Текст книги "Сердечный трепет"

5:38

Если ты хочешь, чтобы любимый спутник жизни обнял тебя, нужно прошептать ему в ухо: «С добрым утром, Бюлов-медвежонок» и потом немного громче: «Я уже проснулась. Ты еще спишь, мой любимый?» Я не люблю просыпаться одна. Никогда так не делаю. Я плохо переношу, когда человек, лежащий со мной рядом, просыпается первым. Мне кажется, что мной пренебрегли, я чувствую себя одинокой и потерянной, лучше поспать еще, чем переживать, что проснулась одна. Я даже выработала особую методу, как разбудить друга так, чтобы он думал, будто проснулся сам. Или придумываю оправдание для столь раннего пробуждения: «мне приснился дурной сон», «тебе приснился дурной сон», «ты громко храпишь» или «мне кажется, на кухне кто-то есть».

Я все еще не определилась, какую стратегию применить нынче утром; пока же я подныриваю поближе к моему сладкому, протягиваю с любовью руку… как вдруг вовремя вспоминаю, что больше не люблю Филиппа фон Бюлова. Как раз со вчерашнего вечера.

Не хотелось так все усложнять, но вчера он, действительно, перегнул палку и слишком долго якшался с этой сучкой, с этим свиным рылом, этой тощей, как щепка, уродской вороной. Нет, против нее лично я ничего не имею, правда, ничего. Она его клиентка, он ведет ее договоры и ничего не может поделать с тем, что она такая стройная натуральная блондинка и три года назад у них была интрижка.

«Ничего серьезного. Просто секс», – попытался отшутиться Филипп, нечаянно проговорившись мне об этом романе.

Бенте Йохансон, я уже упоминала об этом, такая тощая благодаря своей профессии. Она из Швеции, и поэтому у нее, к сожалению, такой милый северный акцент студентки-иностранки. Ростом под метр восемьдесят и само собой – работала моделью в Париже, Милане и Нью-Йорке. С тех пор ее речь пестрит американизмами, произнося которые она широко разевает свой и без того неестественно большой рот, как будто хочет проглотить целиком двойной сандвич.

«Hi Phil, my Darling», – говорит Филиппу эта шведская хабалка и показывает при этом язычок. Проходя мимо, меня она не приветствует, – что я очень приветствую.

Бенте, к сожалению, избрала Филиппа не только своим адвокатом, но и советником по всем жизненным вопросам. Она информирует его о своих кризисах и звонит ему в офис по пять раз на дню, когда сердится на своего режиссера, осветителя или просто чувствует себя обойденной на празднике жизни.

Уже год Бенте, как ни печально, успешно работает в прямом эфире на канале RTL2 ведущей риэлти-шоу «Овуляция твоей жизни». Пятнадцать отобранных кандидаток высаживаются на пустынном острове «Яйцеландия» – такое оригинальное название, – где есть пара хижин, море полусухого шампанского и четыре парня. Кто через двенадцать недель, считай два цикла, забеременеет, попадает в финал.

Специальная звуковая реклама размещается еженедельно в интернете, а после рождения тест на ДНК определяет, кто из мужчин заделал больше детей. Тот и получает премию победителя в 250 ООО марок. Мамашки имеют право всю жизнь бесплатно заправляться бензином на колонках компании Эссо, а каждый из детей победителя получает к окончанию школы гарантированный договор на работу в качестве ведущего на канале RTL2.

В договорах есть пункт, что остальные дети имеют право по меньшей мере четыре раза принять участие в рекламном анонсе передачи «Акция Человек».

Филипп говорил мне, что Бенте неохотно участвует в этом шоу и ей хотелось бы вести передачи вроде «Зеркало-ТВ» или «Аспекты».

Смех, да и только. Ха! Ха! Ха!

Наверное, исключительно для того, чтобы утолить тоску по серьезной, содержательной работе, она приняла предложение догола раздеться для «Плейбоя».

Если спросят меня, я считаю наличие большой груди абсолютно переоцененным.

Однажды (Филипп и я встречались тогда еще менее полугода) мы пошли с Бенте, ее тогдашним спутником и ее лучшей подругой поужинать. Конечно, в ресторан Борхарда, где нередко ужинает канцлер Германии и где Бенте Йохансон всегда получит столик, даже не зарезервировав его, тогда как простой смертный ничего такого не получит, сколько бы он ни резервировал.

