Текст книги "Наше дело – табак"

Глава 13
УКРОЩЕНИЕ ГОРИЛЛЫ

Глушко вернулся ночью. Самолет из Мюнхена опоздал на два часа из-за погодных условий – Полесск прикрыл одеялом плотный туман, который только что начал развеиваться, но так и не развеялся до конца.

– Здравствуй, дорогой, – проворковала Инесса, целуя мужа и видя, что тот злой, как черт.

Он буркнул что-то неопределенное, кивнул ей и прошел в комнату. За ним борцовского вида шофер занес два больших чемодана – бывший гоп-стопник Глушак теперь не выезжал даже на два дня, не прихватив с собой три костюма, груду рубашек, бабочек и галстуков.

– Свободен, – кивнул он шоферу.

Тот попрощался и вышел, предварительно жадным взором окинув Инессу, которая с пониманием усмехнулась – она давно уже привыкла, что кобели кидают на нее именно такие взгляды.

– Как слетал? – спросила она, присаживаясь напротив мужа.

Он сорвал с шеи опостылевший галстук. Посмотрел на нее, как на незнакомого человека. От него пахло виски, но он не был пьян. Потом взор его прояснился.

– Отлично. Прекрасно, – саркастически произнес он. – Мы в дерьме. И знаешь, почему?

– Почему?

– Потому что кое-кто нам очень хорошо подгадил.

– Ты насчет тех краденых денег?

– Да. Я видел Марка. Он обещал кое-что узнать…

– Откуда Марк там, в Мюнхене, может что-то узнать о том, кто вас обманул здесь?

– Может.

– Как?

– Не твое дело, – вдруг рявкнул он.

– А где мое дело? – не обращая внимания на его тон, невозмутимо спросила Инесса.

– Я знаю, где твое место…

– И где?

– В маникюрном салоне… И в «Афродите».

– Как ты можешь?

– Что, я не знаю, о чем ты мечтаешь? – Он яростно посмотрел на нее. – Ты мечтаешь влезть в бизнес и чуток порулить. Ты думаешь, у тебя, овцы, получится.

«Да не хуже, чем у тебя», – подумала она, но вслух ничего не сказала.

– Пока я жив – этого не будет, – резко бросил он, встал, подошел к чемодану, открыл и начал рыться в нем. – И заткнись…

– Я вообще молчу. Говоришь только ты, – все так же спокойно произнесла она, с ненавистью глядя ему в спину. Потом взяла себя в руки, подошла к нему, провела пальцами по его шее, что-то заворковала. Обычно после этого он размякал, но тут просто оттолкнул ее.

– Отстань. Я устал.

Он вытащил папку с ксерокопиями бумаг, распечатками, ярким увесистым проспектом какой-то фирмы, прошел в кабинет и положил ее в сейф.

На следующее утро он проснулся в семь часов – бодрый и полный энергии, будто проспал не четыре часа, а все десять. Чисто выбрился и, возбужденный, на что-то нацелившийся, отправился вершить свои дела в город. А дел за пять дней отсутствия накопилось немало. Таможня тормознула фуру с сигаретами, и надо было разбираться. Да еще оптовики задерживали оплату за поставленный товар. Тут надо было давить нещадно, используя богатый силовой инструментарий, которым он обладал, благо немало подкармливал братанов, готовых биться за его благосостояние. Были и еще кое-какие дела. Одно из них весьма деликатное.

Приехал он домой к одиннадцати вечера. И был почти такой же злой, как вчера, и на Инессу смотрел, как чекист на капиталиста. Она почуяла что-то неладное.

– Ну, что у нас плохого? – фразой из мультфильма встретила она его.

– Ты, – он схватил ее за руку и сжал так, что, казалось, раздавит тонкую кость. – Ты – подзаборная шлюха!

– Отпусти, мне больно! – воскликнула она. Он смотрел на нее, будто хотел тут же и придавить. Глаза его наливались тяжелой яростью гориллы, завидевшей врага. Она видела, что ему хочется с размаху влепить горильей лапой ей по лицу, снести к чертям челюсть.

