Текст книги "Последний госпитальер"

Это было наваждение. Посланный врагом заряд ненависти. А его ненависть может убивать… Плохо. Значит, враг опять обнаружил его. И за призрачными кошками двигаются реальные враги. Старик ощутил их присутствие у скалы всей своей сущностью…

Вот они уже взбираются на скалу!

Главный жрец осмотрелся вокруг. Бежать было некуда. Или есть куда? Простые пути – это для обычных смертных. Колдун может пройти там, где не пройти никому.

Вознеся молитву к Тем, Кто Ушел, прижал к груди камень Хаабад, закрыл глаза и низринулся в бурлящий поток.

Предводитель охотников за головами, подбежавший к краю пропасти, со страхом воззрился на то место в бурном потоке, где скрылась голова Главного жреца «Храма Ожидания»…

***

Тело действовало само собой, вне зависимости от разума. Будто из-под земли, из купола соседнего жилблока, оказавшегося всего-навсего СТ-проекцией, вынырнуло трое головорезов, вооруженных ЭМ-автоматами. Послышался жуткий гром, мелькнуло ослепительное пламя – это рвались «колючки» – спецсредство, использующееся для того, чтобы привести задерживаемого на несколько секунд в шок – как раз это время нужно, чтобы опутать его эластонитями. Потом расцвели два цветка – это рванули газовые гранаты.

Так бы и произошло – Замойски выключили бы и вскоре он был бы в подземном островном комплексе ФБР, откуда его бы не спас никто. Но он начал действовать на секунду раньше противников. Еще только летели «колючки», а Замойски уже растянул защитмаску, находящуюся в воротнике, на всю голову. Это одно из последних изобретений Московитянских оборонщиков. На Аризоне таких штуковин пока не выпускалось, головы агентов ФБР были закрыты колпаками.

Маска поглотила акустический и световой удар. Единственно, что плохо – после вспышки прозрачный пластик на секунду затемнялся. Но не только у Замойски, а и у фэбээровцев. Это-то и подвело аризонцев. Замойски знал, как и куда двигаться. Когда пластик просветлел, он уже сошелся с агентом ФБР и вырвал у него ЭМ-автомат, а потом ушел в глубину СТ-проекции. Ударил кому-то, скрывавшемуся там, по шее. Выскользнул на открытое пространство. Метнул плазменную гранату в стену, и в ней образовался пролом. Выскользнул на улицу.

Ему повезло. Прямо в глубине Петли Мебиуса, являвшейся пешеходной дорожкой и уходившей в голубое марево внизу, висел «пузырь», легкомысленно оставленный хозяином. От похитителей «пузырь» был заблокирован, но у Замойски имелся компьютпроникатель, сбивающий любую программу, способный проникать в чрево больших биокомпов и объемных информбанков. Сломать защиту «пузыря» – ровно две секунды, Замойски утонул в сиденье, которое начало тут же массировать ему шею видимо, хозяин любил массаж.

– Отставить, – прикрикнул Замойски. – Ручное управление. Вверх!

«Пузырь» – двухметровая прозрачная гравитационная капсула – взмыл вверх.

Ручное управление включилось не сразу. Конструкторы не без оснований считали, что по трассам города визуально не пробраться. Но проникатель сломал программу, и Замойски взял управление в свои руки.

Ну, теперь одна ошибка – и катастрофа. У Замойски было преимущество перед фэбээровцами. Он один из немногих людей, способных провести «пузырь» по городу вручную.

Он рванул «пузырь» вверх, едва не протаранив спицу дискетной карусели, потом уклонился от несущегося со скоростью восемьсот миль в час вдоль синтетик нити вагона игольника. Пробил СТ-проекцию гигантского буддистского храма.

Кинул взгляд на индикатор слежения. Цифры ползли вниз, но опасность все равно была велика.

