Текст книги "Дожди выдуманной юности. Дилогия"

Дожди выдуманной юности
Дилогия
Илья Сойер

Фотограф Илья Павлович Брюшко

© Илья Сойер, 2017

© Илья Павлович Брюшко, фотографии, 2017

ISBN 978-5-4485-2091-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вакансия на смерть (2013)

Разбивайте компасы

 
Когда я лечу на половинке жизни,
Ваша защита ослабевает от космоса.
Я играю звёздными вишнями
И ломаю вавилонские компасы.
 
 
Я делаю секунды часами,
Чтобы прожить намного дольше,
О, жизнь! Лечись моими чудесами!
Мчась по дороге, ты сможешь!
 
 
Свою любовь я делаю внеземным ангелом
С космической синей баржи,
Она снабжает меня стеклянным факелом
Для микрорайоных пейзажей.
 
 
Я летал к тому самому Зеркальцу,
В тайне от главного сторожа,
Разбивал тюрьмы и мельницы,
Когда минуты были как годы.
 

 
Обнаружив нас в подъезде,
Орёте: «Господи Боже!»,
А жизни прошли под партийные съезды
И маскировкой всего бездорожья.
 
 
Вы знаете Бога
Из книг с крокодиловой кожей?
Пацаны под тревогой
Видят намного больше.
 

Плавить зиму

 
Ты построила стену на крыше высотки,
Снизила градус огненной водки,
А я в окно ору, раздирая глотку,
Что жизнь для меня – вещь короткая.
 
 
За нами гонится прошлое
Осторожно, подло, по бездорожью.
Ненавижу пошлых прохожих
И кидаю камни в их мерзкие рожи.
 
 
Отпусти на волю снежную молнию,
Наполнив сердца тёплой симфонией,
Спасай их от морозной агонии.
Не так страшны вавилонские копья.
 
 
А сердце горит и плавит зиму,
Чтобы захлёбывались эти грабители.
Я готов лечь под гильотину,
Просто чтобы ты видела.
 

Девяносто три

 
Когда осень и тепло уже не союзники,
И ветер трахает крыши домов,
Я поджигаю мусорки,
Убивая словом рабов и ментов.
 
 
Греясь огнём ноября
И теплом, что идёт не от солнца,
Вино за шестьдесят два рубля
Залетает в табачные кольца.
 
 
А девяносто три года назад
Выстрелил крейсер Аврора,
Объявляя священный Джихад
Буржуям и врагам народа.
 

Двадцать четыре

 
Я как пародия на умирающий сентябрь,
И если кто-то будет зол, то я дам добро.
Пускай убьют и расстреляют,
Но я умру и напою вином.
 
 
Взрывай тепло без криков и всхлипов,
Заминируя мой мир.
Ты королева всех стеклянных трипов
В однокомнатных автобусах квартир.
 

В столе у меня 2000 руб. – внесите в налог

 
Я дешёвый портвейн
С выдержкой двадцать лет,
Взорвал колизей
И провёл им свет.
 
 
Открыл музей
Кровавых рек,
Сломал секрет,
Сжёг билет.
 
 
Бил ебалом керамический пол,
Играл в футбол
Головами под стон
Каких-то левых сук.
На утро вслух
Я умер вдруг.
 

«Антенна – серийный убийца людей…»

 
Антенна – серийный убийца людей,
Убивающий ровно в девять.
Воскрешающий толстомордых блядей,
Показанных в программе «Время»
 

Стёкла

 
Фантик от конфеты направлен в потусторонний мир,
А кто-то гадит только на определённой территории.
Прокуренные стены хрущёвских квартир
Проживут вечно и не сгорят в крематории.
 
 
Иисус ловит ртом радиоактивный грязный снег,
На утро из него выйдет кровавая блевотина.
А кто-то как всегда напишет «привет»,
Дали по роже, поставь другую пощёчину.
 
 
Хватит ненавидеть негров и геев,
Ненавидьте себя.
В каждой душе живут злодеи,
Похороните их на свалке отходов. Не скорбя.
 
 
НЛО, сигареты, кресло-качалка,
Кино, запреты, грязная тряпка.
Объявления, окна, холодный город,
Растения, стёкла, серп и молот.
 

Вино в огнях

 
Киномеханик, останавливай мультфильм,
Там у героя пистолет у виска,
И облако чужих квартир
Улыбнулось и превратилось в туман.
 