– Мне больно, дурак! – С неожиданной силой она вырвала свою руку из его лапы, подумав, что от его корявых жестких пальцев наверняка останутся приличные синяки.

Он прошел в комнату, с размаху плюхнулся в глубокое, обволакивающее кресло, бросил на ковер «дипломат», вытянул устало ноги. И произнес утвердительно:

– Ты просто шлюха!

– Почему ты меня оскорбляешь? – решила она сыграть обиженную невинность, лихорадочно размышляя, какие из ее похождений выплыли на свет божий в этот раз.

– Я надрываюсь в Германии, подставляю свою шкуру, чтобы ты могла таскать брюлики, ездить на «Тойоте» и греть жопу в соляриях, а ты мне наставляешь рога.

– Ты что говоришь? Какие рога?!

– И рога наставляешь с моим же корешем, – не слушая ее возражений, продолжил он. – Что же за проститутки вокруг все! Никому нельзя верить. Только себе… Только себе…

– Ты говоришь чушь!

– Да? – удивленно посмотрел он на нее, и она увидела, что на него вновь накатывает схлынувшая было волна ярости. – Ты что думаешь, Глушак – лох? Я лох, да?

– Никто этого не думает. Только тебе наговорили что-то на меня.

– А это что? – Он потянулся к «дипломату», открыл его и извлек из его чрева пачку фотографий. – Это что – фотомонтаж, чудо техники? Или правда?

– Ты… – теперь пришло время ей задыхаться от негодования. – Ты… Ты следил за мной.

– Попросил ребят присмотреть.

– Ах ты… – Она взорвалась. – Ах ты, сволочь!

– Что?

– Ни секунды больше… – Она схватила сумку и бросилась в прихожую, натягивая туфли. – Ноги не будет… Чтобы я еще…

Он несколько озадаченно посмотрел на нее и поинтересовался:

– Ты куда?

– Куда угодно. Хоть на вокзал жить.

– Во, тебе там самое место. За сто рублей отдаваться будешь хачикам.

– Ты… – Она потянулась к замку. Но он схватил ее за плечи, оттащил в комнату, резко толкнул на диван.

– Сидеть здесь!

– Ну давай. Избей меня. А лучше убей, да! Я же с тобой не могу тягаться, с боксером хреновым! Убей! – заорала она, швырнув в него сумку.

– Хватит орать, как мартовская кошка, – устало произнес Глушко. – Нет, ну какая шлюха…

– Во-первых, у нас ничего не было. Просто встретились. Пригласил посидеть. Но ничего не было.

– Конечно, пионерская организация, – хмыкнул Глушко, вдруг ощущая, что ярость окончательно ушла. – Кстати, там пара фоток – хоть сейчас в «Русский порнограф».

– А ты про своих шлюх забыл? Каждую неделю новую заводишь. Какую-нибудь мисску поганую с конкурса областного в лифте отодрать – тут ты герой!

– В лифте? – Он озадаченно почесал тяжелый подбородок.

– А меня запер в клетке! Ты давно со мной в постели кувыркался, котик? Вспомни! Все твои дела поганые. Мы же нигде вместе не бываем, кроме фуршетов! Ты хочешь, чтобы я была монахиней, да!

– Ну да, – кивнул Глушко. – Каждый мужчина мечтает, чтобы женщина в постели была проституткой, а с другими-монахиней.

– Вот именно. – Она почувствовала, что инициатива переходит в ее руки. – Ты же…

– Все, заткнись, – устало произнес он.

– Но…

– Заткнись, или хуже будет. – Он подошел к бару, открыл его. Внутри зажегся свет, призывно манили яркими этикетками полтора десятка бутылок. Он достал бутылку виски и прямо из горла отхлебнул приличный глоток, запил все это баночным пивом из холодильника под баром. – Иди, спи. Утро вечера мудренее.

Она фыркнула, но отправилась в свою спальню. Он просидел с полчаса, рассматривая мелеющую бутылку виски. Им овладела странная прострация. Жена шлюха и спит с его приятелем. Деньги уперли, притом так получается, что упер кто-то из хорошо знакомых людей. Что делать? Навести такой разбор по понятиям со всеми, чтобы все вздрогнуло, как от землетрясения? А что, он может. Глушак может все. Весь Полесск знает, что такое Глушак в ярости. А много ее осталось, этой хваленой ярости?.. Осталось. Куда она денется!

