Текст книги "Наше дело – табак"

– Задержана автомашина «Москвич» с двумя гражданами Латвии и одним гражданином России. В салоне обнаружено два пистолета «ТТ».

…В участке отдыхали двое латышей, обладавших внешностью типичных представителей этой нации. Там же горевал и грузин Ваха – мастер спорта по борьбе, из ближнего круга Корейца. В бригаде Ана был полный интернационал.

– Ваха, – развел руками Ушаков, заходя в комнату, где на привинченном, по всемирным стандартам для таких помещений, к полу табурете сидел грузин. – Приятно встретить земляка на чужбине. Какими судьбами?

– Не знаю, за что взяли, – пожал могучими плечами Ваха. – В Варшаву ездил, да. Задержали поляки, да. Что такое, да?

– Влип ты. – Гринев присел напротив него. – По уши в дерьме. И не выбраться тебе, Ваха, без нашей помощи.

– Какой помощи? – насторожился грузин.

– Ты рассказываешь, как тебя Кореец на работу на польскую землю посылал, – проинформировал Гринев. – Глядишь, не червонец за бандитизм, а трешник условно за хулиганство получишь.

– Не, – покачал головой Ваха, даже из вежливости не тратя времени на обдумывание предложения. – Что говоришь такое, да? Не сегодня на свет родился. Я скоро выйду. Гадом буду, выйду. Адвокат, да. Деньги, да. Поляк деньги любит. Кореец длинный бакс не жалеет на своих.

Ушаков кивнул. Что же, скорее всего так и будет. В лучшем случае поляки продержат Ваху с полгода в тюрьме, будут проводить вялые следственные действия. Потом увидят, что с доказательствами туговато, поскольку их никто и не стремился добыть, арестованного отпустят, а дело направят в Прокуратуру России, чтобы русские привлекали своих граждан к уголовной ответственности сами. Из Прокуратуры дело отправится в Следственный комитет МВД. Там оно проваляется еще полгода, пока будут искать переводчика, чтобы сделать письменный перевод. Потом дело направят по месту жительства обвиняемых. Там следователь, чертыхаясь, примет его к производству и увидит, что потерпевших ему собирать по всей России, поскольку мариманы обычно из разных ее концов, и что работы там непочатый край, и что это всего лишь одно дело из сорока в его сейфе. А потому, поразмыслив, просто сунет папку в сейф, написав справку, что обвиняемый скрылся от следствия, в то время как обвиняемый живет спокойно на съемной хате и занимается тем, чему учили, – бандитизмом. Но если даже случится невероятное и поляки доведут дело до суда, то сроки у них гуманные. Притом обидели не русские граждане польских, а русские русских, а это их личное дело. Так что срок будет символичный, скорее всего условный. Вот и выходило, что Вахе колоться незачем. И он сам прекрасно понимает это.

Вновь Ушаков подумал о том, что с русским бандитом никто в мире не может бороться. С ними способен бороться только наш голодный мент, которому хоть немножко развязали руки. Да вот только руки в последние годы менту не развязывают, а вяжут все крепче и крепче.

– Вот свинство, – воскликнул Гринев, когда вечером их машина двигалась в сторону России. – Считай, сорвался Ваха с крючка.

– Игрушки это все. Надо брать Корейца на своей территории, – сказал Ушаков. – Крепко брать, чтобы не выскользнул змеей.

– Крепко, – хмыкнул Гринев. – Он у Управления по оргпреступности в разработке уже который год? Чего эти балбесы его крепко не берут?

– Вопрос риторический. Они не берут, мы возьмем, – произнес Ушаков многообещающе.

Глава 8
КУРЯТНИК

Из женских клубов Полесска «Афродита» считалась самым престижным. Точнее, это был курятник, куда «новые русские» и чиновная братия отправляли одуревших от безделья в четырех евроремонтных стенах своих жен. Чтобы те на других куриц посмотрели, себя показали, покудахтали всласть да почистили бы крылышки – маникюр, прическа, солярий, бассейн. Ну а главное, похвастались бы всласть друг перед другом, без этого никакие деньги не в радость, кто там детеныша в детсад в Англию отправил, кому муж «мере» цвета «мокрый асфальт» подарил, у кого новое бриллиантовое кольцо, кто только что вернулся из кругосветного путешествия на дорогом суперлайнере, а кто отстегнул тридцать тысяч долларов за вступление в московский гольф-клуб.

