Текст книги "Небесные врата"

Небесные врата
Илья Бровтман

© Илья Бровтман, 2023

ISBN 978-5-0060-9228-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Небесные врата

Предисловие

 
Стоят небесные врата,
А перед ними стражник вечный —
Апостол Пётр. Суд конечный
Вершит, хоть сам не безупречный,
Над тем, чья совесть нечиста,
Чья философия проста.
Удел – мирская суета,
Богатство или нищета,
Радушно встретит он, сердечно.
 
 
Мы перед Господом равны.
Он каждой твари утешенье.
Простит любое прегрешенье,
Всех обречённых на забвенье,
Чьи очи злобою полны,
От крови сыты и пьяны
По наущенью Сатаны,
Не осознав своей вины.
Все уповают на прощенье.
 
 
Выносит Пётр приговор.
Не думайте, что просто это,
Страдать за всех созданий света,
Как Иисус из Назарета,
Войдя однажды на Фавор,
Вступая с книжниками в спор,
Отвергнув фарисеев вздор,
Взвалив на плечи крест, как вор,
Взял на себя грехи планеты.
 
 
Предстанет пред Петром любой.
Его решенье ожидая,
Толпятся все в воротах рая.
Войти в Эдемский сад желает
Последний грешник и святой.
Один гордится нищетой,
Тряся своей пустой сумой.
Кичится роскошью другой.
Все о пощаде умоляют.
 
 
Апостол как всегда суров.
С ним должно молвить осторожно.
Пред ним лукавить невозможно.
Он столько слышал клятв ложных,
Пустых нелепых глупых слов.
Так много видел он плутов.
Как человек приврать готов,
Он знает сам как рыболов.
Все фантазируют безбожно.
 
 
Ведь люди падки до потех.
Шагают будто на параде.
Живут себе забавы ради.
Никто не думает в усладе
О том, что это смертный грех.
Блудит, ворует без помех
Прелюбодей и пустобрех.
Не слышит Люцифера смех
Кто жить желает в шоколаде.
 
 
Толпою рвутся в райский сад.
Все нынче кроткие создания —
Забыты прежние желанья.
Никто не хочет на закланье
Увидеть жертвенник и ад.
И даже самый злостный гад,
Такой, как кровожадный кат,
Или злодей – маркиз де Сад,
Желает божье состраданье.
 
 
Приходят все на божий суд:
Невинный агнец, грешник старый
К вратам Эдема и Тартара.
И всем Господь назначит кару,
Блуднице или подлецу,
Вору, завистнику, лжецу.
Покайся доброму Отцу
И Он заблудшую овцу
Готов принять в свою отару.
 
 
Апостол выслушает вас.
Коль рассуждать ты будешь здраво,
Задумается величаво,
И вынесет вердикт свой правый.
Будь ты жуир и ловелас,
Младенец или седовлас,
Услышать сможешь божий глас.
Но горе тем, кто в этот час
Петру надумает лукавить.
 
 
Как много входов в вечный Храм
И каждый со своим уставом.
Придясь охраннику по нраву,
Сумеет тот войти по праву
Кто не подвластен был грехам.
Апостол не скучает там.
Страж Пётр видит: к небесам,
Степенно к первым воротам,
Идёт охотник с волкодавом.
 
 
Вот пред вратами в полный рост
Стоит с двустволкою потомок
Мифического Ориона,
Один охотник неведомый.
А с ним его надёжный пёс
Стоит, поджав облезлый хвост.
За годы службы пёс оброс
Копной нечесаных волос,
Сравнимой с пасмами Самсона.
 
 
Апостол Пётр у ворот
Его про имя вопрошает.
И как его к воротам рая
Дорога привела кривая.
– Как звать меня, – ответил тот, —
Совсем не важно, добрый Пётр.
Попал я в жуткий переплёт.
Судьба не очень бережёт
Тех, кто столкнулся с волчьей стаей.
 
 
Я заблудился как-то раз,
Была в тайге лихая вьюга,
И целый день бродил по кругу,
Не мог найти свою округу.
Но я «трусливого не пас»,
Легко попасть мог белке в глаз,
И пёс спасал меня подчас,
Несясь как сказочный Пегас.
Нет в мире преданнее друга.
 