Инесса ворочалась в постели, тоже не в силах заснуть. Она отлично знала, насколько неуправляемым может быть ее муж. У него в голове часто замыкало на безумных мыслях, не так редко он совершал безумные поступки… Вместе с тем она надеялась обуздать его. У нее всегда это получалось. Мужчины по сути своей дураки. Женщина, которая умеет играть на их слабостях и где-то потакать их дури, управляет ими, как хорошей скаковой лошадью. Нет, ей он ничего не сделает.

Как-то она не подумала, что будет с любовником. Что муж сделает ему? Убьет?.. Что же, очень может быть. Или любовник убьет мужа. Сейчас нет дуэлей, и такие вопросы решаются проще и эффективнее – выстрел из-за угла или спьяну, с горя – ножом в пузо. Он ведь ничего не знает. Надо завтра позвонить ему, предупредить.

С другой стороны – зачем? Пусть все будет как будет. Она свой шторм пережила, муженек уже свыкся с мыслью, что она наставила ему рога, тем более это был не первый случай. Он приноровился таскать рога и смирился с тем, что она не может не менять мужиков. Это как кошку заставить не воровать рыбу со стола. Так что он предполагал, что она выкинет что-то подобное. Но что выкинет с его приятелем – не ждал.

А все же интересно, чем дело кончится? Инесса усмехнулась. Самцы дерутся из-за самки. Это естественно. Испокон веков так было, и самка от этого только возбуждается. А вот звонить любовнику или нет завтра? Пожалуй, не стоит. Для нее эта история закончилась. А он с ее муженьком пусть разбирается сам. Помогать она ему не намерена.

Так, успокоенная, она наконец смогла уснуть с мыслями, что все нормально, найдет себе еще денежного хахаля. Это был не последний.

Ночью Глушко подошел к ее кровати, посветил на нее фонарем, пьяно покачиваясь. Сжал кулачище, потом, пожав плечами, хмыкнул, отправился спать. Завтра тяжелый день. Будет выяснение отношений.

Глава 14
РАЗБОРКУ НЕ ЖДАЛИ?

– Вы хотя бы нас предупредили, что проводите мероприятия по Корейцу, – не слишком дружелюбно произнес начальник областного Управления по борьбе с организованной преступностью полковник Еременко – плечистый сорокалетний вальяжный мужчина, с которым Ушаков столкнулся в коридоре перед актовым залом. За начальником УБОПа, как хвост, прилепился начальник отдела по борьбе с бандитизмом Гурин.

– Зачем? – спросил Ушаков.

– Организовали бы совместные мероприятия. Совместные мероприятия – это любимый конек УБОПа. Суть в том, что борцы с оргпреступностью подключаются на последней стадии, когда нужно просто съездить на адрес и выхватить из него злоумышленника. А когда дело доходит до «призов и подарков», выясняется, что они все и раскрыли – во всяком случае, везде заявляется именно так.

– Кроме того. Кореец у нас в разработке, – встрял деловой, озабоченный важными государственными, никак не меньше, проблемами подполковник Гурин.

– Сколько лет? – поинтересовался Ушаков.

– Что – лет?

– Сколько лет вы его разрабатываете?

– ФБР своих мафиози по двадцать лет разрабатывает. – Гурин это произнес тоном, каким разговаривают учителя с тупыми учениками.

– Пока мафиози не умирают от старости… Вы его столько разрабатывали, что Кореец до высших слоев атмосферы поднялся, – зло произнес Ушаков.

– Ты на что намекаешь? – сдвинул брови начальник УБОПа.

– Я намекаю, что пора нам полесское болото начать осушать. И давить бандитов изо дня в день, а не из года в год.

– Желания у нас одни и те же, – кивнул вдруг сразу поскучневший начальник УБОПа.

В этом Ушаков в последнее время сомневался все больше.