 
Меня рисует самый злой художник,
Чтобы дрочить на мой портрет всю ночь.
Эту грязь не смоет летний дождик,
Тут не поможет и родная дочь.
 
 
Большая полузакатная паутина
Поймает духи этих вечных снов,
Обнимая жирную руку Аида
Пьёт пиво в глубине серых дворов.
 
 
 Ремонтники починят светофоры
С красным цветом крепкого вина,
Поедут дальше ночные разговоры
И будет свет на кухонных столах.
 
 
Иегова скоро
Всем потушит свет,
И каждый город
Соберёт военсовет.
Он сам себе бедняк,
И сам богач,
Вино в огнях!
Радуйся и плачь.
 

Про крещёных буддистов

 
Был бы омут,
А черти будут.
В говнах тонут,
Ждут чуда —
Мода на будду
У простого люда.
 

Полёт над Томском

 
Дух древнего пророка
Дал несколько уроков,
Что не бывает узко и широко,
Это всё иллюзия спальных блоков.
После апокалипсиса и пришествия сына Бога,
В новой цивилизации не будет войн из-за золота.
Водок, голода, холода,
В каждом городе в каждой комнате
Все станут добрыми,
 
 
А я в обмороке. Держа меня в когтях,
Гигантский гриф парит над Томском,
Бросает в облако. Душа как червяк
Тонет в воздушной каше толстой.
 
 
Это не конец, а намёк.
Подсознательный прыжок
Через смерть и лёд.
Боль дала урок —
Ян Кёртис не знал нот.
 

Синяя куртка

 
Когда в небо воткнуты непотухшие окурки,
На остановке «Дом Книги» растут дыры чёрные.
С Игарской мигрень в синей куртке
Снова селится в кости лобные.
 
 
В моём октябре под ритм Joy Division
Мчатся ночью трассеры из АК.
В холодном окопе лежу и вижу
Вино и Учебную, что были вчера.
 
 
Ведь пейзажисты пишут картины
С расстояний и огромных высот.
Так лучше видны вавилонские мины
И любовь за тот год.
 
 
Я сделал из гранаты источник любви,
Больше нет магазина у трамвайной кассы.
Запоминайте, пацаны —
Всюду коррективы Ангелов Раста.
 

15 октября 2012 года (до дембеля 2 месяца)

Половина лавин

 
Дрались лейтенанты, по углам летали ломы.
Лайка с балалайкой холодную пила колу.
Летом люди любят от диетолога голод,
На пляже леди в купальниках желают выглядеть молодо.
 
 
Грабители ломятся в ювелирный за золотом,
Голубь по диагональной линии наклал на голову,
В стекло ломбарда колесо прилетело из Лондона,
Лодка из клёна наповал завалена пловом.
 
 
Из Балашихи лютого Коляна
От полграмма ласкового плана
Плавно валом распирало,
Alai Oli в колонках качало.
Колян дул пополам,
Скользя по кафельным полам.
Ладан вызвал Далай Лам —
Колян пообещал больше не дуть в хлам.
 

ПВО на Игарской

 
По Бакунина шёл до дма
Внезапно воскресший герой «Стёкол».
Революция впала в кому —
Я слышал крик Джонни Роттена.
 
 
Социальный протест, впавший в анабиоз
В жёлтом доме на Набережной Ушайки
Ждёт волшебника из Страны Оз
В полосатой краповой майке.
 
 
Запутанные спирали моего времени
Застыли за забором воинской части.
Не шевелятся, суки, захвачены ленью,
Забыли как шли против ветра и власти.
 
 
А на Игарской палит ПВО
Нашими снежными боеголовками —
Так творят сегодня добро
Ангелы Джа движениями ловкими.
 
 
И золотой самолёт, наполненный злом,
Управляемый Гаэтаном Дюгой,
Не прибыл, разбившись об священный холм —
Моя любовь в двадцати километрах отсюда.
 

Любовь на небесах

 
Я никогда не думал, что так будет.
Что наши души каждый раз встречаются во снах.
Сердца былое не забудут
Как рисовали мы любовь на небесах.
 
 
Я полагал, что это только было,
Что всё забыто и не проснётся вновь,
Становилось страшно, что теперь всё невзаимно,
И меня пронзала режущая боль.
 
 
Но Джа свёл нас снова вместе,
Дал подсказки и осветил наш путь.
Ангел подал мне известье,
Что Бог наш хочет всё вернуть.
 
 
Взявшись за руки, мы прийдём к Зиону,
И поглотит нас вечный сладкий дым.
А Солнца тёплый луч через слекло оконное
Подскажет как быть бессмертно молодым.
 