«Пузырь» завис в пяти метрах над кустарником радиального бульвара. Замойски опять влез в компьютерную систему. Закончив с ней, взглянул на индикатор. Цифры стали расти. Преследователи где-то близко. Индикатор фиксировал изменение электромагнитной активности следящих уличных устройств, считывал с городских компов информацию о передвижении людей, определяя признаки слежки. Фэбээровцы очухались после первой неудачи. А, как бы то ни было, работать они умели. И уже сужали круг.

«Пузырь» взмыл вверх и исчез в городских изломах. Фэбээровцы сейчас засекут его. Замойски представил, как руководитель операции смотрит на объемный план города и на ползущую красную линию. Он знал что она означает траекторию «пузыря», внутри которого, по сообщению бортового компа, сидит пассажир. И пассажир этот – Замойски. А синие траектории глайдеров-перехватчиков сближаются с красной, Вот-вот они сойдутся в одной точке, и тогда полетит через эфир сообщение: «Захват произведен. Фигурант на месте». Только зря надеются. «Пузырь» пуст. Замойски они там не найдут.

А между тем Замойски прыгал с одной движущейся ленты на другой в «Пикассо-кубе» – месте обитания городской богемы. Архитектор «куба» был явно не в своем уме. В этом месте можно было, если не прибегать к помощи «хрустального глаза», петлять не один месяц и возвращаться все время на одно и то же место. Да и электронный проводник далеко не всегда мог оказаться хорошим советчиком. Найти здесь кого-то очень трудно.

– Оторвался, – прошептал Замойски, оглядываясь.

Глаз терялся в диком переплетении линий и фигур, в глубине которых сновали, валялись, сидели, целовались, а то и занимались любовью люди. «Пикассо-куб» жил своей запредельной, абсурдной жизнью.

***

– Я потерял его, – склонив голову, негромко произнес предводитель охотников за головами, стоя перед троном Всемогущего. – Он ушел от нас. Но я уверен, что он ушел в страну вечной охоты,

– Враг все еще жив, – устало произнес Черный Шаман, которого погоня утомила так, будто он сам отмахал эти версты по джунглям. – Чего не скажешь о тебе.

– Я жив, – возразил предводитель. – Мои легкие наполняются воздухом. Кровь течет по моим жилам. Я жив, Всемогущий.

– Жив? Может быть, и так, – в глазах Черного Шамана мелькнула усмешка. – Подойди поближе, мой любимый слуга. Мне тяжело. Моя чаша опустела. Помоги мне.

– У меня нет пленных. Но только прикажи, и мы приведем тебе их. Только пожелай, Всевидящий.

– Я не хочу тревожить моих преданных слуг понапрасну,

Он вскинул палец. Два гиганта – глухонемых телохранителя Шамана – подскочили к охотнику за головами и бросили его лицом на пол.

– Пощади, – произнес тот.

– Ты оказался глуп. Мне нужен новый предводитель охотников. Но ты был верен. И ты закончишь как положено хорошему слуге…

Мелькнул в руках телохранителя острый как бритва нож. Кровь полилась в заботливо подставленную чашу. Это слишком драгоценный напиток, чтобы терять хоть каплю…

Оттолкнув ногой обескровленное тело слуги, Черный Шаман приник к чаше, жадно глотнул теплой крови и сразу после этого уверенно произнес:

– Я найду тебя!

И засмеялся булькающим смехом. Смех становился все громче. Он звенящим ручьем катился по каменным закоулкам помещения, гулял по углам.

– Я найду тебя!!! Ха-ха! Ты будешь моим!!!

***

Джон Замойски оказался в чрезвычайно сложной и опасной ситуации. Агент Фита расколется быстро – спецслужбы Аризоны умеют развязывать языки. К тому же в ходе контакта с Фитой он и сам наверняка засветился. Теперь у контрразведки есть его СТ-графия.

