этом в глазах у нее зажглись упрямые искорки. – Оставь его в покое, по-хорошему прошу. А иначе кислота клюквы и чернота черники, которые ты только что съела, сожрут тебя изнутри без сахара. И, поверь мне, тоска, которая живет в тебе сейчас, покажется сладким вареньем.

– Ладно, я его отпущу, раз ты так настаиваешь, – уступила Кайса. – Я оставлю его в покое, но только в том случае, если и ты его оставишь. Если не пойдешь против правил, установленных богами. Если не навлечешь на всех нас их гнев.

– Прекрасно, Кайса. – Ювенале просияла своей прежней кроткой улыбкой, всё-таки ее призванием было утешать страждущих. – Считай, что мы договорились. Мы обе оставляем в покое Рокси Аутти и больше никогда не тревожим его мятежную душу.

– Только вот что… – Кайса у дверей обернулась и глянула Ювенале прямо в глаза. – Я не смогу обещать, что Рокси забудет свою прошлую любовь. Она была раньше, а над временем мы не властны, как и над людской памятью.

И только Ювенале и Кайса раскланялись и расцеловались на прощание, только Кайса открыла дверь домика, как порывом ветра с полки снесло горшок с миддлемистом красным, и он, грянувшись о пол, разлетелся на мелкие осколки. И тут же мелодичным колокольчиком прозвонил мобильник Ювенале. Кайса застыла на пороге.

– Привет, – прохрипел в трубку Рокси. – Слушай, Ювенале, я хочу тебя кое о чем попросить.

– Слушаю, Рокси. Чего ты хочешь?

– Мне что-то в последние дни совсем паршиво, – хрипел жалкий и измученный Рокси. – У меня сердце разваливается на куски, будто луковица тюльпана.

– Рокси-Рокси, такое бывает, – отвечала Ювенале. – Но сейчас я ничем не смогу тебе помочь. Я очень занята. Мне еще надо цветы доставить в «Розу мира», а потом еще отправить проданное по «Цветочной почте». Я просто не могу отвлекаться на тебя, Рокси. Терпи, если сможешь, как можно дольше. И попытайся справиться сам.

Сказав это, Ювенале нажала кнопку отбоя.

– Бедный Рокси Аутти, – вздохнула Кайса, положив руку на ладонь Ювенале. – Если бы ты знала, как мне его жаль и как мне сейчас грустно.

– Да… бедный Рокси… – Ювенале смахнула росинку с розового лепестка щеки. – В эти дни ему придется несладко. Как он справится? И как мы все переживем эти тяжкие времена?

История четвертая. Трэш косолапого мишки

1

Нижний Хутор – об этом Петерик Ряссанен догадался сразу – это такой город, где люди встречаются, влюбляются, сходятся, расходятся и даже разводятся исключительно на мусорных тусовках. А потому и деловые встречи лучше всего назначать у мусорных куч. Да и сам бизнес строить на мусоре.

Ибо в Нижнем Хуторе так бережно относятся к природе, что всем миром, всем городом выходят в определенное время к мусоровозам. Люди идут к мусоровозу с пакетами и ведрами. Гуляют вечером с собаками, детьми и мусором. Влюбленные встречаются, неся в руках цветы и бытовые отходы. Заполошные домохозяйки выбегают за маслом, хлебом и водкой, непременно прихватывая с собой черные мусорные пакеты.

Бизнесмены назначают деловые встречи на мусор-о-клок. Что-то около семи часов тридцати минут. Молодежь забивает на Мусор-стрит свою тусу. Выходят в этот час перетряхнуть чужое нижнее белье и старухи. А те, которые не любят сплетничать, просто выползают подышать осенним мусорным воздухом.

А все потому, что мэр Мерви, придя к власти, первым делом приватизировал кладбища, морги, крематории и мусорный полигон. Он умел делать деньги из воздуха. А уж из такого насыщенного запахами гниения воздуха делать деньги сам бог велел.