Скоро тепло

 
Коли-небудь ми заспіваємо своє реггі,
І прийде справжнє літо.
Почни! Ти знаєш, що робити!
Відкрий теплу мільйон віргато.
 

Гробы для душ

 
Составлены в ряд гробы белоснежные,
В них наши души будут покоиться.
На время укроются скатертью нежной,
Пока в нашем мире за них люди молятся.
 
 
Но не даёт им покой Вселенная,
Выбранных снова у нас жить заставляет.
В наказание за прошлое грешное
Души тлеют, а не сгорают.
 
 
А рядом с гробами читает молитву
Женщина-ангел – посланник от Бога.
Чтобы те, кто повесился
Спаслись, взойдя на прощенья дорогу.
 

Грех

 
Осторожно дарите путанам стыд
И мечты о первом счастливом свидании.
Что бы то ни было, будьте чисты,
На верный путь наставляет страдание.
 
 
Грех питается слабостью вашей, холодом дней,
Грустью, унынием, что дал дьявол нам.
Душа становится злее, холодней,
Плывя в ад по тёмным волнам.
 
 
Пожелайте счастья своим врагам,
Заблудшим душам,
Кто пытается подло жить.
Стреляя по чужим берегам,
Знайте, не нужно
Ближнему зло подложить.
 

Это страшные крики

 
Я искал на кухне горизонт —
Заныкался, гад, между сердцами и солнцами,
Линиями бумажных строк
И томских снегопадов толстых.
 
 
Из холодильника кричала суббота,
Понимая смысл в панораме безумства
Моих разбитых оконных стёкол
И сломанной зажигалки Уитни Хьюстон.
 
 
Медсестра из Третьей Городской Больницы,
Увела подальше от криков Освенцима,
Вернула воздух своими ресницами.
Я не чувствую больше пневмонии Герцена.
 
 
Ах, зачем вы стреляете,
Лун рамки?
В мои дожди зелёной юности,
В любовь, горящую наизнанку?
 
 
Это плачь, убежавших от нужности
Яйциклеток далёких галактик.
 

Отметки

 
Мы разъебали архипелаг драм
Тем утром я в панике кричал
От страха потери океана счастья,
Не требующего теперь моего участия.
 
 
Я промолчал всю зиму,
Алкоголь заткнул меня, чтобы не пиздеть лишнего,
Грибы стёрли позор, дав мне силы
На Вашу радость ко мне нищему.
 
 
Всем закосам под любовь я утром открывал дверь (я ведь джентльмен, наверное)
Прочь из моего дома! Я слишком трезвый!
Срисовываю кровью с наших с тобой календарей
Те отметки, где у тебя я первый.
 
 
Вчера умер мой друг, война не кончилась,
Не случилось волшебства.
Стирайте, суки, сперму со своих рук, морщитесь.
Это чудо Рождества.
 

Кавинтон покапельно

 
Осколками сердец
Рисую на дверцах
Кровью бывших невест
Их любимые позы в сексе.
Мой манифест
Каждой мёртвой принцессе —
Прыжок до небес
Из окна подъезда.
 
 
Когда моя война,
Не подпуская санитаров,
Прогнив до дна,
Валялась в пожаре,
Разбитая звезда
В огне кошмаров,
Не ощущая зла,
Прибита к стене бара.
 
 
В тишине рассвета
После трёх лет ограблений
Кладу в синий конверт
Прессованные сновидения,
Где повешен ответ
В петле Есенина
На первый снег,
Когда ты ещё не потеряна.
 

 
…Любовь живёт назло
Жирным псинам,
Чьим младшим сёстрам без слов
Спускают в рыло.
 

Я с тобой навечно

 
Моя мечта – Smells Like Teen Spirit
На церковных колоколах в минус тридцать,
Но в серо-синих джинсах с пылью
Пьют подростки с взрослыми лицами.
 
 
В Сибири нельзя улыбаться,
Тут закаты слишком загазовано холодные,
Тут Шерлок Холмс и Доктор Ватсон
С протянутой рукой стоят голодные.
 
 
Иностранные режиссёры модных фильмов
Упарываются веществами разной степени тяжести,
А мы смотрим в окно и ловим ритмы
Мёрзлой почвы и русской святости.
 
 
Здесь на каждом балконе сибирской хрущёвки
Посланник от Бога Архангел Гавриил
Следит, как мы выбираем, запивая водкой,
Место для своих могил.
 