По конфиденциальной инфосети, имея СТ-графиию, личность можно установить за четыре секунды. Значит, его везде ищут. На контактные адреса дорога заказана. Знакомые и сослуживцы – под колпаком наблюдения. Даже по улице ходить опасно – попадешься на глаза контрольной системе, возьмут под белы ручки – и в логово ФБР, Там попытаются с помощью психотропных «правдоискателей», волнового психозондажа гипнометодик выудить из него все. Ничего у них не выйдет, и тогда единоличный суд. Единственно, с кем не церемонятся на Аризоне, – это с агентами московитян. Полчаса на судебные формальности, а дальше – засадят в «скафандр-одиночку», как называют здесь камеры для шпионов и патологических убийц, на счету которых не меньше десяти трупов. Из него, выброшенного в космическую пустоту, выбраться пока еще никому не удавалось. Представив себя в подобной «квартире», кувыркающимся в полном автономном режиме где-нибудь в созвездии Скорпиона, Джон зябко поежился, передернув плечами.

Выбравшись из «Пикассо-куба», Замойски отправился в виртуальный парк – там спрятан аварийный спецконтейнер. И понял, что его в парке ждут. Притом понял вовремя – не успели засечь. О контейнере знали всего трое. Значит, один из них сгорел. Следовательно, погорела добрая половина агентурной сети. И, главное, неизвестно какая.

Значит, один канал аварийного отхода перекрыт наверняка. Второй канал под вопросом. Плохо. Надо выбираться с планеты, но как? Вариант есть. Крайний вариант. Контактер Джону неизвестен. Нужно оставить для него кодированное сообщение в информкомпсети, и через два дня будет в условленном месте, названной все по той же сети, закладка с необходимым оборудованием.

Сказано – сделано. Сообщение ушло. Теперь вопрос – где прокантоваться два дня? По улицам шататься опасно Отели наверняка взяты под контроль. Можно попытаться, используя комппроникатель вселиться в пустующую квартиру. Но тут тоже не исключены неприятные случайности, может быть, которые предусмотреть невозможно. Есть кое-какой вариант получше.

Не имей сто рублей, а имей сто друзей Притом друзей нужно иметь таких, которые не продадут. У резидента самая лучшая «дружба» та, которая сцементирована страхом. А то, что Малютка Пен боится его, Замойски не сомневался.

Малютка Пен – огромный детина под два метра ростом и около ста пятидесяти килограммов веса, числился у мистера Замойски в должниках. Несколько галактических месяцев назад Малютка Пен здорово погорел на одной афере, перепродавая партию залежалого инопланетного товара, приобретенного им через третьи руки. Товар пришел в окончательную негодность, оказался к тому же зараженным какой-то жуткой бациллой, и Замойски ссудил простофиле крупную сумму денег на его утилизацию. Иначе у Малютки Пена отобрали бы и мастерскую и виллу в пригороде Нью-Тауна Обычно в таких случаях санитар-но-бактериологический контроль на Аризоне действовал решительно по отношению к возможным разносчикам инопланетной заразы.

Помогая Малютке Пену деньгами, Джон преследовал свои цели. Зная, что здоровяк не последний человек в местной мафии, Джон надеялся со временем использовать его преступные связи, когда в этом возникнет необходимость. Такая необходимость возникала несколько раз. В результате Малютка так запутался в совместных делах, что попал в полную зависимость от президента. Он стал управляемым. И превратился в тех помощников, которые не продают своих хозяев. К такому положению вещей Малютка Пен не привык, поскольку не считал зазорным всю жизнь продавать всех. Но с Замойски такое не прошло бы.

Южный Бронкс, в котором жили в основном этнические ирландцы, напоминал собой огромный дирижабль, а скорее свифтовскую Лапуту. Он завис на высоте семисот метров над центральной частью города. В нем жило сто двадцать тысяч человек, которые к остальному населению столицы относились с определенной долей высокомерного презрения.

Малютка Пен не был исключением, как и прочие ирландцы, входившие в состав его бандитского клана, считал себя патриотом района и затевал всевозможные дурно пахнущие делишки только в других концах города.

Именно к этому ирландцу и направился Джон, надеясь отсидеться у него до того момента, пока его преследователи не успокоятся и не займутся другими делами.

– Никак мистер Замойски пожаловал, собственной персоной? – осклабился Малютка Пен, отложив в сторону диагностический прибор, с помощью которого определял состояние внутренних голографических схем бытового робота, побывавшего в серьезной переделке.