Как-то раз мы с Ибо выстояли огромную очередь из таких безымянных и униженных желающих, не представляющих сливки общества, и целый час ожидали свой заранее заказанный столик, доставшийся некоей даме, которая только что подошла. Видимо, это была Ханне-лоре Эльснер[3]3
  Известная актриса немецкого кино.


[Закрыть] или же госпожа министр сельского хозяйства земли Северный Рейн—Вестфалия.

Бенте заказала суп и маленькую порцию салата. Ее подруга, «черная газель», обошлась одним салатом. Она хихикала, стоило Филиппу отпустить очередную шутку или только пытаться сострить. Я думаю, она так живо реагировала на любой намек на шутку, чтобы лишний раз показать свои жемчужно-белые зубы на иссиня-черном лице.

Спутник Бенте за весь вечер не произнес ни слова, но выглядел при этом великолепно. Как Пирс Бронсон. Возможно, он боялся открыть рот, чтобы не испортить хорошее впечатление от своего внешнего вида. В таком случае, он вполне умный человек.

Собственно, все слушали Филиппа. Все, кроме меня. Потому что я знаю историю про Томаса Готтшалька почти наизусть. Или историю, как мужчина подал жалобу на газету «Бильд», потому что объявление о трагической смерти его жены озаглавили так: «Марго (42) был только 41 год».

Сверкающие улыбки.

Я молча занималась средних размеров шницелем. Раньше я всегда учтиво смеялась шуткам, даже известным, несмешным или непонятным. Но я уже давно стараюсь от этой дурной привычки избавиться.

Когда я, единственная из всех, заказала десерт, Бенте впервые обратила на меня внимание: «Малышка, – сказала она и пригубила бокал с простой водой, – мне кажется, это так здорово, что кто-то может есть просто удовольствия ради, не думая о фигуре. How should I say?[4]4
  Как это сказать? (англ.)


[Закрыть] Стремление к получению удовольствия».

Я вспыхнула и подумала: «Бенте Йохансон, ты, мерзкий скелет! Я могу похудеть, когда захочу, а вот твое придурковатое лицо уже вряд ли что исправит! Я веселая и умная. У меня есть мужчина, по которому ты чахнешь, и я твердо решила заняться гимнастикой для живота!»

Я сказала: «А? Ах да? Спасибо. Вообще-то меня зовут „куколка"».

Она сказала: «Oh? How sweet!»[5]5
  Как мило! (англ.)


[Закрыть] И я увидела, как она подмигнула Филиппу.

Это было началом пожизненной вражды – по крайней мере с моей стороны. Мы виделись еще раза три-четыре. В конце концов я решила с ней не здороваться. Чего, к сожалению, никто не заметил, потому что я и без того никогда с ней не здоровалась. Увы, Бенте не давала мне повода обходиться с ней плохо, так как она меня просто полностью игнорировала.

Я очень страдала. Еще и потому, что Филипп не высказывал никакого сочувствия моим душевным терзаниям: «Тебе это совершенно не нужно. Бенте – моя клиентка и хорошая знакомая, больше ничего. И она просто завидует тебе».

«Почему это?»

«Потому что ты такая естественная».

Я знаю, он считал это комплиментом. Но в присутствии Бенте я, несмотря ни на что, чувствовала себя как абориген из истории про капитана Жиля Сандера,[6]6
  Персонаж романа Кэйт Дуглас «Lionheart».


[Закрыть] как непрооперированная рядом с Рамоной Друз,[7]7
  Жена известного немецкого певца Удо Юргенса.


[Закрыть] как неодетая рядом с Гизеллой Бюндхен,[8]8
  Бразильская топ-модель, на сегодняшний день – невеста Леонардо ди Каприо.


[Закрыть] как необразованная рядом с Гансом Магнусом Энценсбергером[9]9
  Известный немецкий писатель, поэт, философ.


[Закрыть] и так далее.

Мне и сегодня трудно вести себя свободно в обществе богатых и красивых, – наверное, потому, что большинство людей богаче и красивее меня.

Короче, вчера вечером Филипп и я решили пропустить еще по одной в «Парижском баре», до того мне приспичило! Едва мы переступили порог, как раздался резкий вопль: «Фил! Honey! Наконец-то!»