– Только это нелегко, – произнес с картинной усталостью начальник УБОПа. – Времена несколько другие, чем при коммунистах. И бандиты другие.

– Бандиты все те же, – возразил Ушаков. – Только обнаглели от безнадзорности.

– Ладно, этот спор у нас старый. – Начальник УБОПа посмотрел на часы. – Пора. У меня третье выступление.

В актовом зале проходило квартальное подведение итогов. На него собрались руководители служб областного Управления, начальники райотделов и их заместители. Все будет как всегда. Долгие нудные отчеты о динамике преступности – а динамика неважная, особенно по тяжким преступлениям. Опять невзначай начальник УВД обронит, что средств выделяет федеральный бюджет все меньше, а значит, нужно сократить еще несколько штатных единиц – не так чтобы много, но все-таки. Пару человек отберут и у угрозыска, а тут каждая сокращенная единица означает то, что останется неприкрытой какая-то линия деятельности и несколько жуликов не ответят за свои преступления.

Начальник штаба объявил подведение итогов открытым. На трибуну вышел сорокачетырехлетний подтянутый начальник УВД генерал Шаповаленко. Его назначил на эту должность бывший министр внутренних дел Куликов, который с дурным упорством расставлял на все руководящие посты офицеров внутренних войск. Обычно это заканчивалось плачевно – такого количества некомпетентных самодуров МВД не видело давно, и очень быстро эти назначенцы после ухода в отставку министра-благодетеля повылетали вон. Но начальник Полесского УВД неожиданно вписался в систему, проявил себя человеком, который способен учиться и на своих, и на чужих ошибках, а главное, стремится к этому, а кроме того, продемонстрировал хорошие качества руководителя. И не стал марионеткой при губернаторе, чего последний добивался всеми силами. Ушакова вполне устраивал начальник УВД, который один из немногих открыто заявил, что главная служба в милиции – уголовный розыск, о чем в МВД позабыли давным-давно.

Шаповаленко отчитал по бумажке свой доклад. Сразу после него на трибуну взошел Ушаков. Слово ему на подобных заседаниях давали не особенно охотно, поскольку знали, что начальник розыска непременно брякнет что-то крайне недипломатичное. Год назад на областном совещании представителей правоохранительных органов он толканул речь, которая сводилась к тому, что уже давно, по большому счету, борьба с преступностью волнует только уголовный розыск. Все остальные мало того, что самоустранились от нее, но и не упускают возможности вставить палку в колесо, да еще так, чтобы все спицы вырвало. Прокуратура отпускает убийц под залог. Суды дают условно закоренелым негодяям… Ох, он готов был наговорить еще много, потому что наболело в душе. За два дня перед тем совещанием из специальной психиатрической больницы вышел главарь банды, которая убивала людей за квартиры – только доказанных на них висело четыре трупа. Отсидел бандит аж год. Мать его, главный психиатр Полесска, постаралась, чтобы сынулю признали невменяемым, он полежал в спецбольнице и получил заключение, что произошло чудо – душевная болезнь отступила. Как только вышел, начал слоняться по городу и предлагаться денежным людям в качестве человека, готового убить за деньги кого угодно, хоть родную маму-психиатра.

Выступая, Ушаков видел, что у прокурора области округляются глаза. Строптивого полковника решили проработать принародно и устроить моральное избиение за политически близорукое выступление, а он взял и брякнул с той же трибуны:

– А ведь знаете, я еще и не то могу сказать.

А что он может сказать много – об этом знали все. Сразу после этого он дал интервью журналистам, где пересказал все выступление. Прокурор области через неделю после этого неописуемого скандала встретился с ним и вздохнул:

– Во многом ты прав, Лев Васильевич. Хотя где-то и нас понять можно… Если районные прокуроры санкции не дают или проблемы – выходи сразу на меня.

– Я могу выйти на вас. Но ведь по каждому случаю, когда ваши члены тайного ордена гуманистов в прокурорских мундирах бандитов на волю отпускают, не выйдешь.

– Ну а что я могу сделать, – развел руками прокурор. – Времена нынче вон какие. Либеральные. И изоляторы переполнены. И тюрьмы. Поэтому выпускаем мерзавцев.