Ремонтировал роботов Малютка Пен больше не ради заработка – он ни в какое сравнение не шел с доходами от преступного промысла. Просто любил это дело. И слыл в нем отличным мастером.

Заметив то, с каким интересом Джон разглядывает поломанную машину, здоровяк пожаловался:

– Житья не стало от этих молокососов – «плоскунов». Что это за роботофобия такая? Любой робот вызывает у них приступ ярости. Так и норовят изничтожить любого металлического парня, который только попадется им под руку. Видишь, что они сделали с этим другом семьи? Даже бронированный голографический блок вывернули – это ж надо, не менее получаса возиться! Вряд ли мне удастся его полностью восстановить в первозданном виде.

– Поговорим? – тихо осведомился Замойски.

– Э, мистер кредитор, уж не пришли ли вы ко мне за должком?

– За кого ты меня принимаешь, дружище? – притворно удивился Джон. – С должком можно и подождать. Нам ли с тобой деньгами считаться. После всего, что мы вместе творили.

От подобных слов ирландский скупердяй просто расцвел. Малютка Пен уже дважды собирался предложить своим подельникам устроить Джону безвременную гибель, как-нибудь невзначай подстроив ему несчастный случай, лишь бы только не отдавать долг, Но, как ни обдумывал, не мог найти такой вариант, чтобы не погубить и себя. Очень уж крепко Замойски держал его за горло.

Да и сам Замойски парень не промах. Малютка Пен собственными глазами видел, как Джон накостылял сразу пятерым амбалам, Изуродовать Джона пытались в общем-то ни за что. Если быть точнее, его просто перепутали с одним карточным шулером, на «обработку» которого «фирма» имела заказ. И надо же, чтобы перепутали его именно с Замойски. Отделал Джон всех тогда как мальчишек – не помогли и виброножи, и два пистолета. Среди этих пятерых пострадавших бандитов был и сам Малютка Пен. Ему досталось меньше других, пришлось всего-навсего регенерировать отбитую селезенку. Это обошлось ему в весьма солидную сумму, и больше тратиться на поправку собственного здоровья владелец мастерской не желал.

Да он еще и сомневался, что ликвидировать Замойски в состоянии даже специалисты первого класса оплаты в одной из трех гильдий наемных убийц города. Когда Пен начал осуществлять с Замойски совместные деловые проекты, то через некоторое время с удивлением понял, что вовсе не обдуривает, как задумывалось сначала, собственного партнера, а, наоборот, сам угодил в сети паука.

– Мне нужно укрыться у тебя на некоторое время, – взял быка за рога Замойски.

– Зачем? Кто тебе подпалил хвост?

– Кредиторы, Пен. Они, негодяи. Почему все считают, что Джон Замойски держит благотворительное бюро?

– Ты добрый человек, Джон, в этом твоя беда.

– Точно так. В общем, финансовая яма. Я бы расплатился с ними, но неохота кормить дармоедов. И еще – для этого мне пришлось бы собрать старые долги, – Замойски насмешливо посмотрел на Пена, и тот заерзал на стуле.

– Ох, эти деньги. Из-за них проходят трещины даже между добрыми друзьями. Хоть в общих чертах, что за кредиторы?

– Ничего страшного. Я задействовал некоторые каналы, и вопрос с ними решу дня через два-три. Хуже, что они ищут везде меня. И даже подключили ФБР.

– Что?!

– Ничего. Полмиллиона кредов – и ФБР в кармане. Ты что, не слышал, что фэбээровцы за деньги способны объявить охоту?

– Слышал, – кивнул Малютка Пен.

Действительно, бывали случаи, когда чины из ФБР, польстившиеся на огромные взятки, открывали охоту на ни в чем не повинных людей – чьих-то должников, каких-то кредиторов. Представители ФБР называли слухи об этом грязной клеветой, но те, кто владел информацией, а Пен относился к их числу, знали, что не бывает дыма без огня.

– Так что ты дашь мне приют, – уже не спрашивал, а утверждал Замойски.