Вторым делом он обязал каждого хуторянина заниматься сортировкой мусора на дому: чтобы в один контейнер шли органические отходы, в другой – полиэтилен и прочая пластмасса, в третий – металл. За выброс же мусора в неположенном месте был назначен штраф в размере 25 месячных окладов. А за правильную сортировку, наоборот, полагалось поощрение – 25 сантимов.

2

Мусор-стрит – это улица, по которой едет мусоровоз, собирающий бытовые отходы. Мне Мусор-стрит любезна тем, что в куче макулатуры всегда можно найти вчерашнюю газету. Почитать свежие новости, оказаться в курсе того, о чем говорят на мусор-тусе, посплетничать и посудачить.

Город в центре застроен плотно, дом к дому. Все дома каменные, старинные, трущобные, без мусоропроводов. Улочки узкие, вымощены та – булыжником, та – плиткой. Да еще с крутым наклоном. Ну просто некуда ставить контейнеры. Выглядывая из окна трамвая, я периодически вижу машину, которая собирает пакеты с мусором прямо на улице, у магазинов. Выглядит это комично. Представьте узкую дорогу – по одной полосе в каждую сторону. Впереди нас медленно ползет мусоровозка. Периодически она останавливается, и в обе стороны – вприпрыжку, бегом и чуть не пританцовывая, соскакивают два работника в зеленых жилетах. Два волонтера Атти и Батти, которых за очередную провинность офицеры «сдали внаем» управляющей компании. Они молниеносно подхватывают жбаны и мусорные корзины, выставленные по обочинам, вытряхивают их, потом, словно пришпоренные, относят обратно и запрыгивают на подножки машины. Проезжают 20 метров – снова спрыгивают и снова бегом. Ритмично и симметрично, будто играют в баскетбол наизнанку.

Опустошают мусорные корзины Атти и Батти по обе стороны реки, которая делит игровую площадку городка на две части. И дело даже не в том, что в Нижнем Хуторе не хватает мусорных баков и контейнеров, а в том, что красивые и изящные баки, не успев появиться, тут же переезжали на дачи под картошку, капусту и моркошку. А емкости громоздкие и неподъемные не к лицу милому Нижнему Хутору.

Нет, конечно, в Финланд-кату есть мусорные баки на шарнирах, которые сами переворачиваются и брезгливо отплевываются, если их перегрузить, к примеру, неудачными романами местного писателя Оверьмне. Или газетами со статьями культового журналиста Эсы.

Надо сказать, что у Эсы целая авторская полоса для мусорных эпопей. Специальная колонка «Мусор-эссе». В этой колонке я как раз тем утром прочитал статью Эсы о выставке Кистти.

«Почему так получается, что чем больше я хожу на выставки, тем меньше доверяю художникам? – спрашивал себя и читателя Эса. – Может быть потому, что чем с большим энтузиазмом, выразительностью и самовыпячиванием картина производится каким-то художником, тем больше его работы похожи на отрыжку, на непотребный мусор его эгоизма и потребительского отношения к окружающим.

В нашем мире каждый человек, а уж тем более художник, сконцентрирован на себе и не хочет принимать участие в жизни общества, – продолжал он рассуждать. – Он даже не заметит, если его сосед пропадет или станет бомжем… Так какое мне дело до его мазни? До супрематизма и абстракционизма. До этих обрезков картона и бумаги. Какое мне дело до того, что мусор из головы арт-художника, его незаконченные эскизы и наброски, его невнятица и бессмыслица проникают непонятными тайными каналами в культурное пространство. Музей сегодня собирает банальные мусорные вещи и подает их как исключительный художественный акт. А инсталляции мусора, грязь на теле и в головах выдаются за сокровище. Выставляемые в музеях, описываемые в книгах и обсуждаемые, они лишь засоряют наше сознание.

Выставка Кистти – самая мусорная выставка, на которой мне удало сь побывать за последние годы», – резюмировал культовый журналист Эса.

3

Прочитав эту заметку, я как-то сразу пожалел бедного Кистти и его жену Нюнники. Сердце у меня сжалось, потому что жизнь четы Кистти зависит от заказов. А заказы – от репутации. Удар же, который нанес им Эса своей статейкой, вполне способен выбить их из колеи и погрузить в пучину неуверенности и депрессии.