 
Русский Парнас – не вершина
Для гармоний муз небесных.
Русский Парнас – матершина,
Морозы, леса и подъезды.
 
 
Россия – большая чёрная дыра.
Ежегодно пропадает восемьдесят тысяч,
Тут нет ни добра, ни зла,
Отчизна засасывает всех Наполеонов и фрицев.
 
 
Россия – это первый круг ада,
Здесь рождаются и существуют мёртвые.
Это настоящая холодная правда
Резонансов стаканов и колоколен громких.
 
 
Россия – это монастырь в бурьяне,
Это реки, болота и чистые истины.
Россия – это смерть в сарафане.
В рождённых она уже выстрелила.
 

 
Мама моя, Родина, прости нас за эти раны.
За предательство вождей, за лень и ГОСТы.
Матушка, Отчизна, прости нас за ветеранов,
Равнодушие близких, у которых всё непросто.
 
 
Матушка моя, Россия!
Я бережно несу твой крест.
А коль предложат улететь на крыльях,
Нет. Я не покину родных мест.
 

Вера в миры без пепла

 
Пока вы не научитесь смотреть вверх,
Будет парализована эта стихия.
Жертвуя жизнью, теряя успех,
Пишу стихи я.
 
 
Зажигаю потухшие окурки на небесах,
Когда совсем безоружен,
Ради придурков в социальных сетях.
И это зачем-то кому-то нужно.
 
 
Будет очень смешно и убого, если мы никогда не умрем,
Не найдя свою щель в жизни, признав мир.
Спроси у Бога: «Зачем мы всё это пьём
В полёте незнакомых квартир?»
 

Битенг (2017)

Дожди выдуманной юности

 
Когда заваривается твой Роллтон во время перерыва на работе,
Все двадцать три телевизора вещают о Юго-Восточной Украине.
Вчера ты любил Пусси Райот с Навальным до икоты,
Сегодня кричишь о правильной внешней политике и Русском Мире.
 
 
– В болотниках с Навальным ныне нет правды, ведь они поддержали Евромайдан, —
Сказала тебе бабушка с митинга в честь политзаключённых.
– А все эти неруси пусть едут по родным местам!, —
Откликнулся ты, смакуя лагман в узбекской столовой.
 
 
А я стою и курю около входа в торговый центр,
После работы там порой вечерами понимаю подрывников-террористов,
Взрывающих жирных блядей, готовых залезть за лишний сантиметр
На телевизоре в кредит от банков немецко-российских.
 
 
Нет, не подумайте, это не кричащие призывы к экстремизму модному,
Рамзан Ахматович и подобные, не вспоминайте Чечню лесов прозрения.
Не надо взрывать «многонациональную отчизну». Ведь мне покорному
Завтра непременно нужна современная «умная техника нового поколения».
 
 
После университета я буду работать в пенсионном фонде или соцзащите,
В приёмные дни ожидая ваших мам с конфетками, уже пенсионерок.
Они будут кричать во время моего обеда: «Справку! Помогите!»
А я, с котлетами закрывшись за пять дверок,
Буду плакать о неодетой жене и отпуске в Египте.
 
 
А твоё мелочное счастье зависит от того,
Сколько кофточек продаст подруга из Кемерово.
Вы спрячетесь под одеяло и будете слушать Кино,
Спрячетесь от Украины, России и мира целого.
 
 
Ещё сильнее стреляют лун рамки,
Я не верю в будущее и человечество.
Это теория запоя и пьянки.
Но их нет. Как и нет ничего вечного.
 

Новую кровь получила зима

«Безумно жаль, что это все когда-нибудь закончится.

Кто-то зайдет и без предупреждения выключит свет.

Наступит то самое бесконечное одиночество,

Вроде только что все было, бац и ничего абсолютно нет»

(А. Долматов)

 
Курт Кобейн с Достоевским курят у меня на балконе,
Зовут к себе, но дверь изнутри закрыта.
Они смеются над окнами микрорайона,
Модными фотографами и нашим бытом.
 
 
Смеются над двумя обдолбанными девками,
Которые танцуют у часовни —
Одна из них представляет себя змеёй бессмертной,
Вторая как шаман рисует молнии.
Но это не протест из Пусси Райот старых нимфеток.
Это молитвы в пролетарской предсмертной агонии.
 