Лена Колпашина потянула через соломинку коктейль «Афродита» – фирменное местное угощение, поставила бокал на подставку, руки у нее слегка тряслись.

– Еще закажем? – спросила Вика Сапковская, поболтав ногой в воде. Бассейн был отделан голубой плиткой, так что вода в нем тоже казалась ярко-голубой. Ее бокал уже дано опустел.

– Не хочу, – произнесла вяло Лена.

В бассейне было еще трое молоденьких, будто с одной распродажи, «новорусских» жен. Вика и Лена были куда старше их – им перевалило недавно за тридцать, ветер уже в голове не гулял, как раньше, да и пришли они немножко из другого времени, так что, глядя на этих девчонок, Лена ощущала, что между ними пропасть.

– Ты какая-то не такая сегодня, – покачала головой Вика. – Ну, расслабься, подруга. Чего тоскуешь?

– Да все то же.

– Я тебе так скажу, подруга… – Пухленькая Вика строчила словами со скоростью пулемета и в отличие от немного флегматичной и часто задумчивой худосочной Лены являла собой типичный образец машины, которая поглощает и перерабатывает слухи и способна завести своей энергией кого угодно. – Ты на них меньше внимания обращай. Это их работа – делать деньги и сходить с ума от этого.

– А наша работа?

– А наша работа – эти деньги тратить и не лезть к нашим мужикам, когда не просят. Вон мой после тех дел вообще какой-то чумной стал, глаза стеклянные. И пусть. Его проблемы…

– Да ну тебя…

– Станешь чумным. Такие деньги проворонили.

– Деньги, деньги, деньги, тугрики, – протянула Лена.

– С другой стороны – что, последние деньги? Не последние. Зато дуракам наука… Кстати, твой-то как?

– Я вижу, что ему тяжело. Такой удар.

– Ничего. Еще заработают. А не заработают – других найдем. А, подруга?

– Ну чего ты говоришь, – поморщилась Лена.

– А чего. Вон Инессу возьми. Ей вообще на все наплевать. Ей плевать, что Глушак злобой изошел. Для нее мужик – существо сугубо утилитарное. Как вол. Свое отслужил, перестал поле пахать – под нож.

– Ты скажешь…

– Сколько она уже мужей пережила? И один другого круче. И ей плевать, что у Глушака чердак сносит, что он как идиот по всему городу бегает и клянется найти того, кто его деньги стырил. Учись у этой шалавы.

– Я его вчера видела в китайском ресторане. Действительно, какой-то немного…

– Дурной. – Вика нагнулась и зачерпнула в ладонь воду. – Так это у него всегда было. Он же козел. Козел натуральный… Мой Казимирчик – тоже козел хороший. Но по сравнению с Глушаком – просто ангел. Вот тот козел. Всем козлам козел… Нет, все-таки по коктейлю.

Она жестом подозвала официанта и кинула ему:

– Толик, две «Афродиты». И соленый огурчик… Ну, чего вылупился? Шучу. Два коктейля…

Официант мягко и уважительно испарился, как умеют испаряться официанты в шикарных заведениях, чтобы потом так же уважительно возникнуть.

– Нет, ну ты скажи, Глушак не козел?

– Козел, – с чистым сердцем согласилась Лена.

– Грубая такая сволочь. Я вообще не знаю, как он деньги зарабатывает. И по виду, и по повадкам – чистейший снежный человек. Дикий, да. Питекантроп. Предок человека цивилизованного. Ты слышала, чтобы он с кем-нибудь по-человечески обошелся, слово доброе сказал? У него же все, как он говорит, «гниды», «уроды» и «падлы». Во, – она постучала по кафелю рядом со своим лежаком. – Откройте, стучат… Из-за чего они с благоверным твоим разлаялись?

– Глушак решил, что Арнольд две фуры с «Мальборо» мимо него провел.

– А он провел?

– Знаешь, это их дела. Я в них не лезу, – раздраженно воскликнула Лена.

– Может, проводил, может, и не проводил, – не обращая внимания на нервный тон подруги, произнесла Вика. – Но Глушак – он же психованный. И Арнольд твой тоже хорош, но он хоть человек интеллигентный, с высшим образованием. А этот питекантроп вместо разговора по душам ему сразу в лоб. Не так?

– Так.