– Хорошо, – кивнул с кислой миной на лице Пен. – Ты же мой друг.

– Да. Спасибо. Дружба – святая вещь, Пен. Ты вон сколько мечтал убить меня, но как истинный друг все не решался

Пена покрыл холодный пот.

– С чего ты взял?

– Да брось ты. Я не в обиде. Твои мысли – твое личное дело. Но… Пен, не вздумай шутить сейчас. Иудины серебряники ФБР имеют обыкновение вставать поперек горла. Если что, я тебя без труда и с того света достану.

– Я все сделаю как надо, Джон. – Мы же друзья…

***

«… Что же такое врач в истинном смысле понимания этого слова? Простота, доступность его и здоровым и больным, полное спокойствие и уверенность в себе и своих действиях и, несомненно, знание болезней, их альфы и омеги. А ведь тоже самое, только иными словами, говорил еще великий Гиппократ».

Никита Федорович Сомов – высокий худощавый человек с рыжими волосами и голубыми глазами – поправил на голове обруч электронного фиксатора, которому надиктовывал свой труд, неторопливо шагая по коридорам передвижного госпиталя. Он продолжал думать о введении к будущей монографии по вопросам космомедицины, которое заказала ему инфрасеть Санкт-Петербурга. Многих интересовали методы работы и колоссальный медицинский опыт, накопленный космогоспитальером Сомовым за время его деятельности на ретро-планетах Вселенной.

– Никита Федорович! – прервал размышления главного госпитальера высокий широкоплечий брюнет по фамилии Бугров – стажер из космомедицинской академии, изучавший заболевания детей и подростков на Ботсване. – Жизненно необходима ваша консультация.

– Что произошло? – резко переключил свое внимание с одного дела на другое госпитальер.

– Я ничего не могу поделать с этим вариантом злокачественной лейкемии. Похоже, мы теряем девчушку…

– С каких это пор злокачественная лейкемия вызывает у вас столь пессимистические прогнозы? – осведомился госпитальер. – Еще двести с лишним лет назад наши коллеги из Института крови предложили вполне доступные для нас с вами методики лечения подобного недуга. Или вы с ними не знакомы?

– Знаком, – проговорил стажер.

– Ну и?..

– Здесь что-то не так. Я не понимаю, что происходит с моей пациенткой! – Бугров развел руками. – Все реакции ее организма на проводимое лечение не соответствуют стандартным. Клиническая картина заболевания совсем иная, не похожая ни на что известное…

– Э, дорогой мой! Я сам часто впадаю в грех нерешительности и излишнего неверия в собственные силы, но не до такой же степени! У вас есть в наличии чудесная диагностическая аппаратура, которая…

– Ни черта не может! – вырвалось у стажера.

– Та-ак, – протянул Сомов. – Пойдемте к вашему «сложному случаю». Чем могу– помогу.

Сомов, неодобрительно покачав головой, заспешил к пневмолестнице, которая доставила его на третий ярус госпиталя-автомата, совсем недавно развернутого на Ботсване по просьбе ее правительства.

Семилетняя Наоми Бурака бессильно распласталась на воздушно-силовой подушке.

– Почему вы не распорядились поместить пациентку в автоматический блок интенсивной терапии? – строго вопросил Сомов у стажера. – Сколько раз можно повторять, что к больному нужно относиться так, как ты сам бы хотел, чтобы к тебе относились в час болезни… Немедленно прикажите персоналу переправить девочку в спецблок, а я прослежу за исполнением.

Сомов подождал, пока работ-манипулятор осторожно перевез Наоми в дежурную палату, зарезервированную под прием особо высокопоставленных пациентов с этой планеты, и уложил ее на подушку под аппарат искусственного кроветворения.

В воздухе повисли стереоизображения. Посвященному человеку нетрудно было читать по появляющимся кружочкам, кубикам, цифрам процессы, происходящие сейчас в теле больной. И эти показатели сильно не нравились Сомову.

Прошло пять минут – стандартное время, необходимое для того, чтобы добиться значительного улучшения. Ничего подобного.