– А они убивают людей. Так что их становится больше, а нас, нормальных, меньше.

– А что мы можем изменить?

– Хоть немного, но можем, – вздохнул Ушаков.

– Ладно. – Прокурор пожал ему руку. Все-таки с ним можно иметь дела…

С того времени Ушакова стали опасаться выпускать на трибуны.

Но на этот раз он держался почти в рамках приличия. Под конец не выдержал, покусал немножко следствие и пнул со смаком УБОП:

– Практически от Управления по борьбе с организованной преступностью не было получено ни одной значимой информации по оргпреступным группам, которая позволила бы сколько-нибудь продвинуться вперед в раскрытии резонансных преступлений. Особенно нас беспокоят табачные дела.

– Вот и послушаем начальника Управления по организованной преступности, – сказал начальник УВД тоном, каким в известной юмореске говорят: «А где наш начальник транспортного цеха?»

Начальник УБОПа, порывистый в движениях, сосредоточенный, деловой, вышел на трибуну, разложил листки и принялся докладывать, читая хорошо поставленным голосом. Голос его журчал, как ручеек, речь была гладкая – и все мимо.

– За текущий год нами изъято… – начал перечислять Еременко достижения своей конторы в изъятии оружия и наркотических веществ. – По оперативной информации, было изъято у преступников более двух тонн тротила, – с нажимом произнес он.

По залу прошел смешок, но начальник УБОПа его не заметил и продолжал бубнить.

Этот тротил – анекдот областного значения. Полгода назад лесник случайно обнаружил в лесу склад, спрятанный еще немцами до лучших времен. Добропорядочный гражданин, вместо того чтобы кидать тротил в сумку и идти на ближайший рынок торговать им, вернулся в Полесск и начал названивать в милицию, по «ноль-два» ему дали телефон УБОПа. Опера быстро въехали в суть проблемы, взяли саперов из ОМОНа и войсковой части и действительно нашли склад с тротилом – более двух тонн. Теперь уже по всем газетам, по телевидению прошло, что УБОП изъял у преступников две тонны тротила, и у обывателя могло возникнуть ощущение, что взрывчатку чуть ли не с руками вырвали у террористов, которые рассчитывали не меньше, чем взорвать Полесский морской порт или недостроенный Дом Советов.

Ушаков хмыкнул, стараясь демонстративно не рассмеяться. Тем временем Еременко начал тем же лекторским тоном рисовать мрачную картину царящего в Полесской области бандитизма. Ничего не забыл – и сколько под боком хорошо организованных, отлично вооруженных преступных групп, и кто их лидеры, и кто из них на чем множит свои преступные капиталы. Старый прокурор области на одном из совещаний, выслушав от Еременко такое же примерно перечисление, вдруг сказал:

– Товарищ полковник, начните все сначала и сделаем вид, что я вас не слышал. Иначе мне придется возбуждать на вас дело.

– За что? – опешил начальник УБОПа.

– За то, что вы все знаете и не принимаете никаких мер. А это преступное бездействие.

Но урок прошел даром, поскольку полковник Еременко сейчас тоном, каким раньше расписывали достижения народного хозяйства и рост удоев, излагал достижения полесского бандитизма. Когда он дошел до успехов в борьбе с ним, он запнулся – тут обстояло немножко хуже.

– Все понятно, – прервал его начальник УВД. – Обращаю внимание всего блока криминальной милиции и службы по борьбе с организованной преступностью. Одним из главных рассадников криминальной заразы является табачный бизнес. Это контрабанда. Это коррумпированные связи. Это уклонение от налогов. Это наемные убийства. Поэтому все силы должны быть направлены на наведение элементарного порядка в этой сфере. Иначе наемные убийства будут продолжаться.

«Пока будут квоты на сигареты – будут убийства», – подумал Ушаков, сдержавшись, чтобы не брякнуть это вслух.

Тут к нему подсел Гринев, он был чем-то сильно озабочен.

– Василич, пошли отсюда, – прошептал он. – Отсовещались на сегодня.

