Текст книги "Скованные намертво"

– А, видно будет, – произнес Аверин и тронул машину.

Двигатель, восставший благодаря Егорычу из пепла, продолжал работать вполне прилично.

Аверин посмотрел на часы – четверть одиннадцатого. Обернулся он быстро. Сегодня суббота. Первый выходной за последний месяц, когда можно предаться безделью и неге. Никуда не нужно мчаться, никаких допросов, рапортов, мероприятий, отчетов. День, предоставленный лично ему.

С момента убийства в «Савое» прошло пять дней, и дело обещало затянуться. Удалось установить еще несколько адресов, по которым могли появиться боевики. Два из них были на Украине и в Прибалтике. Ни хохлы, ни латыши пальцем не пошевелят, чтобы помочь угрозыску России. Скорее всего, наоборот, продадут бандитам информацию. Так что связываться с ними бесполезно. Российские же адреса оказались пустыми. На одном обнаружен курьер. Два других взяли под контроль, но пока никакого движения там не наблюдалось. Следователь заочно вынес обвинение и объявил фигурантов в розыск. Но сегодня всероссийский розыск – это уже не то, что раньше. Россия для беглых преступников ныне – благодатный край. Огромные возможности – были бы деньги. Можно купить чужой паспорт и жить по нему припеваючи на съемных хатах. Можно уехать воевать в ту же Осетию, и ни одна милиция тебя не найдет там. Можно отправиться в Чечню и вступить в тамошние вооруженные силы – Дудаев испытывает особую слабость к беглым душегубам. Можно просто купить билет и улететь в Америку или Европу, наняться во французский иностранный легион. А сколько находящихся в розыске живут под своей фамилией, доставляются для проверки в милицию и отпускаются, поскольку сотрудникам лень проверить их по учетам или просто хочется хапнуть легкие деньги. Всяко бывает. И иллюзий на то, что в ближайшее время расстрельщиков удастся обнаружить, Аверин не имел.

Дома Аверина ждала засада.

Как только он открыл дверь и ступил за порог, Пушинка бросилась на его ногу и вцепилась в нее зубами. Аверин поднял котенка, который набирал вес не по дням, а по часам и превращался в шикарную, пушистую полосатую кошку.

– Совсем вызверилась.

Он прижал Пушинку к щеке, и та замурлыкала.

– Зверь, – покачал он головой, взвесив на руке кошку. В Пушинке явно чувствовалась кровь сибиряка. Кстати, в Сибири котов именуют уважительно – зверь. Они этого достойны – огромные, спокойные, уверенные.

Аверин плюхнулся в кресло, положил Пушинку на колени, включил телевизор. Там пел Иосиф Кобзев.

– Ну, конечно, куда без него?

После очередной песни на сцену вышел Отари Квадраташвили и произнес речь о таланте великого русского певца и о том, что он вносит огромный вклад в благотворительную деятельность. Кто знал суть проблемы, прекрасно представлял, что Отари и Кобзев – старые и верные друзья. У профессиональных преступников – это относится ко всем странам – почему-то особая тяга к представителям артистической элиты, и особенно к певцам. Вспомнить Фрэнка Синатру – знаменитого американского певца, лучшего друга американских гангстеров, которого несколько десятилетий ФБР пыталось уличить в связях с оргпреступностью. Иосиф повторял его путь с той лишь разницей, что в его друзьях числились не только мафиози, но и представители высших эшелонов власти, в том числе и правоохранительных органов. Иосиф служил своеобразным мостиком между двумя этими мирами.

Кобзев был членом всех общественных советов – МВД, ГУВД Москвы, постоянно отирался в генеральских кабинетах и ходатайствовал о «невинно пострадавших», просил разобраться с какими-то делами и часто достигал успеха. Особенно его позиции укрепились с назначением нового начальника ГУВД Панкратьева, с которым он поддерживал достаточно теплые отношения. Неплохие отношения у генерала были и с самим Отари – начальник ГУВД и знаменитый гангстер вместе занимались спортом, вместе ездили на чемпионаты. Если разобраться, между полицейскими и ворами не всегда существует антагонизм, на некотором уровне они сосуществуют в одной плоскости очень уютно. Аверин воспринимал это философски, не уставая повторять: ничего, воры наводят контакты с генералами, а сажают-то их лейтенанты. В отличие от досужих представлений, дело, которое закрутилось, спустить на тормозах даже начальникам с большими звездами порой оказывается невозможно.