 
Вот тут я увидал волков.
Они стояли перед нами,
От злости, цокая зубами,
Сверкая хищными очами.
Я в бой всегда вступать готов,
Ударил в них из двух стволов.
Вожак упал, полилась кровь.
Летела вата с рукавов
Под их голодными клыками.
 
 
Достал стилет я на бегу,
И в бой вступил, не зная страха.
Разил по шеям их с размаху,
Они уже рвали рубаху.
Мы оказались с псом в кругу.
Стоял невообразимый гул.
Они зубами горло рвут,
И я уже лежу в снегу,
Смотрю, как волки рвут собаку.
 
 
Вот мы стоим перед тобой,
Хотим войти в ворота рая.
Апостол Пётр отвечает:
– Туда с собакой не пускают.
Ты слышишь, там царит покой,
Играют арфа и гобой.
– Но пёс всегда ходил со мной.
Мне не подходит рай такой.
А пёс ответил звонким лаем.
 
 
Охотник молвил не спеша:
– Я поищу другие врата.
Мой верный пёс был ближе брата,
Он для меня дороже злата.
Всех, кто хоть как-то мне мешал
Он рвал, зубами потроша.
Когда я спал – он не дышал.
Его невинная душа
Пред Господом не виновата.
 
 
Десятки врат прошёл ловец.
Везде с собакой не пускают,
И слышно – музыка играет.
Не хочет он такого рая.
Вот у последней, наконец
Ему сказал Святой Отец:
– Ты сдал экзамен, молодец,
Сюда пускает наш Творец
Тех, кто друзей не оставляет.
 
 
Те все врата – дорога в ад,
Там вся земля в крови и грязи.
Туда войдут любые мрази,
Будь хоть крестьянином, хоть князем,
Неважно в чём ты виноват,
Войти сумеешь в этот сад.
Котлы дымятся и кипят
Под наблюдением чертят.
Следят, чтоб грешник не вылазил.
 
 
Там слышен Люцифера смех.
Кипит неверная супруга,
И вороватая прислуга
Там получает по заслугам.
Смола в котлах кипит для тех,
Кто совершал при жизни грех,
Рабов безделья и потех.
И кара ожидает всех
Кто из корысти предал друга.
 
 
А в рай попасть дано не всем.
Здесь нету места каннибалам,
Тем, кто разил змеиным жалом.
Смотрел на прочих сквозь забрало.
И нету пропуска в Эдем
Тем, кто носил военный шлем,
Или владелец диадем,
Что был к страданьям глух и нем.
Безгрешных душ на свете мало.
 
 
Но есть ворота не для всех,
Лишь для того, кто служит музе.
Таким, как Рафаэль, Карузо,
И автор Робинзона Крузо.
Те, кто познал большой успех.
У них в почёте шутки, смех,
Жил для потех или утех.
Тут места нет тому, чей грех
Лежит на сердце тяжким грузом.
 
 
Войти не просто в те врата.
Надёжный страж стоит могучий,
Суровей и темнее тучи.
Он молвит голосом скрипучим.
Пропустит, коль душа чиста.
А если что-то вдруг не так —
Прогонит от ворот плута.
Хоть миссия его проста,
Бывает и курьёзный случай.
 
 
Не любит стражник лишних слов,
Он ждёт надёжных подтверждений,
Что ты не плут и не мошенник,
Достойный райских наслаждений.
Он вопрошает: – кто таков?
– Я живописец, Карл Брюллов.
Немало написал холстов,
И вынув несколько листов,
Рисует дивное творенье.
 
 
Вот подошёл к воротам франт.
Страж обращается к мужчине.
– Как звать тебя, поведай имя?
– Я знаменитый Паганини,
Скрипач, известный музыкант.
– Так покажи мне свой талант.
Взмахнул смычком Великий Гранд,
И переливчатый дискант
Ковром стелился по долине.
 
 
Вот третий претендент предстал —
Мужчина статный, русовласый,
С фигурой, ликом ловеласа,
С певучим и волшебным гласом.
– Ты кто? – Апостол вопрошал.
– Шаляпин я, артистом стал,
Я Мефистофеля играл.
Что «люди гибнут за металл»,
Пропел актёр прекрасным басом.
 