– Что случилось?

– В Суворовске война.

– Что за война?

– С применением всех видов стрелкового оружия. Поехали.

– Поехали. – Ушаков прикинул, как бы лучше отпроситься у генерала. Подведение итогов затянется еще надолго. А война – это серьезно…

Глава 15
«ТОРПЕДЫ» ВЫХОДЯТ НА ЦЕЛЬ

Перед суворовским таможенным переходом выстроилась длинная очередь из стареньких «Мерседесов», новых «СААБов», «Вольво», антикварных «Трабантов» и «Запорожцев». Машины были с польскими, русскими номерами. Граница кормила всех – и русских, и литовцев, и поляков. Таково ее свойство – деньги тут появляются как по волшебству, сами собой.

Погода в пятницу выдалась неважная, хлестал косой дождь, было душновато. Погранцы и таможенники привычно проверяли документы у владельцев машин, челночников, выезжающих за добычей на автобусах, пешеходов – бывают и такие, кто тащится с сумками и котомками на польскую землю.

Пробитый сидел за рулем темно-зеленого «Форда-Мондео», притулившегося на забетонированной площадке около дороги, и критически озирал выстроившуюся очередь, которая отсюда просматривалась отлично. Рядом с ним лежала рация, по которой можно было соединиться со своими как на той стороны границы, так и на этой, если понадобится подмога. Пока она ни разу не понадобилась, но всякое бывает.

– Очередь здоровая, а толку никакого, – нервно ерзал на сиденье Сова – он был новенький в бригаде, пришел туда, решив, что двадцать лет – это тот возраст, когда пора зарабатывать деньги и начинать заботиться о себе самому. Глаза у него были глубоко утопленные, круглые, и он действительно походил на сову, смотря на мир вечно удивленными очами. – Чего-то не прет сегодня клиент. Улова никакого.

– Да не ной хоть ты, – гаркнул на него Пробитый.

– Сегодня хрен норму выберем, – поддакнул Богомол, получивший прозвище из-за того, что кичился своим даном по ушу в стиле Богомола. Впрочем, восточными единоборствами он действительно владел неплохо, зарекомендовал себя в деле, иначе кто бы его взял в бригаду. Ломоносов – правая рука Корейца, ответственный за сбор денег на границе – набирал себе только спортсменов, ввел в бригаде жесткую дисциплину. За наркотики гнали в шею сразу да еще машину отбирали, если выделили. Условия договора – ничего не поделаешь. И излишества в алкоголе не приветствовались. А приветствовалось послушание, уважение к сэнсею, поскольку вышли все из секции восточных единоборств, в основном таэквандо, и впитали в себя дисциплину. Не все, конечно. Были люди и совершенно иного склада. Вон Пробитый – чеканутый авантюрист, бывший контуженный прапорщик морской пехоты. Говорят, погнавшись за деньгами, он ездил воевать в Чечню, естественно, не на стороне федералов, потом прибился к Корейцу, которому оказал какую-то услугу по мокрому делу, и тот определил его командиром пятерки.

В организации своей многочисленной команды Кореец не выдумал велосипед. В практике подполья и спецслужб с незапамятных времен принято разбивать агентурные сети на пятерки, при этом с вышестоящим руководителем должен иметь контакты только командир, так что при провале боец может сдать только четверых. Поэтому «торпеды» – так называют рядовых бойцов – воспринимали Корейца, как простой партиец воспринимал в былые времена секретаря обкома – как очень большое начальство, не допрыгнешь.

– Шушера, одна шушера. И эти калоши все туда же лезут, – раздраженно произнес Богомол, с ненавистью глядя на старушенций с авоськами, которые тащились к погранзоне.

– Жить, старые, тоже хотят, – сказал Пробитый.

– Только небо коптят. – На Богомола накатило раздражение из-за пустого, не принесшего почти никаких доходов дня.

– Граница любую тварь кормит, – усмехнулся Пробитый.