В «Новостях» рассуждали о коррупции. Продолжался скандал вокруг пресловутых одиннадцати чемоданов Руцкого, в которых якобы содержались доказательства взяточничества в высших эшелонах власти. Президентские структуры в долгу не остались, и появилась на свет антикоррупционная комиссия, в которую входили совершенно уникальные люди. Один из них, тянущий по весу куда больше центнера, прославился участием в качестве адвокат-прокурора по делу партии, где он доказывал преступность «организации, именующей себя КПСС». Доходили слухи, что еще во время работы в МВД этот человек был завербован КГБ на почве увлечения существами одного с ним пола. Говорят, еще в восьмидесятом году тогдашний министр внутренних дел Щелоков, узнав об этом, сказал: «Мне в ведомстве ни педерастов, ни стукачей не надобно», – и на том карьера этого человека в ведомстве закончилась. Комиссия клеила Руцкому участие в каких-то махинациях, но липа просматривалась очень явно. Впрочем, к чемоданам Руцкого Аверин относился не лучше, зная, что реальные данные о коррупции перемешаны там с огромным количеством дезинформации, что давало возможность острую, смертельно опасную для государства проблему с коррупцией опять перевести в плоскость взаимообвинений, обсуждений, переобсуждений.

Представитель администрации президента обвинил Верховный Совет в аморальности и полном отсутствии принципов, в желании столкнуть Россию с пути обновления. День за днем нагнеталась истерия. У Аверина возникало ощущение холода. Что-то должно случиться. Страна балансировала на грани, и он подозревал, что эту грань скоро переступят.

Он выключил телевизор. Посидел молча. Пушинка начала тереться о его ладонь мордой.

– Не буду с тобой играть, ясно?

– Мур-р.

Аверин задумался. Потом взял телефон. Набрал номер.

– Але… Маргарита. Это Вячеслав.

– Здравствуй, – послышался милый голос.

– Я хочу тебя видеть.

– Ты обещал позвонить еще два дня назад.

– Работали по «Савою». Просто не мог.

– Понятно.

– Мы встретимся?

– Встретимся, – после замешательства произнесла она. – Приглашаю тебя в Пушкинский музей.

– Отлично. Когда?

– Через полтора часа у музея. Годится?

– Годится…

Через полтора часа Аверин взял Маргариту под ручку и провел в Пушкинский музей.

– В Египетский зал, – с воодушевлением произнесла Маргарита. – В прошлой жизни я наверняка была египтянкой. Внутри что-то подводит, когда я вижу египетские произведения искусства. Хотя, конечно, коллекция здесь ни в какое сравнение не идет с Каирским музеем.

– Ты была в Каирском музее?

– Была. В тринадцать лет. Отец два года работал в Каире… Жутковатое ощущение. Наверное, миллионы статуй. Потрясающее золото Тутанхамона. Длиннющие коридоры, вдоль которых в несколько ярусов идут саркофаги – только саркофаги.

Жутковато.

Аверина тоже завораживали витрины со статуэтками странных египетских богов. Не по себе становилось при взгляде на саркофаг и лежащую в нем мумию. Ему исполнилось десять лет, когда он впервые попал в Пушкинский. И Египетский зал поразил его до глубины души. В нем ощущалось что-то ирреальное, чувствовалось, как нигде, что наша действительность – лишь островок обыденности в великом океане тайн истории. В египтянах Аверину чудилось что-то чуждое и вместе с тем притягательное. Какая-то странная, бездонная, непонятная духовность, противоположная плотскому миру греков и римлян. Будто это инопланетная цивилизация, ничего общего не имеющая с земной. «Вы, греки, как дети», – говорили египетские жрецы Солону. И это было действительно так.