 
Вот на подходе человек
С красивой правильной фигурой.
Апостол вопрошает хмуро:
– Как звать тебя, чью носишь шкуру?
В ответ звучит весёлый смех:
– Я уважаем средь коллег,
А не какой ни будь абрек,
И честно прослужил свой век
Министром спорта и культуры.
 
 
– А чем ты можешь доказать?
Скажи министр без прелюдий.
Ты не магистр словоблудий,
Который всё имел на блюде?
Брюллов умеет рисовать,
Шаляпин басом распевать,
А Паганини ноты брать,
Смычку волшебному под стать.
– А кто такие эти люди?!
 
 
Суров и неподкупен суд,
И всем воздастся по заслугам.
Тех, кто обманывал супруга,
Кто лгал и льстил, кто предал друга.
За зависть, воровство и блуд,
Кто опускал на спины кнут,
На шеи надевал хомут.
Их неземные муки ждут
В кольце божественного круга.
 
 
А тот, кто словно Ангел свят,
Познает наслажденья рая.
Кто прожил жизнь свою, страдая,
Законы Бога соблюдая.
Метис, креол или мулат,
Кто не держал в руке булат,
Не посылал на смерть солдат,
Пред Господом не виноват —
Блаженство вечное познает.
 

Андрей Боголюбский

 
Вот перед вратами Андрей,
Что Боголюбским называли.
Обескураженный, в печали.
Его земную жизнь прервали
Толпа родня жены своей,
Родных дядьёв его детей.
Потушен свет его очей
Под звон кинжалов и мечей,
Холодный блеск булатной стали.
 
 
Он тоже хочет быть в раю.
Считает, что того достоин —
Он, несомненно, храбрый воин,
Красив лицом и ладно скроен.
По праву жил в своём краю,
Великой сделал Русь свою.
О нём попы псалмы поют.
Найдя душе своей приют,
Навеки будет успокоен.
 
 
Он свято соблюдал посты,
Собор построил златоглавый,
Добыл в баталиях кровавых
Отвагой и упорством славу.
В кругу житейской суеты
Все помыслы его чисты.
Чтил купола и чтил кресты,
Лелеял славные мечты —
Возвысить русскую державу.
 
 
Грехов не чуял за собой:
Не посягал на десятину,
На сече чуть совсем не сгинул.
Почти как богатырь былинный
Он за отчизну шёл на бой,
Не прячась за чужой спиной.
В седле был истинный герой,
Врагов разил своей рукой,
Ведя вперёд свою дружину.
 
 
Апостол Пётр вопрос задал:
– Зачем же ты величья ради
Разгром устроил в Киев – граде.
Как не молили о пощаде,
Детей невинных убивал,
Девиц невинности лишал.
Горел в огне и стар, и мал,
А окровавленный кинжал
Воткнулся в сердце брата сзади.
 
 
Чем пред тобой виновен брат?
В чём провинился горемыка?
Он не был бестией двуликой.
Поведай Богу, Солнцеликий.
Ответил князь: – он виноват,
Что поднял на меня булат,
Пошёл на брата супостат.
Он предо мною слабоват,
Но не признал меня владыкой.
 
 
А я хотел великим стать.
Ведь это не простое дело.
Быть на задворках надоело,
Поэтому собрался смело.
Пришлось вести на Киев рать.
Я всех заставил трепетать,
Великой вотчине под стать.
А он хотел похитить тать
Главенство моего удела.
 
 
А в чём величие страны? —
Апостол смотрит на Андрея, —
Скажи мне княже поскорее,
Перед Всевышним не робея.
Не знаешь ты, что от войны
Все города разорены,
Страдают люди без вины,
И нету прока для казны.
К чему такая эпопея?
 
 
Привёл могучие полки,
Разграбил Лавру и соборы,
Монастыри предал разору,
Монашки плачут от позора,
Так поглумились мужики.
А на пригорке у реки
Крестясь, стенали старики.
Спалили град как степняки,
Набрасываясь дикой сворой.
 
 
Вот так же Варвар и Вандал
Рим уничтожили когда-то.
Но в чём столица виновата?
На разграбление солдатам
Мать русских городов отдал.
Неужто ты не осознал,
Что так обычно поступал
Степной бессовестный шакал,
Святыни, осквернив булатом.
 