Но колонка Эсы была не самой печальной. Когда я прочитал в «Нижний Хутор Индепендент» о странном инциденте со старухой Тююкки, мое сердце чуть не выпрыгнуло. От возмущения. Это вопиющее происшествие вызвало жуткий скандал в городе. Еще бы: бедная старушка так напугалась, когда на нее напали преступники, что чуть было вместе с мусором не лишилась жизни!

Очень дерзкий преступник, причем с сообщниками, напал на иё в час пик, в мусор-клок, когда на улицах полным-полно народу. Угрожая топором, преступник злобно отобрал у бедной женщины весь мусор. Добычей налетчиков стали пакеты с картонными упаковками, картофельными очистками и остатками роскоши с чьего-то стола – куриными косточками, хлебными корочками, яблочно-грушевыми огрызками и кусками прочей снеди. Тююкки, крепко прижимая к груди сухой букет цветов в шуршащей обертке, который тоже подобрала на мусорке, чтобы пополнить свою уже довольно-таки большую коллекцию – своего рода алтарь засушенных желаний, горько плакала, размазывая слезы сухоньким кулачком. Особо обидело Тююкки непочтительное отношение к ее преклонному возрасту. И всем прочим было обидно, потому что прежде такого беспредела в Нижнем Хуторе не случалось.

«Конечно, – тут же предположили ушлые горожане, – безжалостные преступники могли перепутать пакеты с мусором с пакетами с продуктами. Ведь выходила Тююкки из гипермаркета, где в аптечном киоске приобрела успокоительные капли и «звездочку», а преступники, недобрым делом, подумали, что она выходит с полными мешками продуктов. Ведь Тююкки старушка чистоплотная, и все пакеты у нее такие чистенькие и разглаженные».

Но это сути дела отнюдь не меняло. По городу, где все друг друга знают, тут же поползли слухи о том, что нападают мусорные маньяки – вот ведь святотатство! – исключительно на старушек, из которых уже песок сыплется.

4

Когда следователю Калле Криминалле подчиненный Паулли со смехом сообщил о случившемся происшествии, тот разволновался так, будто речь шла о чем-то исключительно важном. И сгоревший дом престарелых, и психиатрическая клиника с десятками изжарившихся заживо и задохнувшихся в дыму – всё сразу отошло на второй план в помутневшем сознании Калле.

Подчиненные и коллеги Калле Криминалле Паулли и Ментти, смеясь и подшучивая, уже собирались отдать дело какому-нибудь стажеру, но Криминалле ошарашил всех тем, что взял дело под личный контроль. Еще более удивило коллег его серьезное лицо.

Криминалле очень злило, что всех легавых в Нижнем Хуторе называли мусорами. Он знал, откуда растут ноги у этих кличек, но всё равно было обидно. И почему общество с таким пренебрежением относится к ним, а не к преступникам? Почему именно их называют какашечками?

Всю свою жизнь Криминалле возился с отходами рода человеческого. Всю жизнь ему, первоклассному криминалисту, подсовывали какой-нибудь мусор, который после экспертизы и суда прямиком отправлялся на свалку. А он, Калле, по испачканным кровью и соплями платкам, по осенним полусгнившим листьям с отпечатком туфли, по пивным пробкам и сигаретным бычкам, по рваной и полусожженной перчатке, по испачканным спермой колготкам должен был выйти на след всех преступников и пискотрясов. Так в среде полицейских называли педофилов, эксгибиционистов и прочих извращенцев.

Взять хотя бы последнее нашумевшее дело, в котором профессиональный киллер, словно издеваясь, каждый раз оставлял в холодильнике жертв по два огрызка яблока – мол, вам меня никогда не найти по уликам. Огрызки со всех сторон были обрезаны так, чтобы не осталось ни отпечатков зубов, ни выделений слюнных желез.

Вот с каким мусором ему приходилось возиться! Но наконец-то подоспело такое преступление, в котором все вещи, улики и преступники названы своими именами.