Бенте Йохансон спрыгнула со стула, облапила моего «медвежонка» и потащила его в сторону туалетов.

Я еще пробормотала что-то вроде: «Ах, Бенте, одетой я тебя еле узнала», но она не расслышала. Я стояла смущенная около стойки и пыталась сделать вид, будто не могу решить, к кому из моих многочисленных знакомых подсесть.

Я очень обрадовалась, когда обнаружила за одним из столиков Сильвию. Сильвия – лучшая актриса Германии и самая напористая личность из всех, кого я знаю. Она – единственная женщина в мире, которая отважилась бросить своего мужа, хотя ей уже за сорок, а ему под сорок. Я очень ее люблю. Особенно, потому что она тоже меня очень любит.

Женщины ее профессии обычно не слишком нежны друг к другу. Либо они сцепляются из-за ролей, либо из-за мужчин. И так как у меня нет ролей, мне нужно особенно внимательно следить за своим мужчиной.

Филипп почти тридцать четыре минуты не занимался мной. Я этого не выношу. Я – женщина. Если я здесь, пусть со мною считаются. И по возможности – исключительно со мной. Если нет, могут возникнуть проблемы.

С Сильвией я говорила о преимуществах молодых мужчин.

Филипп на восемь лет старше меня. Через два месяца он отпразднует свое сорокалетие. Но в своем тогдашнем состоянии я так ревностно отстаивала преимущества молодого любовника, что и сама Сильвия, которая сейчас проводит время с одним двадцатидвухлетним юнцом, малость насторожилась.

Во время нашего разговора я не теряла из вида проход к туалетам: Бенте, резко жестикулируя, что-то взволнованно говорила Филиппу. При этом она постоянно вскидывала голову, как женщины в рекламе лака для волос.

Я попыталась сконцентрироваться на Сильвии, которая болтала о фильме, где она опять должна играть обманутую жену.

«Знаешь, куколка, продюсеры совершенно не желают понимать, что женщина за сорок все еще с удовольствием трахается».

Я слегка сжалась, потому что Сильвия, по своему обыкновению, говорила очень громко.

«Правда?» – спросила я с надеждой.

Мне немного за тридцать, но если поставить меня перед выбором, заняться сексом или посмотреть новый фильм с Хью Грантом, честно говоря, я еще подумаю…

«Конечно, это так! – провозгласила Сильвия. – В тридцать пять я испытала первый вагинальный оргазм. И с тех пор ощущения все лучше и лучше».

Молоденький тип с художественно оформленной козлиной бородкой с интересом посмотрел в нашу сторону и спросил, чего бы мы хотели выпить.

Сильвия ушла около часа. С козлиной бородкой под ручку. Она поцеловала меня в губы и сказала на прощанье: «Послушай, малышка, на это невозможно смотреть. Ступай домой или дай своему Филиппу по физиономии».

Минут пять я медитировала на бокал с вином.

Перед внутренним взором вставали картины…

Вот я замахиваюсь.

Вот перекошенное лицо Филиппа и его распухающая щека. Из угла рта медленно течет кровь.

Вот я улыбаюсь.

Ткнув Бенте Обезжиренную Йохансон пальцем в костлявую грудь, говорю: «Девочка, пойди домой и хоть что-нибудь съешь».

Потом поворачиваюсь к Филиппу.

Он уставился на меня, не зная еще, как он выглядит.

Говорю: «Мой сладкий, ты очень аристократичен и у тебя отличный зад, но я – Амелия куколка Штурм и заслуживаю чего-то получше».

Затем я поворачиваюсь на носках, щелкнув пальцами, подзываю черного официанта, который выглядит вполне оригинально, как Денцел Вашингтон,[10]10
  Известный афро-американский актер.


[Закрыть] обнимаю его за талию и медленно иду к выходу – покачивая своими не худыми бедрами. Даааа…

Я печально вздохнула. Потом пошла домой.

Никем не привеченная. Присмиревшая. Но с твердым намерением восстановить свое достоинство завтра с утра.

5:40

Какой-то раздраженный черный дрозд вырывает меня из моих мрачных размышлений. С перил балкона он бросает сердитые проклятия – стокатто в сумеречное утро, брюзжит, вовсю старается.

Брюзжание мне нравится. Я тоже люблю это дело. Но брюзжать все время – надолго меня не хватит.