Лена вспомнила, как Арнольд появился дома после конфликта с Глушко в черных очках. Под глазом мужа светился фингал, и ребро было сломано. Пришел и сказал тогда:

– Я больше в офис ни ногой. Пусть этот гад один работает. У него две извилины в башке, так что быстро по миру пойдет.

Но за те месяцы, что они поделили пополам бизнес и до сих пор пытались безуспешно поделить фирму «Восток», по миру Глушак не пошел. А в первый раз по-настоящему он влетел с деньгами, которые передал Сороке. Жадность подвела – хотел получить сразу и много, поэтому вложился в это дело куда щедрее, чем требовала элементарная осторожность.

– Он же с людьми обращаться не умеет, – продолжала поливать Вика нелюбимого ей Глушко. – Сразу рычит. Так что во всей этой истории с кидком Арнольда и моего дурака еще жалко. А этого питекантропа… Так ему и надо.

– Глушак подлец, – согласилась Лена. – Муж мой с ним сколько лет были друзья – не разлей вода. Арнольд его от тюрьмы пять лет назад спас. Если бы не он, Глушак бы до сих пор сидел. А этот подлец его избил. Ну почему так, Вик? Ведь друзья же… А сейчас один на другого волком смотрят…

– Деньги, подруга, деньги. Друзья друзьями, а табачок врозь.

– Нет, я этого не понимаю.

– А мы много чего не понимаем.

– Ох, Вика, – вдруг с грустью произнесла Лена. – Как же мне все осточертело! Ну почему так? В последнее время все с цепи сорвались. Одни разговоры – кинули, как деньги возвращать, как фуру растаможить… А я жру таблетки горстями.

– Тебе-то чего, подруга?

– Я боюсь. Понимаешь. Просыпаюсь, и мне страшно. Я не знаю, чем закончится этот день.

– А ты меньше напрягайся.

– Я не могу меньше напрягаться… Я выглядываю в окно, где Арнольд оставил джип, и не знаю, на месте ли он или его опять угнали. Две машины угнали за полтора года, почему бы не угнать третью. Я провожаю его на работу и не знаю, придет ли он обратно. Сороку убили, а я его неплохо знала еще до сигаретных дел. И жену его знаю… И самое страшное, постоянно примеряю все на себя – а как, если бы не его, а моего Арнольда…

– Нет, я тебя, конечно, понимаю…

– Я по ночам просыпаюсь… И мне кажется, что сейчас снова грохот этот услышу. Когда нам в гараж мину заложили полтора года назад. И мне опять страшно… Эти деньги. Опять будет что-то. Я чувствую.

– Когда будет, тогда и будешь голосить, – отмахнулась Вика. Ее оптимизму и жизнерадостному фатализму можно было только позавидовать. И издергавшаяся за последние два года больше, чем за всю предыдущую жизнь, Лена ей завидовала, поскольку сама так легко жить не умела. После взрыва ее гаража, когда Арнольд чудом остался жив, у нее начала дергаться щека. Чуть разволнуется – дергается.

Вика выбросила соломинку и одним махом проглотила коктейль. Потом оглянулась.

– Во, королева, – хохотнула она. – Собственной персоной.

Инесса Глушко неторопливо вошла в помещение. На ней был вызывающе открытый купальник. Миниатюрная, с черными пышными волосами, красивая, смуглая, лицо с правильными, чуточку восточными чертами, она выглядела очень эффектно. Оглянулась лениво, завидев двух подруг, помахала им снисходительно и торпедой вошла в воду бассейна. Ее движения были сильные и отточенные.

– Чего она сюда ходит? – усмехнулась Вика. – Тут мужиков нет. Не с кем рога Глушаку наставлять.

– Наставляет, думаешь? – озабоченно спросила Лена.

– А ты на нее посмотри. Она что, может не вырастить своему благоверному такие красивые, тяжелые, разветвленные рога? Как, по-твоему?

Лена пожала плечами и сказала:

– Моя знакомая ее вчера видела у ювелирного на Энгельса с каким-то мужиком.

– Да? – ударила в ладоши Вика. – Трахалыцик новый.

– Может, и нет ничего, – с сомнением произнесла Лена.

– Да есть. Точно есть.

– Ха, – повеселела Лена. – Представляешь, что будет, если Глушак узнает?

– Ну и чего?

– Прибьет ее. А, Вика?