 
От этих слов вспылил Андрей:
– Меня сравнил со степняками.
Да я их этими руками
Разил на Волге и на Каме.
Я защищал своих детей.
Степняк – разбойник и злодей,
Забрал в полон моих людей.
Отец твердил: «вора убей,
Вонзившись в половца зубами».
 
 
Я ненавижу басурман,
Они совсем не верят в Бога.
Их юрта хлипка и убога.
Но их на свете очень много,
Их кони бродят по лугам.
Страдают ратники от ран,
Не покорившись их мечам.
Дозоры бродят тут и там
Южней днепровского порога.
 
 
– Но ты же сам из половчан,
В тебе немного крови русской.
Твои глаза как щели узки,
А все селенья как улуски.
Твой дед был половецкий хан,
И прадед тоже басурман,
Носил со стрелами колчан.
Андрей внимал Петра речам,
И скалился в улыбке грустной.
 
 
Ответил князь: – я поднял Русь,
Уделы все объединяя.
На свете нет обширней края,
Сильнее, чем страна родная.
Пускай, похожа на улус,
Я спорить с этим не берусь.
Теперь врагов я не боюсь.
Возможно, прав ты, ну и пусть.
Мощней державы я не знаю.
 
 
И мы давно не степняки.
Отец мой град воздвиг когда-то.
Стоят кремлёвские палаты
В красивом тереме богатом
На берегу Москва – реки,
Всем разговорам вопреки.
В них басурманам не с руки.
При этом очень далеки
Все иноземные солдаты.
 
 
Господь велел владеть страной,
Доверил трон под звон литавры.
И я имел на это право.
Всё для величия и славы
Рождён когда-то под Луной.
Я никогда не знал покой,
Шагал дорогою прямой.
Собрал уделы под рукой
В одну могучую державу.
 
 
Мощнее всех мой отчий стол,
Отсюда Русь пойдёт по свету.
Ведь никого могучей нету.
Чтобы сложить к ногам планету
Пойдёт вперёд за полком полк.
Апостол вдруг рукой повёл,
Своим вопросом уколол:
– Какой в стремленье этом толк,
Зачем нужны потуги эти?
 
 
Ты сам придумал этот ход? —
С улыбкой Пётр развёл руками,
Тряся седыми волосами,
Андрея, поразив словами, —
Какой изящный поворот
Всех убедить, что Бог даёт
Престол, и не щадя живот
Обязан слушаться народ
Того, кто послан небесами.
 
 
Привычным сделав ратный труд,
Ты прецедент создал кровавый,
Прикрывшись именем Державы,
Украл божественное право:
Творить над миром божий суд.
Принёс земле страданий пуд,
Слезами был наполнен пруд.
Убийство разрешил и блуд,
Назвав грехи великой славой.
 
 
Ордою стала Русь с тех пор,
Как от твоей кровавой длани
Узнали горе христиане,
И стал грозить им москвитянин.
В чужие земли стал как вор
Ходить, неся земле раздор.
И устремляя алчный взор,
Понять – где слава, где позор
Не могут с той поры славяне.
 
 
А стал ли лучше жить народ?
Чего тебе недоставало?
Тебе лесов и пашен мало?
Всю жизнь с опущенным забралом
Идёшь за славою вперёд.
Воюешь не щадя живот,
Уничтожая люд и скот.
На грех толкаешь воевод
И их дружинников усталых.
 
 
Ты весь по маковку в грехах,
Кипишь от гнева и гордыни.
Смертоубийство на дружине
Лежит от пращуров доныне,
И кровь младенцев на мечах.
Лукавство в мыслях и речах.
Тяжёлым камнем на плечах
Печаль у девушек в очах
И вдовы юные в кручине.
 
 
Промолвил гневно князь в ответ:
– Не я придумал меч и сечу.
И до меня полки навстречу
Врагу ходили. Эти речи
Напрасны, много тысяч лет
Звенит булат, блестит стилет,
А ратники, сойдясь чуть свет,
Стрелу, заправив в арбалет
Разят друг друга и калечат.
 
 
Ты прав, – воюют, Пётр сказал, —
Хватало на планете сброда.
Такая у людей природа.
На скотство не проходит мода.
Не мало Варвар и Вандал
Места святые разорял,
В чужих краях добычу брал.
Но до тебя не воровал
Никто историю народа.
 