– Красавицы, – сказала Маргарита, стоя перед витриной и рассматривая статуэтки изящных египетских кошек. – Египтяне знали толк в красоте. Кошка для них была священным животным. Это европейцы в средние века жгли кошек, считая их порождением дьявола. Кошек обвиняли в том, что на Европу обрушилась чума, хотя именно кошки боролись с ней, уничтожая крыс. А египтяне кошек боготворили. Они их мумифицировали, тем самым выказывая им уважение. Тысячи и тысячи мумий кошек.

– У меня живет одно такое священное животное, – сказал Аверин.

– Я без ума от кошек, – улыбнулась Маргарита.

– Это ты мою не видела. Царапается, скандалит. Капризничает. Хозяина не уважает.

– У кошек нет хозяев. Кошки сами хозяева в доме. Так что это ты живешь в ее квартире, а не она в твоей. А у меня – пер Котик. Ленивый. Первое место на Московской выставке в этом году.

– Ну вот. Выясняется, мы два кошатника… – Неожиданно, поражаясь своему нахальству, Аверин спросил:

– Покажешь мне своего медалиста?

– Покажу, – Маргарита покраснела и опустила длинные ресницы.

– А когда?

– Да хоть сегодня…

Потом Аверин ощутил себя как бы разделившимся на две части. Одна часть его существа поддерживала беседу, острила, изрекала бесспорные и спорные истины. Другая жила предвкушением чего-то прекрасного, что обязательно должно случиться сегодня.

Маргарита жила в небольшой двухкомнатной квартире – евроремонт, белые стены, минимум мебели, глубокие кресла, огромный диван, телевизор «Сони», видеомагнитофон, две полки с видеокассетами. Судя по всему, в средствах она не стеснялась.

– Папа купил квартиру, – сказала Маргарита. – Уютное гнездышко.

– Действительно, – не мог не согласиться Аверин.

– Мне здесь очень нравится. Я обожаю уют… Михалыч, иди сюда, у нас гости.

С кухни неторопливо вышел здоровенный абрикосовый перс. Он двигался лениво, и казалось, его не волнует ничто на свете.

– Вот какие у нас коты. Мордатые. Красивые, – заворковала Маргарита, ставя Михалыча на стол и распушая пальцами баки. – Вот он какой. Не вороти нос. Познакомься с человеком.

Михалыч что-то пискнул и попытался спрыгнуть со стола.

– Никакого воспитания, – покачала она головой. – Вроде вовсе и не призер, а обычный помойный кот. Ест только вареную треску. От остального воротит нос. Это его папа разбаловал.

– А «Вискас»?

– На дух не переносит… Так, где у нас марочное вино? Слава, только для тебя. Отец из Испании привез.

Красное вино лилось в высокие бокалы, и Аверин зачарованно глядел на тонкую руку; держащую красивую фигурную бутылку. Солнце играло в хрустальных гранях.

– За тебя, – Аверин поднял бокал.

Тонко звякнул хрусталь.

После второго бокала в голове приятно зашумело. Аверин давно не пил такого хорошего вина. Но голова пошла кругом не от него, а от близости желанной женщины.

Он положил свою широкую руку на ее узкую ладонь. Маргарита потупила глаза и зарделась. Осторожно, боясь все испортить, он приблизился к ней, откинул прядь с ее лба, поцеловал легонько в лоб. Она вздрогнула и поежилась, залилась краской.

Прикрыла глаза. Их губы соединились. И время изменило для Аверина ход.

Все было как в сладком сне. Она прильнула к нему всем своим телом. Он гладил ее волосы, ощущая свое прерывистое дыхание. Легко расстегнулось платье. Небольшие точеные груди легли в его широкие ладони. Соски затвердели. В этой твердости он ощутил рвущееся наружу желание.

Они дрожащими руками сорвали друг с друга одежду, дурея все больше от нахлынувшей страсти. Они оба потеряли голову. В Маргарите в этот миг очень немного оставалось от скромной тургеневской девушки. На диване раскинулась пылкая, горячая, полная страстного желания женщина. Тело ее было прекрасно, податливо, губы чувственны. Их тела свивались в клубок. Кровь стучала в висках. Блаженство пронизывало всю Вселенную. Нежные его прикосновения отзывались стонами блаженства.