Есть старый анекдот, как один ушлый человек предложил любые деньги за то, чтобы ему дали в аренду один метр государственной границы. Сегодня эта шутка уже не вызывает в Полесской области особого смеха. Граница на самом деле кормит всех – и «новых русских», и голодранцев. Потому что где граница – там льготы, бизнес. И где граница – там контрабанда, которая появилась вместе с границей и вместе с границей отомрет.

Контрабанда бывает разная. Иногда она имеет вид солидный, когда через волшебную линию, разделяющую разные государства, идет машина за машиной с сигаретами, водкой и прочими заморскими «дарами», при этом бизнесмены обложились липовыми или полулиповыми документами, заверенными печатями, подписями, и в карманах таможенников как бы сами собой оседают пачки с долларами или марками, и все довольны, кроме государства, терпящего колоссальные убытки. Контрабанда может быть другая, мелкая, стихийная – это когда тащат по мелочам: несколько ящиков водки в легковушке, пару сумок с сигаретами или русской водкой в руках. Тут доходик небольшой, но позволяет простому человеку жить относительно безбедно. Ведь бутылка водки в России стоит один-два доллара, в Польше – в четыре-пять раз дороже. Та же картина наблюдается и с сигаретами.

И с той и с другой стороны границы образовалась своя экологическая ниша, в которой уютно сосуществует самая разношерстная публика, живущая контрабандой. Здесь и непосредственно контрабандисты, или легальные несуны, перекупщики, которым можно по дешевке без проблем сбросить товар, если лень ехать до ближайшего польского (или российского) города. Здесь и рэкет – как же без него.

В среднем, если установить добрые, взаимовыгодные отношения с таможней, с одной ездки польский пан или полесский гражданин на своей машине зарабатывает две-три сотни долларов чистой прибыли. Но больше одного или двух раз в неделю, чтобы не дразнить гусей, обычно не катаются. Естественно, с таких денег надо отстегивать подручным Корейца, которые давно обосновались здесь 1и считаются второй таможней.

Простые люди с контрабандой не связываются. Они просто каждый день покупают блок сигарет и литр водки и легально тащат через границу – столько разрешено провезти, тут же сдают перекупщикам и зарабатывают на этом доллара три-четыре – приработок при всеобщей нищете не такой плохой, если каждый день. Естественно, рэкет на них не наезжает. Рэкет наезжает на профессиональных контрабандистов.

– Ох, если норму не сделаем, – нервно произнес Сова.

– Слышь, молокосос, ты достал, – прикрикнул Пробитый, и Сова тут же заткнулся.

День выбрался на редкость не рыбный. Профессиональные «контрики» куда-то затерялись. Лишь с утра удалось ободрать парочку в общей сложности на восемьдесят долларов, но это курам на смех. В сутки с экипажа в общак команды минимум приносится триста долларов. Это правило строгое, за невыполнение плана предусмотрены наказания – в основном бьют по карману, но особенно нерадивых бьют и по морде. Самое худшее – отречение от команды. Оно означает – то, к чему ты привык, – деньги, девки, кабаки, золотая цепь до пупа, восхищенные взгляды соседской пацанвы, – все вдруг улетучится как сон. И ты снова окажешься неприкаянным, бедным и бесполезным, и придется в одиночку или с такими же неудачниками идти грабить прохожих или подламывать магазины, а это самый быстрый путь в тюрьму.

– Твою мать, твою мать, – нашептывал Богомол.

– И ты заглохни. – Пробитый прикрыл глаза и откинулся на спинке. С Богомолом у него были особые отношения, которые походили скорее не на отношения приятелей, а на связку хозяин-слуга. У них были какие-то общие темные делишки, которые они ото всех скрывали.

– Заглохнул, – буркнул Богомол, зыркнув зло на командира пятерки.

Со стороны казалось, что Пробитому вообще на все плевать, что он витает где-то в таких высотах, до которых никому никогда не подняться. На лице его была раз и навсегда приобретенная мина брезгливого высокомерия к окружающему миру. В бригаде у него положение было особое, а деньги он не очень-то и любил. У него были вообще какие-то странные интересы. Приятели дорого дали бы, чтобы узнать, какие тараканы водятся в его голове. Но этого не знал никто. Пробитый был скрытен и непредсказуем.