 
Смеются над днями, что одинаковы как песни Ланы Дел Рэй,
Играющие из старого плеера, когда стоишь в пробке
У большого жёлтого дома купца Второва.
В Томске редко бывает жара. Тем сильней
Пустота с истерикой жарят красотку
Лучами кондукторши с глазами жены Обломова.
 
 
Недавно я увидел невзначай в баре
На переулке 1905 года
Тебя и парня со свиными глазками Гарри Меллинга.
Он похудел и был без гитары.
Скоро из-за Гарри у тебя будут отходить воды —
Через 5 лет ты забудешь о нежном искреннем петтинге.
 
 
В университете случайно встретил девочку,
Которая в 2006 году мне делала минет.
Скорее всего, она меня не узнала. Тем лучше.
У неё как и прежде кислотно-голубые глаза в 50 копеечек,
Которые она никогда не закрывала. Запрет
Блевать в общественном месте добавляет к Тошноте удушье.
 
 
В доме, где Александр Радищев прятался от Екатерины II
Теперь офисы компании по аренде спецтехники.
Однажды менеджер Серёжа задержится и не придёт домой.
Его найдут утром испуганно мертвым. И положат в пакетик.
 

Воспокоище

 
– Чувак, здесь, право, скукотища, —
Предъявил мне друг мой, выпив два стакана, —
У меня есть примерно тыща.
Есть ли некий «свой», кто замутил бы плана?
 
 
– Насчёт волны сибирского пост-панка с Вами солидарен целиком.
Хоть я и не любитель жанра, в целом,
Видится мне в этом имитация британских модных групп.
Притом с российским захолустным провинциальнейшим душком.
А план… Есть такое дело,
В тринадцати верстах отсюда живёт один мой друг.
 
 
Выпили по рюмке водки и, созвонившись с верным закадыкой,
Пребывавшим в тот момент на станции Зональной,
Наш «девятос» отважно резал ночь.
Из радио кремлёвский первый владыка
Ругал и обличал Навальных.
Но нам неважно. Осенью Сибирь уж очень любит дождь.
 
 
Гремя как гул ста тысяч душ в аду,
Мироточил осенний ливень —
Зональный принял нас хмуро.
Закадыка, купив в гастрономе еду,
Пришёл к нам с лицом тоскливым.
Пусто.
 
 
– Великодушно извиняюсь, братцы. Чувак,
У которого я должен был достать,
Пропал.
На звонки не отвечает, в хате нету. Расклад
Неблагодатный, знаю. Позвонить иль написать
Не вышло. Связь, чертовка такова.
 
 
Было решено вернуться на район короткими путями,
Срезав милю и сэкономив полчаса.
Правда, довелось держать свой путь через погост.
Мы ворвались незваными гостями
На воспокоище, где молчали небеса.
И «девятос» заглох. Прости, Христос.
 

 
Захрустело что-то где-то
За соседним бугорком,
Захрустели ветки редко.
По душе кольнуло льдом.
 
 
И явились тени тихо,
И исчезли кресты.
Неупокоенные безлико
Собирали цветы.
 
 
Почуяло холодным дыханием – стояла ведьма у берёзы,
Прищурив белый глаз. И звала к себе ужасом рук.
Земля под ней стала выжженной.
В адском пламени горели чёрные козы.
«Бабушка, не тронь нас. Ведь я твой внук», —
Закричал я, бабушкой не услышанный.
 

Воробей

 
Читаю писание священное
На стене туалета в гастрономе:
«Блаженны кроткие». Верно,
Мир скоро утонет.
 
 
Ужинаешь вечером после работы
В своей квартире на тринадцатом этаже.
И вдруг в окно стучит кто-то.
Это зима русская пришла в неглиже.
 
 
Снег спрячет всю грязь,
Делая утро и души чистыми,
Русский мороз исцеляет, молясь
За бомжей у томской пристани.
 
 
И смерть внутри отказалась от рассвета,
Затерялась среди поликлиник и больниц.
Холодное сибирское лето
Плачет в морщинах пустых лиц.
 
 
Радость умрет в заброшенном поле.
Там, где мы шли за руку вместе.
Я обещал напомнить,
Если ты не станешь моей невестой.
 
 
Плетусь опять до твоей могилы,
Чтобы ты меня наконец оставила.
Знаю, ждёшь ты меня, любимая.
Но зачем жизнь мою снова поранила?
 
 
А жизни тут нет и не будет, всё смертью веет.
Страшнее живым, чем мёртвым.
И не пинай камушки, вдруг череп
Твоего дедушки, что в 37 был гордым,
Отказавшись осваивать север.
 