– Пульт, – приказал Сомов и уселся в кресло.

Прямо под его пальцами очутился объемный имитатор пульта. Пальцы, касаясь клавиш, проваливались, поскольку самого предмета не было, он был всего лишь СТ-проекцией. Но управлять при его помощи можно было точно так же, как и при работе с обычным пультом. Многим это новшество было не по душе – пальцы должны ощущать клавиши. Но Сомову больше нравилось работать именно с проекцией.

Пальцы его бегали по несуществующим клавишам. В воздухе возникали и распадались символы и цифры. Сомов жил одной жизнью со своим аппаратом. Он вместе с ним пытался победить темный призрак – болезнь, пытавшуюся изничтожить жизнь девочки.

Семь минут… Никаких улучшений. Плохо. Очень плохо. Никакого эффекта… Девять минут. Кубики в воздухе начали танцевать танец. Пока еще неуверенно. Фигуры распадались, создавались новые. Постепенно танец становился все более четким… Что это значило? Что Сомову удавалось достичь гармонии. Болезнь неуверенно начала отступать…

Одиннадцать минут, Пот катил градом по лбу Сомова. Глаза слезились… Гармонизация – пятьдесят процентов. Восемьдесят… Четырнадцать минут… Сотня!

Закончено!

Сомов откинулся в кресле совершенно обессиленный.

– Неужели получилось? – ошарашенно произнес стажер.

– Посмотрим, Подождем.

Девочка под воздействием стимуляторов пришла в себя через двадцать минут.

– Я чувствую себя лучше, – с благодарностью прошептала она, предварительно поправив на груди медальон-переводчик.

– Да, твои дела пошли лучше, – согласился Сомов, включая свой электронный переводчик.

– Вы хотите сказать, что я еще не совсем выздоровела? – спросила Наоми, округлив наивные глазенки.

– Пока еще нет. Нужно продолжить лечение.

– У меня очень страшная болезнь?

– Была когда-то страшная. Но мы научились ее лечить, не волнуйся.

– Я правда вылечусь?

– Конечно, но ты должна нам помочь.

– А что надо делать? Лежать в больнице?

– Нет, милая. Скоро мы тебя выпишем, но ты будешь еще некоторое время приходить к нам и подлечиваться. Ты ведь будешь приходить к нам?

Девчушка кивнула и устало прикрыла глаза.

– Еще дня два и у нее начнется устойчивая ремиссия, – проговорил Сомов, обращаясь к молодому коллеге. – Надо надеяться, – неуверенно добавил он.

– Вы просто маг и волшебник, Никита Федорович! Я уже дважды сегодня проводил ей спецрегенерацию эритроцитов, но толку ноль, а вы с первого раза достигли потрясающего эффекта, Я не видел, чтобы так работали с техникой.

– Сложный случай, – сказал Сомов. – Надо будет следить за девочкой. Хорошо, если это генетические сдвиги. А если неизвестная форма болезни?

– Вряд ли.

– Твоими бы устами… Давай, кличь практикантов в ординаторскую на пятиминутку.

Вскоре главный госпитальер выступал перед пятерыми стажерами, практиковавшимися в его лечебном учреждении.

– Ну что, друга мои, тяжела ноша? – улыбнулся он.

– Еще бы, – послышались голоса практикантов.

– Дикость какая-то процветает.

– Меня колдуном обозвали, просили женщину приворожить.

– А мне руки целовали. «Мои жены теперь твои жены». Местный богатей у Голубых Озер.

– И чего, не воспользовался?

– Ага, тебе бы все хохмить, а я еле выбрался.

– А мне копьем угрожали. Тоже мол, колдун. Если от смерти спас, значит, дружит с ней. Ну, со смертью…

– Да, друга мои, – кивнул Сомов. – Тяжелое место, забытые болезни. Дикость. Но тот, кто не бывал здесь, на Ботсване, разве может называться настоящим врачом?

– Не может, – воодушевились практиканты.