На улице стемнело. Утомленные, они лежали, прижавшись друг к другу.

– Это было прекрасно, милый.

– Я люблю тебя, – прошептал он.

– Мне ни с кем не было так хорошо. Ты останешься на ночь?

– А ты хочешь?

– Да.

– Только позвоню соседу, чтобы покормил кошку.

– Святое дело. Кошек надо кормить. И любить, – многозначительно произнесла она и прижалась мягкой грудью к его груди. И на них опять накатило неземное блаженство…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЛИК БЕСПРЕДЕЛА

В понедельник Аверин отправился на Петровку – поднимать дело по расстрелу на Кронштадтском бульваре. Он изучил ОД, которое висело на одном из оперативников второго отдела. Боба, лидер новой рэкетирской бригады, и его напарник Спортсмен, двухметровая, откормленная стероидами и анабо-ликами тумба, зашли в подъезд. Ребята были из молодых, да ранних, авторитетов признавать отказывались, считали, что достаточно иметь хорошие кулаки и несколько стволов, чтобы держать жар-птицу, за хвост. И сильно ошиблись в своих умозаключениях. Попытки взять контроль над вещевым рынком закончились плачевно – их расстреляли из «ТТ», все пули попали точно в цель, били с двух стволов. Но убийцы проколо-лись. Свидетель видел двух человек, выходивших из подъезда после того, как отгрохотали выстрелы. Притом одного из них он мог опознать – судя по всему, это был сам Артем Смолин.

Аверин положил ладонь на папку с материалами:

– Артем Смолин, правая рука Росписного, и его напарник Питон стреляли.

– Артем? – спросил Савельев. – Чемпион России по вольной борьбе?

– Да.

– Зачем ему самому понадобилось идти на дело? Мог бы и «шестерок» послать.

– «Шестерки» они и есть «шестерки». Надежды на качество – никакой. А нужно сработать на уровне.

– Двумя отморозками меньше стало, – сказал Савельев.

– Надо сделать так, чтобы двумя бандитами на свободе поубавилось.

– Как доказывать собираешься?

– Опознание. Пистолеты они выбросили в пруд недалеко от места убийства.

– Что за пруд?

– Большой Головинский пруд.

– Понятно. Найдем стволы – и что?

– Попытаемся установить, откуда они. Возможно, как-нибудь привяжем к хозяевам.

– Уж следов рук-то точно не найдем.

– Неважно.

Большой Головинский пруд оказался достаточно глубоким. Пришлось вызывать водолаза. Часа через полтора он извлек первый «ТТ».

– Там столько мусора, – отфыркиваясь, произнес водолаз.

– Ищи, браток, там еще один ствол должен быть, – сказал Аверин.

Еще через сорок минут извлекли на свет Божий второй «ТТ».

– Желтая сборка, – сказал Савельев. – Дерьмовая машинка. Всего на несколько выстрелов хватает.

– А им и нужно было несколько выстрелов, – сказал Аверин, упаковывая пистолеты.

Для ближнего боя убийцы пользуются с большим удовольствием оружием иностранного производства, изготовленным по советским лицензиям в Китае и других соцстранах. Качество оружия достаточно невысокое, надежность – тоже. Но первые несколько выстрелов оно производит достаточно точно, что и необходимо. Стоит оно недорого и без всякого сожаления оставляется на месте убийства или сбрасывается в каком-то тихом месте.

Потом оперативники отправились в окружную прокуратуру. Следователя, ведшего дело по расстрелу Бобы и Спортсмена, они застали в его крошечном кабинетике. Он с остервенением долбил на машинке постановление. На полу валялись отпечатанные листы.

– Здорово, Коля, – сказал Савельев.

Осторожно, чтобы не наступить на бумаги, он подошел к следователю и протянул руку.

– Привет, брат опер, – кивнул следователь, оторвавшись от машинки.

Не было человека в московской правоохранительной системе, которого Савельев не знал бы и по-приятельски не похлопывал по плечу.