 
Старая знакомая позвала пройтись по магазинам,
Добить без того невезучую психику сломанную.
Меня тошнит от свадеб в лимузинах
И желаний быть «бохаче» семьи Хуйченко из соседнего дома.
 
 
Охота быть барином один день
Подчёркивает судьбу быть холопом
Пятиэтажных панельных деревень
С проспектом Ленина и стариком одиноким.
 
 
Из каждой электронной хуйни с монитором или динамиком
Льются потоки поздравлений с наступающим Новым Годом.
Все бегут покупать чайники с GPRS и фонариком
Ради выебона перед таким же народом.
 
 
«Пусть в старом году останется всё плохое», —
Звучат поздравление из рта в «маянезике».
НО БЛЯДЬ! Ведь люди, а не года делают хуёво!
Ведь люди убивают, воруют, обманывают и крестят!
 
 
Давайте сделаем праздник, например, 3 декабря.
Праздник того, что это 3 декабря. Символы придумаем —
Деревянного зелёного лысого воробья
Как олицетворение духовных скреп, борьбы с геями и безумием.
 
 
И если будет неделя выходных и пьянок значимых
С распродажами и скидками во всех магазинах,
Выйдет самый лучший праздник, где все дружно накатим
За страну и лысого воробья на свадьбе в лимузине.
 

Кутья

 
Недавно мне снился сон,
Что мне в комнату принесли две кастрюли,
Но я подогнался, взял телефон,
Стал звонить, ведь они другие в остатках по номенкулатуре.
Ведь у каждой вещи, у каждой коробки
Своё неповторимое существование и пристанище.
Как у всех нас. В конце мы строчки в колонке
Таблицы в Экселе менеджера кладбища.
 
 
Я выхожу со склада каждое утро на улицу
На перекур и пью кофе из кружки с голой бабой.
Кормлю бездомных собак костями курицы,
Ссу с обрыва на Черем, чувствуя себя офицером Генштаба,
У которого дочка, почти закончив юрфак,
Сторчалась и стала блядью,
Вспоминала в каждом трипе зоопарк,
Детство, Баскин Робинс и из Твери тётю Катю.
 
 
Толпа позитивных и активных продавцов Адидаса
Спускается из гипермаркета с Дошираком в руках
Среди дискотечных блядей в олимпийках со стразами
Мимикрируется Дьявол с бутербродом Биг-Мак.
Кто знает, тот тихо завидует его настоящей профессии
И безразличию к «белой» зарплате пять тысяч рублей,
К своей накопительной части пенсии,
Когда до тридцати тебе пять лет и пять дней.
 
 
Надумал наконец-то сменить работу уже на этой неделе,
Устроившись в агентство ритуальных услуг.
Чтобы говорить каждый день: «Я сочувствую Вашей потере»,
И смотреть на плачущих уродов и сук.
Там, наверное, не будет возврата товара
Из-за неудобного интерфейса или долгой загрузки.
Смерть – не ресивер Телекарты с HD-порноканалом
И не сырные булки французские.
 
 
Планёрка у морга, очередное мерзкое морозное утро,
Вещает Фёдор Михайлович, организатор похорон:
«Пацаны, важный клиент. Сегодня по маршруту
Прощание с телом на ОАО «Томсквагон».
Всей бригадой мы скорбим в заводской столовой
С перестроечными плакатами, где лишь сменили даты.
Уже тянет блевать от поминального плова
И лживого нытья о всеобщей утрате.
 

Кавинтон

 
Но… Ради любви своей
И звёздного неба
 
 
Я вновь ебашу то, что вы сказать не в силах,
О мире, где все попрятались в пятиэтажных могилах,
Где сердце застыло, оживая лишь когда сильно крыло,
Но стихов силой, ломая жизнь, я зажёг светило.
 
 
Чтобы бляди помнили, что лишь одна
Королева стеклянных трипов в верхах.
Я достал до дна, чтобы подпрыгнуть к мечтам
Со скрипом у котла пьяных вписок, где меня жрут десятки дам.
 
 
Когда-нибудь я стану в литературе легитимным,
А пока вхожу в вагины ваших принцесс невинных.
У вас бомбит как в Нагасаки и Хиросиме,
Но я их выебал, а не наебал как ваши кумиры.
 
 
Уже вижу, как эстеты с улицы Советской,
Дрочащие на сибирский рок, спайсы и соли
В областной больнице держат голову детскую
Своей дочки, умершей от передоза и боли.