 
Звучит мольба со всех сторон.
Не ты придумал бой кровавый —
Мечи звенели ради славы,
Поля горели и дубравы.
Князья собачились за трон,
Сражались за девиц и жён,
Соседям, нанося урон.
Стремились их угнать в полон,
Но это детские забавы.
 
 
– Желал я жить своим трудом,
Не ради славы и добычи,
Не ради прелестей девичьих.
Охотился не ради дичи.
– Ты войны сделал ремеслом,
Чинил разор, чинил разгром,
Чинил Содому и Гомор.
Ты думал, что огромный дом
Твою державу возвеличит.
 
 
Жить, не воюя, не хотел,
И уничтожил Русь Святую.
Твой ратник как степняк лютует.
Стремясь создать страну большую
Всё время расширял удел.
На месте городов и сел
Оставил груду мёртвых тел.
Назваться Русью ты посмел,
Украв историю чужую.
 
 
Ты говорил про чудный град
На берегу реки Москово,
А то, что вотчина Кучкова
Селенье то забыл ты снова.
Его, отец твой говорят,
Казнил за то, что виноват
В измене. Зазвенел булат.
А ты на дочери женат
Того боярина грешного.
 
 
Так сгинул тесть твой без вины,
А вотчину в казну забрали.
Отца за это презирали,
И Долгоруким называли.
Не потому ль его сыны,
Все родичи твоей жены,
Желаньем мстить ослеплены,
Без объявления войны,
Тебя мечами зарубали.
 
 
Удел твой Русью называть
Нельзя. Вы предки угро-финов.
Сыны лесов, болотной тины,
Могучих рек, большой равнины.
Разбойный люд, ушкуйник, тать.
Но ты собрал большую рать,
И Русь сумел завоевать.
Стал их святыни воровать
И прославлять свои седины.
 
 
Ворота в рай не отворю
Перед твоим горящим взором.
Разграбив Лавру и Соборы,
Ты не святителем, а вором
Прожил земную жизнь свою.
Пусть подхалимы не поют,
Что строил рай в своём краю.
Ты разорял чужой уют.
Пусть будет ад тебе укором.
 

Фёдор Кузьмич

 
Почтенный старец с бородой
Перед Петром, с вратами рядом.
Пустынник пред Эдемским садом,
Как перед воинским парадом,
Весь в рубищах, как лунь седой,
Высокий ростом, но худой,
Стоял голодный и босой
И с непокрытой головой,
С проникновенным умным взглядом.
 
 
– Скажи мне старец, не таясь,
Апостол Пётр увещевает, —
Кто ты такой, не понимаю,
Хотя в лицо тебя я знаю?
Кто ты – отшельник или князь?
Как смог ты в жизни раздвоясь,
Из злата, опустившись в грязь,
Сменить себя и ипостась?
Кем сам себя ты ощущаешь?
 
 
– Две жизни не даёт нам Бог.
Лишь Иисус из Назарета,
Назло завистникам, клевретам,
Сумел подняться над планетой,
Народам, преподав урок.
Его урок пошёл мне в прок, —
Сказал старик, – две жизни смог
Прожить я, победив порок,
И много странствуя по свету.
 
 
В великолепии дворца,
Среди картин и стен атласных,
Родился я и был обласкан
Своею бабушкою властной,
По воле нашего Творца.
Жил в ожидание венца,
Не помня о правах отца.
И видел как с его лица
Всегда струился взгляд несчастный.
 
 
Вот провели в последний путь
Мы бабушку. Отец на троне,
А я юнец ещё зелёный.
И у тщеславия в полоне,
Себя позволил обмануть.
Грех возложил себе на грудь,
Позволив батюшке свернуть
Злодею шею. Просто жуть,
Не отмолиться на иконе.
 
 
Раз, совершив смертельный грех,
Ты можешь сотни раз молиться,
И на святилища креститься,
Ты как подстреленная птица,
И как расколотый орех.
Тебя не радует успех,
И нет веселья от потех.
Ты слышишь сатанинский смех
Во всех покоях и светлицах.
 
 
А я на троне восседал.
Мне было это не по нраву,
Хоть убедили, что по праву
Возглавил русскую державу.
Но червь мне сердце прогрызал,
И душу мне колол кинжал
За то, что я как злой шакал,
Цареубийцам потакал,
Отца, покинув на расправу.
 