Без двадцати шесть. Я знаю, почему проснулась ни свет, ни заря. Иначе и быть не могло. После такой-то ночи. Но сегодня великий день. Сегодня я сделаю то, что раньше только грозилась совершить.

Сестренки! Часто ли вы запускали стаканом в стену, по крайней мере в мыслях, и злобно кричали: «С меня хватит! Ты больше меня не увидишь!» А случалось ли вам, схватив косметичку и восстанавливающий крем от Клиранс, хлопнув дверью, покидать дом? Дом, в котором ваш мужчина в это самое время наливает бокал хорошего красного вина и включает телевизор, прекрасно зная, что в следующие двадцать минут вы так и так будете стоять в дверях?

Приходилось ли вам возвращаться, только потому что он не побежал за вами?

Как часто вы снова ждали разговора, хотя знали, что говорить больше не о чем?

Так же часто, как я?

Тогда вам нужно организовать группу самопомощи для женщин, которые слишком много грозятся и слишком мало действуют. Разумеется, без меня. Я для разнообразия сделаю серьезный шаг.

Я осторожно отнимаю у Филиппа свою пуховую подушечку. Сантиметр за сантиметром тяну из-под спящего мое покрывало из ламы. Он деликатно причмокивает, энергично натягивает часть одеяла на себя и бесцеремонно в него заворачивается. Его волосы, если смотреть сзади, выглядят так, будто на его голове ночевало стадо коз, которые только что это место покинули.

Неужели же это будет последнее, что я увижу, бросив на Филиппа фон Бюлова прощальный взгляд?

С меня хватит.

Я иду на кухню и включаю кофеварку, хотя Филипп и по сей день считает, что я не умею ею пользоваться.

5:42

Я думаю, Филиппу фон Бюлову понравилось во мне то, что я его ошеломила. Ну, нужно добавить, это было не совсем приятное удивление, хотя мужчина его профессии должен настолько привыкнуть к неприятностям, что его не легко будет вывести из равновесия.

Филипп и его партнер-шеф Юлиус Шмитт – самые видные из виднейших адвокатов в Берлине. Филипп, например, ведет договоры о рекламе и большей частью своего состоянии он обязан резиновому мишке Томаса Готтшалька и шариковому дезодоранту Штеффи Граф. Я думаю, Филипп также имел дело с этой легендарной позорной аферой Йоганнеса Б. Кернера, который рекламировал йогурт, вертящийся вправо. За это Филиппу до сих пор немного стыдно, но я считаю, ему следовало бы знать заранее, что с этим Йоганнесом Б. Кернером вечно случается что-то такое, за что потом приходится стыдиться.

Филипп также ведет тяжбы с журналами, распространяющими ложные сведения о его доверителях, или защищает богатых людей. Последним был банкир, которого сосед обвинил в том, что четыре старых дуба, стоящие между виллой банкира и берегом озера Шлахтензее, были повалены ночью бригадой косовских албанцев. Филипп выручил беднягу.

Тэкс, тэкс, покупается, значит, домишко за шесть миллионов, перестраивается миллиона так за три, ландшафтные архитекторы и целая орда садовников делают на этом состояние – а единственное, о чем спрашивают товарищи по работе на вечеринке по поводу новоселья: «А почему не видно озера?» Нет, так, действительно, никуда не годится.

Филипп пережил много унижений. Он однажды намекнул мимоходом, что ему даже пришлось представлять интересы Юргена Древа и Женни Элверс. И несмотря на все это: мне удалось задеть его за живое.

Филипп навещал в Гамбурге свою сестру. Она праздновала свой день рождения. Было около половины третьего утра, когда на обратном пути в отель он резко протрезвел. Позднее он любил рассказывать в веселой компании, что предстало его изумленному взору:

«Была теплая летняя ночь, я возвращался пешком в гостиницу «Атлантик». Свернув на улицу Шмилинскиштрассе, я вдруг почувствовал запах жженой пластмассы. Я увидел маленького, возбужденного человечка в темном балахоне с капюшоном, скакавшего вокруг какого-то горящего предмета. Совершенно гротескная фигура! Я хотел вызвать по мобильнику полицию, как вдруг маленький человечек обернулся и посмотрел на меня явно испуганно.