– Еще неизвестно, кто кого. Такая скорпионка. Двух мужей к тридцати годам пережила. Думаешь, третьего не переживет?

– Чего-то мы не о том заговорили.

– О том, о том. Посмотри, шалава выплыла, – кивнула Вика на Инессу, будто досадуя на то, что та не потонула.

Инесса вылезла из воды, отряхнула роскошные волосы и, высокомерно улыбаясь, приблизилась к подругам.

– Скучаете? – спросила она.

– Да. Не жизнь, а сплошная скука, – кивнула Вика. – Может, развлечешь чем?

– Пожалуйста, – Инесса вытянула руку. – Смотрите. Валера привез из Амстердама. Прямо из офиса де Бирса. Шестнадцать тысяч долларов.

На ее пальце сияло кольцо с крупным чистейшим бриллиантом.

– Это дешево, – решила добить своих знакомых Инесса. – Тут такое минимум тридцать семь стоит.

– Я бриллианты не люблю. – Вика невольно поморщилась. Инесса добилась своего – опустила настроение своих знакомых, и в глазах ее было ликование.

– Дело вкуса, – сказала Инесса. – Мне нравится…

Глава 9
КОГДА БОЛЯТ СТАРЫЕ РАНЫ

Ушаков встал из-за стола, сделал несколько резких движений, помассировал шею и лоб, но это не помогло. Он подошел к окну и мрачно поглядел на хлещущий за окном по черепице двухэтажных особняков, по плоским крышам пятиэтажных хрущоб, по асфальту, зонтам и машинам противный долгий дождь.

В Полесске менялась погода. Пришел влажный циклон, давление резко упало. И у Ушакова из дальних закоулков тела поползли затаившиеся боли. Ныла сломанная лет тридцать назад рука. И шею сковало. Но все это мелочи. Хуже, что гудела чугунным котелком голова. Как-то так получается, что боль старых ран в такие вечера связывает разошедшиеся кончики времен. И кажется, что не семнадцать лет кануло в Лету с того момента, как обдолбавшийся наркотиками зэк убивал опера, а было это вчера…

А ведь действительно прошло семнадцать лет. Ушаков в такие вечера ненавидел несущееся вперед время. Ибо неслось оно в одну сторону. От прошлого остались боли. А от будущего сейчас только ощущение неизвестности и четкое знание того, что жизнь движется к финалу.

Как же мучает мигрень! Той металлической трубой озверевший, расставшийся сознательно и окончательно с человеческим обликом зэк едва не вышиб из Ушакова жизнь. Но едва не считается.

Была Сибирь. Был поселок Олянино в лесу, представлявший собою одну колонию-поселение, где жили несколько сот заключенных. Был уже ставший тогда давно привычным сибирский лесоповал. Ушаков получил оперативную информацию от своего источника, что в колонию-поселение пошли наркотики и закрутились большие деньги. Нужно было срочно что-то предпринимать. И они двинули туда – Ушаков со своим коллегой и соседом по кабинету – оперативники областного Управления исправительно-трудовых учреждений и еще один инспектор. По дороге прихватили местного опера угрозыска, Они еще не знали, что заснеженный тракт – это для них дорога в ад.

С наркотиками разобрались быстро. Общими усилиями за пару дней вычислили пять человек, кто завалил зельем колонию. Примерно прикинули, куда уходили деньги. Оставалось расколоть зэков и повязать под ельников, возивших наркотики. Те пятеро знали, что их беззаботная жизнь кончилась. И, вечерочком вбахавшись наркотой, обсуждая, что делать, вдруг посмотрели друг на друга и все поняли без слов.

– Им же, псам, хуже, – сказал главарь.

Что сказал тот зэк, очутившийся на пороге штабной избы, где вели приезжие опера военный совет? Ушаков помнил эти слова дословно:

– Гражданин начальник. Прибыл полковник Рогов. Зовет всех в администрацию.

Трое ребят двинули из избы, а Ушаков замешкался. Спасла его привычка ничего не принимать на веру. И когда снаружи вдруг весенним громом загрохотали оглушительные ружейные выстрелы, Ушаков – безоружный (тогда итушники не имели привычки таскать с собой оружие), выбивая телом раму, кинулся в окно. А потом увидел ту самую трубу, в вечереющем солнце ржавчина на ней выглядела кровью. Но вскоре она окрасилась кровью настоящей. От удара он отключился и, что происходило в колонии, узнал позже, на больничной койке.