Напавших на старуху Тююкки в Нижнем Хуторе никто не называл иначе, кроме как нечистью и падалью. И Криминалле не собирался давить леща. Идти на уступки, юлить было не в его характере. Теперь у него появился реальный шанс доказать всем и каждому, что менты вовсе не мусора, а чистильщики на мусоровозках, которые по долгу службы зачищают город от отбросов и мрази.

5

Проводя львиную долю своей жизни в кабинете, заваленном пыльными папками, Калле Криминалле давно разуверился как в природе человеческой, так и в высоком человеческом предназначении. Часами разглядывая мух за толстыми пыльными рамами, он пришел к выводу, что человек и есть мусор истории. Шобляк.

Взять того же художника Кистти. Не ради ли славы он устроил выставку из мусора? А старуха Тююкки, которой давно уже пора уразуметь, что нечего ей занимать чужое место и пора самой отправиться на свалку, подняла такой шум-гам, будто ее лишили не пакетов с мусором, а невинности. А всё ради чего? Ради внимания к своей скромной персоне! Понятно, что каждому охота получить свой кусок славы и уважения и стать персоной из городских хроник, но теперь добрый десяток молодых и сильных людей должны тратить драгоценное время на поиски горе-преступника.

Криминалле очень забавляло, что улик в этой истории не было никаких. Натасканная на запахи собака быстро потеряла след на Мусор-стрит. А единственным свидетелем была сама потерпевшая.

– Он напал в маске, – утверждала перетрусившая бабка. – Я услышала торопливые шаги и подумала, что молодой человек спешит на свидание, на Мусор-стрит. Я посторонилась, уступая дорогу, и тут он замахнулся на меня топорищем. Но я так напугалась, что потеряла сознание и упала до того, как он успел меня жахнуть.

– Чем жахнуть.

– Палкой, разумеется! – возмутилась Тююкки. – Чем же еще?

– Значит, в руках у него был не топор, а обломок топора, то есть топорище, сломанное и ни на что не годное?

– Именно! И на нем была такая шапка с дырками или, может, чулок.

– То есть тоже мусор, – констатировал Калле.

– Ну да…

– А что было у вас в пакетах? Опять же мусор?

– У меня один пакет был с органическими отходами, а другой – с пластиковыми упаковками. И еще я решила выкинуть из дома некоторые старые вещи.

– Интересно, что сделали грабители, когда принесли пакеты на хазу? Сдали их за пару сантимов? – спросил в никуда Криминалле.

6

Единственное, что тут можно было сделать, – это отправиться вместе с Тююкки на мусорный полигон и поискать среди тонн отходов ее злосчастные пакеты, чтобы присовокупить вещдоки к доказательной базе.

Прихватив легкую, как трость, старушку, следователь отправился на городскую свалку. Самонадеянно Калле не взял на складе противогазы. Не взял он и респираторы, а зря. Смрад, который окутывал свалку, поверг в шок обоняние не только Криминалле, но и повидавшей виды старушки.

– Так пахнет смерть! – испугалась Тююкки.

– Так пахнет моя жизнь, – возразил Криминалле. – А всему виной мусорная мафия, захватившая власть во всём мире.

– Что мы здесь будем делать? – спросила Тююкки.

– Искать вещи, которые выкинули преступники. Наверняка, разбирая пакеты, они избавились от чего-то ненужного…

– А может, ненужное уже сожгли… – с какой-то отчаянной иронией посмотрела Тююкки на мусоросжигательные заводы первого мафиози Нижнего Хутора и нечестивца Мерви: иначе зачем ему вся эта мусорная рать?

– Может, и сожгли! – нарочито громко зевнул Криминалле. – Но мы всё же должны отработать след.

Сыщик Криминалле знал, что и в Нью-Йорке, и в Неаполе, и в Тампере заправляет мусорная мафия. Но зачем мафии отнимать мусор у старушки, если он рано или поздно попадёт им в лапы?

– Так какие, говорите, вещи вы несли на выкид? – спросил он.

– Старые шерстяные варежки и носки Йоссика.