– Для ботсванцев вы колдуны. Они живут в мире, где колдуны куда большая реальность, чем доктора. Но их нельзя презирать за это. Помните, что такое деонтология? Сумма представлений о должном во взаимоотношениях врача и пациента, без чего медицина становится бездушной, врачевание лишается мудрости, а сам врач теряет нравственную силу. Изучение личности больного, его переживаний, эмоций, особенно психики врачу просто необходимо, чтобы оказаться на высоте своего положения, чтобы реализовать свое призвание…

Практиканты знали за Сомовым страсть поговорить на морально-этические темы и вообще о судьбах медицины и человечества. И относились к ней снисходительно, даже с интересом. Они любили главного госпитальера,

Потом Сомов, оглядев пятерку совсем еще юных практикантов, перешел на разбор самых трудных случаев заболеваний у пациентов, находившихся в данное время на излечении в госпитале. «Пятиминутка» растянулась на целый галактический час. А потом – обычная госпитальная карусель. Напряженный день врача, для которого нет ничего важнее своего долга…

***

Ближе к вечеру Малютка Пен усадил Джона в свой личный глайдер и помчался вместе с ним, как он выразился, «на лоно природы».

– Там тебе, старый мой друг, будет лучше всего. Моя вилла находится на искусственных островах в получасе лета от мастерской. Там тебя никакой дьявол не разыщет.

– Надеюсь.

– Правильно надеешься. Это, Джон, частные владения. Туда без ордера суда, заверенного надзирательной комиссией, утвержденного административным советом, зарегистрированного в контрольной судебной системе и подписанного вице-мэром, отвечающим за соблюдение гражданских прав, не сунется ни одна легавая собака.

Пен был прав. Священное право на неприкосновенность собственных владений издавна ценилась куда больше даже права на жизнь. На частную территорию с обыском было заявиться практически невозможно даже таким организациям, как ФБР. Обыски практически ушли в далекое прошлое. Собрать все подписи на ордер было нереально, так что обыски проводились во всем Нью-Тауне не больше одного раза в два года. Правда, если ФБР прознает, что Замойски скрывается здесь, они могут заявиться под видом конкурирующей банды и пострелять всех свидетелей – такое бывало, но не так уж часто. Для этого они должны были полностью быть уверенными, что преступник скрывается именно там.

Владения Малютки Пена располагались на искусственном острове, сооруженном из бытовых отходов огромного города, именно той их части, которая не поддавалась утилизации и вторичной переработке. Подобный мусор закатывался в специальные контейнеры-кубы из практически не разрушающегося материала, и из этих-то кубов и «насыпали» искусственные острова. Они стоили сравнительно недорого и могли приобретаться всеми, кто не желал выкладывать гораздо большие суммы за виллы на гораздо более удаленных, но натуральных островах. Прозвали их в народе по разному. «Гангстерские ранчо» – поскольку они были по карману и устраивали в основном гангстеров средней руки. «Дерьмовые кучи». «Рай засранцев». И прочее – в том же духе. В выражениях аризонцы никогда не стеснялись.

Малютка Пен, не мудрствуя лукаво, «облагородил» безликий ландшафт своего островка наведенными голографическими картинками роскошного первозданного леса, выстроил дом из недорогого материала, запоминающего заданные формы, и зажил в нем, как в средневековой крепости, предварительно обезопасив свой остров подержанной установкой силового поля, чтобы никто, кроме него и членов его банды, не мог туда проникнуть.

Сутки Замойски провел в тишине и спокойствии, время от времени наблюдая свою физиономию в «Новостях». «Разыскивается за государственную измену». Судьба беглых преступников и московитянских шпионов мало кого волновала в Аризоне. Во всяком случае куда меньше, чем обещание звезды «Кретин-рока» Джоанны Линч продемонстрировать тридцать пятую позу интимного контакта с ее псом породы Баскервилль, напоминавшим больше по размерам корову. Поэтому долго физиономия Замойски на экранах не задерживалась. Оживлялись аризонцы, лишь заслышав о крупной награде за поимку агента. Но в награду тоже никто не верил. Да и вообще в Нью-Тауне было не так много людей, в чьих головах надолго могла задержаться какая-то мысль.