Узнал, как те зэки, поняв, что пришел конец вольнице и снова светят сроки длинные и дорога дальняя, хотя намного дальше Сибири не пошлют, решили пуститься во все тяжкие. Что такое колония-поселение? Ни вооруженной охраны, ничего. Там живут те, кого посчитали исправляющимися, досиживающие последние годки и трудящиеся на заготовке древесины. Это нечто вроде обычной деревни. Только там еще живет администрация колонии. С нее и начали. Первым наркоманы убили молоденького лейтенантика, его жену и ребенка – зарезали заточками, забрали ружья, сгребли патроны. И пошли «мочить приезжих ментов». Убивали всех, кто встречался на пути. Объединенные единой черной волей, они щедро сеяли смерть. Красноватый в лучах заката снег окрасился кровью, и еще на нем зачернели трупы. А зэки, счастливые в своем освобождении от всех оков, сковывавших их раньше, шли по поселку вестниками погибели. И гремели ружейные выстрелы.

Двое зэков-активистов сумели снять с трупа опера уголовного розыска пистолет, пока озверевшие наркоши не погнали их прочь. Тогда активисты кинулись к замполиту, тот сидел в доме, разложив в бойницах окон охотничьи ружья и боекомплект.

– Они там у дома собрались. Если мы двинем туда, то их взять можем, – взволнованно воскликнул один из активистов.

– Обязательно. Дай пистолет, – кивнул замполит. Активист отдал пистолет. Замполит упер вороненый ствол ему в живот и тонким визжащим голосом крикнул:

– Вон отсюда.

И стал держать оборону, плюнув на все, решив для себя в этот переломный миг раз и навсегда, что своя шкура куда дороже, чем тысяча чужих шкур.

А те двое активистов вдруг поняли другое – перед ними в лице обколовшихся озверевших зэков воплощенное зло. С этим злом не договоришься, его не задобришь. Его нужно только уничтожить. И, найдя в разгромленном доме одного из сотрудников колонии старенькое ружье с тремя патронами, они двинули на тех, кто недавно мог считаться корешами, во всяком случае, своими, а теперь стали непримиримыми врагами.

Первым выстрелом активисты ранили наркомана и тем самым спасли многих, поскольку убийцы вошли в раж и их страсть к крови еще не была утолена. А тут они ударились в панику, до которой от кровавого куража один шаг, и, стреляя во все стороны, не зная, кто и откуда их возьмет на мушку, рванули прочь из поселка. На дороге они захватили грузовик, ехавший забирать оперов, и устремились на нем в направлении города. На свое счастье, водитель машины сумел по дороге выпрыгнуть из кабины, добрался до железнодорожной станции и обо всем сообщил в милицию.

Район перекрыли военные и силы УВД. Беглые метались, как затравленные волки, ощущая, что круг сужается и загонщики все ближе. Когда их задерживали, один успел застрелиться. Остальных расстреляли позже, по приговору суда, притом их главарь визжал, как свинья, когда объявили приговор, и все пытался бухнуться на колени. Замполита-труса поперли в три шеи из органов, зэков-активистов освободили и дали по ордену – случай в истории исправительно-трудовых учреждений уникальный. А Ушаков, единственный из той четверки, выжил. И теперь всякий раз, когда менялась погода, головная боль напоминала ему о том страшном вечере.

Те трое оперов, которые легли тогда в Олянино, были хорошими людьми. И Ушаков считал, что живет на этом свете и за них, поскольку должен был погибнуть с ними в том чертовом поселке. После той бойни что-то изменилось в нем. Очнувшись через два дня в больнице, узнав все, он вдруг ясно осознал, что теперь ничто не примирит его с этой темной силой. И еще – он перестал бояться за себя. И много раз, когда уголовники обещали посчитаться, порезать его на куски, расстрелять, намекали, что все под богом ходим, он только смеялся. Действительно, все ходим под богом. Как будет, так и будет. Появилась в нем после того дня какая-то мощная целеустремленность.

Она пугала самых отпетых уголовников и вместе с тем даже у них вызывала уважение. Каждый в области знал, что если Ушаков вышел на цель, то его не остановит никто и ничто – ни начальство, ни угрозы, ни пули.