 
Но закружила карусель
Державных дел и дел придворных.
Страну растаскивали воры,
Хитрец и прохиндей проворный.
За мартом наступил апрель.
Забыв про спальню и постель,
Из пламени нырнул в купель
Полков, заводов, стапелей,
Штыков, винтовок и затворов.
 
 
Мечтал я в юности порой,
Как буду править на престоле.
Как дам своим крестьянам волю,
Чтоб на своём огромном поле
Трудились над своей землёй,
Во славу Родины родной.
Кормили хлебом род людской.
Молились за престол святой,
Садясь за сытное застолье.
 
 
Как эти грёзы хороши.
Мы в молодости так спесивы.
Как ясно видим перспективы,
Так горячи и горделивы,
Живём порывами души.
Нас окружают фетиши,
Мы жить и действовать спешим.
Но жизнь способна придушить
Все наши лучшие порывы.
 
 
Не просто осознать умом,
Что ты российский император.
Ты и судья и прокуратор.
Отец для каждого солдата,
Тех, кто живёт своим трудом.
Всё время думаешь о том,
Что должен защитить свой дом.
Тем более, что за бугром
Прорвался к власть узурпатор.
 
 
Он пол Европы покорил.
Дрожит земля под сапогами,
Солдаты двинулись рядами.
Раздался гул над головами.
Охвачен дымом фронт и тыл.
Град ядер тысячи мортир,
Свист пуль и ржание кобыл.
Где взять солдату столько сил,
Чтоб сладить с лютыми врагами.
 
 
Блестят на солнышке штыки.
Враги накинулись все сразу.
У русских раздались приказы —
Прогнать заморскую заразу.
Их шашки с пиками легки,
Они рубились в две руки,
А у излучины реки
Стояли намертво полки,
И наш фельдмаршал одноглазый.
 
 
Непросто победить в войне —
Владеть искусством боя надо.
Иначе войско, словно стадо,
Бежит от звука канонады.
Грустит Наполеон в окне,
Первопрестольная в огне…
Французы на Березине,
И узурпатор на холме,
Бежит с остатками армады.
 
 
В баталиях повержен тать,
Разбита армия французов.
Версаль, Париж, Лион, Тулуза…
Жаль, не дожил старик Кутузов,
И не видал как наша рать
Смогла победно прошагать,
И прославлять Россию мать.
И над Европою опять
Звучали вместо пушек музы.
 
 
Отправлен в ссылку супостат,
Где горевал от укоризны.
А наша славная Отчизна
По павшим заказала тризну.
Вот, наконец, умолк набат,
Помолвлен с ножнами булат.
Добротный новый дом солдат
Возвёл на пепелищах хат.
Стал возвращаться к мирной жизни.
 
 
Нет фронта, повсеместно тыл,
Не слышно канонады более.
Пшеницей колосится поле,
И всё российское раздолье.
Артиллерийский ствол остыл.
Я сам себя тогда спросил:
– Ну, где твой юношеский пыл?
Что из того осуществил
За четверть века на престоле?
 
 
Я задавал себе вопрос,
Что принесло моё правленье?
Цареубийства преступленье,
Москвы горящие поленья,
И трупы воинов у берёз?
Крушенье юношеских грёз,
Потоки горьких вдовьих слёз?
Я охраняю, словно пёс
Страну в болоте по колено.
 
 
Морщинами покрылся лоб.
Катясь в коляске по дороге,
Стал чаще помышлять о Боге.
И, наконец-то в Таганроге
Решился лечь в просторный гроб.
Благословил на это поп,
Гвоздём забил тот гроб холоп.
Я видел траурный поход
В толпе, таких как я – убогих.
 
 
Раздался колокольный звон
И туча над Невой проплыла.
Не первый раз такое было,
Чтоб гвардия кого-то силой
Сажала на высокий трон.
И бабушку, презрев закон,
Помазал под булатный звон,
Весь петербургский гарнизон,
Столицу, вздыбив как кобылу.
 
 
Я с болью в сердце наблюдал,
В толпе на площади дворцовой,
Как звонко цокали подковы.
Пытался растоптать основы
Мятеж и вольнодумства шквал.
А знаменитый генерал
Кого-то матерно ругал.
И я уныло отмечал,
Что мы к порядку не готовы.
 