– Какими судьбами? – осведомился следователь, мужчина лет тридцати пяти. На нем ладно сидел синий мундир с майорской звездой в петлицах. Под глазами пролегли тени. Он походил на человека крайне уставшего, зашившегося в многочисленных делах. Все столы и стулья были завалены папками, на сейфе стояли коробки с вещдоками, которым не нашлось места в камере хранения.

– На тебе подарочек, – Савельев извлек пистолеты.

– Это что за железо?

– Это стволы, которыми уделали Бобу и Спортсмена.

– Бобу? – Следователь задумался, потом щелкнул пальцами – А, вспомнил. Знаешь, после того расстрела столько народа угрохали. Вон, смотри, – он потянулся и распахнул дверцу сейфа. Сейф весь был забит папками с уголовными делами. – Ничего не успеваем. Только и делаем, что приостанавливаем следствие.

– Оформи поручение на производство осмотра, – потребовал Савельев. – И приобщай к делу, направляй на экспертизу.

– Слушаюсь, – сказал следователь.

– У нас есть два фигуранта, – объяснил Савельев. – Надо подвести под арест.

– Как с доказухой?

– Попробуем провести опознание.

– Это можно. А если не опознает? Свидетель – существо капризное. Сегодня он дает показания, а завтра насмотрится криминальной хроники, наслушается о бойне в Москве и решит, что жизнь дороже абстрактных интересов правосудия.

– Нам их нужно опустить в камеру, – сказал Савельев. – Хотя бы на трое суток.

– Это можно… Но лучше, если вы их с начинкой возьмете. Анаша, оружие. Тогда запрем на два месяца минимум, если суд не выпустит. И за это время подведем под убийство.

– Попробуем, – кивнул Савельев. – Хоть и нелегко.

– Кто хоть фигуранты?

– Братва московская. Авторитеты.

– Тогда адвокаты, как мухи на дерьмо, слетятся. Сразу подмазка в прокуратуру и в суд пойдет. Судьи сейчас всем меру пресечения меняют, кто подмажет. Им зарплату перестали платить, вот они и добирают недостающее на жизнь.

– А вам платят?

– Мало. Но в нас пролетарская злоба тлеет. Я бандюков из классового чутья в трюм опускаю.

– Молодец, Колян, давай твою руку, – Савельев пожал руку следователя.

В машине Аверин сказал:

– А он прав. Цеплять их надо сразу. Иначе слетят моментом. К Долгушину. – Савельев крутанул руль и обогнул троллейбус. – Поспрашиваем, вдруг он нам поможет их флажками, как волков, обложить.

– Давай.

Еще только ходили слухи о том, что РУОП выселят на Шаболовку. Долгушин обитал через несколько кабинетов от Савельева. Начальник отдела РУОПа сразу въехал в ситуацию.

– Понятно… Артем Смолин любит со стволом ходить. Можно подгадать момент и принять его. Двести восемнадцатая статья.

– И постановление об изменении меры пресечения за подписью народного судьи, – кивнул Савельев.

– Попробуем нейтрализовать такие гадские помыслы, как говорят урки, – сказал Долгушин. – А ты уверен, что вы его расколете?

– Никакой уверенности. Но попытаться можно. С экспертами посоветуюсь – может, привяжем как-то к нему ствол.

– Глухое дело. Сколько в воде пролежал… Ладно. Считайте, я включился в работу. Как чего – свистну. Запишем как совместное раскрытие.

– Вымогатель, натуральный, – возмутился Савельев.

– Что поделаешь! Жизнь сурова. У нашего начальника истерия – раскрытия требует. Орут благим матом – в РУОПе палок нет.

– Ладно, решим… Артема если опустим в изолятор – это хороший удар Росписному по зубам…

Вечером Аверин зашел в магазин. Одурманенный рекламой, он купил банку «Вискаса». Дома открыл ее, отложил немного содержимого в блюдце, которое поставил на пол. Потом позвал Пушинку, сосредоточенно гонявшую новую игрушку – пластмассовую собачонку.

– Иди, Пушинка. Папа тебе вкусненького принес. Пушинка чинно прошла в кухню, понюхала «Вискас» и брезгливо мяукнула.