Начальник уголовного розыска вернулся за свой стол и продолжил листать распухшее оперативное дело «Сигаретчики». Недавно завели уже шестой том – материалов накапливалось все больше. Информация, которая ложилась в корки сводками, агентурными сообщениями, рапортами, становилась все более убойной, опасной.

Он вытащил из конверта и разложил на столе фотографии. Основные подозреваемые – с левой стороны, жертвы – с правой. Живые и мертвые – по две стороны стола. Интересно, что с каждым месяцем фотографии с одной стороны перекочевывали в другую: из мира живых – в мир мертвых. Эдакое равновесие в природе. Ты убил – тебя убили. И государственное правосудие как бы и не требуется – все утрясается само собой. Каждый из тех, кто находился на левой стороне, надеялся выжить и пользоваться тем, ради чего и было все затеяно, – большими деньгами. Каждый хотел, но получалось это далеко не у каждого, и тогда очередная фотокарточка ложилась в этом пасьянсе на другую сторону.

Тут были мелкие хищники, мечтавшие урвать свой кусок и затаиться, как Сорока. Были крупные хищники – тот же Шамиль Зайнутдинов, король зверей, черная фигура, от которого исходит энергия смерти. Пока он на вершине силы и власти, но смерть однажды заявится и к нему. И тогда не помогут черный бронированный лимузин и две машины прикрытия. Ничто не поможет. Поскольку у смерти все расписано – и день, и час. Люди на картах никак не хотят верить, что пасьянс продолжает раскидываться и карты ложатся на новые места – это предусмотрено самой природой обращения зла.

– Жмуриками любуешься? – спросил Гринев, заходя в кабинет.

– Любуюсь.

– Звонил из УБОПа Гурин, – проинформировал Гринев. – Спрашивал материалы по Польше.

– По Корейцу?

– Да. Разорялся обиженно, что Кореец у них в разработке. И что мы ему чего-то там должны.

– Гурин, как начальник отдела по борьбе с бандитизмом УБОПа, Ана уже три года разрабатывает, – недовольно заметил Ушаков. – И что?

– А ни шиша! У меня ощущение, что они ни черта не делают. Они просто развлекаются. Кореец – это их линия. И Шамиль – их линия. И сто других. И смотри – ноль эффекта… Спецслужба хренова!

Гринев убоповцев терпеть не мог. И для этого были основания. Розыск утонул в повседневной текучке – свинью сперли, ларек обчистили. В УБОПе народу почти столько же, сколько в розыске, а материальное обеспечение на голову выше. «Оргпреступники» накапливают у себя всю информацию и по Корейцу, и по Шамилю, вот только реального выхода в виде уголовных дел, сроков наказания пока за ними никакого замечено не было. У Ушакова уже с полгода крепло ощущение, что Управление по оргпреступности просто водит всех за нос.

– Смотри, – сказал начальник уголовного розыска. – С нашей помощью Шамиль, – он ткнул пальцем в фотоизображение табачного короля, – послал в нокдаун Корейца. Задержание «торпед» в Польше Ану еще долго икаться будет. И теперь Шамиль начнет подминать его бизнес. Правильно?

– Правильно, – кивнул Гринев, присаживаясь напротив Ушакова.

– А почему ему понадобилось быстренько наводить разборы с Корейцем и прибирать его бизнес, несмотря на то, что это игра с огнем?

– Новые аукционы на носу, – предположил Гринев. – Избавившись своими методами от конкурентов на торгах, Шамиль приберет лоты к рукам, и тогда ему понадобятся большие деньги на приобретение сигарет. Вспомни, они выиграли конкурс на ввоз двадцати фур, но так и не смогли все ввезти, хотя под этот проект со всей братвы деньги собирали.

– Теперь-то у него денег побольше.

– Да. Но все равно недостаточно. Ему нужно больше свободных денег. И тут пастбище Корейца никак не лишнее.

– Верно, – кивнул Гринев. – А Шамилю не помешали бы деньги, которые насобирал Сорока.

– Тоже версия.

– Мог Шамиль за спиной Сороки стоять? Мог, сволочь такая, – зло произнес Гринев.

– Получается, Шамиль добывает денежные ресурсы. Следующий ход – он начнет расчищать место для проведения торгов на аукционе за квоты.

– Как в прошлый раз.

– Значит, впереди новые табачные убийства, – заключил Ушаков. – Кто следующий?

– Поглядим. Ждать недолго осталось.

– Поглядим…