Это была женщина! Из-за капюшона я мог разглядеть только ее лицо. Собственно – одни глаза – огромные, круглые карие глаза. И над ними еще – остатки бровей. Все вместе выглядело как слегка подпаленная монашка-медвежонок. Помнится, я еще подумал, что она хорошо бы смотрелась на следующих Олимпийских играх в качестве талисмана. Несколько секунд мы стояли, уставившись друг на друга. Позади нее поднимался густой дым и сильно воняло. Я спросил ее, что случилось, а она, в свою очередь, спросила меня, не хочу ли я пойти своей дорогой и сделать вид, что ничего не видел. Слеза упала из огромного глаза. Прямо мне в сердце. Я взял ее за руку и посмотрел поверх капюшона, что же горит: почтовый ящик полыхал пламенем. Ни с того ни с сего я вдруг почувствовал себя очень счастливым».

Разве не звучит это из его уст вполне романтично? Но все было, конечно, не так. А абсолютно по-идиотски! Полная глупость, впрочем легко объяснимая.

Я уже упоминала о моем друге Хонке, с которым рассталась из-за его бегающей трусцой валькирии. Мне тогда легко было справиться с этим. Две недели я была одиночкой поневоле, лето было жарким, я похудела от волнений на четыре килограмма, мне казалось, что я прекрасно выгляжу, хотя в ту ночь я не выспалась и была в плохом настроении, потому что думала, что не бывать мне счастливой, если не верну Хонку.

Ну, ладно, я с ним скучала, обманывала его. Но это еще не дает права другой с ним скучать и его обманывать.

Я все поставила на карту. На почтовую карточку. Я написала: «Хонка, ты моя жизнь! Вернись ко мне, и ты никогда об этом не пожалеешь! Всегда твоя куколка».

Открытку я бросила в почтовый ящик около двух часов ночи. Следующая выемка писем – в 7 часов.

В два двадцать мне стало ясно, что я – самая большая идиотка на свете.

Что я наделала?!

Что?!

Когда в полночь воздух теплее 22 градусов, женщины склонны вытворять такое, на что никогда не пошли бы при пятнадцати градусах. Жара всех отупляет. И неудивительно, что в южных странах Европы меньше людей с высшим образованием, чем в холодных, с обильными осадками, регионах континента. Я живу в Гамбурге, я не привыкла к такой жаре. Я вовсе не хотела возвращать Хонку! Совсем нет! А вдруг он из-за своей патологической любви к правде покажет мою открытку своей грязной аптекарше! Вполне в его духе! Что делать?

Я закуталась в мой балахон с капюшоном, который вообще-то надеваю только зимой, в темноте, когда бегаю, и прокралась обратно к почтовому ящику.

Десять минут я пыталась вытащить проклятую открытку. Чуть запястье не сломала. Временами боялась, что не вытащу руку из этой щели до утра. В два сорок меня охватило глухое отчаянье. Я была готова на все. Побежала домой и три минуты спустя вернулась с самодельным набором поджигателя: газетой «Бильд» и денатурированным спиртом. Обильно полила бумагу, бросила в почтовый ящик и кинула туда горящую спичку.

Ничего не произошло.

Сорок одна минута.

Сорок две.

Сорок три.

Обеспокоенная, я заглянула в щель – и как раз в этот момент изверглось облако дыма. За ним последовала струя пламени.

Я подумала о «Последних днях Помпеи» и о том, как было бы жаль потерять жизнь из-за взрывающегося почтового ящика. Я почувствовала запах сожженных бровей, ощутила копоть у себя на губах, панически забегала вокруг полыхающего ящика и тут же поклялась никому, даже моей любимой подруге Ибо, не рассказывать о своем сумасбродстве. Ведь что получается. Смелые люди в знак протеста забрасывали небоскреб Шпрингера «коктейлем Молотова». А я? Мне придется рассказывать своим детям, что я отважно сражалась с почтовым ящиком, потому что бросила туда безмозглую открытку? Нет уж, спасибо.

«Сердце женщины – бездонный океан, полный тайн». Это сказала Глория Стюарт в роли старухи-Розы из «Титаника».

А тайну почтового ящика я похороню очень глубоко, так сказать, в Марианской впадине моего океана-сердца.

Почтовый ящик все никак не прекращал вонять. Я с отвращением повернулась и – увидела мою судьбу.

5:45

«Ну, ты, толстая Марпл», – говорю я, и, как всегда по утрам, при взгляде на нее мое настроение резко улучшается.