– Ты чего ж не ешь? Столько денег стоит, привереда несчастная. Мне самому это есть, что ли?

Ответное фырканье можно было расценить как согласие. Пришлось варить рыбу и наливать молока.

– Заелась, животина.

Едва он подобрался к телевизору и сел с ногами в кресло, как затренькал звонок и появился Егорыч. Его сумку оттягивали четыре бутылки с пивом.

– Не, ну ты представляешь, чего эти супостаты творят, – начал он очередную политическую дискуссию, расставив бутылки на столе.

– Егорыч, отстань.

– Но они совсем от рук отбились. Неужели думают, что Россию проглотят с хвостом и чешуей и не подавятся.

– Кто?

– Да необольшевики эти. Ебелдосы.

– Брось ты, Егорыч, давай поговорим о прекрасном.

– Ницше писал – любовь и голод правят миром. Он ошибался. Миром правит телевидение.

– Егорыч. Пить мешаешь, – Аверин отхлебнул из кружки пиво, блаженно зажмурился.

Послышался звонок. Егорыч пошел открывать.

– Слава, к тебе такая женщина!

В комнате возникла Светлана. Она критически осмотрела стол с пивом, кивнула:

– Привет.

– Садитесь, Наташа, – вежливо пододвинул к ней стул Егорыч, и Аверин едва не подавился. Егорыч мельком видел всех его женщин и постоянно путал их имена.

– Я не Наташа, а Света, – произнесла Света возмущенно. – Который раз, Егорыч, видимся. Мог бы запомнить.

Аверин зажмурился, представив, как Егорыч возьмет и ляпнет сейчас: «Извини, все время тебя с Наташей путаю». Егорыч, видимо, и хотел ляпнуть что-то вроде этого, но прикусил язык, а потом бодренько произнес:

– Тьфу, с детства склероз на имена. Светочка, вам говорили, что вы прекрасны?

– Да? – Она окинула Егорыча серьезным взором.

– Вы прекрасны.

– Говорили, и не раз.

Света отхлебнула немного пива. Она не испытывала страсти к спиртным напиткам. А йогурт как раз оказался в холодильнике. Кроме йогуртов, она не ела ничего. Блюла фигуру, хотя и без того выглядела весьма воздушным созданием. Егорыч сделал попытку навести антиправительственную пропаганду, но Света отрезала:

– Вам бы все о совке мечтать, когда всем одинаковую долю из кормушки отмеривали и электрички за колбасой ездили.

– Это лучше, чем поезда с гробами. Мы вымираем.

– Кто должен вымереть, тот и вымирает. По партсобраниям соскучился, Егорыч?.. Оставь, надоела на работе политика.

Егорыч поскучнел. Он быстро допил пиво и исчез. Когда Света затащила Аверина в постель, он почувствовал себя похотливой двуличной скотиной, пользующейся доверчивыми женскими сердцами и лицемерно говорящей даме о любви. А ведь совсем недавно лежал в постели с другой и терял голову.

Впрочем, это был еще не предел. Вскоре он почувствовал себя уже трехличной сволочью. Они выключили свет. Светлана начала осыпать поцелуями его шею, а он лениво ласкал ее спину и его руки скользили все ниже. И тут раздался звонок в дверь.

– Это кто? – подозрительно спросила Света.

– Наверное, с работы, – прошептал, пытаясь подавить лживые нотки в голосе, Аверин.

– Врешь?

– Не вру.

– Зачем ты им нужен?

– На место происшествия поволокут. Опять кого-то грохнули.

– Черт их возьми.

– Будешь лежать тихо – сделаем вид, что меня нет дома.

– А можно.

– Нельзя. Но куда же я тебя оставлю?

– Ах ты мой котик, – она лизнула его шею.

Он на носках подошел к двери, поглядел в глазок. Ну, так и есть. Там стояла Наташа. И даже в глазок было видно, что лицо у нее злое. Она рассержена и слегка под мухой.

Он направился к кровати и нырнул под одеяло.

– С работы, – произнес он.

Звенел звонок минут пять. Потом в дверь зло пнули три раза, после чего все стихло.