Несколько минут в салоне царило безмолвие. Богомол вытащил завернутый в фольгу бутерброд и с чавканьем съел его, запив минералкой из пластиковой бутылки.

– Смотри, крутая тачка! – неожиданно аж подпрыгнул на сиденье Сова.

– «Белая ночь», – кивнул Богомол. – Пробитый, вставай, клиент косяком пошел. Пробитый приоткрыл глаз.

– Где?

– Вон. – От таможенного терминала неторопливо отчалил глазастый «Мерседес».

– Добыча, – потер руки Сова.

– Поглядим. – Пробитый взял бинокль, рассматривая водителя и пассажира. – Кто такие? Почему не знаю?

– Может, новенькие? – предположил Богомол.

– Скорее всего транзитники, – покачал головой Пробитый. – С той стороны не прозвонили.

На той стороне границы свои люди прозванивают по рации, когда идет клиент в сети. Система настолько отлажена; что с этой стороны остается только подъезжать и собирать деньги. Недопонимания с «овечками», которых стригут, обычно не случается. Ни один идиот, занимающийся профессионально контрабандой, не откажется платить «на воровской общак», как оправдывали поборы рэкетиры.

Больше всего, конечно, бригада имела с профессионального цеха перегонщиков, которые постоянно работали на трассе, гоняя тачки из Польши и Германии. Тут были такие битвы в те времена, когда их ставили на положенное им место, – зубы выбитые, порой и стрельба. Со временем перегонщики поумнели и стали отстегивать или за каждую тачку, или отчислять сумму в целом за месяц, чтобы потом не возиться. Сложнее приходилось с неокультуренными гонщиками машин. Подручные Корейца с ними предпочитали обычно не связываться – публика непуганая, полагающая, что у нее есть какие-то права, бьющаяся за каждую копейку, она может спокойно и в милицию заяву отнести, и тогда дороже станет от следствия или суда откупаться. Поэтому обычно их пропускали без проблем.

– Транзитники, – покачал головой Пробитый. – Точно – дикие транзитники.

– А чего? – возбужденно воскликнул Сова. – Теперь платить не надо? За такую тачку минимум три сотни положено.

– Ну что ж, давай пробьем. Двигай, – кивнул Пробвк тый Богомолу.

– Сейчас мы их, гадов! – Воодушевленный Богомол вылез из салона «Форда» и бодрым шагом направился к своей машине – белому «Москвичу».

Они устремились за «Мерсом», выехавшим на трассу. Пробитый не был слишком уверен в том, правильно ли они поступают. Двое, которые сидели в «Мерседесе», ему сразу не понравились. Шкафы с грубыми, неотесанными мордами, плечи широкие, загривки толстые. То есть ребята не простые, а жизнью ученые и крученые. С такими хлопот не оберешься.

Взяли преследователи «Мерседес» в коробку четко. «Форд-Мондео» подрезал ему нос перед поворотом, где обычно транспорт замедлял скорость. Когда преследуемая машина затормозила, сзади ее подпер «Москвич» – все, теперь не сдвинешься. Место глуховатое, милиции здесь нет.

– Братва, поговорить надо, – крикнул Пробитый, выходя из машины. Рядом маячили Сова и Богомол. Последний выразительно держал руку под курткой, всем своим видом намекая, что он вооружен и крут.

Двое из «Мерседеса» вблизи выглядели еще внушительнее, чем в бинокль, и чувствовали себя уверенно. Один из них, в кожаной длинной куртке, небрежно сжимая в руке монтировку, вылез из машины, вопросительно посмотрел на Пробитого и сообщил:

– Кажется, братки, вы не по адресу.

– По адресу, – кивнул Пробитый. – Тачка хорошая. Платить надо.

– И сколько?

– Три сотни американских. По-божески..

– Еще одна таможня, – хмыкнул тот. – Мы из Череповца. Разбор большой хотите, шпана туземная?

Может, поговорили бы по понятиям, так бы и разошлись, но этот небрежный тон людей, которые отказываются воспринимать противника всерьез, начал пробуждать в Пробитом зверя.