 
Я с грустью наблюдал итог
Четверть векового правленья —
Плоды крамольных настроений.
Но, слава Богу, на колени
Мой младший брат поставить смог.
Из мятежей не выйдет прок.
Я, наконец, извлёк урок:
Меня наказывает Бог.
Отцеубийству нет прощенья.
 
 
Теперь есть время рассуждать,
А разума пока в достатке.
Я видел: всё не так уж гладко.
Вельможи на награды падки,
Кичиться родословной знать.
А каждый самозваный тать,
Возглавив голодранцев рать,
Способен запросто топтать
Устои мира и порядки.
 
 
Мятеж способны придушить
Обычно дорогой ценою.
Немало ляжет в гроб героев.
Как правило, под аналое
Ложатся лучшие мужи.
А бывшего царя в глуши
Гнетёт смятение души.
А вдруг не так уж хороши
Такие ясные устои.
 
 
Я начал с чистого листа,
Пройдя свой путь до половины.
Шагал босой через долины,
Оставив прежние кручины,
Поняв, что жизнь была пуста.
Мелькали за верстой верста.
С молитвой на своих устах,
И уповая на Христа,
Покинул мягкие перины.
 
 
Из золочённого дворца
Ушёл на вечные скитанья.
Жил как придётся подаяньем,
Ходил в Собор за покаяньем.
Искал советы мудреца
И сердобольного купца.
Скрывая то, что бывший царь,
За убиенного отца
Готов был принять наказанье.
 
 
Пол жизни я прожил вдали
От петербургского разврата,
От блеска роскоши и злата.
В душе, надеясь на расплату,
За всё, что в жизни нагрешил,
За необузданный свой пыл,
Пока стоял я у кормил.
За слёзы вдов, что я пролил,
За гибель каждого солдата.
 
 
Я понял: это началось
Во времена великой смуты.
Россию оплетали спруты.
Её крамолою опутав,
Сломали в колеснице ось.
Всё как попало понеслось,
С тех пор в Державе вкривь и вкось.
В монархию был первый гвоздь
Забит оравой подлых плутов.
 
 
Как «грозный» царь не лютовал,
Отдав опричне на расправу
Свою великую державу,
Он правил Родиной во славу,
Земель врагам не раздавал.
Кнутом холопов угощал,
И грыз Отчизну как шакал.
Но трон российский получал,
По воле Господа, по праву.
 
 
А узурпатор Годунов —
Плебей, Бог весть, какого рода,
Стал лебезить перед народом,
Давая выбора свободу.
На поводу у болтунов,
Льстецов продажных и лжецов,
Всех голодранцев без штанов,
Тех, кто на мерзости готов,
И недорослей безбородых.
 
 
Хотел, чтоб люди на поклон
Шли молча, словно малы дети.
Он их сгонял на площадь плетью,
Чтобы его смогли приветить.
С тех пор народ решил, что он
Ни божья воля, ни закон,
Сажает на законный трон.
И этим глупый пустозвон
Поверг Державу в лихолетье.
 
 
Вот я стою перед тобой,
Покаявшись как перед Богом.
И у небесного порога
Молю у Господа немного,
Готовясь в мир войти иной
Своею грешною пятой.
Склонять седою головой,
Прошу студеною порой:
Суди меня Апостол строго.
 
 
– Что делать мне с тобой старик? —
Сказал Апостол, – я не знаю,
Ты вроде не достоин рая,
Но посмотреть с другого края,
Ты многолик, но не двулик,
И в суть религии проник
И уловил тот главный миг —
Бог милосерден и Велик.
И тем, кто кается – прощает.
 
 
Ведь суть религии проста.
Мы все греховны от рожденья,
В плену греховных наслаждений.
Но тот, кто молит о прощенье
И верит искренне в Христа,
Душа пред Господом чиста,
И не лукавые уста,
На путь раскаяния стал,
Достоин божьего знаменья.
 
 
Тебя, пожалуй, примет Бог
В свои горячие объятья.
Ты снял с души своей проклятье.
Сменяя мягкие кровати
И императорский чертог,
Нашёл дорогу без сапог,
Дорожный посох, сена стог.
И важно, что постичь ты смог,
Что на земле все люди братья.