На вторые сутки Малютка Пен объявил:

– Сегодня у меня небольшое семейное торжество. Прибудут несколько моих друзей с… э-э… женами. Так что повеселимся…

– Ты что, одурел? Чтобы мою физиономию увидели и сравнили ее с изображением из «Новостей»?!

– М-да, незадача получается, – согласился Малютка. – Но встречу я отменить не могу. Это вызовет излишние кривотолки.

– Тогда я не выйду к гостям.

– Тоже нельзя. Они все равно пронюхают о твоем присутствии.

– Ладно, – кивнул Замойски. – Приму участие в вашей вечеринке. Только мне нужен косметический комплект «Дракула».

– Будет.

Действительно, через час доставили комплект. Замойски уселся у зеркала. И через сорок минут оттуда на него глядел совершенно другой человек. Для большинства населения «Франкенштейн» – просто игрушка. Но в руках мастера он творит чудеса. Теперь никто бы не узнал Джона Замойски. Кроме, конечно, полицейидентификаторов, для которых, чтобы раскусить этот грим, понадобилось бы ровно две сотых секунды.

– Бог ты мой, – всплеснул руками Малютка Пен. – Я было подумал, что кто-то пробрался через силовое поле. Ты художник.

– Умею, – удовлетворенно кивнул Замойски.

Как и было обещано, на острове появились трое ирландцев со своими дамочками, которые вряд ли могли быть их женами, поскольку вели себя так, как могли бы вести себя на подобных вечеринках женщины легкого поведения, приглашенные скрасить компанию закоренелых холостяков.

– Парни, представляю вам мистера Нила Гардина, – проговорил Малютка Пен, когда все разместились за столом, сервированным под званый ужин прямо на берегу моря.

– Я слышал о вас, – пожал руку Джона чернявый подвыпивший коротышка с плутовато бегающими масляными глазками.

– Польщен, – кивнул Замойски, прекрасно зная, что это наспех выдуманное имя никто раньше слышать не мог.

– Что-то с игорным бизнесом. Да? – не отставал коротышка.

– Вроде этого. Только не здесь. Стар-Вегас.

– А-а, – с уважением протянул коротышка. – Меня зовут Большой Рекс, и я заправляю всеми делами в этом… э-э,. коллективе. Вон того хохотунчика, что лезет под юбку той наивной девственницы, кличут Жеребец. Откуда эта кличка – об этом лучше расскажут наши подружки. Того, который набивает брюхо, не обращая внимания на трущуюся об него Салли, зовут Проныра. Он своего никогда не упустит. Ну а Малютку Пена вам и представлять нечего – вы его и так знаете. Хороший малый, только жаден, как Крез. Замойски не стал объяснять, что последний царь Лидии Крез былне жадный, а богатый.

– Зато девочку Пен себе отхватил что надо. Ее зовут Кальвина, Как вам нравится это имя? Никогда не слышал подобных имен! А так все остальное у нее в высшей степени удачно подобрано – и то, что выше пояса, и то, что ниже…

Большой Рекс продолжал болтать без умолку, расхваливая свою собственную подружку, которую звали Пенелопа. Замойски стало нестерпимо скучно. Тут он заметил призывно-оценивающий взор этой самой Пенелопы, бесцеремонно обшаривающий его фигуру.

На первый взгляд ей не было и восемнадцати, но ее округлые формы, скупо покрытые полупрозрачным коротким платьем из так называемого «магического шелка», надетого прямо на голое тело, могло свести с ума кого угодно из мужской половины населения Вселенной. Даже тех из них, кто предпочитал гомосексуальные связи. Волосы у Пенелопы практически отсутствовали. На голове их успешно заменяла модная шапочка, реагировавшая на эмоции свой хозяйки переменой цвета. Одежда то искрилась блестками, то переливалась разноцветьем радуги. Ее зрачки по последней моде заменяли черные изображения лошадиных черепов.

Несносный болтун Рекс переключился на разговор с Малюткой Пеном. А Пенелопа хорошо поставленной походкой направилась к Замойски.