– Нервные у тебя коллеги, – с еще большим подозрением произнесла Света.

– Работа тяжелая. Недостаток витаминов. Ночные смены.

– Ох, Аверин, – она впилась в его плечо острыми зубками. И Аверин в ближайший час смог убедиться, что она женщина очень ничего. Но и у него есть еще порох в пороховницах.

В Татарстане был убит депутат Верховного Совета республики. Преступники разделались с его водителем, при отходе расстреляли пост ГАИ, потеряли одного из своих подельников. Через несколько дней труп депутата нашли. Киллеров вычислили еще спустя какое-то время. Это была последняя капля, переполнившая чашу терпения татарских властей. Срочно приняли закон о чрезвычайных мерах по борьбе с преступностью. По нему лиц, подозреваемых в совершении преступлений, разрешалось в административном порядке задерживать на тридцать суток – без предъявления обвинения и процессуальной тягомотины, способной свести на нет любые потуги в борьбе с преступностью. Новый закон находился в вопиющем противоречии с законодательством России, но центральные власти, занятые борьбой друг с другом, закрыли на это глаза, позволив Казани самой решать подобные проблемы. Преступники решили продемонстрировать свое презрение к предпринимаемым против них усилиям. Через пару дней после принятия закона в городе Альметьевске на территории нефтекомплекса из автоматов были расстреляны четыре человека. Но татарская братва не правильно оценила ситуацию. Закон заработал. Результаты не заставили себя долго ждать. Преступники перестали ощущать себя дома уютно. Начались повальные задержания лидеров преступных группировок. И как следствие – пошли одно за другим раскрытия опасных преступлений. Стало очевидно, что государство, проявив хотя бы минимальную волю, способно в корне изменить криминогенную ситуацию. У Москвы такой воли не было с самого начала. Центр легко и просто оставил свой народ лицом к лицу со звереющей уголовной братвой. На совещании Ремизов сказал:

– Взялись за братанов в Казани крепко. Что это значит? Бандиты их двинут сюда.

– Уже двинули, – сказал Аверин, получивший вчера информацию о прибытии очередной бригады из Татарии.

По закону сохранения вещества, если кого-то откуда-то выдавливают, то эта же биомасса должна переползти в другое место. Братва из всей эсэнговии предпочитала устраиваться в России – эдаком громадном заповеднике для бандитов. Во многих странах СНГ тамошние царьки начинали предпринимать какие-то меры по борьбе с преступностью. В Грузии ввели наказание за угон автомобилей – пятнадцать лет. Куда двинули профессиональные автоворы? Конечно, в Москву. Там легко затеряться, можно откупиться от милиции и суда. Там можно жить припеваючи. За угон машины в России вообще проблематично получить реальный срок. А ведь можно сколотить бригаду из малолеток, которых вообще не привлечешь по статье, и заставить их заниматься угонами. В Москве преступный автобизнес безопасен. Результат налицо – до сотни угоняемых машин в сутки только в столице. То же касается и головорезов всех мастей, тоже обожающих российские города. Ведь закон наш больше озабочен защитой бандюг, чьи права все якобы мечтают нарушить, а не защитой прав потерпевшего, которому на роду написано стать потерпевшим, ибо с детства он занимался не тем, чем надо, – получал образование в институтах, а не в тюрьмах, качал мозги, а не мышцы, соблюдал законы, вместо того чтобы их нарушать, в результате стал никчемной, слабой фигурой, созданной для того, чтобы ее грабили, убивали.

– Пойдут жестокие разборки. Казанцы начнут отхватывать все новые куски, – закончил Ремизов, – действуя с привычной жестокостью.