Она, заспанная, выходит ко мне в переднюю, я сую ее себе под мышку и несу в ванную комнату. Она стонет при этом как третьеразрядная шлюха, которая симулирует оргазм.

Филипп строго-настрого запретил мне пускать Марпл в ванную. Негигиенично! В кровать ей, конечно, тоже нельзя. Косо смотрит он и на то, как она гуляет по кухне. Но сегодня мне доставляет удовольствие нарушать все его запреты. Прежде чем окончательно уйти, я еще брошу пару килограммов ватных тампонов в унитаз, не уберу сливочное масло в холодильник, еще – две, три царапины от каблука на свеженадраенном паркете и крошки от моего любимого печенья за подушками дивана.

Это прекрасно – знать, что оставил свой след в жизни другого человека.

Я осторожно сажаю Марпл на большой умывальный столик и смотрю на нас в зеркало.

Куколка и Марпл.

Марпл – это шарпей, собака в складку. Собственно, ее зовут Мисс Марпл. В честь мисс Марпл. Потому что она так же выглядит и вообще такая же в точности. Много-много складок, сварливый характер и склонность появляться там, где ее меньше всего ждешь.

Моя Марпл абрикосового окраса, ее толстая шкура с короткой шерсткой как будто велика ей на три размера. Много тяжелых складок на лбу, которые нависают над самыми глазами, придают ей выражение задумчивости и меланхолии.

Или, как выражается Филипп: «Она выглядит так, будто ее гнетут мировые проблемы». Марпл вошла в мою жизнь три года назад, когда я взяла ее у своей знакомой, которая купила щенка за большие деньги, а через две недели у нее началась аллергия на собачью шерсть. Может быть, у нее была аллергия и на внешний вид Марпл. Она действительно очень, очень безобразна.

Филипп всегда отказывался гулять с ней при дневном свете. В своем офисе он, само собой, никогда с ней не появлялся. Он говорил, что уронит свой авторитет, если приведет в бюро сморщенный, слюнявый абрикос на поводке.

Когда мы ночевали у него первый раз, Филипп приготовил для Марпл большую, страшно некрасивую собачью корзину. Сначала это глубоко меня тронуло: я подумала, что мой новый божественный друг хочет, чтобы моя маленькая Марпл чувствовала себя на уикендах этаким милым пудельком. Но он поставил корзину в самый неуютный темный угол своей 180-метровой квартиры: в крошечной каморке где-то между гладильной доской, бельевой стойкой и винными полками.

Я не хотела сложностей, промолчала и задвинула Марпл в ее угол. Это была ошибка.

Меня до сих пор мучают угрызения совести и кошмары.

Но в ту ночь мне было не до угрызений совести – я была слишком занята тем, чтобы произвести впечатление на Филиппа фон Бюлова и показать, какая я экстраклассная любовница. Я как раз впилась ногтями ему в позвоночник – именно так, как я вычитала в книге советов «Горячие точки для горячих ночек», когда оглушительный грохот сломал весь мой сценарий.

Скорее всего, Марпл плохо спала – это часто бывает в чужом и малоприветливом месте – и во сне толкнула гладильную доску. Она упала на бельевую стойку, а та – на полки с вином. Марпл лежала, не шевелясь, в огромной луже красного вина, которую я, без своих контактных линз, приняла за лужу крови. Я еще помню, как в горе упала на колени рядом с моей собакой и закричала: «Она мертва! Филипп, ты свинья, ты ее убил!»

В этот момент Марпл поднялась, отряхнула с шерсти вино и радостно завиляла хвостиком. У меня камень свалился с души, и сегодня Филипп тоже может над этим смеяться. По крайней мере, я так думаю.

Это похоже на фарс? Я к этому уже привыкла. Вся моя жизнь смахивает на второразрядную шутку. Со мной постоянно случаются вещи, которые, если рассказывать о них на следующий день в веселой компании, выглядят дешевой попыткой привлечь к себе внимание.

К сожалению, я часто многое ломаю и порчу. Не только предметы. Но и остроты, начатые с надеждой разговоры, хорошее настроение. К сожалению, я делаю это не намеренно, для этого я недостаточно зла. Филипп считает меня неуклюжей и неотесанной. Я же придерживаюсь мнения, что мне просто не везет. Порой это кончается большими неудачами.