От мысли, что ему придется искать на свалке старые носки Йоссика, Калле совсем поплохело. Он давно приметил, куда «КАМазы» свозят новый мусор. Отгоняя мух и насилу сдерживая тошноту, Калле стремительно направился к растущей, как на дрожжах, волшебной горе.

Чего здесь только не было! Настоящий клондайк. Телевизоры, магнитофоны и прочие электроприборы, двери с косяками, окна со стеклопакетами, столы с треснутыми ножками, стулья с порванной обивкой, развалившиеся диваны и кресла, игрушки, книги, журналы, исписанные школьные тетрадки, автозапчасти, настольные игры, украшения, разные железяки и арматурины. Попадались даже бумажные деньги.

Эти кучи, прежде чем они поступали на переработку, успевали осмотреть здешние аборигены во главе с дуэтом закадычных друзьей-босяков Аско и Алко.

7

Местный философ-бич Аско Хуланнен и его ученик, бомж и пропойца Алко Залпоннен, уже который год жили на свалке тем, что пошлет им бог. И добрые люди.

Такие же старики, как и Тююкки, доживали здесь свой век. Только вот Алко и Аско не стали дожидаться, когда их свезет на свое кладбище Мерви, а сами отправились на свалку.

Они сидели у самостройки – то ли хибары из шлака, то ли шалаша из шлама. Невысокое, для птиц местного полета, чаек и воробьев, но довольно-таки добротное сооружение с низеньким входом, так что, заходя внутрь, приходилось кланяться чуть ли не до земли, стало пристанищем для стариков, доживающих последние свои годы. Внутри они приспособили железную печурку, а трубу вывели в стену. На ней же готовили нехитрую пищу и грели металлический чайник без ручки. Кроватью им служил крепкий топчан, правда, без козлов и изголовья. В общем, на свое житье-бытье закадычные друзья не жаловались: и боги, и люди были щедры.

Криминалле знал, что бомжи, как и мусорщики, не любят ментов. Если подойти к ним и прямо потребовать или попросить, то скорее всего нарвешься на стальной отсыл. Поэтому умный следователь решил присоединиться к их скромной вечерней трапезе, втереться в доверие, так сказать, а уж потом с помощью хитрых вопросов разузнать что-нибудь о вещах Тююкки.

Подойдя, Калле и Тююкки дружелюбно поздоровались и скромно примостились на коробе из-под лапши. Дым от костра подействовал на Криминалле умиротворяюще-успокаивающе. Он представил, что его в этот момент окуривает кадилом Петерик Ряссанен. Криминалле вспомнил, что дым обладает дезинфицирующим свойством и перешибает неприятные запахи.

«Лучше уж потерпеть, пока испечется картошка, чем потом самому рыться во всех этих горах мусора», – думал сыщик Калле, наблюдая, как Алко закапывает в золу клубни.

– О-о, нашего полку прибыло! – сказал Алко Залпоннен, шмыгнув большим красным носом, разбухшим от водки-простуды-сифилиса-дыма.

8

Местный философ и социальный критик Аско Хуланнен никак не отреагировал на новых слушателей. Еще чего! Не философское это дело – обращать внимание на всякую шушеру. Каждый день к их разбитому лагерю прибивались новые слушатели из опустившихся жителей Нижнего Хутора. Поэтому Аско бесстрастно продолжал свою проповедь на прежней волне. Делился, так сказать, своей очередной философско-религиозной концепцией, причем так высокопарно и пафосно, будто почерпнул эту концепцию из мудрой священной книги.

– Мусор наиболее близок смерти. Это сама смерть, данная нам в зримых образах, – разглагольствовал он. – Некоторые психологические переживания ощущает каждый, выбрасывая что-либо в помойное ведро. Настоящее переживание смерти дается тебе каждую секунду твоего бытия, когда ты выкидываешь частицу себя, частицу прожитой тобою жизни на мусорную кучу. Стрижешь ли ты ногти, или сдираешь скребком старую кожу на пятках, смывая с себя вечером запахи дневного бытования.