Казанский феномен. Еще в семидесятые годы в Казани сложилось положение, когда значительная часть городской молодежи оказалась втянута в так называемые моталки – банды, живущие по волчьим законам, списанным с взрослых блатных законов. Даже в тихие застойные времена в Казани творилось нечто невообразимое. При попустительстве казанской милиции, прославившейся чудовищными укрывательствами преступлений (иногда умудрялись не регистрировать даже убийства), молодежные банды набирали силу. Огромное влияние на подрастающее поколение оказывали воровские авторитеты. Моталки были первой ступенью в бандитском образовании. Казань стала одним из самых страшных рассадников организованной преступности. И в постперестроечное время лидерами татарских преступных группировок, боевиками и профессиональными киллерами стали по большей части воспитанники моталок – они привыкли к бандитской дисциплине и насилию, умели бороться за место под солнцем. Они прекрасно вписались в воцаряющийся в стране хаос и заняли почетное место в структуре российской оргпреступности.

В Москве казанские организованные преступные группировки действовали где-то с восемьдесят восьмого года. По оперативным данным, число только активных участников составляло около двухсот человек. Впрочем, речь о единой казанской преступной структуре в Москве не шла. В столице существовало несколько таких формирований. Самая крупная из этих группировок была борисковская. Под ее контролем находился ряд малых предприятий, ресторан «Золотой дракон» на Плющихе. Кировско-тукаевская группировка контролировала малое предприятие «Земля», кооперативный банк «Восток-Запад». Группировка «Теплоконтроль», преемница знаменитой молодежной группировки «Тяп-ляп», прославившейся лет пятнадцать назад массовыми беспорядками и убийствами в Казани, контролировала в столице несколько малых предприятий и имела некоторое влияние на станцию техобслуживания «АвтоВАЗ» в Балашихе. Кроме того, казанская мафия держала в своих руках часть поставок автомашин «КамАЗ» и поставки нефти из Альметьевска. Обеспечивала крышу многим коммерческим палаткам, контролировала гостиницу «Узкая» на Новоясненской улице, охранную фирму на улице Гиляровского, казино «Арбат» и многие другие объекты. Кроме того, казанцы хорошо зарекомендовали себя в роли ландскнехтов – участвовали за плату в разборках между московскими преступными группировками. Казанцы имели своего вора в законе – недавно вышедшего из зоны авторитетнейшего преступника по кличке Антип, – он нередко выступал в роли судьи и примиренца в возникающих между различными казанскими бригадами склоках. А склок таких возникало немало – эти преступные группы не только не взаимодействовали между собой, но и нередко становились на путь открытой конфронтации. Часто причинами разлада были еще казанские обиды. Как и на родине, эти конфликты нередко заканчивались кровью. Только за последнее время погиб ряд казанских лидеров. Среди павших – двадцативосьмилетний лидер группировки «Борисово» Француз, авторитет по кличке Гитлер, лидер группировки «Теплоконтроль» Кондрашин. Ко всему прочему Казань радовала Москву и некоторые иные города молодежными десантами – они занимались преимущественно уличными разбоями и грабежами, а также просто битьем местных жителей интереса ради…

Лето входило в свои права. Июнь жарил африканским солнцем. Жарко было и в политике, и в криминальном мире. Продолжались взрывы, расстрелы. Сотрудники милиции несли потери в войне с преступниками. Преступный мир привычно уничтожал сам себя в разборках, но на место выбывших бандитов приходили новые и новые – еще более злые, отвязные, агрессивные. Продолжала рваться наверх молодежь, требуя старых воров подвинуться и дать им место под солнцем.

А Аверин ощущал, что им овладевает тягучая усталость. Мучили обострившийся радикулит, мигрень и безденежье. Зарплата за такую работу больше выглядела насмешкой. Не хватало на бензин и на цветы Маргарите.

С Маргаритой у него начали складываться постоянные, но какие-то немного странные отношения. Они встречались раз в три-четыре дня. Ходили по городу – в музеи и на выставки, сидели в ресторанчиках и кафе, от чего бюджет Аверина пищал предсмертным писком. Несколько раз оставался ночевать у нее, и это было безумие. Ему никогда и ни с кем не было так хорошо. Маргарита признавалась, что и она испытывала схожие чувства. Но на каком-то этапе, когда, казалось, достигнуто полное единение тел и душ, она как бы отстранялась от него, прикрывала распахнувшуюся дверь в своем сердце. Она боялась окончательного сближения. Как между двумя кораблями опасная близость может окончиться столкновением, помятым корпусом и поцарапанной обшивкой.